Текст книги "Канал имени Москвы. Университет"

– Он принадлежал Тео ещё тогда, в Дубне. Пока всё не началось, пока он ничего не знал о себе. Обет помолвки с какой-то местной девицей, Вероникой вроде бы.

– И?

– Ключ её зовёт, – мрачно пояснил Петропавел. – Когда Ева касается его, она может разобрать. Кто-то через ключ пытается связаться с ней. А я не могу понять, что происходит.

– Это не его ключ, – темно произнесла Агнец.

– В смысле?

– Эта вещь не Тео. Это ключ того, другого, мальчишки Фёдора. Чистого и невинного. С ним эта вещь и осталась. Уж поверь ведьме.

– Что ты такое говоришь, Агнец?

– Что эта вещь больше не принадлежит Тео. Там что-то другое происходит.

– Я бы с тобой согласился, Агнец. Но, – Петропавел усмехнулся, – он больше не хочет быть Тео.

– Это его судьба.

– Бесспорно. Только он всегда хотел выбирать сам. Он потребовал, чтобы его называли Фёдором. Понимаешь?

Она долго молчала. Ведьминский огонёк в глазах. Потом обронила, разговаривая сама с собой:

– Мне этого не удалось… Бесцветная девчонка и я, вечная…

Задумалась, чуть склонив голову. Она всех уже давно простила. Однако Петропавел и сам мог неплохо чувствовать чужие эмоции. Как в ней вспыхнуло что-то неожиданно новое, о чём Петропавлу было прекрасно известно, только это новое было, как тихое эхо, – эмоция, так похожая на забытую ревность.

– Опасная она штучка, эта ваша Ева, – глухо произнесла Агнец. Тряхнула волосами, щёки пылали, но никакого негодования, пылали тем, что завораживает и может сводить с ума. Ведьма… – Опасная, хотя… – Агнец как-то невидяще взглянула на Петропавла. – Незавершённость там, в Икше… Так? Что ж, возможно.

– Не понимаю.

– Я пока тоже. Но пойму. Мне пора. Увидимся здесь за три дня до полнолуния. – Посмотрела на уже тёмное небо. – То есть послезавтра. Пока, верный ученик.

Начала уходить в густую тень между деревьями.

– Агнец, – позвал Петропавел.

Остановилась. Не оборачиваясь:

– Да?

– Любовь ведьмы может принадлежать всем?

Обернулась. Смотрела на него почти нежно:

– Да.

Петропавел улыбнулся; на миг он позволил себе стать тихим, но лучше, чем вспыльчивым юношей, который ревновал к ним обоим.

– Так и не понял этого? – чуть слышно произнесла Агнец. – Не понял, с чем тебе стоило смириться?

– И сейчас не понимаю.

Она вернулась. Подошла к нему вплотную. Взяла за руку, тоже почти нежно. Склонилась к самому краешку губ, словно для поцелуя. И сказала:

– Любовь ведьмы может принадлежать всем. Но лишь одному она принадлежит без остатка.

Глава 13
Самое главное для него

1

Фёдора вывела из раздумий странная и вроде бы ничего не значащая фраза. Так и не доверяя ещё собирателям, периферийным зрением он видел, что всё под контролем, но сам находился далеко отсюда: Харон, старый плут… Жалкий старикашка, когда ему требовался труд живых – крепчайший яблочный самогон, что варили на канале, и грозный Перевозчик на берега, откуда не возвращается никто, кроме гидов. А потом он услышал:

– Самое главное для него – грамотно смастерить удочку.

Фёдор обернулся: бодрый, несколько шального вида дед, что встретил его здесь, в деревне собирателей, пару дней назад, наставлял какого-то мальчишку. Фёдор не понял, чем привлекла его эта фраза. Он сидел на берегу Клязьминского моря, удобно расположившись в углублении большого корявого плавника, выброшенного на сушу последним водоворотом из тех, что блуждали по каналу, смотрел на воду и думал о Хардове. Он думал о Еве и об Агнец, о том тревожном, что она рассказала ему о его снах, в которых он, подобно водовороту, блуждал по Евиным сновидениям или по тому, что похоже на сны. Кто-то звал Еву странным трескучим, механическим голосом: «Ты всё ближе, ближе-е. Я жду тебя». И этот голос, который он не мог раньше слышать, почему-то казался знакомым. Но прежде всего Фёдор думал о Хардове. Королева оборотней… Желал ли он ему подобной участи? Нет, конечно. Но и нельзя сказать, что Харон старый плут, его провёл. Приняв в уплату серебряную монету, Перевозчик предупреждал, что теперь всё зависит от него, Фёдора, и надо торопиться, иначе он пожалеет, что Хардов не мёртв. Харон просто не смог бы обмануть в таких вещах – такова его природа, и то, как всё сложилось, видимо, было единственным выходом. Другое дело, имел ли Фёдор право вообще заключить такую сделку? Так рисковать всем и, желая спасти Хардова, подставить под удар сами основы его собственного мира?! Он тряхнул головой: есть вопросы, на которые мы не можем сразу ответить, вещи случаются, и потом рассуждать уже поздно. Великий Тео принял бы более взвешенное решение и потом бы скорбел до конца своих дней. Проблема в том, что этот горячий и всё ещё чистый юноша в нём, Фёдор, решил жить по своим безрассудным правилам, и он больше не хотел быть Тео. Он принял решение, которое уже не исправить, но в котором – единственном, как сказала Агнец, – остаётся надежда. Он принял решение быть Фёдором. Неопытным. Порывистым. Дерзким, предпочитающим быть неуклюжим, но на свой лад. С Тео покончено навсегда. Мудрость накопленных поколений уже не раз губила этот мир. Если и осталось спасение, то именно в этом порывистом безрассудстве, плюющем на мудрость стариков и старух. Возможно, мир всё равно умрёт, но умрёт не высохшим и бесплодным чревом, а пытаясь жить, барахтаться вопреки, дышать на исходе сил, и последним его словом, брошенным во тьму, будет «надежда». Такое решение принял Фёдор. А какое бы решение принял Хардов? Скорее всего, такое же. И Агнец права – ему, Фёдору, теперь надо учиться у старого друга.

– Вот что самое главное для него, – повторил шальной дед, опасливо, чтобы не потревожить, косясь на гостя самой Маа-Агнец.

Фёдор чуть заметно вздрогнул и нахмурился. Дед указывал мальчишке на главного деревенского рыбака, тот раскидывал свои снасти на почтительном расстоянии от Фёдора. Здесь все боятся его потревожить. Но что с этой фразой не так? В чём дело?! Складки на лбу прорезались несколько сильнее. Вот только что он думал о Хардове, Еве и Агнец, но прежде всего о Хардове… И? Фёдор невидящим взглядом уставился на рыбака, тот смутился и подобрался, движение не укрылось от периферийного зрения, и Фёдор улыбнулся рыбаку. Тот улыбался в ответ, у него были чёрные гнилые зубы и прочное длинное удилище в руках, которое он ещё не успел установить на подпорки. И?..

самое главное для него – грамотно смастерить удочку

Фёдор чуть подёргал губой. Эта фраза как-то странно связала всё. Хардов, Ева, Агнец… Связала всё в один узел. Только… почему? Что-то выплывало из памяти, болезненно, ускользая. И теперь это не даст покоя. Что?! Удочка. Рыбак… Ни Тео, ни даже мальчишку Фёдора это никогда не интересовало. Хардова? Они могли наловить хорошей здоровой рыбы сколько угодно, но для пропитания, не более того. Тогда что? Фёдор нахмурился ещё сильнее: Ева, трескуче-пустотный звук из её снов или того, что похоже на сны. Ева… И Агнец. Фёдор коротко выдохнул. Понимание подступало всё ближе.

(голос, пустотно трескучий звук)

Ева… Он пристально смотрел на рыбака, тот опять смутился, но больше Фёдор об этом не знал. Не удочка – она здесь ни при чём. Не удочка, другая часть фразы. Это ощущение, похожее на дежавю: только Ева, Агнец и Хардов укладывались в нём. Да ещё голос, который он не мог раньше слышать. И Фёдор всё понял. Удочки и рыбак ни при чём, другая часть фразы. Агнец произносила её вечность назад. Другая, первая часть, слово в слово: самое главное для него… Вот какая связь! Агнец говорила это им с Хардовым, когда они впервые услышали о Горхе, неведомом чудовище древних лесов,

(трескуче-пустотный звук)

и отправлялись в то самое безрассудство, отправлялись выслеживать его. Горх, невероятно быстрая и невероятно опасная тварь, словно пришёл из древних, но болезненно перемешанных мифов. Только многое в тумане явилось оттуда. А полностью эта фраза звучала так – Фёдор ещё раз повёл губами и тихо, сипло-гортанно, словно нечленораздельно, обронил:

– Самое главное для него – череп его отца.

2

«Горх, – подумал Фёдор, пристально глядя на солнечные блики, играющие поверхностью воды. – Когда это началось? В тот год такой же Чёрной весны, когда мы с Хардовым отправились выслеживать его? Нет, это началось раньше. Странно звучит, но это началось, когда ещё никто не слышал о Горхе, даже Агнец. Горх ещё не явил себя, не успел натворить бед, но это началось раньше».

* * *

Тео, скрестив ноги, сидел на вершине холма и глядел вдаль, на мир, не осквернённый туманом. Он находился в гостях у Сестры и наслаждался покоем. Старался не думать о том, что представляет собой чистый дом Сестры, вложен ли он подобно матрёшке в мир, который пожрала мгла, или он не более чем прекрасная иллюзия, которая развеивается, как только ты уходишь отсюда… Впрочем, одна мысль всё же занимала его. Недавние слова его гостеприимной хозяйки: «Должна родиться девочка, которой отведена огромная роль в грядущем. Ей суждено связать множество вещей, и только так, воин Тео, ты сможешь пройти сквозь туман. Но её впереди ждёт много тьмы, в которой даже я не в силах всего узреть…»

* * *

«О ком же ты говорила, хозяйка Сестра? – подумал Фёдор, сидя на берегу Клязьминского моря и разглядывая солнечные блики поверхности воды. – Вот у меня был эликсир Агнец, но даже он не помог нам с Хардовым, не указал на ключ к разгадке, возможно ли пройти сквозь туман. О ком же ты говорила?»

3

– Эй, вы оба! – прикрикнула на них Агнец. – Вы что, не слышите меня?

– Ещё как слышим, – весело заверил её Хардов. – Каждое слово.

– Мы само внимание, мадам, – поддакнул другу Тео.

Она посмотрела на них и сама улыбнулась:

– Как дети малые… В лесу или даже на берегах канала я сумела бы вам помочь. Там я сильнее него. И мне кажется, он знает это. Поэтому и ушёл оттуда. И поселился здесь, в городе, где-то в тёмных тоннелях его логово. Вы даже не успеете ничего понять. Он умеет становиться почти невидимым.

– Никто не может становиться невидимым, – возразил Тео. – Если только в сказках про шапку-невидимку.

– Да, – согласилась Агнец. – Не в таком вульгарном смысле. Но он может практически исчезнуть из вашего сознания. Даже в лесу, где я впервые встретилась с Горхом и ощутила угрозу, мне стоило огромного труда заставить его показать себя. И тогда я многое поняла про него.

– Ты говоришь, что он разумный и что он гипнотизёр? – Тео с трудом сдержал недоверчивую улыбку.

– Это так. Возможно, речь идёт о каком-то дремучем и непонятном нам разуме, но это так. И да, ему подвластен гипноз. У нас был поединок – его сила внушения велика, даже места, из которых он ушёл, ещё обладают этим свойством. Так он поступил со своим лесным логовом и провёл меня. Но больше он меня не обманет.

– Обманешь меня раз – позор тебе, – с серьёзной миной заявил Хардов. – Обманешь меня два раза – позор мне.

– Я смотрю, кому-то очень весело, – насупилась Агнец. – Горх в совершенстве овладел искусством мимикрии. Он разумен и опасен. В тоннелях вам не справиться с ним. Он не раскроет себя. А когда вы окажетесь рядом, будет уже поздно.

– Ты говорила, что он в состоянии предстать перед нами чем угодно: ребёнком, вещью, но серебряных пуль он боится? – спросил Тео. – Верно?

Она кивнула:

– Как и все порождения тумана, Горх боится серебра. Но прежде вы должны увидеть его.

– У нас есть скремлины, Агнец, – сказал Хардов.

Она покачала головой:

– У него есть кое-что посильнее ваших скремлинов. Череп.

– Череп?

– Самое главное для него – череп его отца.

* * *

Фёдор нахмурился всё так же, не отводя взгляда от поверхности воды и играющих на ней солнечных бликов. Позже и не без помощи Агнец им удалось разузнать побольше о Горхе. Он производил эти странные трескучие звуки, которые вы смогли распознать, словно они превращались в монотонную речь, если дотрагивались до этой его реликвии, черепа его отца. Агнец была права – Горх оказался разумен, обладал медленным и действительно дремучим умом, который, однако, не мешал его молниеносным инстинктам. Что чуть не стоило жизни им обоим, Тео и Хардову, тогда совсем молодым и бесшабашным. Да, позже они кое-что узнали о Горхе. Большую часть времени он предпочитал проводить в воде; в своём «спокойном» облике, не прибегая к мимикрии, Горх походил на гигантскую крысу или водоплавающего волка, если такие существовали, хотя по суше передвигался на задних лапах, переходя на все четыре только при беге, но подлинной его слабостью была именно мимикрия. Казалось, любые новые формы привлекали его внимание. Даже отдыхая, он мог прикинуться крупным валуном, или частью стены, или причудливо изогнутыми корнями большого дерева. Агнец выслеживала его ещё в лесу и столкнулась с жуткой картиной: спавший на лужайке беззащитный телёнок лося растерзал напавшую на него рысь. А затем полакомился ею. Первым охотникам, пытавшимся изловить Горха, похитившего ребёнка из их поселения, повезло не больше, выжил лишь один, остальные рассказать уже ничего не могли. Но самым важным для него был этот череп. Потому что тот, кто завладел черепом Горха, мог повелевать им.

* * *

– Он не ведает о своей матери, – хмуро произнесла Агнец. Она казалась очень усталой, ей удалось выследить Горха в водах Хлебниковского затона, но новая встреча далась ей нелегко. – Знает только своего отца.

– Он гермафродит? Или однополый, как червяк? – ухмыльнулся Тео, но столкнулся с осуждающим взглядом Хардова: хоть сейчас сотри свою улыбку, ей и так досталось.

– Не знаю, – отозвалась Агнец. – Вероятно, он единственный такой на канале. А до него был только его отец, вот он и носится с его черепом.

– Но кто-то же должен был его родить?

– Не знаю, – повторила Агнец, – как там всё происходит. Это только то, что мне удалось прочитать в нём. И это очень сильно отличается от всего, что мы знаем о жизни и продолжении рода.

– Агнец, даже ты?

Она кивнула:

– Когда ему пришлось мне открыться, я будто слышала его внутреннюю мучительную истерику, так, словно бы он визжал. И отпустила его. Теперь он знает, на что я способна! – Её глаза блеснули. – Это всё оказалось очень неожиданным: Горх беременеет в воде, река, потаённое озеро, в какое-то особое, важное для него полнолуние, всего раз в жизни, и сам вынашивает единственного сына.

– Чудеса какие-то, – сказал Хардов.

– Но если существовал… хмм… Горх-старший, почему мы о нём ничего не слышали?

– Может, был более осторожным? – Ведьма Агнец позволила себе лёгкую улыбку. – И кто может сказать, когда существовал отец? В какой незапамятной древности?.. Может, Горх явился на канал уже с его черепом.

Тео посмотрел в сторону тумана. Стояли плохие дни, мгла потемнела и набухла, словно её что-то распирало изнутри. Многое в тумане было таким – непознанным и смертельно опасным. Пожалуй, ничего шуточного в сообщении Агнец о Горхе не оставалось.

– А что в нём кроме сакрального смысла? – осторожно спросил Тео. – Что в нём самое важное, в черепе?

– Ага, быстро соображаешь, – похвалила Агнец. – А теперь о самом главном. Это как проклятие рода Горха. Ему необходим, по причинам, мне неведомым, такой симбиоз с тем, кто владеет черепом и кому Горх вынужден подчиняться. Проклятие рода, от которого он мечтает освободиться.

Тео обдумал услышанное:

– Ну, – развёл руками, – так почему бы не забрать себе свой череп? Если Горх так силён…

– Э-э, всё не так просто. Череп можно передать только добровольно. И от прежнего владельца новому – тоже. И ещё должен произойти какой-то обмен. Но… Говорю же, я не всё поняла в этой его мучительной агонии, он визжал, и ему было невыносимо показывать мне всё это. Но добровольно всё должно произойти.

– Прямо как в вампирской истории, – произнёс Хардов. – Впусти меня, сам распахни окно.

– Не знаю, о чём ты, – с сомнением откликнулась Агнец. – Это всё ваши книжки… Как я успела понять, Горх сам находит подлинного владельца, вынужден служить ему, и единственная его надежда, что его когда-нибудь освободят, вернут ему череп его отца.

– А завладеть хитростью?

Агнец нахмурилась, как от сильной головной боли в области висков. Затем произнесла:

– Наверное… Но всё равно череп прежде всего будет служить подлинному владельцу. И вам стоит это учитывать.

– Нам? – Тео с интересом взглянул на неё.

– Конечно. Если кому-то из вас взбредёт в голову завести себе такую смертельно опасную игрушку.

– Это вряд ли, – заявил Хардов. – Мы просто убьём его, очистим канал от этой твари. Уже сколько бед наделал.

– Не всякую кровь стоит проливать, – странно откликнулась Агнец.

– Ну, или отловим.

– И вот ещё что: по-моему, Горх похитил ребёнка именно для этого. Он… прости, как бы это сказать помягче, – теперь и она усмехнулась, – в общем, люди не входят в его пищевую цепочку.

– Агнец, ты всё ж ведьма, – пожурил Тео.

– А что?! Вынуждена говорить практические вещи вам, двум недоумкам.

– Спасибо, – вставил Хардов.

– В лесах и водах канала для Горха достаточно пропитания. Но всё своё будет безжалостно оберегать. Наверное, поэтому и сумел выжить в одиночестве.

– Для чего ж ему младенец?

– По-моему, для этого: сделать подлинным владельцем черепа его отца. Служить ему с детства и надеяться, что тот когда-нибудь его отпустит.

4

– Сколько осталось пуль?

– Две ушло без дела, – сокрушённо прошептал Хардов. – Силён, шельма, очень быстрый, никогда не мазал с такого расстояния.

– Не в этом дело, – хмуро возразил Тео. – Думаю, обычное серебро его не берёт. Держи-ка. И можешь говорить нормально, он уже ушёл.

Глаза Хардова расширились:

– Это же…

– Да, серебро Сестры. Из него же льют монеты для Перевозчика.

– Тео…

– Не благодари. Сам всё знаю о своей щедрости. Их две всего, по одной на брата.

– Тео. – Голос Хардова окреп, он держал серебряную пулю в ладони. – Это ведь величайшая драгоценность. И монеты… Они ведь нужны…

– Не думай об этом. У тебя будет всего один выстрел. И у меня тоже. Идём пристрелим его.

– Мы обещали Агнец…

– Ладно, помню. Смертельные ранения только в крайнем случае. Но он знает, что это за серебро. Если мы загоним его в угол, он, скорее всего, покорится.

– У Горха с собой девочка. Плач слышал?

– Гипноз… Агнец права. Ребёнка с ним не было – это точно. Он её прячет. Поэтому хорошо, что не пристрелили. А детский плач… Понял, что мы пришли за ней, и прикрылся. Хитёр.

– Смотрю, он сильно тебя разозлил.

– Да, он меня разозлил.

Тео двинулся вперёд, выглянул из-за угла наполовину обрушенного здания – тумана в переулке не было. Обернулся и проговорил с улыбкой:

– А вообще он неплох. Стоит с ним познакомиться поближе. Хорошо, что не пристрелили.

– Он сейчас нас не выведет на неё.

– Да, умный, будет ходить кругами. Но ему всё равно придётся к ней вернуться. А нам придётся застать его врасплох.

– Ну да, ребёнка надо кормить, а ночью даже в его логове девочке не выжить. Сколько ей, кстати?

Тео усмехнулся:

– Я уже думал об этом. Больше семи месяцев, но всё равно нужно молоко. Родители сказали, что мать всё ещё кормила грудью.

– Значит…

– Это единственное место, где он может его взять. Всё остальное под охраной людей. Пусть уходит. Либо встретим его там, либо отыщем следы.

– Пора вызывать скремлинов? – Хардов поднёс к губам свой манок.

Тео помолчал. Потёр переносицу, пристально глядя на друга, мягко улыбнулся:

– Братишка, мой сапсан-то побыстрее будет.

– Да. А Муниру пора учиться.

5

Туман стелился у Кремлёвской стены, и весь Александровский сад тонул в нём. Густая трава по пояс была примята, кое-где до земли, и в ней отпечатались следы огромных лап. Пару раз Хардов буквально припадал лицом к исхоженной тропинке, но следов Горха или каких-либо ещё обнаружить не удалось. Только чудовищные лапы с когтями и отпечатком ещё одного пальца посередине.

– А его боятся, – прошептал Хардов. – Здесь больше никто не ходит.

– Ещё бы, – теперь и Тео говорил шёпотом.

Мунир вернулся, сел на плечо Хардову. Тот пристально посмотрел в глаза-бусинки и погладил своего ворона.

– Он ещё далеко.

– Знаю, – отозвался Тео. – Его запах не спутать. Он очень свиреп и прекрасно видит даже в тумане. Нападает молча, ревёт только в последний момент. Запомни это.

Хардов хмуро кивнул. Затем, также не повышая голоса, спросил:

– Какой он, Ридик? Никогда не видел, только слышал.

– И хорошо, что не видел. – Тео болезненно поморщился. – Я бы его тоже никогда не видел. Он циклоп.

– Что?!

– Одноглазая тварь. Его вообще мало кто видел, а болтают разное. Мне довелось, – вздохнул. – Похож на медведя, вроде полярного. Только те белые, если остались, а шкура Ридика словно… какая-то неприятно грязная, в подпалинах, и он раза в два крупнее будет.

– Ясно. Как думаешь, где он залёг?

– Там, – твёрдо сказал Тео. – Они обустраивают берлоги, действительно, как медведи. Там длинный подземный переход с задней стороны здания Манежа. И там же стойла, я видел. И вот ещё что: пристегни магазин, на Ридика не надо тратить серебро Сестры, обычных пуль достаточно. Но если придётся стрелять, бей очередями.

– Мы ведь не станем убивать его? Отыщем следы Горха и уйдём.

Тео ничего не ответил. Извлёк единственную серебряную пулю, зарядил ею запасной магазин:

– Прибережём для Горха.

Хардов свой второй магазин убрал в подсумок, теперь его Калашников был готов к ведению огня обычными пулями.

– Лучше б ты скрепил их валетиком, – подсказал Тео. – Магазины. Так быстрее.

Хардов помолчал, застёгивая подсумок, потом сказал:

– Тео, Мунир справится. Стрелять не придётся.

– Хорошо. Не приближайся к зданию Манежа, что бы ни случилось. Там плохое место. Не нравятся мне дома, которые стоят, как новенькие, посреди мёртвого города.

– А если следы Горха уведут туда?

– Нет. Не забывай, ему нужна девочка в целости и сохранности. Если Агнец не ошибается, чтоб выросла сильной и здоровой, хозяйкой, которая когда-нибудь отпустит его.

– Нянька-Горх? – улыбнулся Хардов.

– Ага, нянька-Горх… Чёрт! – Внезапно Тео как-то странно посмотрел на друга, и его взгляд на миг ошеломлённо застыл. – Мне кажется, я знаю, где его логово… Он прикрылся Ридиком. Поэтому мы и не нашли его следов. Они там – в тоннеле. Логово рядом.

– Тео… – Хардов удивлённо сморгнул. – Как? А пастух Ридик?

– Там всё обрушено в тоннеле, ближе к входу в метро. Остался только узкий лаз, пастух слишком велик.

– Я о том, как Ридик относится к такому соседству?

– Думаю, Горх не оставил ему выбора. Ридик, конечно, монстр, но, похоже, мы ищем следы твари посерьёзней. А когда Горх уходит, пастух сам невольно стережёт девочку. Ай да молодец! И сторож, и поставщик свежего молока.

– А-а. – Хардов всё ещё не справился с удивлением. – Крупное стадо у него?

– Две-три буйволицы… Они кошмарные. И Ридик не может отлучиться: кто-то же должен их пасти и смотреть за стойлом. Да, Горх – просто мастер симбиозов. Но это только версия. Идём и проверим её.

6

Туман густой массой сползал от здания Манежа; вход в тоннель обволакивала непроницаемая мгла. Но ближе к Боровицким воротам туман рассеивался, между ними и Кутафьей башней оказался довольно большой пятачок открытого и совершено чистого пространства. Александровский сад здесь давно превратился в заросшее поле, лишь ближе к Кремлёвской стене густея старым еловым лесом. Дышалось легко, и Хардов подумал, если Тео прав, Горх действительно нашёл для девочки идеальное место. А потом они увидели стойла. И то, что темнело в них, полуприкрытое дымкой, лишь отдалённо напоминая двух уродливых, поросших длинной чёрной шерстью коров. Гиды, бесшумно ступая, подошли ближе – одна из буйволиц лениво повернула голову, посмотрев на них своими пустыми глазами, и, отвернувшись, принялась за жвачку.

– Где Ридик? – прошептал Хардов.

– Думаю, уже видит нас. Но он далеко. – Тео потёр друг о дружку пальцами свободной левой руки. – Запах… Его почти нет. Хотя что-то плавает в воздухе. Не забудь, он молчалив, сначала будет запах.

– Почему такое маленькое стадо?

– А зачем ему больше? Прокормить сложнее. Хотя травы тут полно. А молока ему и так хватает. Кстати, оно очень вкусное. Правда, чего смотришь?!

– Тео, – обескураженно перебил его Хардов. – Там… Приглядись, там в углу лежит… Это ведь телёнок?!

– Только заметил? Совсем недавно родился.

– Но… откуда?

– А я тебе не рассказывал? В Измайлово, где огромные просторы и полно корма, такие, как Ридик, только помельче, пасут целое стадо. Но он их король. Вот они и пригоняют ему буйволиц. Любители молока… Одна, видимо, оказалась беременной.

– А почему Ридик…

– Поселился здесь? Ты царь – живи один. Пока кто-нибудь не бросит вызов. – Тео вдруг странно повёл головой, прислушиваясь. – Мунир готов?

– Да. Ещё до входа в сад я услышал его сердце.

Резкий, сладковато-тлетворный запах начал усиливаться. Оба гида настороженно переглянулись и, не сговариваясь, сняли оружие с предохранителей.

– А вот и царь, – мрачно обронил Тео и сделал шаг вперёд. Рука машинально потянулась к магазину, но… ведь он пристегнул его, и оружие готово к бою обычными зарядами. Так и не осознав, что вызвало это странное замешательство, он сделал ещё шаг вперёд и в сторону. Хардов, чуть двинувшись в другую сторону, уже держал тоннель под прицелом. Они рассредоточивались, одноглазому пастуху придётся делать выбор, но Ридик так и не показал себя. В чреве входа в тоннель клубилась сероватая мгла, светлея лишь по краям из-за яркого солнечного света.

«А ведь сейчас стоит Чёрная весна», – почему-то подумал Тео. Запах усилился до непереносимого, Ридик был уже совсем рядом. Возможно, их отделяли от него лишь считанные метры до входа в тоннель. Странный, облизывающий звук, едва уловимое движение, словно тени скользят по внутренней стороне тумана. Однако… по краю сознания проплыл какой-то другой звук.

«Слишком близко стоим, – вялая мысль, вялая и не совсем верная. – Но почему он не нападает?»

Они стояли на нормальном расстоянии, только… что-то было не так. В тумане, заполонившем вход в тоннель, всякое движение прекратилось, но контуры чего-то огромного, скрытого мглой, проступили чётче. Оба гида замерли. Облизывающий звук сделался едва слышимым ворчанием. Сейчас пастух заревёт, и…

«Мы что-то делаем неверно, – успел подумать Тео. Трудно было понять, в чём дело, лишь ощущение роковой ошибки. – Почему он не нападает? В любом случае, пора. Но… что я ещё слышал?»

– Готов? – прошептал Тео.

Хардов кивнул и отпустил Мунира.

Короткое фырканье, хрип, пастух готовился к прыжку, и вот он зарычал, атака Ридика началась.

– Он твой! – крикнул Тео, вызвав короткое, не дольше мгновения, замешательство Хардова: Тео стоял ближе к выходу, и, безусловно, первым зверь кинется на него. Но дальше времени на рассуждения не осталось. Возможно, только это спасло им жизнь.

Раздался свирепый оглушительный рёв, призванный парализовать любую волю к сопротивлению, и одноглазый монстр, словно действительно поражённый неведомой болезнью медведь, с этим его единственным, заволочённым плёнкой жёлтым глазом посередине вынырнул из мглы. Хардов задержал дыхание: он успел разглядеть свалявшуюся шерсть Ридика, скрывшую целую гору мышц, мощные кривые передние лапы, неприятное уродство во вроде бы пропорционально сложенном туловище и то, насколько зверь огромен. А затем он сделал первый выстрел; молниеносным движением перевёл рычажок на стрельбу очередями, потому что пуля легла в плечо Ридика, не причинив тому видимого вреда. Скорее всего, об обещании Агнец не проливать ненужную кровь придётся забыть. В тот же миг яркий свет ударил по нападающему зверю: Мунир спикировал и, хлопая крыльями, завис в нескольких метрах от него. Ридик чуть дёрнулся, прижав морду к передним лапам, пропахавшим землю, тряхнул головой, будто от назойливой мухи, но не прекратил движения. Тео так до конца и не определил, что руководило им, когда он вместо того, чтобы открыть огонь, стал отстёгивать магазин. Короткая мысль:

«Я закричал: “Он твой!”»

А должен был:

«Это не Ридик».

Я поступил правильно.

«Стреляй, Хардов! Шум, мне нужен шум!»

«Только бы не отключиться…»

Короткие мысли спрессовались в одно плотное мгновение. Хардов открыл огонь. Тео успел пристегнуть запасной магазин, где первой шла серебряная пуля Сестры, но взять оружие наизготовку времени уже не оставалось. Лишь крепко вцепиться в автомат обеими руками и прижать его к себе словно младенца. А потом он расслабил тело и приготовился, потому что боль будет невыносимой,

(стреляй, Хардов)

но она придёт позже, а сейчас главное – не отключиться.

Хардов бил очередью, возможно, поэтому сокрушительный удар медвежьей лапы пришёлся лишь по касательной. И боли в этот момент Тео действительно не почувствовал; лишь яркая вспышка искр внутри головы с чернотой в центре; а потом осталась только темнота. Ридик переключился на Хардова. Пастух вновь заревел, поднявшись на передние лапы. Хардов послал очередь в оскаленную пасть Ридика; желтовато-гнилые зубы и правый клык вместе с брызгами слюны разлетелись вдребезги, но и это не остановило монстра. Однако Ридика задержала ещё одна вспышка ослепительного даже на ярком солнце света.

«Сапсан Тео, – мелькнуло в голове у Хардова. – Он всё-таки вызвал его. Решил подстраховаться».

Пастух снова мотнул башкой, но теперь в его рёве послышалась мучительно-огрызающаяся нотка. Сила двоих скремлинов оказалась не тем, от чего легко отмахнуться, как от назойливой мухи. Единственный глаз циклопа был ослеплён, Ридик наклонил голову, как обиженный ребёнок, прижал переднюю лапу ко лбу и заворчал. Потом оскалил пасть, опустился на четыре конечности. Двинулся вперёд. Оба скремлина зависли между ним и гидом, ещё один импульс яркого света. Но теперь этого явно было недостаточно. Превозмогая световую волну, Ридик вновь заревел и пошёл на Хардова. Тот успел заменить магазин и дал ещё одну очередь. Дёргаясь от удара каждой пули, пастух не прекратил движения.

«Невероятно», – мелькнуло в голове у Хардова. Краем глаза он видел, что Тео очнулся и ползёт к своему автомату, выбитому ударом лапы Ридика. Хардов отступал, не прекращая вести огонь короткими очередями, однако Ридик, будто нежить, которому нипочём смертоносные пули, дёргаясь, наступал на него. Даже мощные обжигающие снопы света обоих скремлинов вызывали лишь мучительный и всё более злобный рёв. А потом он встал на задние лапы, и удар передней, грозящий снести голову Хардову, прошёлся лишь в миллиметре от его лица. Видимо, это был конец, Ридик сделал ещё шаг, навис над Хардовым, и он, не чувствуя ни страха, ни сожаления, дал в эту тварь последнюю короткую очередь и даже успел улыбнуться, потому что от болезненно-жёлтого глаза остались лишь капли разлетевшегося желе. Ридик взвыл, наклонив вперёд косматую морду, и тут Хардов увидел то, чего не знал Тео: два круглых, совсем меленьких чёрных глаза скрывались под густой шерстью – пастух не был циклопом. Но на всё это времени уже не оставалось. Уродливая кривая лапа Ридика начала замах для рокового удара. Хардов, плотно сжав губы, не мигая, смотрел на монстра. Последние импульсы света скремлинов больше не останавливали его…