Текст книги "Рома едет"

Зима – тяжкое время для бродяг. Я пишу этот текст, сидя в Starbucks в городе Эдмонтон – столице канадской Альберты. На тротуарах лежит снег, и даже в спасительном кафе пальцы немеют над клавиатурой. Я только что метнулся в машину, чтобы по-быстрому заточить полбанки консервированных помидоров, и тут же вернулся обратно отогревать руки под горячей водой в туалете.

Город готовится к рождеству – улицы увешены гирляндами. В теплом свете окон можно рассмотреть огни наряженных елок. Из труб на крышах небольших канадских домиков валит седой пахучий дым, а на улицах почти невозможно встретить людей. Мы скользим на лысой резине по тихим заснеженным кварталам и любуемся рождественскими видами города – такими уютными и такими недоступными.

Сейчас мы поедем в какой-нибудь спальный район, припаркуемся и в остывающем салоне машины будем греться до утра, лежа в обнимку под кучей одеял. Впереди нас никто не ждет, нас также никто не ждет позади. Мы пришли из ниоткуда и движемся в никуда. Мы будто летим с миссией через космос к далекой звезде и плыть нам в этом безмолвии еще неизмеримо долго. Мы безотносительны, мы потеряны, но славно, что мы вместе. В этом наша опора и наша точка отсчета. Уверенность в завтрашнем дне – удел слабаков.

Глава 12. Рома в Нью-Йорке

В машине подтекает радиатор печки, поэтому в салоне холодно и воняет антифризом. Мне удается добыть маленький керамический нагреватель, который работает от аккумулятора. Перед сном мы закидываем его под спальники, чтобы скорее согреться.

Утром все окна машины покрываются изморозью. В салоне дубак. Изо рта валит пар. Обычно Оля встает первой. Следом я. Матерясь, натягиваю пропитанные потом шмотки и завожу мотор. Открываю капот и проверяю жидкости в системах. Как правило, доливаю немного «охлаждайки». Оля тем временем готовит кофе и заливает кипятком какой-нибудь быстросуп. За завтраком мы обсуждаем стратегию попрошайничества на сегодняшний день. В зависимости от ситуации мы либо используем самодельную картонку с просьбой поделиться топливом, либо просим бензин классическим способом – бегая от машины к машине.

Мы так давно не мылись, что уже не замечаем нестерпимого запаха собственных тел. В какой-то момент становится настолько все равно, что, кажется, можно больше вообще никогда не мыться. Музыка в плеере надоедает настолько, что мы готовы слушать канадско-американские радиостанции, которые, кстати, почти ничем не отличаются от беларусских – в добровольном порядке здесь крутят все те же 70% отечественной поп-музыки.

Чем дальше мы продвигаемся на юг, тем больше хочется обратно на север. Для здешней провинции характерно отсутствие характерного. Время замедляется и дорога растягивается. Один канадский километр для нас равносилен пяти американским милям. Из Анкориджа до Нью-Йорка мы добираемся целый месяц. По дороге зависаем у друзей в Торонто, отмываемся и отъедаемся.

В Нью-Йорк мы въезжаем поздно вечером и сразу попадаем в жуткую пробку на Манхэттене. За месяц скитаний по канадским дорогам я так отвык от трафика, что до нашего пристанища в еврейском районе Бруклина мы добираемся взмокшими и поседевшими.

С десяток дней мы с Олей приходим в себя после дороги. Кажется, только через неделю я впервые позволяю себе пройтись на расстояние двух улиц от своей норы, чтобы размять кости. Я так устал от дороги, что мне совсем не хочется ни на Таймс-сквер, ни в Централ Парк, ни куда бы то ни было еще. Я блуждаю от дома до ближайшего магазина, а все остальное время провожу в объятиях с ноутбуком.

Наш район населяют преимущественно евреи-хасиды. В магазинах продается кошерные еда, на столбах висит реклама дешевых париков и афиши, анонсирующие выступления популярных раввинов. Каждую пятницу авиационная сирена оглушительно информирует нас о начале шаббата. С этого момента и до вечера субботы весь район будет абсолютно мертвым. На тихих улицах не будут работать магазины, тишину не испортит рокот машинного двигателя, все жители затаятся в своих укрытиях, кажется, даже птицы временно прекратят свои перелеты над районом.

Мы с Олей до последнего отказываемся трудоустраиваться. Дедлайн оплаты за комнату начинает заглядывать нам в глаза и лукаво улыбаться. Денег решительно нет. От мысли о том, чтобы снова податься на работу в русское комьюнити, бросает в холодный пот. Меня настолько пугает эта перспектива, что я готов буквально на все, чтобы только опять не попасть в компанию к недовольному жизнью русскому эмигранту.

Однажды вечером меня посещает мысль, как вытрясти немного денег из Нью-Йорка. Я делаю сайт в интернете, где на английском рассказываю про себя и свою кругосветку. Внизу страницы прошу посетителей перевести мне любую сумму денег на новый ноут, чтобы я и дальше мог писать свои тексты – мой старенький Asus еле дышит после года жизни в полевых условиях. Конечно, компьютер не решит проблем с арендой комнаты, но это дорогая вещь, которую можно продать в случае крайней нужды.

Заманивать посетителей на сайт я решаю через оффлайн. Для этого рисую на большой картонке QR-код, в котором шифрую ссылку на созданную в интернете страницу. С этой картонкой я шляюсь по городу, лежу на скамейках и даже валяюсь на асфальте возле офиса Google. Так мне удается собрать несколько сотен долларов. По горячим следам я пишу статью для ресурса «Хабрахабр», в которой описываю свою молчаливую аферу. Этот текст вмиг собирает больше ста тысяч просмотров и приносит мне еще шесть сотен долларов. Собранных денег впритык хватает, чтобы оплатить аренду комнаты.

Тем временем Сеня покупает в Калифорнии машину и приезжает на ней в Нью-Йорк. Первые несколько недель он перебивается по впискам, кантуется то у нас с Ольгой, то у здешних друзей. И вот как-то вечером Сеня приносит в нашу берлогу радостную весть – его знакомая на несколько недель сваливает в Москву и оставляет ему на попечение крутейшую квартиру на 34-ом этаже в самом центре Манхэттена. Так наша банда снова становится одним целым.

Одновременно с переездом ребята находят себе новую работу – Оля теперь дни напролет зависает в кофейне на Таймс-сквер, Сеня торгует самыми модными в Ист-Сайде пончиками. А я продолжаю сопротивляться. Днями и ночами я шляюсь по Манхэттену, пересекая за прогулку по полторы сотни кварталов. Поговаривают, что на наши плечи выпала одна из самых суровых зим последнего десятилетия. Ледяной воздух с океана пронизывает город. Снег рассыпчатый, как сахарная пудра, кружится вихрями в подворотнях. Я пытаюсь вписать себя в Нью-Йорк, почувствовать себя сильным и счастливым, стоя на входе в какой-нибудь высоченный небоскреб, но вместо этого медленно превращаюсь в кусок льда в этом городе-сквозняке.

Дни проходят бестолково. Я больше не ношу с собой фотоаппарат. Я дожил до того, что выхожу из дома без рюкзака. Обычно в середине дня я наведываюсь в 99 Cent Pizza и заказываю три куска пиццы. Благодаря рождественской акции в Starbucks в любом филиале сети меня ждет бесплатный свежий кофе – недавно я стырил специальную термокружку, с которой весь январь могу на халяву заказывать напитки. Таким образом, я редко трачу более трех баксов в день. Если мне надо куда-то поехать на метро, я просто прыгаю через турникет и исчезаю в толпе.

Метро, пожалуй, главное место, где можно уловить настоящий дух Нью-Йорка. Почти на каждой станции играют уличные музыканты, черные парни под хип-хоп из бумбокса выдают акробатические номера прямо в вагонах. В метро можно купить еду или наркоту, можно поспать, можно заскочить в общественный туалет. На некоторых станциях даже есть бесплатный wi-fi и розетки. Здесь можно жить, никогда не выбираясь на поверхность.

Я понимаю, что мое безделье не может длиться вечно. В планах Южная Америка, где едва ли будут подходящие условия для приличной подработки. В очередной раз просматривая бруклинскую доску объявлений, я окончательно решаю, что больше не буду работать на русских иммигрантов. Меня не пугает работа, я просто боюсь иметь дело с этими людьми.

Несколько дней назад я подрался с одним русскоязычным мужиком, который прямо на улице начал избивать свою жену. За эту драку я едва не угодил в лапы полиции. Но последнюю точку в вопросе связей с русским комьюнити ставит стопка штрафов за парковку автомобиля – я получаю ее однажды вечером по почте. Выясняется, что мудак, которому я продал свою машину на свалку, перевесил мои номера на другой автомобиль и чувствует себя достаточно свободно в выборе мест для парковки в центре Манхэттена. Примерно так заканчивалось большинство историй о моих финансовых отношениях с русскими американцами.

Из нашей квартиры на 34-ом этаже открывается потрясный вид на Манхэттен. Там то дождь, то снег лопухами, то просто туман. Совершенная магия. Но кульминация наступает с заходом солнца – это зрелище не описать словами. За нашим окном – пульс планеты Земля, без шуток. Там такие огни! Там такой звук! Там, за окном, в самом центе Нью Йорка, свет небоскребов смешивается с ледяным ливнем, гулом полицейских сирен, кружащими вертолетами, чернокожими в шляпах, бесконечной Десятой улицей, миллионом желтых такси и хот-догами за два бакса. В этот свет хочется выпасть Бэтменом, в нем нужно быть Человеком-пауком. Там, в этом жерле самого безжалостного города планеты так невыразимо одиноко, что я едва сдерживаю слезы. И мы сидим спиной друг к другу, впитывая эту светящуюся, как Бог, ночь.

Мы с Олей – люди из разных миров: я закоренелый двоечник и хулиган, который прогуливает уроки, Оля – круглая отличница. В полевых условиях у нас было более чем достаточно тем для споров и ссор. Я не могу найти пристойного ответа на вопрос, как ей удается так долго меня терпеть. Я так же не могу сказать, почему меня до сих пор манит эта девушка. Но несмотря на нашу невероятную тягу друг к другу, за год между нами накопилась критическая масса невысказанных слов.

Не знаю, решился бы я когда-нибудь честно рассказать ей обо всем, что я о ней думаю. Мне кажется, она тоже не нашла бы метких выражений, чтобы выговориться о наболевшем. Но прямо сейчас мы закрылись с ней в темноте тесной ванной комнаты и не можем оторваться друг от друга. Только что мы впервые в жизни приняли по таблетке с горьковатым вкусом, поэтому следующие шесть часов мы будем жарко выплескивать друг на друга все то, о чем молчали последние триста дней.

Ох, милая, сколько отчаянья, сколько ненависти и неполноценности в нас! Сколько заживо замурованного. Какие подвалы, с ума сойти можно. Все мы саблями израненные, кто как покалечен. Какой тонкой струйкой в этом потоке мусора и лома льется любовь. Как здорово подставить под этот родник руки, как спасительно напиться из него. Боже, какое спокойствие быть в кои-то веке услышанным, как радостно знать, что и сам не оглох.

Вещество помогает нам разобраться в себе и снимает накопившееся нервное напряжение. Утром следующего дня я просыпаюсь другим человеком рядом с по-новому любимой девочкой. Еще несколько месяцев назад я был убежденным врагом всяких веществ, но сейчас моя уверенность в этом сильно пошатнулась.

Мы с Олей запланировали заработать в Нью-Йорке по две штуки баксов на Южную Америку. Поэтому пока Оля в поте лица трудится за кофемашиной, мы с Сеней шляемся по самым дорогим магазинам Сохо, отслеживая слабые места в системах безопасности.

В первую очередь нас интересуют ценные и достаточно компактные предметы, которые легко помещаются в рюкзак, во вторую очередь – модные брендовые шмотки, их можно вынести прямо на своем теле. Со временем мы составляем список точек, в которых можно достаточно просто прихватить товар. В основном в нашем списке числятся туристические шопы и магазины дорогой трендовой одежды.

Несмотря на то, что практически все точки на нашей карте оснащены антикражными системами, мы замечаем, что во многих из них можно найти товар вообще без меток. Даже в самых дорогих магазинах, где цена за рубашку достигает нескольких сотен долларов, а под потолком замаскирована система умного видеонаблюдения, мы находим шмотки без специальных тегов. От нас не скрывается и тот факт, что во многих магазинах с видеонаблюдением у охранников на выходе нет раций или наушников – это свидетельствует о том, что за камерами скорее всего никто не следит. Во многих шопах система наблюдения вообще построена таким образом, что нужно еще хорошенько постараться, чтобы попасть в зону слежения.

В первые дни налеты на магазины запускают во мне адреналиновые поезда, но уже через несколько недель я вообще перестаю что-то чувствовать. Теперь, когда я действую на грани, маневрируя в новенькой курточке позади консультантов, я чувствую примерно то же самое, что чувствует геймер, когда шпилит в какую-нибудь GTA. Я уже наизусть знаю поведение каждого юнита и словно невидимка скольжу за спинами персонала.

Скоро у нас дома появляется специальный шкаф, куда мы складываем добычу. Со временем в нем накапливается целая гора туристического оборудования – палатки, спальники, надувные коврики, фонарики, газовые горелки. В большом отделении нашего хранилища лежат стопками зимние куртки Canada Goose, пуховики Patagonia и еще куча всякого барахла из AllSaints. Отдельно в шкафу хранится всевозможная дорогая мелочь вроде перчаток Hestra. За такими штуками мы специально не охотимся – берем только если подвернутся под руку. Все вещи, которые нам удается добыть, мы продаем через местные онлайн-площадки. Так за достаточно короткое время я достигаю контрольной суммы.

Страх за свою жизнь или, в другой версии, страх перед завтрашним днем – это, похоже, главный двигатель внутри каждого человека. Некоторые пытаются обмануть систему и заглянуть вперед с помощью хиромантов, астрологов и аналитиков, а кто-то по старинке годами напролет ходит на работу. Деньги – это тоже своего рода предсказатель будущего. С ними ты уверен, что твоей жизни в видимой перспективе ничто не угрожает.

Первое, что чувствует человек, которого выносит на дорогу, – это неуверенность в своем будущем. От этого чувства становится щекотно сразу во всех областях мозга – неизвестность пьянит. Тем не менее, человек постоянно носит с собой огромный рюкзак, в который запакована куча ненужных вещей. С течением времени бродяга понимает, что в большинстве предметов он не нуждается. Рюкзак пустеет и уменьшается в размерах. В какой-то момент кажется, что дальше можно идти и вовсе без рюкзака. Завтра больше не пугает бродягу. Точнее – завтра перестает существовать.

Вся человеческая надстройка из правил, законов и обычаев в большей степени держится на абсолютизации ценности человеческой жизни. Соблюдая правила, мы становимся на сторону добра. Нарушая правила, мы создаем зло. Быть добрым – значит признавать победу страха смерти над собственным сознанием. Быть добрым – значит записаться в ряды ссыкунов.

Я устал от дороги. Изменение рельефа больше не приносит радости. События, которые еще совсем недавно манили и вдохновляли, превратились в рутину. Мне очень хочется домой, к себе в Минск на станцию метро Автозаводская. Я мечтаю выгулять своего пса и обнять родителей. Я так хотел бы напиться со своими друзьями! Но есть одна мелочь, которая меня пугает и останавливает. Я знаю, что у меня не получится жить на первой пониженной. Я не смогу мириться с тиранией правил, законов и традиций. Я безумно хочу лишиться собственного имени и паспорта. Я хочу быть простым человеком безотносительно любого государственного строя и статуса.

Несколько раз в неделю, по вечерам, наша тройка выбирается в город, чтобы прошерстить мусорные контейнеры возле больших супермаркетов на Манхэттене. Обычно нам хватает получаса, чтобы под завязку набить продуктами рюкзаки и сумки. Мы в буквальном смысле берем ровно столько, сколько можем унести. Нам не приходится долго искать и много ходить, у первого же гипера мы достаем из мусорных пакетов все необходимое. Каждый раз, когда мы, набитые под завязку, тянемся к метро, Сеня вспоминает свою годовую макаронную диету в Лос-Анджелесе.

– Не могу поверить! – возбужденно кричит он. – Я целый год жрал только макароны! Мне не хватало денег даже на кетчуп. Про сосиски я вообще молчу. Каждая сосиска была для меня праздником! Я целыми днями отдирал от тарелок вьетнамскую лапшу в самой жалкой забегаловке Лос-Анджелеса ради того, чтобы вечером пойти в магазин и на заработанные деньги купить себе макарон. А сейчас мы за полчаса достаем из помойки продуктов на пару сотен долларов! На эти вот шампиньоны я раньше в магазине даже смотреть боялся. Как же здорово быть отбросом общества!

Благодаря щедрости капиталистической помойки мы начинаем устраивать царские обеды, на которые никогда бы в жизни не позволили себе раскошелиться. Ассортимент нашего холодильника настолько разнообразен, что Оля даже начинает прокачивать свои кулинарные скилы.

Мне тем временем приходит в голову еще одна идея – приобрести настоящую парусную яхту и отчалить на ней в направлении Карибского моря. Точного плана пока нет, я просто днями напролет читаю теорию и смотрю уроки управления судном. Море – это совершенно другой мир, который всегда был рядом, но о котором я до сих пор ничего не знаю.

Каким образом мы стартанем на юг, будет ясно совсем скоро – сидеть на месте больше нет сил. В любом случае, вперед мне уже давным-давно короче, чем назад.

Глава 13. Рома в Мексике, Гватемале и Гондурасе

Мы с Олей бредем по обочине широкой американской трассы, позади остается аэропорт Далласа. Холодный, присыпанный песком и солью Нью-Йорк сменяется весенним пустынным Техасом. Мы приземлились всего час назад и сейчас беззаботно топчем пыль в южном направлении. Дышится по-мартовски легко. Свежий ветер теребит мою расстегнутую куртку.

Последние пять дней в Нью-Йорке мы провалялись с температурой под сорок и собирали рюкзаки по колено в соплях. Мы так и не решились найти яхту – Сеня неожиданно получил Green Card, продал тачку и свалил по делам в Москву. Мое верное корыто к тому времени уже давно покоилось на свалке, а осматривать местные пристани без колес под задницей – дело весьма неблагодарное. Идею пройтись под парусом пришлось отложить до лучших времен.

Сейчас вся эта нью-йоркская бытовуха уже в прошлом, мы бредем по техасской трассе и морально готовимся к чудовищному американскому автостопу. Но сегодня духи дороги на нашей стороне – не успеваю я вытянуть большой палец, как рядом с нами уже останавливается машина.

За рулем старенького бежевого «Гранд Меркурия» сидит мужчина лет сорока пяти. Это Джордж. У него большие кисти рук, разудалая лысина на затылке, круглый лоб и массивные очки советского инженера на переносице. Его мимика похожа на замедленный вдвое видеоряд, он разговаривает очень мягко, вдумчиво и сразу же соглашается довести нас до Форт-Уэрта.

Джордж жутко напоминает классического маньяка из американских фильмов. Настолько жутко, что я невольно осматриваю пространство под сиденьями и дверные карманы на предмет тесака со следами загустевшей крови. Водила, тем временем, предлагает заскочить на пару минут к нему домой, чтобы захватить карту и чего-нибудь перекусить. Мы, переглянувшись, соглашаемся.

По дороге болтаем про автостоп тех времен, которые уже не вернуть. Джордж по молодости и сам не раз гонял на попутках. Говорит, что после взорванных башен-близнецов Америка очень сильно изменилась.

Уже в темноте он отвозит нас за сто миль от своего дома и угощает ужином. Мы сидим в Burger King и бесконечно долго смакуем последние кусочки теплого картофеля. Я понимаю, что Джорджу некуда спешить и не к кому возвращаться. Этот добрый маньяк в очках с надеждой ждет, что мы предложим еще хотя бы одну мало-мальски интересную тему для разговора. Через минуту он печально признает, что, наверное, уже пора ехать.

Джордж подбрасывает нас до ближайшего отеля, снимает нам номер и уезжает в ночь, чтобы вернуться в свой пустой голубой домик с зашторенными окнами. Он мог бы стать идеальным маньяком, но оказался просто одиноким человеком.

Штаты остаются за плечами. Целая жизнь остается в прошлом. Мы пробираемся все ближе к мексиканской границе – начинается новое времяисчисление.

У меня не было свободной минуты, чтобы осмыслить все, что происходило, пока мы рвали через континент и тусовались в холодном Бруклине. Но теперь, стоя на краю огромной страны, я понимаю, что буду скучать по Штатам. Я вспоминаю изматывающий, беспощадный Лос-Анджелес, милую сердцу Аляску и тонущий титаник Нью-Йорк. Теперь, когда наша иммиграниада осталась за плечами, вся эта история с покорением Америки не кажется мне такой жесткой, какой она была на самом деле. Стоя на рубиконе между мирами, я прощаю Штаты за боль и раны и благодарю за испытания.

Мы пересекаем мексиканскую границу в местечке Нуэво-Ларедо, и с первых же секунд попадаем в иной мир. Толпы мексиканцев текут через блокпост в обоих направлениях. Сразу за переходом выстроилась колонна автомобилей такси – сплошь добитое хламье родом из девяностых. Мы прыгаем в ближайшую колымагу и просим довезти нас до вокзала.

Припоминаю, как пару дней назад мы зависли в гостях у одной техасской семьи и смотрели по телевидению кровавый репортаж как раз из этих мест. В сюжете рассказывали о результатах спецоперации, в которой из-за ста килограммов кокса полегло полсотни человек. После за ужином хозяйка дома рассказала нам о своем ранчо в Мексике, на которое она не может попасть последние десять лет из-за постоянных кокаиновых войн.

Наконец мы добираемся до вокзала и покупаем билеты до Монтеррея – ближайшего более-менее безопасного города. Перед отправкой в салон автобуса заходит военнослужащий с видеокамерой и бесцеремонно снимает каждого пассажира крупным планом, а-ля Серджио Леоне. На маршруте через северные регионы Мексики автобус останавливают пять раз для проверки документов и досмотра багажа. В сумерках мы въезжаем в Монтеррей.

Решаем не бросаться сломя голову в адреналиновые мексиканские сумерки и остаемся ночевать на вокзале. Но как только мы раскладываем спальники, подходит полицейский патруль и просит нас покинуть здание. Ничего не поделаешь – мы вываливаемся в душный город.

Через дорогу от вокзала под фиолетовым неоном курят сиськастые шлюхи, через каждые сто метров дымят мангалы, возле них можно прикупить тако или буррито. Мы приобретаем у уличного торговца бутылочку колы и парочку хот-догов и тащимся по тротуарам в поисках ближайшего отеля.

Буквально в каждом здании на нашем пути работает как минимум один бордель. Тусклый свет подворотен, одинокие бухие мексиканцы, ползающие под твоими ногами, – все вокруг как бы намекает, что самым грамотным поступком сейчас будет поскорее забиться в какую-нибудь нору подальше от алчных глаз.

Ночлежка, которую мы находим, явно предназначена для свиданий на час – в номере есть только кровать и крошечная ванная комнатка. Даже наши небольшие рюкзаки с трудом помещаются в зазор между стенами и постелью. В такой обстановке сон приходит быстро.