Текст книги "Встретимся в морге (Испытание злом)"

Глава 25

Я вернулся в свою квартиру, в дом без лифта. Вывернув карманы брюк, я увидел, что забыл отдать ключи от домика в пустыне и от «линкольна». Что самое странное, – идея подержать их у себя мне весьма импонировала. Я лег спать.

Проснувшись, увидел, что в окне пылает закат, нарезанный на полосы планками жалюзи. Мне снились сны. Я не мог вспомнить о чем именно, но в сознании отпечатался некий рисунок – будто в конце коридора все настойчивей орал звонок, а сам коридор протянулся в пространстве-времени. И по этому, наполненному гулким эхом пространству бежал, держа на руках мальчика, какой-то человек.

Мысли и ощущения вихрем пронеслись в голове. Вновь прозвенел звонок. И только тогда я сообразил, что это телефон.

– Кросс слушает.

– Форест. Мы разузнали все, что касается Лемпа. Мисс Девон решила, что это вас заинтересует.

– Уже заинтересовало.

– Голос у вас какой-то сонный…

– Только что проснулся. Но воспринимать вас в состоянии.

– Лемп начал свою деятельность под именем Джорджа Лемпке. Отец его был немецким иммигрантом, работал литейщиком в Питтсбурге. Сын получил стипендию и стал учиться на юриста. В первую мировую ему было присвоено звание капитана второго ранга. После войны Лемпке начал практиковать в Чикаго, и некоторое время дела у него шли вполне сносно. Затем его накрыли на подкупе свидетеля и даче ложных показаний в деле об убийстве. Он пару лет отбыл в Джолиете, и, разумеется, ассоциация адвокатов штата исключила барристера из корпорации. После этого его поместили в психушку…

– Исключенный адвокат? – переспросил я. – В психушку?

– Именно так. Но в самое короткое время он выкарабкался оттуда. И всплыл уже в Сан-Франциско под именем Артура Лемпа.

Я потерял нить рассказа и уже не слушал Фореста. Сон вновь застопорил мое сознание. Бегущий человек теперь походил и на меня, и на Лемпа одновременно, а лицо мальчика вдруг стало лицом мужчины, и я узнал в нем Сайфеля.

– Вы что-нибудь выяснили о его родственниках?

– Нет. Родители умерли. В свое время он был женат, но жена быстренько с ним рассталась.

– Понятно.

– А между прочим, с вами уже связывался окружной прокурор?

– С какой стати?

– Завтра утром он созывает большое жюри. Я ему вставил фитилек в одно место – пусть подсуетится. Вы посеяны в списке свидетелей под номером один.

– Ну, хорошо. Спасибо и до свидания.

Я принял душ и нацепил одежду. Руки тряслись совершенно по-идиотски. Мне так и не удалось застегнуть последнюю пуговицу на воротничке.

И конечно, эту небрежность и некоторую небритость миссис Сайфель отметила прямо с порога. Она вышла к дверям пригородного дома в стиле «ранчо», одетая в безупречное темное шелковое платье, затянутое в поясе настолько туго, что, казалось, талия вот-вот переломится. Ее черные глаза обшарили меня с ног до головы. Тепла в них я не приметил.

– Мы знакомы, не так ли?

– Встречались. Вчера. Я – Ховард Кросс, окружной офицер по делам условно осужденных.

– Флорабель Сайфель. Если вы приехали к Лоренсу, должна вас огорчить. Его нет. Благодаря вам я теперь не знаю: ждать его к обеду или нет.

– Благодаря мне?

– Или вашей секретарше, как угодно. Весьма кстати, что вы пожаловали. Я бы хотела с вами поговорить. Мне кажется, вся эта ерундистика, я имею в виду отношения моего сына с вашей секретаршей, зашла слишком далеко.

– Мисс Девон мой ассистент, а их отношения вовсе не ерундистика. Но я приехал вовсе не за этим.

– Это сейчас самое важное. Все-таки вы официальное лицо и должны чувствовать некоторую ответственность. Думаю, вашим работникам следует дать некоторое представление о классовых различиях. Я имею в обществе достаточный удельный вес, и когда вижу, что моего сына соблазняет девица из низов…

– Я пришел сюда не за тем, чтобы обсуждать проблемы евгеники…

– Тогда зачем вы пришли? – Она откинула головку с зализанными волосами и враждебно уставилась на меня. Взгляд ее темных суровых глаз был непроницаем. Прошло, видимо, немало лет с того дня, когда она в последний раз смотрелась в зеркало. Ее самоуверенность была воистину параноидальной.

– Я хотел поговорить о вашем муже, миссис Сайфель. Миссис Лемпке.

Перемена в лице была мгновенной и ужасающей. Рот с белыми зубами распахнулся в безмолвном крике боли. Глаза сузились и стали походить на полыхающие бойницы. Плоть ее съежилась. Женщина медленно произнесла низким сиплым голосом:

– Уходите. Вы собираетесь пытать…

– Ничего подобного. Мне нужна правда. И будет такая возможность – не скажу никому ни слова.

– Я покончу с собой. Я не вынесу позора.

– Неужели?

– Не вынесу, – повторила она. – Я столько лет создавала условия для себя и Лоренса. Поэтому не смогу жить, видя, как все рушится.

– Условия заключения. Я имею в виду вашего сына…

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего.

Она двинулась вперед, удерживая тело в вертикальном положении, и схватилась за дверную ручку. Последний луч отразился на ее лице как отсвет далекого костра.

– Видимо, вы напрашиваетесь на приглашение, – сказала женщина.

– В доме нам будет удобнее разговаривать.

– Что ж, входите.

Изнутри дом сиял какой-то неестественной красотой. Женщина провела меня в застекленную гостиную, смотрящую на почти бесцветный, в лучах заходящего солнца, садик. Белый ковер на полу смотрелся так, будто на него ни разу не ступала нога человека. Матиссовская одалиска разлеглась в костяной рамочке над белым шезлонгом. Поза миссис Сайфель, уж не знаю сознательно или бессознательно, но оказалась точной копией позы, которую приняла одалиска. И это придало всей сцене налет ирреальности.

– Садитесь, мистер Кросс, – произнесла женщина скучным голосом. – По вашей вскользь брошенной фразе я поняла, что это дело можно сохранить в тайне…

– Я изо всех сил постараюсь…

– Что это означает?

– Что если вы или ваш сын каким-либо образом замешаны в преступлениях, то факты придется обнародовать.

– Замешаны в преступлениях? Подобная мысль смешна и оскорбительна. – Карминовыми коготками она царапнула по горлу, и этот жест внезапно придал сей иллюзорной сценке оттенок подлинности.

– Возмутительны сами факты, – сказал я.

– Неужели? На мой взгляд, самым оскорбительным является то, что вы до сих пор не желаете отдать прошлое земле. Это часть чужой жизни. От нее невозможно отгородиться, ее нельзя уничтожить. А еще, от нее не убежать… Она неотвратимо ползет за вами; о присутствии ее догадываешься, как о тайном присутствии ребенка-дебила в чужом доме… И эта выплывшая тайна – расплата за однажды совершенную глупость…

– Глупость?

– Я вышла замуж за Джорджа Лемпке против воли моих родителей. Мне исполнилось двадцать; я была молоденькой и испорченной. Я встретилась с ним на балу женского землячества в Шампани. Он был красив, очарователен – банально, не правда ли? – герой войны. В те дни любой молодой офицер если пересекал Атлантику, то считался героем. Я влюбилась и вышла за него замуж. Спустя несколько месяцев у меня родился ребенок, а мужа в то же самое время арестовали и отправили в тюрьму. Мой отец организовал развод, и я решила, что с прошлым покончено и теперь могу спокойно вырастить моего мальчика. Но, выйдя из тюрьмы, Джордж нас отыскал, проник в квартиру, когда меня не было, и выкрал Ларри. Он отвез малыша в жалкий отель на южное побережье и жил там с ним целых четыре дня. Это были самые кошмарные дни моей жизни. Отец нанял сыщиков из агентства Пинкертона, и они обнаружили Джорджа. Ларри был спасен.

– И что дальше произошло с вашим мужем, я имею в виду вашего бывшего мужа?

– Нам пришлось убрать его с дороги. Чтобы избежать огласки – мой отец в те дни был влиятельной фигурой, – Джорджа поместили в больницу штата. К сожалению, он вышел оттуда меньше чем через год.

– Ваш муж был сумасшедшим?

– Я в этом ни капли не сомневаюсь. Конечно, он был безумен, преступно безумен. Мужчина, способный похитить собственного трехлетнего сына, подобный тип… – Голос резко оборвался.

Ее рука вновь метнулась к горлу, и пальцы с красными ногтями принялись массировать и уминать дряблую плоть.

– А может быть, он просто хотел побыть с сыном?

– Если бы он действительно этого хотел, то, во-первых, вел бы жизнь, подобающую приличному человеку… А он перед самым рождением Ларри шлялся к женщинам. Джордж Лемпке всегда был подонком.

– Полагаю, вы знаете, что он учинил вчера?

– Знаю. Как только Ларри описал мне мертвеца, я сразу поняла, кто это. Джордж приходил ко мне в ноябре. Он каким-то образом узнал наш адрес и заявился.

– А Ларри об этом знает?

– Разумеется, нет. Мы никогда не говорили с ним об отце. Когда Ларри был ребенком, я объяснила ему ситуацию как могла. И с тех самых пор ни он, ни я ни разу не возвращались к этой теме.

– И он не знает, что человек из морга – его отец?

– Я по крайней мере ему не говорила. Вы можете пообещать мне, что не раскроете тайны?

– Быть может, ему лучше было бы узнать правду.

– Лучше? Зачем, зачем ворошить прошлое?

– Затем, что это его гложет, – сказал я. – Например, вчера он поведал мне о своем отце все, что вы ему рассказывали. Думаю, что Ларри на уровне подсознания все же узнал своего отца.

– Невозможно. В последний раз Ларри видел отца в трехлетнем возрасте.

– Дети, начиная годиков с двух, хорошо помнят свое прошлое.

– Но не Ларри. Детство он представляет весьма смутно. – Она в страшном волнении наклонилась ко мне. – Мистер Кросс, если у вас есть хотя бы капля сострадания к женщине, перенесшей поистине нечеловеческие страдания, вы не раскроете правды моему сыну.

– Раскрою, если он меня об этом попросит.

– Нет! Если вы это сделаете, то ввергнете его в пучину безумия, доведете до самоубийства. Мой мальчик очень восприимчив. Мне пришлось охранять и оберегать его буквально от всего…

– Сколько ему лет?

– Тридцать четыре.

– Тогда он уже вышел из детского возраста, миссис Сайфель. Но если он до сих пор не стал мужчиной, то, боюсь, ему уже им не стать.

– Он никогда не станет мужчиной…

– Конечно, если вы будете висеть у него над душой.

– Как вы смеете так со мной разговаривать!

– Это скверно, я знаю. Но в некоторых ситуациях доброта ни к чему не приводит. По доброте можно человека и убить.

Ее темная, стройная фигура вырисовывалась на фоне окна.

– Теперь я в вашей власти. Тридцать пять лет назад я совершила одну-единственную ошибку и с тех пор нахожусь во власти зла. Предупреждаю: если вы причините вред моему сыну, у меня найдутся могущественные заступники.

– Ну, вот и договорились. – Я встал и пошел к дверям. – А где Ларри сейчас?

– Понятия не имею. Ваша маленькая блондинистая… пришла сюда примерно с час назад…

– Мисс Девон?

– Значит, вот как ее зовут!.. Она буквально силой вломилась в мой дом. И они уехали вместе.

Я отыскал их в покойницкой. Ларри Сайфель стоял возле стола, на котором лежал мертвец. Энн, обняв его за талию, была рядом. Когда они повернулись, я заметил на их лицах потеки высыхающих слез. Сайфель выглядел тоньше и старше.

Энн оторвалась от него и подошла ко мне.

– Хов, ты знаешь, кто этот мужчина?

– Да. А Ларри?

– Я только что ему сказала. Днем я разговаривала с мистером Форестом и сопоставила сведения из досье Лемпа с тем, что Ларри рассказывал о своем отце.

– И как он это воспринял?

– Не знаю. Жду вот… Но думаю, что он уже знал. Просто не воспринимал.

– И что мы сейчас будем делать?

– Сейчас – ничего. Пожалуйста, Хов.

Энн встревоженно заглянула мне в глаза, но не нашла в них ничего угрожающего. Тогда она снова подошла к Ларри Сайфелю, который пристально вглядывался в мертвое лицо, стараясь рассмотреть в нем следы минувшего.

Глава 26

Дача свидетельских показаний большому жюри заняла почти целое утро. Я сказал, что не верю в виновность Фреда Майнера, но о рыжеволосой женщине не упомянул. Ведь эти сведения я получил из вторых рук, поэтому решил подождать. Молли Фоон должна была давать показания днем.

По линии, которую избрал для допроса окружной прокурор, и по замечаниям присяжных я понял, что виновность Фреда Майнера ни у кого не вызывает сомнений. Факт, что он умер страшной смертью, пытаясь ускользнуть от преследования, явился для судей лишним доказательством этого. А так как я был ответственен за его поведение, меня посчитали лицом заинтересованным. Это неудивительно.

Выйдя из зала заседаний, я увидел поджидавшего меня Сэма Дрессена. А также его красный нос и слезящиеся от возбуждения глаза. За его спиной, на скамейке возле стены, сидела Эми Майнер вместе с надзирательницей.

Дверь, шурша, закрылась за моей спиной. Сэм схватил меня за руку.

– Хов, она сбежала.

На мгновение мне показалось, что он говорит о Хелен:

– Кто?

– Молли Фоон. Я оставил ее здесь, под наблюдением миссис Йоханнесс, примерно с час назад. – Его палец обвиняюще уперся в надзирательницу. – Прокурор решил после миссис Майнер допросить Молли. Я буквально на одну минуточку спустился в свой офис, а когда вернулся – ее уже не было.

– Это не моя вина, – проворчала надзирательница. – Мне поручено охранять Эми. Больше никто ничего и ни о ком не говорил. Девушка попросила разрешения спуститься в холл и вымыть руки. Я сказала – иди.

– А чем, по-вашему, она здесь занималась? – вопросил Сэм. – Дышала свежим воздухом?

– Это не мое дело. Вы ведь меня не предупредили.

– Я тоже не пророк. – Он обернулся ко мне, и его глаза беспокойно забегали. – Весь вчерашний день она была тише воды ниже травы. Откуда ж мне было знать, что она только ищет удобного случая, чтобы дать деру.

– Не майся, разыщем. Если начнут капать на мозги – вали все на меня. Надо было засадить ее, и вся недолга.

– Конечно, – злобно встряла Эми Майнер. – Почему бы целую страну не упрятать за решетку, а? Это бы решило все ваши проблемы.

Я взглянул на нее. Хотя скорбь и напряжение еще читались во взгляде, все равно она стала выглядеть намного спокойнее. Мышиного цвета волосы были гладко зачесаны, а рот слегка тронут помадой. И я в первый раз подумал о том, что когда-то она, по-видимому, была достаточно привлекательна.

– Как дела, миссис Майнер?

– Как и положено после уик-энда в вашей грязной тюряге.

– Она не грязная, – оскорбилась надзирательница.

– Хорошо, в негрязной. Я полюбила ее. Все было шикарно. Все. – Она посмотрела мне в лицо своими тяжелыми карими глазами. – Вы видели Фреда перед смертью?

– Видел.

– Он что-нибудь говорил обо мне?

Не говорил, но я решил соврать. У нее больше ничего не оставалось…

– Он передал, что любит вас.

– Что, правда?!

– Да.

– Любит меня?

– Именно так он и сказал.

– Почему? Не понимаю…

– Я тоже. Мне очень жаль…

Она понизила голос:

– Всем нам еще очень долго придется друг друга жалеть.

– Когда они собираются вас освободить?

– Сегодня. – Но свобода, похоже, не очень-то ее вдохновляла. – Прокурор обещал отпустить меня после выступления перед большим жюри.

– Что вы намерены делать на свободе?

– Пока не знаю. Фреда похороню. Миссис Джонсон разрешила мне жить в сторожке столько, сколько захочу. Но после всего происшедшего я вряд ли останусь в этом городе.

Бейлиф распахнул дверь и сообщил надзирательнице:

– Жюри готово. Введите миссис Майнер.

Сэм подтолкнул меня под локоть.

– Пора двигать, как ты считаешь?

– И то верно. – Мы стали спускаться по лестнице. – Как она была одета в момент побега?

– Так же, как и вчера: серое шерстяное платье, коричневое пальто. На голове желтый шарфик из искусственного шелка: ей моя жена одолжила.

– Деньги у нее были?

– Понятия не имею. Вчера вечером в киношку ее водили, а сегодня она, вишь, сбежала. Вот тебе и благодарность…

– Свяжись по радиотелефону с дорожным патрулем и городской полицией: передай ее приметы. Не удивлюсь, услышав о том, что она ловит попутки в северном направлении. Если, конечно, сама не увела машину.

– Думаю, у такой фигурки проблем с попутками не будет. А ты что намереваешься делать?

– Отсидеться всласть. Мне до конца года хватит беготни, на которую я напоролся в этот уик-энд. Если что-нибудь прояснится, брякни мне в офис.

– Сделаю.

Через улицу находился ресторан, где обычно обедали судейские. Я чувствовал опустошение, и не физическое, а духовное. За последние два дня накопилось столько впечатлений, что мне нужно было время, чтобы все это переварить. Мои чувства находились в каком-то взвешенном состоянии, которое обычно предвещает резкий спад.

Я ступил на тротуар под бой часов на здании суда. Четверть двенадцатого: слишком поздно для утреннего кофе, слишком рано для ленча. С души будто камень свалился. Ведь судейские ни за что не отстанут от меня, пока им не расскажу всю историю с начала и до конца, а я пока не знал, какой версии буду придерживаться.

Я был недоволен своими показаниями большому жюри. У меня сложилась четкая картина и последовательность, в которой происходили события. А значения их я все еще не понимал.

Мне пришло в голову, что Молли могла понять и использовать то, что было недоступно мне. Я толкнул дверь ресторана. Мрачный интерьер и тошнотворная вонь прогорклого жира на сей раз не смогли повлиять на мой аппетит. Я сел на высокий стул возле стойки и заказал кофе.

Зал был практически пуст, только в одной из кабинок сидела какая-то пара. Стоило моим глазам попривыкнуть к полумраку, как я тотчас узнал их: Энн Девон и Ларри Сайфель.

В тот же самый момент Энн, сидевшая ко мне лицом, тоже заметила меня. Она махнула рукой и закричала:

– Хов, давай сюда!

Неохотно я подтащил себя и белую фарфоровую кружку к кабинке, где сидела эта пара. У меня не было никакого желания говорить с кем бы то ни было. С такой же неохотой Сайфель поднялся со своего места и пересел поближе к Энн. Я брякнулся напротив.

– Раненько встаете, ребятишки. – Меня передернуло от того, насколько по-дурацки прозвучала эта фраза.

Энн неверно истолковала мои слова.

– Я вообще рано завтракаю, – сообщила она с некоторым смущением. – И вот Ларри захотел поговорить со мной.

– Резонное желание. У него неплохой вкус. – Маразм крепчал. Трудно было забыть сцену, которую я наблюдал в покойницкой прошлой ночью.

Сайфель выглядел усталым. Он самодовольно улыбнулся, но шарма это ему не прибавило.

– Но вы ведь не станете возражать, а, Кросс?

– С какой радости? У Энн свое личное расписание.

– И все же я думаю, что вы будете возражать, как только узнаете, о чем именно я хотел поговорить с Энн.

– Можете испытать меня на прочность.

– Я настаивал на том, чтобы Энн ушла с работы.

– Мы собираемся пожениться, – сказала девушка. – Ларри попросил меня стать его женой, и я согласилась.

– Надеюсь, вы будете счастливы.

По крайней мере выглядела она счастливой. Личико ее пылало, а глазки блестели. Она следила за Сайфелем как цветок, поворачивающийся за солнцем. Жених изо всех сил старался выглядеть радостным, но у него это плохо выходило. Этот человек жил своими горестями; всегда либо в прошлом, либо в мечтах о будущем, презирая настоящее, которое могло стать его спасением и которое зияло в его душе бездонной дырой. Он был похож на ненасытную нимфоманку.

Сайфель проговорил сквозь гримасу боли:

– Я иногда слышал и более сердечные поздравления.

– Ну-ну. – Невеста потрепала жениха по руке. – Все будет не так быстро, так что, Хов, мы вполне успеем найти мне замену.

– Может быть, после свадьбы ты захочешь остаться в департаменте?

– Мы уже думали, Хов. Боюсь, это невозможно. Видишь ли, мы уезжаем…

– И куда?

– Может быть, в Сиэттл. Нам хочется чего-то нового, диаметрально противоположного.

– Мне будет тебя не хватать…

– И мамочке тоже, – встрял Сайфель. – Она-то останется здесь. Прошлой ночью мы обо всем договорились. Очень многое выяснилось.

Энн опустила глаза и улыбнулась.

– Ночью я также беседовал с Форестом, – продолжил адвокат. – Об отце. Форест пообещал, что приложит все силы к тому, чтобы история не просочилась в газеты. Надеюсь, он человек слова. Ради мамы…

– А вы сами?

– Слушайте, вы! Этот человек был моим отцом. Если кто-нибудь попытается что-нибудь…

Энн мягко прервала его:

– Никто не попытается, Ларри.

Его свирепость прошла так же внезапно, как и началась. Он оперся на локти и с мальчишеской непосредственностью спросил:

– Кто его, а, Кросс? Вы знаете человека, который убил моего отца?

– Нет, не знаю.

– И Форест тоже… Похоже, он даже не догадывается… Сказал, что такую пешню можно купить в любой скобяной или бакалейной лавке. – По лицу Сайфеля прошла тень ненависти, страха и скорби. – Вы не думаете, что это мама…

– Разумеется, нет.

– Простите. Я понимаю, как это глупо. Не нужно было этого говорить. Я с мамой провел несколько неприятных часов. Осточертело, что она проживает за меня мою жизнь. Все! Ухожу в криминальную практику. Надоело крутиться на поверхности. Единственное, что я вынес из этого кошмара, – уверенность в том, что теперь я трезво оцениваю собственные поступки. Я таскался по здешним вертепам, прожигая и вновь наживая деньги, кружил головы старухам… Теперь хватит! Жизнь можно прожить, а можно потерять. Я собираюсь ее прожить.

– Впечатляющая речь.

– Не речь, а руководство к действию! Говорю вам, Кросс – жизнь штука серьезная.

– Не могу с этим не согласиться.

Сайфель смачно клацнул зубами: я видел, как напряглись мышцы его рта.

– На свете есть кучи вещей, в которые мне не хотелось бы влезать. Но кое-что все-таки скажу. Вчера, в пустыне, я совершил ошибку и теперь только об этом и думаю.

– Прекратите. Все мы время от времени совершаем ошибки. Энн спросила:

– Эй, о чем это вы?

– Я тебе вчера говорил, что пальнул в Майнера. Если бы не мой выстрел, его бы взяли живым.

– Может быть, – сказал я. – А может, ему же лучше, что он мертв. – Я допил свой кофе и поднялся. – Всего.

Он встал, чтобы пожать мне руку. Каждый из нас постарался размолоть другому ладонь. Но ни ему, ни мне сделать этого не удалось.

Энн, взбодренная утренним кофе и любовью, крикнула мне в спину:

– Хов, а ты почему не женишься?! По-моему, все этим только и занимаются!

Я сказал, что как раз собираюсь попробовать. Но никто этого не услышал.