Текст книги "Встретимся в морге (Испытание злом)"

Составленный без какого-либо намека на воображение отчет Алекса Лайнбарджа ни на йоту не раскрыл человеческий характер. Для Алекса существовало лишь два цвета: черный и белый. Раз и навсегда решив для себя, что Майнер – белая душа, он пренебрег предательскими мазками серого, которые могли бы придать характеру Фреда некоторые реальные черты. У меня было такое чувство, что Майнер, несмотря на тщательно выписанную биографическую справку, был третьим мужчиной, чью личность предстояло идентифицировать еще одним «мистером Никто».

Я поднял телефонную трубку и позвонил в похоронное бюро. Сайфель только что ушел оттуда. Он был четвертым.

Глава 11

Я услышал, как он, перескакивая через две ступеньки, поднимается по лестнице и открывает дверь. Адвокат дышал, словно спринтер, пришедший к финишу первым. Его глаза стеклянисто поблескивали, а лицо было каким-то оплывшим, будто с ясного калифорнийского неба на него обрушился огромный камень опыта и изо всей силы саданул по голове.

– Вы не имели права так со мной поступать. – Он сделал неудачную попытку сказать эту фразу легко. – Эта комната. Это лицо. Я тепличная особь и не могу с утра пораньше знакомиться с покойниками.

– Вы узнали этого человека?

– Похоже на то. Могу даже сказать, что фактически уверен, что видел его. Но из адвокатов, знаете ли, выходят плоховатые свидетели…

Я прервал его словоизвержение:

– Садитесь и рассказывайте.

– Да-да, разумеется. – Его взгляд прошелся по выцветшим стенам и остановился на цветном драже на столе Энн. – Послушайте, старина, могу я здесь чего-нибудь выпить? У меня в глотке пересохло.

Я указал на холодильник.

– У нас здесь только вода.

– И очень хорошо. Моя мать называет ее «вином Адама». – Он трижды наполнил и опустошил бумажный стаканчик. – Но как, черт побери, вы узнали, что я видел этого, парня? – спросил он, стоя спиной ко мне.

– Это не имеет значения…

– Неужели маленькая славная Энни?

– Мы теряем время. А теперь давайте-ка садитесь и рассказывайте. – Я открыл дверь в свой кабинет и впихнул его внутрь.

Он хмуро зыркнул на меня и прошел к стулу. Его рот все еще был влажен от воды, а коротко стриженные волосы ощетинились; он производил впечатление лукавого и опасного существа: походил на животное, попавшее в незнакомый лес.

Его узкие губы презрительно скривились.

– Что такое? Неужели я услышал не терпящие возражений нотки? Это что, насмешливо-холодная команда, мистер Озимандиац?

– Прекратите ломать комедию, Сайфель. Вы влипли.

– Не будьте смешным, – забеспокоившись, пробормотал он. – Что же вам все-таки наплела Энни? Зла не хватает на этих баб!

Оставив без внимания его вопрос, я сел в свое кресло и вставил в магнитофон чистую кассету. Он перегнулся через стол.

– Что это вы затеяли? Нет у вас права записывать то, что я скажу! Полицейские полномочия не в вашем ведении.

– Мой отдел имеет право выполнять следовательские функции. Я применял эту методу достаточно широко и пока что никто не возражал. Вы возражаете?

– Еще бы! Конечно!

– Почему?

– Потому, что я не готов для официального заявления. У меня был ужасный день, да еще этот труп…

– Так что вы не можете говорить без совета адвоката? Но почему бы вам самому не поработать на себя, а Сайфель?

Он напрягся и побледнел.

– Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления. Кстати сказать, мне совсем не понравилось, как вы со мной разговаривали утром.

– Тогда возвращайтесь в свою контору и начнем все сначала. Я пришлю вам billet-doux с орхидеей.

Он еще дальше наклонился, перенеся вес тела на широко расставленные руки.

– Думаю, вы не совсем понимаете, с кем говорите, старина. В Стэнфорде перед войной я был чемпионом в полусреднем весе. И если бы вы не были другом Энни, я бы вам сейчас уши оборвал. Но еще пара фраз в таком духе, и, клянусь, я это сделаю.

– Если вы считаете себя ее другом, тогда потрудитесь говорить о ней с уважением. Кстати, настоящие друзья зовут ее Энн…

Его правая рука сжалась в кулак.

– Вы напрашиваетесь, Кросс.

– А вы, похоже, переоцениваете себя. – Я встал, глядя не него прямо и жестко. Я видел, что это всего лишь оболочка, а внутри-то он пуст либо мягок. Даже гнев его был наигран. Лицо и рот производили движения и звуки, но их нельзя было назвать в полной мере мужскими. – Приходите на следующей неделе в городской спортзал, и я дам вам полное удовлетворение. А сейчас у меня иные заботы.

Я включил магнитофон. Катушки завертелись.

– Выключите эту штуковину! – повысил он голос. – Я отказываюсь говорить для записи.

– Чтобы потом, когда у вас будет достаточно времени, чтобы все обдумать, вы смогли изменить показания? В чем дело, Сайфель? Вы уже наполовину убедили меня в том, что причастны…

– Вы поплатитесь за это! Я заявлю на вас в суд! – Он посмотрел на крутящиеся бобины. – Если вы прокрутите пленку с этим голословным обвинением какому-нибудь лицу или группе лиц, то будете отвечать за клевету. Я предлагаю вам стереть все это.

– Пока что еще ничего не записывается. Для записи необходимо нажать вот эту кнопку. – Я нажал ее и поставил между нами микрофон. – Кросс допрашивает мистера Лоуренса Сайфеля, десятое мая, четыре часа дня. Садитесь, пожалуйста, мистер Сайфель.

– Я хочу заявить протест против записи моего заявления в настоящее время.

И все-таки он сел. Магнитофон, стоящий между нами, создавал безличную атмосферу.

– Что вы сказали лейтенанту Клиту, мистер Сайфель?

– Ничего. Я объяснил, что вы попросили меня взглянуть на тело. Ничего больше. Похоже, у него что-то не заладилось с людьми шерифа, а вы сами подчеркнули срочность дела.

– Вы опознали труп?

Он ответил без колебаний.

– Опознал.

– Кто это? Как его зовут?

– К сожалению, я не знаю его имени. Возможно, этот человек называл его, даже наверняка называл. Но память у меня слаба на имена, а виделся я с ним всего лишь раз.

– Когда? По какому делу?

– Минутку. Я смогу лучше вспомнить и объяснить все подробнее, если вы выключите эту машину.

– Это что, угроза сокрытия информации, мистер Сайфель?

– Разумеется, нет, – выпалил он прямо в микрофон. – Простой психологический фактор, и я возмущен вашими попытками задавать тенденциозные и вводящие следствие в заблуждение вопросы!

– Прошу простить, мистер Сайфель. Вы сами напросились.

– Так выключите вы магнитофон или нет?

– Нет. Вы сами только что отметили, что память иногда выкидывает трюки, я вот на свою не полагаюсь…

– Я не говорил ничего подобного. Это что, перекрестный допрос? Я на конституционных основаниях заявляю протест всей этой процедуре!

– Сохраните пылкость для зала суда. Ваше заявление слишком важно, и записать его необходимо. Насколько нам известно, вы единственный человек в городе, который знал покойного.

– Я не знал его. Говорю же вам, что виделся с ним всего лишь раз.

– Мы остановились именно на этом. По какому делу вы с ним встречались? И когда?

– В день суда над Фредериком Майнером, двадцатого февраля, да, кажется, так. Этот человек – покойный – присутствовал в зале. Я заметил его среди зрителей, так как не знал, кто это. Народу было не слишком много – Джонсоны, жена Майнера да двое-трое зевак. Должно было произойти официальное признание подсудимым своей вины и назначение даты для заявления об условном наказании.

– Присутствовала ли миссис Джонсон?

– Разумеется.

– Но она сказала, что никогда раньше не видела этого человека.

– Быть может, и не видела. Он сидел отдельно от остальных в самом углу. Я приметил его только из-за лысины, вы знаете, насколько бросается в глаза лысая голова. После того как слушание было отложено, я задержался на несколько минут. Мне хотелось сделать несколько поправок в стенограмме суда. Человек с лысиной поджидал меня в самом конце зала. Когда я выходил, он схватил меня за пуговицу. Это был субъект омерзительного вида, и я постарался как можно быстрее от него отделаться. Но похоже, дело Майнера его очень интересовало. Видимо, он следил за развитием событий по газетам: знал имена главных действующих лиц – меня, Майнера, Джонсонов. Через некоторое время я понял, что ему нужно. Он подобрался к этой теме несколько окольными путями. А хотел он, чтобы я его нанял.

– Чтобы вы сделали что?

– Я так до конца и не понял. Он назвался детективом, частным сыщиком, правда, у меня на этот счет оказались весьма веские сомнения. Когда я захотел посмотреть его удостоверение, он игнорировал мою просьбу. Но, по-моему, он дал мне что-то наподобие визитки, нечто с лос-анджелесским адресом и номером телефона.

– Она сохранилась?

– Вполне возможно. Я ведь не искал…

– А где она может находиться?

– В моем офисе, если не в каком-нибудь другом месте. Я мог положить ее среди бумаг по делу Майнера. Вполне возможно, что так я и сделал.

– Если так, то, без сомнения, это чрезвычайно поможет следствию. У нас появится ниточка. Скажите, он, когда представлялся, назвался случайно не Керри Смитом?

Сайфель посмотрел в потолок с таким видом, словно на штукатурке был написан ответ. Но кроме протеков воды, он ничего не высмотрел. А так как до них не было дела даже социальным инспекторам, то ему тем более.

– Нет, его звали не Керри Смит. По-моему, фамилия была односложная, но не такая распространенная, как Смит: Линт, Кемп, что-то в этом духе. А имя точно не Керри.

– Он хотел, чтобы его наняли для выполнения некоей работы, но вы в точности не знаете какой?

– Правильно. Нелегко было понять, чего хочет этот человек. Говорил он много, но при этом не сказал ничего конкретного, а лишь превозносил собственное благоразумие и одаренность. Ко всему прочему, запах из его рта держал меня на расстоянии. Вонь коррупции. Я все время лавировал, уклоняясь от этого амбре, и поэтому слушал вполуха.

– Он не единственный, кто ничего не говорит…

Сайфель с трудом сдержался.

– Если вы имеете в виду меня, то это замечание здесь неуместно. Я делаю все, что в моих силах, чтобы помочь, хотя и не ждал, что мои усилия будут по достоинству оценены.

– Когда у меня выпадет свободная минутка, напишу вам благодарственное письмо. Вы, разумеется, должны помнить ваш разговор, хотя бы частично.

– Вспоминаю, что он не пришелся мне по вкусу. Если хотите знать субъективное мнение, то мне показалось, что этот человек пытался найти крючок, зацепку. Шантаж…

– Он собирался шантажировать вас?

– Разумеется, нет. – Сайфель глухо засмеялся. – Насколько я понял, он хотел, чтобы я, как адвокат Хелен Джонсон, нанял его в качестве детектива, добавив, что уверен в том, что установил бы личность жертвы майнеровского наезда и что миссис Джонсон наверняка этим заинтересуется.

– И что же? Она действительно заинтересовалась?

– Я не обсуждал с ней данный вопрос. Ей и без того досталось. Адвокат в своей работе обязан следовать нескольким принципам и первый – стараться защищать своих клиентов от приставаний сот мнительных личностей.

Я выключил магнитофон. Мотор затих, и в комнате повисла неловкая тишина.

– И эта услуга по защите клиента включала работу пешней, не так ли, Сайфель?

Он так и подскочил в кресле.

– Вы что, спятили?

– Здесь я задаю вопросы. Итак, вы продолжили раскручивать это дело. Не обнаружили ли вы фактов, раскрытие которых угрожает благополучию миссис Джонсон?

– Вы действительно не в своем уме, – сказал он. – Я видел этого человека один раз, всего лишь один раз. Я предоставил вам информацию…

– После соответствующего нажима.

Он рванул воротник рубашки.

– Вы не так поняли меня. Вы не так поняли миссис Джонсон. Я уверяю вас, что Хелен Джонсон ни за что не стала бы сотрудничать с подобным типом… – Сайфель чуть не задохнулся. Он встал и, выпрямив ноги, откинул кресло назад. – Можете убираться к черту.

Я тоже поднялся.

– Успокойтесь. Вы, как и я, знаете, что для получения определенных ответов следует задавать определенные вопросы. – Мне даже показалось, что у меня начинает возникать слабая симпатия к Сайфелю. Когда он забывал о себе, у него начинали проявляться вполне человеческие качества, и сейчас я говорил, обращаясь в первую очередь к ним. – И если сейчас я не стану этого делать, Хелен в конце концов потеряет много больше…

Усталым жестом он провел рукой по щеке.

– Можете спрашивать что хотите. Мне нечего скрывать. Так же, как и ей. Вы просто не знаете Хелен.

– Я ничего не имею против нее, – заскромничал я. – Если вы подозревали попытку шантажа, то почему пожали руку этому деятелю? Да еще сказали, что если его помощь понадобится, то сами его разыщете?

– Энни, видать, под завязку накормила вас россказнями?

– Оставьте-ка Энн в покое. Отвечайте лучше на вопрос.

– С вами чрезвычайно сложно вести беседу, и все же попробую. Понимаете, просто я никогда не иду на прямой конфликт. Не могу сказать, что данный способ ведения дел является лучшим, но… это уже стало профессиональной привычкой. В детстве, когда мне кто-нибудь не нравился, я просто бил его. Просто бил. Естественно, у меня возникала масса неприятностей. Сейчас я стараюсь сдерживаться и быть вежливым. Чем больше я ненавижу, тем любезнее держусь. Не знаю, почему я это делаю, но таков уж мой способ. А этого человека я возненавидел.

– Почему?

– Он представился мне этаким мелким бесом. – Теперь Сайфель говорил искренне или же стал более тонко играть. Имя Хелен Джонсон сыграло роль морального катализатора, а может быть, вызвало прилив новых сценических идей. – На дьявола у меня нюх, – продолжал он. – Когда я был пацаном и жил в Чикаго, то видел этого вот сколько! И после, когда заседал в военном трибунале флота.

– Все мы в чем-то схожи…

Он натянуто улыбнулся.

– Могу поспорить, что вас никогда не похищали. А вот меня…

– Неужели похищали?

– Собственный отец, когда мне было три года. Моя мать развелась с ним, и я остался на ее попечении. Как-то днем он пришел к нам на квартиру, когда мамы не было дома, и упросил служанку отпустить меня с ним погулять. Отец был из тех людей, которые и дьяволу могут зубы заговорить. Несколько дней он скрывался, прежде чем ему на хвост села полиция. Разумеется, я не помню этого случая, как не помню и отца, но мама часто рассказывает мне…

– Это было похищение ради денег?

– Нет, разумеется, нет. Ему был нужен я, и когда его поймали, то получил он сполна. Мамина семья имеет в Иллинойсе большое влияние, и потому отца просто засунули в психушку. Она ведь взяла девичью фамилию. Дала ее и мне. – Он говорил быстро, легко, но при этом побледнел от нахлынувших чувств. На фоне этой бледности его загар казался несколько гепатитным.

– Не знаю, зачем я все это вам рассказываю, Кросс. Я никогда никому и ничего раньше не рассказывал.

– Это все комната, – сказал я. – Она слышала тысячи исповедей. Я верю, что она дает людям необходимый толчок.

– Да, уж это точно, – криво ухмыльнулся он. – Но я бы не хотел, чтобы эта история стала известна…

– Этого не случится. Как звали вашего отца?

– Понятия не имею. Все дело в том, что мать полностью его подавляла, как личность. Мне иногда кажется, что отца у меня никогда не было. Единственное, я знаю, что, когда они жили вместе, отец работал адвокатом по уголовным делам. Потом он совершил поступок, не вязавшийся с адвокатской этикой, и был исключен из коллегии. Из-за этого же поступка мать развелась с ним, по крайней мере, этим она всегда объясняет развод.

– У вашей матери очень высокие моральные принципы.

– Совершенно верно. Можно сказать, что моя собственная карьера была полной противоположностью карьере отца. Мать настоятельно рекомендовала мне держаться подальше от уголовного права. Я никогда не практиковался в этой сфере, за исключением того времени, когда работал во флотском трибунале.

– Не все криминальные адвокаты занимаются сомнительными делами.

– Это я знаю. Кларенс Дэрроу был моим кумиром во время учебы на юридическом. Господи, ну и в дебри мы с вами забрались! Я ведь было начал объяснять, что имею нюх на дьявола. Подчеркиваю это. Я могу учуять запах серы на расстоянии. В зале суда от обвиняемых частенько попахивает…

Я подошел к двери.

– Давайте пройдем в ваш офис и поищем визитку этого парня.

– Как прикажете. Том Свифт и его пропеллерная клюшка всегда к вашим услугам.

Сайфель вновь пришел в норму. С этим человеком я бы в разведку не пошел.

Глава 1 2

Его импозантный офис разительным образом отличался от моего. Мы поднялись на этаж в частном гидравлическом лифте, на дверях которого золотом было выведено название фирмы: «Стюртевант и Сайфель». Стюртевант, удалившийся от бизнеса, считался лучшим в городе адвокатом по делам, связанным с недвижимостью.

Приемная была устлана ковром винного цвета и обставлена мебелью с кожей зеленовато-желтого цвета. Репродукции Руо смотрели со стен с трагической покорностью. Но вот секретарша явно ни о чем не скорбела. Ее винно-красные глаза и зеленовато-желтые волосы, казалось, были порождением этой комнаты.

– Миссис Сайфель пыталась дозвониться вам, мистер Сайфель. Трижды, – произнесла она с сардонической ухмылкой.

– Что маме понадобилось на этот раз?

– Она сообщила, что вы обещали взять ее на вечеринку в пляжном клубе. Вам необходимо заехать за ней в четыре тридцать.

– Если мама говорит, то, судя по всему, так оно и есть. – В его голосе проскальзывали обиженные нотки. – Позвоните ей, Линда, хорошо? Скажите, что я немного запоздаю.

– Вряд ли ей это понравится.

Он резко поднял руку и посмотрел на часы.

– Передайте, что я опоздаю минут на пятнадцать, не больше, Не понимаю, почему она хочет выехать так рано.

– А можно мне после этого уйти, мистер Сайфель? Сегодня у меня свидание.

– Сегодня у меня свидание! – передразнил он ее с яростью.

Когда Сайфель отвернулся, она показала ему в спину язык, увидела, что я это заметил, и заменила гримасу кошачьей улыбочкой. Я прошел в офис: ковер и кожа здесь были благородного серого цвета, а панели на стенах – из серебристого дуба. Я заметил, что законники в наше время неплохо оплачиваются. Сайфель хмыкнул, сказав, что когда-то это действительно было так.

На стене над черным столом со стеклянным верхом нависла плохая картина маслом, на которой была изображена красивая женщина в шляпке колпаком из давно ушедших двадцатых. Я понял так, что миссис Сайфель и здесь не спускала глаз со своего сына. Он раскрыл маленький бар, вделанный в кабинет, и вынул оттуда бутылку скотча.

– Присоединитесь?

– Не сейчас, спасибо.

– А я выпью. – И ни к селу ни к городу добавил: – Хотя в дневное время я не часто позволяю себе это. Но сегодня выдался особенный день… Утром – киднеппинг, вечером – коктейль с мамой. Такое трудно выдержать без поддержки. Разумеется, я не хочу сказать, что она плохая женщина, напротив.

Он до половины наполнил стакан виски и махнул им в сторону висящей на стене картины.

– За тебя, мама-перемама, или как говорят в Африке – мать-перемать. Ты, правда, язычница, зато классный боец.

Вся эта сцена вызывала чувство странной жалости. А самым странным было то, что я испытывал жалость к Энн. Сайфель поставил виски на стол.

– А теперь найдем эту карточку, где бы она ни была. Том Свифт и Его Рентгеновский Глаз. Продолжение Тома Свифта и Его Электронной Матери-Перематери.

Он утомил меня. Его остроумие балансировало на грани отчаяния, и я уже сожалел о реплике насчет раздвоения личности. Он продолжал разговаривать сам с собой о прелестях дня и блестящих перспективах на вечер, пока его руки сами по себе рылись в документах. Затем он грохнул металлическим ящиком стола и повернулся ко мне, держа в руке карточку.

– Как я и предполагал, старина. Оказалась в бумагах по делу Майнера. У старого Тома Свифта память что стальной капкан, и поэтому народ протоптал дорожку к его дому.

– Поблагодарите его от моего имени.

Карточка была грязная и погнутая, словно ее предлагали и отдавали обратно множество раз. На ней стояло:

"Детективное, бюро «Экме»,

3489, Сансет-бульвар.

Мгновенное обслуживание, самые низкие расценки. Тел. ТА – 8-2181"

Сайфель сказал:

– Быть может, мне удастся припомнить его имя. Ну что, поможет вам эта штука?

– Вполне возможно. Не возражаете, если я воспользуюсь вашим телефоном для междугороднего разговора?

– В любое другое время – ради Бога. Но сейчас я очень спешу.

– Это недолго.

Пока меня соединяли с такеровским номером, он в отчаянии бродил вокруг стола, подобно птице со связанными крыльями. На другом конце провода аппарат прозвонил раз двадцать.

– Абонент не отвечает, – сказал оператор на линии. – Соединить вас через полчаса, сэр?

– Не беспокойтесь.

Сайфель проводил меня. Когда мы подошли к лифту, стальная дверь откатилась вбок и из него вышла женщина. С первого взгляда могло показаться, что портрет, висящий в офисе Сайфеля, ожил и покинул свое место. Темная, похожая на орлиную, голова, видимо, не менялась в течение тридцати, а может быть, и сорока лет, а тело, на котором она покоилась, осталось таким же подтянутым и стройным, как у девушки.

Посмотрев внимательнее, я заметил под челюстью отвисшие складки кожи, а вокруг рта и в глубине темных глаз – отметки прожитых лет и накопленного опыта. Пальцы с перстнями вцепились в рукав пиджака Сайфеля и стали яростно его трясти. – Почему, черт побери, ты задержался, Лоренс?

– Уже иду, мама. Это мистер Кросс.

Она проигнорировала мое присутствие. Ее глаза впились в лицо сына, как две мокрые черные пиявки.

– Подло и эгоистично с твоей стороны заставлять меня ждать. Я бы не стала посвящать тебе всю свою жизнь, если бы знала, что по любой прихоти ты будешь отшвыривать меня со своей дороги как ненужную вещь.

– Извини, мама.

– Разумеется, ты должен чувствовать свою вину. По твоей милости мне пришлось Трястись в автобусе.

– Ты могла взять такси.

– Я не могу себе позволить разъезжать на такси каждый день. Разумеется, ты никогда не задумывался о тех жертвах, на которые мне пришлось пойти, но добиться твоей практики у мистера Стюртеванта стоило огромных денег.

– Я понимаю. – Выглядел он жалко: весь как-то съежился и снова стал по-мальчишески неловким. – Мама, быть может, мы закончим препираться? Сейчас я готов отвезти тебя куда угодно.

Она произнесла, нацепив на лицо выражение ледяной скуки:

– Можешь заканчивать свои дела, Лоренс. Я больше не тороплюсь. У меня пропал интерес к этой вечеринке. К тому же, кажется, скоро у меня заболит голова.

– Но, мама, не надо так, пожалуйста.

Он неуклюже потянулся, нащупывая ее руку. Она надменно отвернулась и, злобно стуча каблуками, отошла к окну. Я вошел в лифт. Перед тем как двери закрылись, я взглянул в его лицо и увидел, что оно смялось и покрылось морщинами, будто по нему прошлись остренькие каблучки.