Текст книги "Подставные люди"

– Ему нравится быть королем?

– Наверняка понравится, если мы сможем сохранить ему жизнь.

Глава 11

Король вышел первым. По моему разумению, на короля он не тянул, но едва ли я могу считаться специалистом в этом вопросе, ибо ранее общаться с царственными особами мне не доводилось. Падильо представил его как мистера Кассима, я нашел это очень демократичным, после чего мы обменялись крепким рукопожатием.

– Очень рад с вами познакомиться, – говорил он четко, безо всякого акцента, как и должно человеку, изучающему язык под руководством учителя-англичанина.

Затем меня представили Эмери Скейлзу, бывшему учителю и нынешнему советнику правителя королевства Ллакуа, и мы тоже пожали друг другу руки.

Скейлз постоянно находился рядом с королем и, если не говорил сам, внимательно вслушивался в каждое слово, произнесенное монархом. Я решил, что к возложенным на него обязанностям он относится на полном серьезе.

Пару они составляли запоминающуюся. Король – низкорослый, полный, в двадцать один год уже совершенно лысый. А может, в монастыре, где он провел пять лет, нашли способ избавляться от волос. Глаза его беспрерывно двигались, словно он искал, на чем остановить взор, и не находил ничего подходящего. Он постоянно улыбался, и я решил, что это нервное, так как зубы у него были плохие, и он мог бы не выставлять их на всеобщее обозрение. Теперь, подумал я, он разбогател и мог позволить себе недорогие коронки или хотя бы зубную щетку.

Скейлз возвышался над Кассимом более чем на голову. Длинный и тощий. С длинной, обтянутой кожей физиономией. Лет ему было под пятьдесят. Скорее всего, шанс попасть в высшее общество выпал на его долю в первый и последний раз, и он боялся, что неверный шаг может все испортить. Во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление.

Покончив с рукопожатиями, Скейлз повернулся к Падильо.

– Вы, кажется, говорили, что к нам присоединится некий мистер Пломондон.

– Он не смог приехать, но я сумел убедить мистера Маккоркла заменить его, – лгал Падильо, как всегда, виртуозно.

– Вы – очень крупный мужчина, – Кассим одарил меня очередной улыбкой.

Я решил, что нет нужды извиняться за мои габариты, тем более что на лишний жир приходилось лишь десять фунтов, а потому улыбнулся в ответ и кивнул.

– Работа телохранителя вам знакома?

– В общих чертах. Разумеется, у меня нет такого опыта, как у мистера Падильо.

– Возможно, нам придется уехать отсюда раньше намеченного. По пути сюда Маккоркл столкнулся с непредвиденными осложнениями. Похоже, они знают, что мы здесь.

– Это были Крагштейн и Гитнер? – спросил Скейлз.

– Нет. Эту парочку я раньше не видел. Я подумал, что оторвался от них в центре города, но они, судя по всему, знали, куда я еду.

– Это означает, что полку наших врагов прибыло, – опечалился Скейлз.

– Едва ли, – возразил я. – Те двое нам уже не страшны. Скорее всего они сейчас в тюрьме.

– Они попали туда не без вашего участия, мистер Маккоркл? – король опять улыбнулся.

– Каюсь, приложил руку.

– У вас есть на примете другое убежище, мистер Падильо? – полюбопытствовал Скейлз.

– В Нью-Йорке?

– Да.

– Найти его не составит труда. Но мы не можем перебираться куда-либо, не дождавшись звонка Ванды Готар.

Скейлз выудил из кармана жилетки старомодные золотые часы, щелкнул крышкой.

– Почти половина седьмого. Она должна позвонить с минуты на минуту.

Какое-то время все молчали, ожидая телефонного звонка. Поскольку его не последовало, Падильо счел возможным возобновить разговор.

– Ванда договаривается с руководством нефтяных компаний о процедуре подписания документов.

– А почему их нельзя прислать сюда с курьером? – поинтересовался я. – Нотариуса мы найдем за углом.

– Боюсь, этому препятствует значимость заключаемой сделки, мистер Маккоркл, – ответил на мой вопрос Скейлз. – Хотя подготовительная работа велась под руководством старшего брата его величества, подписание документов должно сопровождаться выполнением некоторых... формальностей. Вы понимаете, торжественная обстановка, присутствие высокопоставленных лиц.

– Но вы же не гонитесь за рекламой? – удивился я.

– Нет, конечно, но вся церемония будет заснята на пленку, а затем показана в Ллакуа в рамках образовательной компании, дабы подданные его величества знали, что все делается для их же блага.

– Присутствовать должен только мистер Кассим или кто-то еще из представителей Ллакуа?

Король нервно улыбнулся и провел рукой по гладкому черепу, словно проверяя, не пора ли его побрить.

– К сожалению, мистер Маккоркл, другие представители Ллакуа, что находятся в этой стране, и наняли господ Гитнера и Крагштейна. Мои соотечественники не жаждут увидеть на документах мою подпись. Они бы предпочли расписаться там сами.

– Вознаграждение расписавшемуся составит четыре миллиона, – заметил Падильо.

– Пять миллионов, – поправил его Скейлз с мечтательным выражением в глазах. Помолчал, наверное, прикидывая, как он потратит свою долю. Затем продолжил: – Ситуация, безусловно, довольно странная, но уж в такие времена мы живем, а ставки в данном конкретном случае очень высоки. Для некоторых речь идет лишь о личном обогащении. Но для его величества эта сделка – возможность превратить нищую страну в одно из экономических чудес света. Дать ее жителям...

Скейлз говорил бы еще минут пятнадцать, но зазвонил телефон. Падильо снял трубку.

– Слушаю.

Слушал он долго, и я видел, как побелели костяшки пальцев на правой, сжимающей трубку, руке. Разговор он закончил, не прощаясь, а трубку если не швырнул, то бросил на рычаг. Затем повернулся к нам. Рот его обратился в узкую твердую полоску.

– Мисс Готар? – спросил Скейлз.

Падильо покачал головой.

– Нет. Франц Крагштейн.

– Мой Бог, – ахнул Скейлз. – И что он сказал?

– Он дает нам час.

– На что?

– Чтобы убраться отсюда.

– А если мы не уберемся?

– Тогда он придет за нами.

Кассим в который уж раз улыбнулся.

– Но возможно ли такое? У нас очень прочная дверь.

Падильо коротко глянул на нее.

– Для Крагштейна это пустяк.

– Что-то у них не вяжется, – вмешался я.

– О чем ты? – повернулся ко мне Падильо.

– Зачем звонить? Почему просто не напасть?

– Где лучше нападать, здесь или на улице?

– С точки зрения Крагштейна, естественно, на улице.

– Так, может, нам следует оставаться в квартире? – спросил Скейлз. Угрозы Крагштейна его, похоже, не волновали. Да и король, усевшийся в кресло, не выказывал признаков беспокойства. Я решил, что для тех, кто выбирает карьеру телохранителя, лучше клиента, чем король, не сыскать.

– Мы пробудем здесь, пока не позвонит Ванда. Потом переберемся в другое место.

– Вы уже знаете куда? – вежливо спросил Скейлз.

– Будем действовать по ситуации, – не стал раскрывать карты Падильо.

Разговор увял, и мы молча сидели в ситцево-кленовой гостиной, разглядывая рисунок ковра на полу да пейзажи, развешанные по стенам. Телефонный звонок заставил нас всех вздрогнуть. Трубку вновь взял Падильо.

– Слушаю.

Но этот раз позвонила Ванда.

– Один момент, – прервал он ее и посмотрел на меня. – В той комнате параллельный аппарат, – он указал на спальню, из которой вышли король и Скейлз. – Пойди послушай.

Аппарат стоял на столике у кровати. Я взял трубку.

– Нас слушает Маккоркл.

– Почему? – легкое удивление в голосе Ванды.

– Потому что он здесь. И в деле.

– Ты же говорил про Пломондона.

– Он думает, что Гитнер ему не по зубам.

– А Маккоркл так не думает?

– Он просто не знает Гитнера.

– С Гитнером ему не справиться. Я не уверена по силам ли это тебе.

– Нам представился случай выяснить это в течение ближайших пятнадцати минут. Крагштейн предоставил нам право выбора: или мы выходим на улицу, или он приходит в нашу квартиру.

– Разберись с этим сам, – ни вопросов, ни комментариев, ни даже советов. Абсолютная уверенность в том, что Падильо и сам знает, что нужно делать.

– Долго нам торчать в Нью-Йорке?

– Еще два дня.

– А потом?

– Сан-Франциско.

– Глупость какая-то.

– Нефтяные компании поставили такое условие. Документы подписываются там, и более нигде. Они ничего не хотят менять. Я пыталась уговорить их.

– А ты объяснила им, сколь велики наши шансы попасть на другой конец страны при наличии таких противников?

– Объяснила. Они ничуть не огорчились.

– То есть они не заинтересованы в этой сделке?

– Заинтересованы, но, случись что-то с Кассимом, они найдут ему замену.

– Понятно. Я дам тебе номер, по которому ты сможешь связаться с нами в ближайшие два дня, – он продиктовал семь цифр. Я предположил, что записывать их Ванде не пришлось. Память у нее была, как у Падильо: они оба наверняка помнили даже номер своего шкафчика в школьной раздевалке.

– Я позвоню из Сан-Франциско, – пообещала она.

– Где ты сейчас?

– Там, где много денег. В Далласе.

– Позвони завтра в это же время.

– Хорошо. Кстати, мистер Маккоркл?

– Да?

– Мы увидимся в Сан-Франциско?

– Скорее всего.

– Прекрасный город? Не правда ли?

– Мое мнение не в счет. Я там родился.

– Правда? Надеюсь, вы собираетесь там же и умереть?

Гудки отбоя раздались прежде, чем я нашелся с остроумным ответом, так что мне осталось лишь положить трубку и отдать должное спальне старой девы. Если в гостиной царствовали клен и ситец, то в спальне – секс и грех. Множество зеркал, огромная круглая кровать под меховым покрывалом, если не из котика, то из соболя, приглушенный свет, канапе на двоих, на случай, что кровать покажется не слишком удобной. То была спальня проститутки высшего разряда или старой девы, мечтающей стать проституткой. В последнем случае я мог только пожалеть ее.

Когда я вышел из спальни, мое внимание сразу же привлек король. Он стоял на коленях у стула, сложив руки перед грудью, с откинутой назад головой, закрытыми глазами. Губы его беззвучно шевелились, вероятно повторяя слова молитвы. Скейлз наблюдал за ним, изредка кивая головой, а Падильо, который не слишком жаловал религию, проверял, заряжен ли его пистолет.

Пока король молился, я стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, он произнес: «Амен», показывая, что общение с Богом завершилось, и Падильо тут же спросил: «Ты привез что-нибудь стреляющее?»

– "Смит-вессон" тридцать восьмого калибра, – и только хотел добавить, что забыл патроны, как Падильо, должно быть читающий мысли, сунул руку в карман, вытащил запечатанную пачку патронов и бросил мне.

– На случай, что твоих не хватит.

Пожалуй, подумал я, его такт требует награды.

Я вытащил из «дипломата» револьвер, зарядил его и положил в правый карман пальто, предчувствуя, что он попортит драп. Падильо поднялся, подошел к окну, выглянул из-за занавески. Что он там углядел, не знаю, но затем шагнул к столу, снял трубку и набрал номер.

– Это Падильо, – произнес он, а затем слушал не меньше минуты, зажмурившись и потирая переносицу.

– Знаешь, я не мог вырваться из Вашингтона, – по этой фразе я понял, что говорит он с женщиной, потому что вашингтонским женщинам он всегда говорил, что не мог вырваться из Нью-Йорка. – В город приехали мои друзья, и им надо где-то остановиться на пару дней... Нет, все мужчины, – вновь он долго слушал, потирая переносицу. – Нет, ну зачем такие хлопоты... Да, я знаю, за что ты им платишь, – он посмотрел на часы. – Мы подъедем в течение часа... Хорошо... Большое тебе спасибо.

Падильо положил трубку и оценивающе оглядел нас, словно пытаясь решить, а стоим ли мы той жертвы, на которую, судя по всему, ему пришлось пойти.

– Это кооперативная квартира на Шестьдесят четвертой улице, у пересечения с Пятой авеню. Нам надо лишь попасть туда.

– Надеюсь, вы не обидитесь, мистер Падильо, если я спрошу, достаточно ли безопасна квартира, в которую мы должны перебраться? – полюбопытствовал Скейлз.

– Это не квартира, а целый этаж, – ответил Падильо. – И меры предосторожности, принятые человеком, которому она принадлежит, заслужили бы похвалу Секретной службы. Имея восемьдесят миллионов долларов, можно позволить себе самое лучшее.

Глава 12

На крыше многоэтажного дома царила тьма, но семью этажами ниже уличный фонарь заливал входную дверь желтым светом. Я перегнулся через сложенный из кирпича парапет высотой в три фута. Король и Эмери Скейлз стояли рядом, но вниз не смотрели. Куда более интересовала их пропасть шириной в восемь футов, до прыжка через которую им оставалось три минуты, при условии, что сработает план Падильо.

Восемь футов – это приличный прыжок, если речь идет о толстячке, вроде короля, не привыкшего к физическим упражнениям, или королевском советнике, таком, как Эмери Скейлз, возраст которого уже перевалил за пятьдесят и чья координация движений оставляла желать лучшего, или обо мне, потому что я испытываю головокружение от высоты, даже залезая на четырехфутовый стул у стойки бара.

Падильо предложил типичный для него план, простенький и без затей, если не задумываться о связанном с его реализацией риске. Если об опасности не думать, можно уговорить себя, что ее вроде бы и нет. А потому Кассим, Скейлз и я, сгрудившись на крыше, собирали нервы в кулак и гнали от себя мысль о том, что расщелина между домами могла остановить и горного козла. Падильо было легче: его могли пристрелить, не более того.

Ничего особенного внизу я не увидел.

Редкие прохожие на тротуаре, одиночные машины на Эй-авеню, темный и зловещий парк на другой стороне.

Мое внимание привлек синий спортивный двухместный автомобиль. Таким обычно дают название рыбы или рептилии, под капотом у него двигатель объемом от 350 до 425 кубических дюймов, и предназначены они не для поездок по городу, но для марш-бросков по автострадам со скоростью двести миль в час.

Автомобиль двигался медленно: то ли водитель хотел припарковаться, то ли искал подружку на вечер. Теперь все зависело от точности расчета и удачи.

– Если он будет трезв, – говорил Падильо, – и у него нормальная реакция, все пройдет как надо.

Автомобиль отделяли от подъезда сорок футов, по моим прикидкам двигался он со скоростью двадцать миль в час. Темная фигура метнулась сквозь желтое пятно света, отбрасываемое уличным фонарем на мостовую. Водитель отреагировал мгновенно. Нажал на педаль тормоза, взвизгнули трущиеся об асфальт шины, и хромированный бампер замер, едва не коснувшись колен мужчины.

Мужчина застыл, освещенный фарами, пусть на какую-то долю секунды, но тот, кто следил за подъездом из парка, успел выстрелить дважды. В Падильо он не попал, а тот уже бросился к правой дверце и дернул за ручку. Дверца, запертая изнутри, не поддалась, а автомобиль тронулся с места: водитель явно не желал участвовать в перестрелке. Звякнуло стекло: Падильо разбил ее рукояткой пистолета, дверца открылась, Падильо прыгнул на переднее сиденье, и автомобиль рванулся вперед, словно вылетевший из пращи камень.

– Пора, – повернулся я к Кассиму и Скейлзу.

Я услышал еще два выстрела, наверное, тоже из парка, но не стал смотреть, кто и куда стреляет. Вместо этого отошел на двадцать футов, глубоко вдохнул и начал разбег. Восемь футов темноты, что разделяли два здания, равнялись для меня олимпийскому рекорду в прыжках в длину, и я напоминал себе, что толкнуться надо правой. Места для шага правой не хватило, так что толкнулся я левой и проведя в полете пару часов, приземлился на шершавый рубероид крыши с запасом в добрых шесть футов.

Повернулся и поспешил к краю, чтобы подхватить Кассима или Скейлза, если их прыжки окажутся не такими удачными, как мой. В темноте я различал их силуэты, но они еще не приняли спринтерскую стойку. Стояли лицом к лицу, и один из них хныкал. Король. Он не хотел прыгать и говорил об этом Скейлзу, сначала по-английски, потом по-французски. Я увидел, как поднялась правая рука, услышал звук пощечины.

Хныканье разом прекратилось, и низенькая пухленькая фигурка затрусила ко мне. Я уж подумал, что ему никогда не преодолеть эти восемь футов, но он сумел набрать скорость, «попал в толчок» и взмыл в воздух, отчаянно махая руками и ногами. Упал Кассим в шести дюймах от края крыши, я схватил его за руку и оттащил на пару футов. Он вновь захныкал.

Я же повернулся к Скейлзу. Разбегался он нормально, но никак не мог решить, с какой ноги толкнуться, а потому не прыгнул – просто сбежал в расщелину. И лишь руками сумел ухватиться за край крыши. Я тут же вытащил его на рубероид, и несколько мгновений он лежал, приходя в себя.

Я же побежал к торцу здания, чтобы посмотреть, что делается на улице. Мужчина выскочил из парка и помчался к подъезду дома, который мы только что покинули. Мне понравилась легкость его бега. Даже с высоты семи этажей я узнал Амоса Гитнера.

Я вернулся к Кассиму и Скейлзу. Король более не хныкал, но смущенно улыбался, стыдясь проявленного малодушия. Я не счел нужным подбодрить его какой-нибудь лестной фразой, вроде «как хорошо вы прыгнули», ограничившись: «Гитнер уже в доме».

Скейлз, который сидел на крыше, разглядывая порванный рукав пиджака, поднялся.

– Костюм порвался, – вздохнул он.

– Когда король получит деньги, он купит вам новый, – успокоил я его. – Пошли.

Скейлз повернулся к Кассиму.

– Извините, что пришлось вас ударить, ваше величество, но, учитывая обстоятельства... – он не закончил, ибо, при всей своей учености, не мог найти благовидного предлога, дававшего ему право отвесить оплеуху царственной особе. – Вы очень хорошо прыгнули, – тихим голосом добавил он.

Кассим просиял.

– Спасибо, Скейлз.

– Пошли, – повторил я.

По крышам мы перебрались на дом, занимающий угол Эй-авеню и Девятой улицы. Спустились по пожарной лестнице на тротуар. Зашагали по Девятой, держа курс на площадь Купера. Я постоянно оглядывался, но увидел его лишь когда мы уже вышли на площадь. Бежал Гитнер быстро, а потому я крикнул королю и Скейлзу: «Прибавьте шагу». Они буквально скатились по лестнице, ведущей в подземку. Гитнер пересекал улицу, когда я преодолел три последних ступени. Бросил жетоны, которыми снабдил меня Падильо, в прорези автоматов. Далее не оставалось ничего иного, как ждать следующего поезда.

На наше счастье, он появился мгновение спустя, остановился, мы прыгнули в вагон. Я обернулся. Гитнер бежал к автоматам с жетоном наготове. Проскочил автомат, полетел к поезду. Двери начали закрываться. Медленно, слишком медленно. Гитнер уже у вагона, ухватился за двери, пытаясь их раздвинуть. Но они закрылись. Мы стояли и смотрели друг на друга, пока поезд не тронулся с места.

Никто из нас не помахал на прощание рукой.

Дом стоял на Шестьдесят четвертой улице, чуть восточнее Пятой авеню, двадцать этажей светло-бежевого кирпича, покрытого городской грязью. Он не отличался от других многоквартирных домов, строившихся в Нью-Йорке в двадцатых и в начале тридцатых годов, если не считать стальных решеток, закрывающих все окна на первых четырех этажах.

Да и в вестибюле нас встретил не привычный мужчина средних лет, но трое крепких двадцатипятилетних парней, которые все делали сообща, даже открывали дверь. Вернее, за ручку тянул один, второй пристально оглядывал улицу, а третий внимательно смотрел, кто входит, а кто выходит. Причем двое последних держали правую руку в кармане синей униформы, и не составляло большого труда догадаться, что их пальцы при этом сжимают рукоять пистолета.

Выйдя из подземки на «Гранд Сентрал», мы сменили три такси и лишь последнему водителю назвали нужный нам адрес. Первый из троицы открыл нам дверь, второй оглядывал улицу, дабы убедиться, что никто не собирается в нас стрелять, а третий следил за нами на случай, что мы выкинем какой-нибудь фортель.

– Мистер Маккоркл? – спросил тот, что открыл дверь.

– Это я, – с этими словами я наклонился к окошку, чтобы расплатиться с водителем.

– Мистер Падильо ждет вас в холле.

– Благодарю.

Тот же охранник открыл и дверь холла. Король вошел первым, Скейлз – за ним, я – следом, а замкнули колонну два охранника без ключа. К входной двери они вернулись лишь после того, как Падильо дважды кивнул, показывая, что я тот, за кого себя выдаю.

Он стоял в центре большого зала, начисто лишенного стульев, кресел, удобных диванчиков. Лишь восточные ковры на полу стоимостью семьдесят пять тысяч долларов да четыре или пять картин, которые не затерялись бы и в «Метрополитен», по стенам. Был, правда, письменный стол, обычный современный стол, с шестью отверстиями в торцевой панели, достаточно большими, чтобы через них проскочили снаряды со слезоточивым газом. Искать камеры внутренней телевизионной сети я не стал.

Двое сидевших за столом мужчин привстали, едва мы вошли, но руки их оставались под столом, наверное, на спусковых крючках или кнопках неких устройств, которые, приведенные в действие, разорвали бы нас на куски. Я однажды побывал в приемной вице-президента в Капитолии. Так вот, находившиеся там двое мужчин точно так же привстали, вежливые и внимательные, но готовые к решительным действиям. И я почувствовал, что любое неверное движение обойдется мне очень дорого. Впрочем, после убийств братьев Кеннеди и Мартина Лютера Кинга я не стал бы упрекать их за чрезмерную бдительность.

Убедившись, что Падильо нас признал, мужчины вновь сели, по-прежнему не спуская с нас глаз. Я стоял к ним спиной, но, и не оборачиваясь, знал, куда устремлены их взгляды.

– Обошлось без проблем? – спросил Падильо, ведя нас к лифту.

– Практически да. В подземке Гитнер мог нас нагнать. Он опоздал буквально на пять секунд.

– Я предполагал, что он отстанет на две минуты, – Падильо покачал головой. – Похоже, он действительно кое-чему научился.

– А что у тебя? – полюбопытствовал я.

– Меня преследовал Крагштейн. Уйти от него времени у меня не было, так что он знает, что мы здесь.

– А что с тем парнем, чью машину ты остановил?

– Я дал ему сотню, и он так обрадовался, что спросил, не собираюсь ли я повторить то же самое на следующей неделе. Он сейчас без работы и винит во всем Невилла Чемберлена и Мюнхен[11]11
  Чемберлен, Невилл (1869 – 1940) – премьер-министр Великобритании 1937 – 1940 гг. Подписал в 1938 г. Мюнхенское соглашение с Гитлером.


[Закрыть]. Честно говоря, логика его рассуждений осталась для меня загадкой.

Король тем временем закончил осмотр холла.

– Мистер Падильо, вы полагаете, что в этом доме мы будем в безопасности?

– По оценке экспертов, вломиться сюда сложнее, чем в Форт Нокс[12]12
  Местонахождение золотого запаса США.


[Закрыть].

Раздвинулись двери кабины лифта, и я получил еще одно доказательство слов Падильо: впервые на моей памяти я увидел двух лифтеров в одной кабине.

Они выпустили нас на девятнадцатом этаже в небольшую, богато обставленную комнату, где нас поджидал мужчина с тронутыми сединой курчавыми волосами, в темном строгом костюме.

– Добрый вечер, мистер Падильо. Обед скоро подадут, но миссис Кларкманн подумала, что вы захотите отдохнуть...

– Спасибо, Уильям, – Падильо посмотрел на Кассима и Скейлза. – Небольшой отдых также не повредит мистеру Кассиму и мистеру Скейлзу. Кроме того, мистер Скейлз порвал пиджак. Вы сможете ему помочь?

– Разумеется, сэр.

– Благодарю вас. Мы будем в баре. Дорогу я знаю.

– Конечно, сэр, – Уильям повернулся к Кассиму и Скейлзу. – Прошу за мной, господа.

Уильям увел их в левую дверь, а Падильо и я прошли к ту, что находилась напротив лифта. И попали в огромный зал. Пол, выстланный квадратными плитами черного и белого мрамора, три громадные хрустальные люстры, золоченые кресла и кушетки в стиле Людовика XVI, сработанные по меньшей мере за три века до наших дней.

– Кларкманн с двумя «эн» на конце? – спросил я.

– Совершенно верно.

– Кольца цилиндров.

– Ты, как всегда, прав.

– Мистер Кларкманн умер три года тому назад.

– Вижу, ты в курсе событий.

– И все оставил ей.

– До последнего цента.

– Но и она, если мне не изменяет память, не из бедных.

– Миллионов двадцать у нее было.

– Аманда Кент. Сладенькая, как называли ее некоторые бульварные газетенки.

– "Кентз Кэндиз, инкорпорейтед", – кивнул Падильо. – Корпорацию основал ее дед. В Чикаго.

Еще одна дверь привела нас, как и обещал Падильо, в бар. Интимный полумрак, коллекция спиртных напитков на любой вкус, стойка, словно перенесенная из салуна с Третьей авеню, какими они были в начале века. Высокие стулья, несколько низких столиков с удобными кожаными креслами. Падильо прошел за стойку. Чувствовалось, что он здесь не впервые.

– Шотландского, – заказал я, и он наполнил два бокала. После первого глотка комната понравилась мне еще больше. – Слушай, а сколько нужно заплатить, чтобы поселиться в такой квартире?

– Как я и говорил, это кооператив.

– То есть какое-то объединение?

– Чтобы вступить в него, надо купить акции. Одна акция – один этаж. Один этаж стоит миллион.

– А текущие расходы?

– Думаю, тысяч двадцать в месяц, но, возможно, я занизил сумму.

– Не так уж и много, – заметил я. – Конечно, придется потратиться и на обстановку.

– Еще миллион, если тебе нравятся красивые вещи. Впрочем, при удаче можно уложиться в семьсот пятьдесят тысяч.

– По сравнению с бульваром Санта-Моника[13]13
  Маккоркл намекает, что до службы в разведывательном агентстве Падильо был простым барменом. (Подробнее в романе "Обмен времен «холодной войны», первой части трилогии.)


[Закрыть] это большой шаг вперед.

Падильо оглядел комнату.

– Так уж и большой.

– Если не учитывать твое обаяние.

– Я встретил ее на какой-то вечеринке.

– Должно быть, у вас тесные отношения, раз ты можешь практически без предупреждения привести к ней троих гостей.

– Я достаточно хорошо ее знаю.

– У вас серьезные намерения?

– Мне нравится так думать, а я ни в коей мере не хочу огорчать ее.

Я вновь отпил шотландского. Дорогого шотландского. Для меня слишком дорогого, чтобы покупать его даже у оптовиков.

– Наверное, потребуется время, чтобы привыкнуть к такой роскоши. Но можно справиться и с этим. Все решает самодисциплина.

Падильо улыбнулся, без юмора, но с печалью.

– Ты бы протянул шесть месяцев. Максимум год.

– А ты?

– Я даже боюсь начинать.

– Понятно, – я пробежался взглядом по столикам, кожаным креслам. – Теперь мне ясно, почему ты проводишь в Нью-Йорке так много уик-эндов. Вырабатываешь ненависть ко всему этому.

– Твоя интуиция, как всегда, на высоте.

– Это не интуиция.

– А что же?

Я вздохнул и допил виски.

– Зависть. Черная зависть.