Текст книги "Подставные люди"

– Это означает кое-что другое.

– Что именно?

– Нас обвели вокруг пальца. Надули.

Оглядел комнату и я.

– Возможно, мы того заслуживали. Я, конечно, посторонний, так что мое мнение не в счет.

Падильо наклонился и поднял клочок поролона. Понюхал, бросил на пол.

– Гранаты. Три.

– Мне показалось, что я слышал три взрыва. Падильо пожал плечами.

– Должно быть, у них был повод.

– У короля и Скейлза?

Он кивнул.

– Повод для чего?

– Чтобы убежать от нас, – он обвел комнату прощальным взглядом. – Кажется, я знаю, что это за повод.

– И что же это за повод?

– Очень и очень весомый.

Глава 19

Падильо и Ванда Готар сели в «форд», а я пошел к ночному администратору. Но в кабинете меня встретил тот самый грустноглазый официант, что приносил мне гамбургеры и кофе: ночной администратор дожидался полицию в разбомбленном номере, качая головой и цокая языком.

– Вы слышали взрывы? – спросил меня юноша. – Бабахнуло что надо.

– Я туда заглянул.

– Знали этих двух парней?

– Да, случайные знакомые. Они спешили на самолет, а потому дали мне денег, чтобы я расплатился, если за ними остался долг.

– Да нет, вроде все в порядке. За номер уплачено. Хинкли первым делом это проверил. Хинкли – это ночной администратор.

– А вот у меня он ничего не спросил, – я обернулся на женский голос. Дама средних лет с пышной прической сидела за коммутатором. – Они звонили в другой город и не заплатили ни цента.

Я вытащил бумажник.

– Я с радостью заплачу.

– Они могли бы сделать это сами, – продолжала возмущаться женщина. – Многие думают, что они могут не платить по счету, раз это мотель и за номер плату вносят вперед. И телефонной компании это не нравится.

– К черту телефонную компанию, – процедил юноша.

– Надо бы записывать телефонные номера тех, кто останавливается в нашем отеле, – гнула свое женщина. – И, тогда, если они позвонят в Гонолулу или Нью-Йорк и удерут, не заплатив, я бы позаботилась о том, чтобы эту сумму внесли в их месячный счет по домашнему адресу. Телефонная компания с удовольствием мне в этом поможет.

– Это миссис Хинкли, – тихим голосом пояснил мне юноша. – Раньше она работала в телефонной компании. И до сих пор полагает, что важнее учреждения на свете нет. Знаете, что я думаю?

– Что?

– Это – монополия, и, кажется, я нашел способ отыграться.

– Как?

– Вы знаете, что вместе с ежемесячным счетом телефонная компания присылает конверт, в котором вы можете отправить ей квитанцию об оплате?

Я кивнул.

– Так вот, на конверте указан только их адрес. Понимаете, к чему я клоню?

– Нет.

Он наклонился ближе, не желая доверять своего секрета кому-либо еще.

– Я бы не наклеивал на конверт марку, – прошептал он. – И им придется заплатить за нее. А теперь представьте себе, что так сделают все. Сколько у нас телефонов? Миллионов пятьдесят, сто?

– Допустим, пятьдесят.

– Итак, пятьдесят миллионов перемножим на шесть центов. То есть каждый месяц телефонной компании придется платить почте по три миллиона.

– Дельная мысль, – кивнул я. – Я поделюсь ею со своими друзьями.

– Думаю, она понравится многим.

Миссис Хинкли подошла с полоской бумаги. Одиннадцать долларов и двадцать восемь центов за телефонный разговор с Вашингтоном.

Я протянул ей пятнадцать долларов.

– Вас не затруднит выписать квитанцию?

Она кивнула и вернулась к коммутатору. Снаружи донесся вой полицейской сирены.

– И запишите, пожалуйста, номер, куда они звонили.

Она вновь кивнула, продолжая что-то писать.

Получив квитанцию, я поблагодарил ее, на что она вновь кивнула.

– Не забудьте насчет телефонной компании, – прошептал мне вслед юноша.

– Ни в коем случае, – успокоил его я. – Их следует проучить.

Идя к «форду», я взглянул на номер, который миссис Хинкли написала на квитанции. Мне он ничего не сказал, но на цифры у меня память плохая. Когда я садился за руль, в ворота мотеля вкатилась патрульная машина. Сирена смолкла. Двое полицейских в форме глянули на меня, но, похоже, не увидели ничего интересного. Я быстро завел мотор и выехал из мотеля. Ванда Готар сидела рядом со мной. Падильо – на заднем сиденье.

– Они звонили в Вашингтон, – доложил я о своей находке. – Ты не знаешь, что это за номер?

Падильо посмотрел на номер, отрицательно покачал головой, протянул квитанцию Ванде. Номер и ей показался незнакомым, так что квитанция вернулась ко мне.

– Они говорили пять или шесть минут, – добавил я.

– Ладно, потом разберемся, а сейчас едем в «Святой Франциск», – распорядился Падильо.

– Ты не знаешь, где их искать, не так ли? – Ванда и не старалась изгнать из голоса сарказм.

– Я не пытаюсь найти их прямо сейчас, – ответил Падильо. – Тем более, что завтра, в десять утра, поиски не составят труда. Король, если останется живым, приедет в штаб-квартиру нефтяной компании. Но в промежутке Крагштейн выяснит, что эти три гранаты никого не убили. Тогда он начнет искать. Сначала короля и Скейлза, а если не найдет их, то поинтересуется, где же находимся мы. Я хочу облегчить ему задачу. Он первым делом обратится в «Святой Франциск», потому что ты остановилась в этом отеле.

Ванда Готар повернулась к Падильо.

– Последние десять минут я только и задаю тебе вопросы, на которые у тебя нет ответов. Ты не знаешь, почему удрали Кассим и Скейлз. Ты не знаешь, где они спрятались. Ты даже не знаешь, как им удалось ускользнуть незамеченными.

– Туман, – ответил я на последний вопрос. – Из мотеля можно было вывести и пару слонов.

– Они – не слоны, – фыркнула Ванда. – А двое мужчин, не слишком умных или сообразительных. Они сбежали, потому что их или испугали, или заставили покинуть номер. Оно, конечно, и к лучшему, потому что иначе их бы размазало по стенам. Что с тобой, Падильо? Ты так озабочен местью за убитую в Нью-Йорке женщину, что даже не можешь думать о текущей работе?

– Я допустил ошибку, Ванда. Чего уж с этим спорить, – я не видел его лица, но знал, что брови сошлись у переносицы, а рот превратился в щелочку.

– Нам надо их найти, – воскликнула Ванда.

– Это большой город, – вставил я. – Сейчас они могут быть в Беркли, Сосалито, Окленде, еще бог знает где. Я готов искать их всю ночь, но только не вслепую.

– У нас есть одна ниточка, так что давай дернем за нее, – предложил Падильо.

– Вашингтонский номер? – спросила Ванда.

– Ни о чем другом я не знаю.

Я высадил Ванду и Падильо у дверей «Святого Франциска», отогнал машину на подземную автостоянку под площадью Единения и присоединился к ним в номере Ванды. Падильо бросил мне ключ.

– От твоего нового номера.

– И под какой я записан фамилией?

– Твоей собственной. Мы больше не прячемся.

– Ты позвонил в Вашингтон?

– Еще нет, – он повернулся к Ванде. – Позвонишь сама или доверишь мне?

– Звони ты. Это твоя ниточка.

Табличка на телефонном аппарате услужливо подсказывала, что гости отеля могут пользоваться преимуществами автоматической связи, не прибегая к помощи телефонисток коммутатора. Падильо десять раз повернул диск. Мы слушали, как прозвенел звонок на другом конце провода. Раз, другой, третий. Наконец Падильо ответили. Слов я, правда, не разобрал. Мужской голос дважды повторил одну и ту же фразу, после чего Падильо медленно положил трубку.

– Посольство Ллакуа, – пояснил он.

Повисшую тишину прервал я.

– Думаю, по этому поводу надо выпить.

Ванда Готар кивнула и ушла в спальню, вернулась с тремя бокалами на маленьком подносе. Падильо взял свой и шагнул к окну, чтобы полюбоваться туманом. Я уселся на диван. Ванда выбрала кресло, поставив бокал на подлокотник. Откинула голову, закрыла глаза. Никто, похоже, не находил нужных слов.

Несколько минут спустя Падильо повернулся к нам. Его лицо напоминало маску.

– И куда привела твоя ниточка? – спросила Ванда, не открывая глаза.

– Во всяком случае, становится ясно, где искать.

Она открыла глаза.

– Где?

Падильо посмотрел на меня.

– Скажи, пожалуйста, есть в Сан-Франциско арабский квартал или район?

– Не помню, но могу это выяснить, – я поднялся, подошел к телефону, набрал номер справочного бюро. – Один мой приятель работает в ЮПИ.

– Если твоя догадка окажется верной, Падильо, она подскажет нам, где они спрятались, но не даст ответа на главный вопрос. Почему?

Падильо вновь повернулся к окну.

– Вполне возможно, что я знаю и это.

– Но мне ничего не скажешь?

– Нет.

– В чем причина?

– Полной уверенности у меня нет.

В Сан-Франциско хватало представителей арабского мира. Алжирцы, египтяне, сирийцы, иорданцы. Жили тут даже тунисцы и граждане Саудовской Аравии.

– А армяне тебя не интересуют? – спросил меня сотрудник ЮПИ. – У нас много армян.

– Армяне – не арабы, – заметил я.

– Сароян – армянин, – мой собеседник старался хоть чем-то мне помочь.

– Я подумал, что они живут в каком-то определенном районе.

– Да нет. Селятся по всему городу, кому где нравится.

– Ты не знаешь кого-нибудь из Ллакуа?

– А где находится эта чертова Ллакуа?

– Недалеко от Кувейта.

– И как называются ее жители?

– Наверное, ллакуайцы, – ответил я. – Хорошо рифмуется с гавайцами.

– Нет, ллакуайцев я не знаю, но это не значит, что их тут нет. Если ты действительно хочешь их найти, поезжай в ресторан, где частенько кучкуются выходцы со Среднего Востока.

– Что это за ресторан?

– "Арабский рыцарь".

Мы поговорили еще пару минут о пустяках и, перед тем как положить трубки, решили, что надо бы встретиться до моего отъезда в Вашингтон. Мы оба, конечно, знали, что дальше разговоров дело не пойдет.

Ресторан «Арабский рыцарь» находился около Восемнадцатой улицы в Миссионерском районе, и я помнил тамошние немецкие пекарни, греческие и итальянские рестораны, русские бары. Теперь над магазинами чаще горели вывески на испанском, и я понял, что все больше людей, говорящих на этом языке, возвращаются туда, где за пять дней до подписания Декларации независимости в Филадельфии была основана Mision San Francisko de Asis.

Несмотря на свое название, Сан-Франциско ничем не напоминает Испанию. Город известен высоким процентом самоубийств, значительным потреблением спиртного, редкими бунтами, космополитизмом, но отнюдь не кичится своим испанским происхождением. Наверное, так будет продолжаться до тех пор, пока не найдется человек, который придумает, как сделать на этом большие деньги.

Поставив машину у тротуара метрах в пятидесяти от «Арабского рыцаря», занимавшего первый этаж двухэтажного дома, мы не торопясь зашагали к входной двери. Нас встретили полумрак и клубы табачного дыма. Многочисленные посетители сидели у длинной стойки бара, в кабинках, за столиками, покрытыми клеенкой в белую и красную клетку.

Через открытую дверь кухни постоянно сновали люди. Гремела музыка, как мне показалось, военный марш. Женщин практически не было. Мужчины пили кофе, арак[19]19
  Крепкий спиртной напиток из риса или сока пальмы.


[Закрыть] и пиво и, наклонившись над столом, что-то орали друг другу на ухо. Возможно, готовили заговор против Израиля.

К нам подскочил худощавый, смуглолицый мужчина лет тридцати, в белой рубашке с узким черным галстуком, поинтересовался, где мы хотим сесть, за столик или в кабинку. Падильо выбрал кабинку, и нас отвели к самой кухне, так что мы могли слышать, как переругиваются повара и официанты.

Официант протянул Падильо меню, но тот тут же вернул его, сказав, что нам ничего не надо, кроме трех порций арака. Официант кивнул, отошел, а когда вернулся, Падильо спросил, где хозяин ресторана. Официант кивнул, давая понять, что понял вопрос, и указал на дальнюю кабинку.

– Доктор Асфур! – прокричал он.

Падильо вытащил визитку, на которой значилось: «Майкл Падильо, Вашингтон, округ Колумбия», протянул официанту и попросил того выяснить, сможет ли доктор Асфур уделить нам несколько минут. Для приватной беседы. На лице официанта отразилось сомнение, но он прогулялся к кабинке доктора и, вернувшись, прокричал нам, что доктор Асфур готов принять нас в своем кабинете через десять минут.

Ванда Готар, сидевшая между мной и Падильо, наклонилась к нему.

– Я останусь здесь!

Падильо удивленно посмотрел на нее.

– Почему?

– Ты опять оставляешь спину незащищенной. У тебя это входит в привычку.

– Я так не думаю.

– И напрасно. Сколько раз Крагштейн и Гитнер пытались разделаться с тобой? Пять?

– Четыре. Раз в Делавере, два – в Нью-Йорке, еще один – здесь.

– И сколько людей погибло?

– Двое. Моя подруга и их человек.

– И еще двое, скорее всего, попали в больницу, – вставил я. – С моей помощью.

– Мой брат, – добавила Ванда. – Ты забыл Уолтера.

Падильо покачал головой.

– Я не забыл Уолтера. Просто не упомянул его.

– Почему?

– Потому что Крагштейн и Гитнер не убивали его.

Глава 20

Если Ванда Готар и хотела спросить Падильо, а кто, по его мнению, убил ее брата, она не успела бы этого сделать, потому что Падильо поднялся, повернулся и направился к двери, за которой, согласно указаниям официанта, находился кабинет доктора Ас-фура. Я последовал за Падильо.

За дверью мы увидели лестницу. Поднявшись, попали в длинный коридор, который давно не подметали. И тут же справа раздался густой бас: «Сюда, мистер Падильо».

Миновав коридор, мы оказались в комнате, напоминающей Египетский зал исторического музея. Нас встретила большая статуя Осириса, короля мертвых, которому составляла компанию его сестра-жена Исида, богиня плодородия, вспомнилось мне. Откуда – не знаю. Возможно, из какого-то фильма. И ковры были восточные, возможно, из Ливана, но, несомненно, дорогие.

Окон я не обнаружил, но их могли скрывать тяжелые портьеры из настоящего шелка, висящие вдоль двух стен. Понравился мне и большой барельеф, возможно, украшавший в свое время могилу Рамсеса VI, и голова Клеопатры, достойная Британского музея. Обстановку дополняли несколько удобных кресел и огромный стол, за которым стоял необъятных размеров мужчина. Доктор Асфур мог бы похудеть на сто пятьдесят фунтов, и этого никто бы не заметил. Таким же толстым был и король Фарук.

– Вы, должно быть, мистер Падильо, – бас Асфура напоминал раскаты весеннего грома. – В глазах у вас есть что-то испанское.

– Остальное – эстонское, – Падильо пожал протянутую руку. – Мой партнер, мистер Маккоркл.

– Шотландец? – рука Асфура оказалась на удивление маленькой, хотя и пухлой.

– Есть немного. А также англичанин и ирландец. Все перемешалось так давно, что теперь уже и не узнаешь.

Он указал на кресла.

– Присядьте, господа.

Сам доктор Асфур садился очень осторожно, словно сомневался, а выдержит ли его вес массивное кресло. Он крепко взялся за подлокотники, а уж затем опустился на сиденье.

Я прикинул, что ему лет сорок, максимум сорок пять. Впрочем, о возрасте толстяков судить особенно сложно. Его большая голова сидела на коротенькой шее, крючковатый, тонкий нос резко выделялся на круглом лице, с губ не сходила улыбка, и перед нами постоянно сверкали его белые зубы, а темные глаза, похоже, не упускали ни единой мелочи.

– Родился я, как вы, наверное, уже догадались, в Египте. Но принял американское гражданство, – он помолчал. – Так вы приехали из Вашингтона. Отдохнуть или по делам?

– По делам, – ответил Падильо. – У нас с мистером Маккорклом ресторан в Вашингтоне.

– Правда? Мне частенько приходится бывать в этом городе. Как он называется?

– "У Мака", – ответил я.

– Рядом с Коннектикут-авеню?

– Совершенно верно, – подтвердил Падильо.

– Хотя там я ни разу не обедал, мне его рекомендовали. И человек, который рассказывал мне о нем, был в полном восторге. У вас действительно превосходный ресторан?

– Во всяком случае, получше многих, – Падильо относился к тем, кто считает совершенство недостижимым. – Когда речь заходит о ресторанах, такие эпитеты, как превосходный, нужно употреблять крайне осторожно.

Доктор Асфур согласно покивал, пригладил венчик черных волос, окружавший его обширную лысину.

– Так чем вызван ваш приезд в Сан-Франциско? Вы ищете нового повара? Или метрдотеля? – ответить он нам не дал. – Нет, с этим вы бы не пришли в «Арабский рыцарь». Вы, разумеется, отметили, что это не первоклассный ресторан, – и он одарил нас очередной улыбкой.

– Мы думаем о расширении нашей фирмы. Уже побывали в Нью-Йорке и Чикаго. Теперь хотим ознакомиться с Лос-Анджелесом и Сан-Франциско.

– Города с процветающим ресторанным бизнесом, – доктор Асфур покивал, одобряя наш выбор. – Но я все-таки не пойму, с чего вы оказались здесь. Вам больше подошли бы «У Джека» или «У Эрни».

– Мы также ищем одного приятеля, – добавил я.

– Приятеля?

– Со Среднего Востока. Из Ллакуа.

– Нам сказали, что выходцы со Среднего Востока отдают предпочтение вашему ресторану, – уточнил Падильо.

– Из Ллакуа, – задумчиво протянул доктор Асфур. – Редко кто заглядывает сюда. И то обычно проездом. Им всегда чего-то надо. Бесплатный ужин. Или ночлег, – он пристально посмотрел на нас. – Иногда и убежище.

– Вы им помогаете? – полюбопытствовал Падильо. Доктор Асфур достал из коробочки на столе толстую сигару, неторопливо раскурил ее.

– Я не всегда хозяйничал в ресторане. В Александрии я был врачом. Позвольте отметить, хорошим врачом. Возможно, слишком хорошим. Мне пришлось эмигрировать. Сюда я приехал в надежде продолжить врачебную практику. Но не получилось. Причина тому – невероятная глупость моих коллег из Ассоциации американских врачей. Мне не разрешили практиковать в Соединенных Штатах, пока я не сдам никому не нужные экзамены. Мой рассказ не наскучил вам?

– Отнюдь, – заверил его я.

– Короче, я отказался выполнить эти требования и начал делать аборты. Это были самые счастливые, и наиболее прибыльные, годы моей жизни, – он помолчал, наверное, перебирая их в памяти один за другим. С нескрываемым удовольствием. – Состояние мое росло, но со временем, спасибо местным властям, мне пришлось бросить это дело. Ныне я управляю рестораном да помогаю арабам, у которых возникли определенные сложности.

– И делаете это из сострадания? – спросил Падильо.

Доктор Асфур печально покачал головой.

– Боюсь, что нет, сэр. Желание служить людям уступило другим чувствам. Более низменным. Жадности и, – он похлопал себя по громадному животу, – ...обжорству. Ныне все услуги я оказываю только за деньги.

– Вы помогли этим вечером низкорослому, лысому толстяку из Ллакуа? – прямо спросил Падильо.

Доктор вздохнул.

– Память у меня стала слабовата.

Падильо достал бумажник и положил его на край стола.

– Это лекарство всегда мне помогает, – кивнул Асфур.

– Сколько?

Доктор неопределенно махнул пухлой ручкой.

– Сначала я разожгу ваше любопытство. Чтобы вы стали щедрее. Его сопровождал англичанин, худой, высокий мужчина.

– Продолжайте, – вырвалось у меня.

– Им требовалось убежище на ночь. И на раннее утро. Я подумаю, эти сведения что-то да стоят.

– Сколько? – повторил Падильо.

– Скажем, сто долларов?

– Пятьдесят.

– Хорошо, пятьдесят.

Падильо вытащил из бумажника купюру в пятьдесят долларов и пододвинул ее к доктору. Тот радостно улыбнулся.

– Я назвал им адрес. Разумеется, не забесплатно.

Падильо кивнул.

– Сколько мы должны заплатить за этот адрес?

– Пятьсот долларов.

– Двести.

– Может, четыреста.

– Триста.

Асфур вздохнул.

– Я не люблю торговаться. Особенно с женщинами. Аборты я делал с удовольствием, а когда мы начинали обсуждать мое вознаграждение, хотелось на все плюнуть. Триста пятьдесят.

– Триста двадцать пять, – последовал ответ Падильо.

Доктор закрыл глаза и кивнул. Падильо выложил три сотенных, добавил двадцатку и пятерку. Доктор открыл глаза, с улыбкой потянулся к деньгам, но Падильо накрыл их рукой.

– Сначала адрес.

– Разумеется. К югу отсюда, на Майна-стрит. Записать?

– Если вас это не затруднит. И распишитесь внизу.

Доктор пожал плечами, выдвинул ящик, достал лист плотной, кремового цвета бумаги, написал адрес, расписался и вытянул перед собой обе руки, одну – с листком, вторую чтобы получить деньги. Лист Падильо передал мне, а доктор тем временем взял со стола пятьдесят долларов, добавил к остальным купюрам и убрал их во внутренний карман пиджака. С неизменной улыбкой: деньги вызывали у него теплые чувства.

Падильо и я встали и уже повернулись к двери, когда доктор откашлялся, словно хотел что-то сказать, но не знал, с чего начать.

Он посмотрел на Падильо, на меня, вновь на Падильо.

– Эти сведения я продал вам дешево, очень дешево.

– Я так не думаю, – возразил Падильо.

– Спрос всегда поднимает цену.

– Какой спрос?

Доктор сложил руки на животе.

– Это тоже информация, не так ли?

– Сколько?

– Сотня, – ответил он. – Цена окончательная.

Падильо повернулся ко мне.

– Наскребешь?

– С трудом.

– Расплатись с ним.

Я вытащил из кармана бумажник, раскрыл, достал две купюры по пятьдесят долларов, положил на стол.

– Какой спрос? – с нажимом повторил Падильо.

– За четверть часа до вашего прибытия два других господина справлялись об этом загадочном незнакомце из Ллакуа.

– И вы дали им адрес? – спросил я.

– Разумеется, нет, мистер Маккоркл, – он выдержал паузу, чтобы осчастливить меня очередной улыбкой. – Я его продал за пятьсот долларов. И они заплатили, не торгуясь.