Текст книги "Подставные люди"

Глава 16

Мы ехали всю ночь, так что Калифорнию король увидел лишь на заре, когда мы прибыли в Сан-Диего. Зато ему удалось полюбоваться Большим Каньоном по пути из Денвера в Лос-Анджелес, ибо пилот облетел его и прочитал пассажирам небольшую лекцию об этом удивительном геологическом образовании. Король жадно ловил каждое слово. Что касается самого каньона, король пришел от него в полный восторг и, как, впрочем, и все остальные, охарактеризовал его как великолепный.

В аэропорту Лос-Анджелеса мы взяли напрокат «форд-галакси», и Падильо сел за руль, заявив, что город он знает лучше меня. Стемнело еще до того, как мы добрались до Вентура, а потому он неправильно прочитал надпись на указателе, и нас занесло на автостраду, ведущую в Санта-Монику, так что нам пришлось ехать через Малибу и Топанга-Бич. Дорога изобиловала поворотами, спусками и подъемами, но доставила королю несказанное удовольствие, потому что ему нравилось смотреть на океан.

Проехав Санта-Барбару, мы съели по сэндвичу, а заодно сменили спустившее левое переднее колесо. На эти дела у нас ушло часа полтора. Потом мы с Падильо поменялись местами и двинулись дальше, останавливаясь каждый час, чтобы выпить чашечку кофе. Ехал я осторожно, не превышая положенных шестидесяти миль в час. Король и Скейлз после Санта-Барбары заснули.

Наверное, у каждого человека есть родной город, и я должен считать таковым Сан-Франциско, хотя не могу сказать, что мы питаем друг к другу теплые чувства. Я родился в старой Французской больнице на Десятой улице и вырос в районе Ричмонд, где селились люди с достатком, среди которых, кстати, было много русских. Жили мы на Двадцать шестой улице, в двух кварталах к северу от парка Золотые ворота. Как-то раз мы с Фредль провели в Сан-Франциско неделю, и я показал ей дом и округу, где я жил до того, как поступил в школу Джорджа Вашингтона и ушел в армию.

– По-моему, у вас нет ничего общего, – отметила она.

Я решил, что за минувшие годы и город, и я изменились, причем не в лучшую сторону. Сан-Франциско напомнил мне проститутку средних лет, полагающуюся теперь только на мастерство, ибо от красоты остались одни воспоминания. Но я подозреваю, что причина моего неприятия Сан-Франциско в том, что в моем родном городе я был всего лишь туристом. Гадкое, знаете ли, чувство.

Король и Скейлз уже проснулись, когда справа мы увидели Бей-бридж, а затем знаменитый мост «Золотые ворота». Наш путь, однако, лежал в другую сторону.

– Я, бывало, приезжал сюда из Лос-Анджелеса на уик-энды, – ударился в воспоминания Падильо. – Моя подружка жила на Русском холме. Как же она бесилась, когда я называл город «Фриско».

– У местных особая гордость, – философски отметил я.

– Она была из Нового Орлеана.

Падильо хотел остановиться в мотеле, так что мы выбрали «Бей вью лодж», а поскольку располагался он в черте города, то с ценами там не стеснялись. Мы взяли два двухкомнатных номера. Падильо убедился, что король и Скейлз устроились и им принесли завтрак, а затем прошел в наш номер. Я лежал на кровати и перечислял девушке из бюро обслуживания все то, что мне хотелось бы съесть и выпить. В то утро я остановил свой выбор на вареных яйцах, ветчине, гренке из ржаного хлеба, кварте кофе, вдобавок к которым попросил две «Кровавых Мэри». Девушка на другом конце провода выразила сомнение в необходимости заказа вышеупомянутого коктейля, ибо часы показывали только четверть восьмого утра, но мне удалось убедить ее, что она не ослышалась.

Падильо вытащил пистолет из-за пояса, сунул его под подушку, лег на кровать. Сложил руки под головой и уставился в потолок. Я закурил и выпустил струю дыма в то место, куда смотрел Падильо.

– Что теперь? – спросил я.

– Сначала мы поспим.

– У нас есть для этого время?

– Придется его выкроить.

– А потом?

– Потом я найду Ванду и узнаю, куда и к которому часу мы должны доставить эту парочку.

– Ты знаешь, где она?

– Какой здесь самый популярный отель, «Фэамонт»?

Я на мгновение задумался.

– Пожалуй, с ним может конкурировать только «Святой Франциск».

– Тогда я найду ее без труда.

– Так же, как Крагштейн и Гитнер.

– Я на это рассчитываю.

На площади Единения, на которую выходил фасад отеля «Святой Франциск», проводилась Неделя рододендронов, и бронзовая фигурка Победы, вознесенная на десятифутовый гранитный постамент, плыла над морем пурпурных, розовых и белых лепестков. Я помнил, что городские власти всегда засаживали площадь Единения цветами, но во время апрельской Недели рододендронов их количество увеличивалось в несколько раз. А памятник Победе поставили здесь в честь наших военных успехов в Юго-Восточной Азии, не в нынешние, но более давние времена, когда адмирал Девью разбил испанский флот в Манильской бухте[17]17
  Речь идет об испано-американской войне 1898 г.


[Закрыть], то есть теперь об этом можно было бы и не вспоминать.

Отель «Святой Франциск» выстроили в 1907 году, аккурат после землетрясения, и в последующие годы его владельцы всячески поддерживали его неоренессансную элегантность. Назначенные ими цены это позволяли. Ванда Готар поселилась в двухкомнатном номере на седьмом этаже. Ее присутствие ощущалось разве что в наличии цветов, несомненно, посланных администрацией отеля. Как и в «Хэй-Адамс», я не углядел ни одной ее вещи. Наверное, Ванда пользовалась бешеным успехом у горничных.

– Вы, конечно, хотите выпить.

– Если вас это не затруднит, – и я отошел к окну, чтобы посмотреть на открывающийся из него вид. Окна выходили на купающуюся в рододендронах площадь. С высоты море цветов казалось еще красивее.

– Падильо упомянул, что в Нью-Йорке все прошло не так гладко, – она вернулась в гостиную с двумя бокалами. Один протянула мне. – Сказал, что вы мне все расскажете.

Я попробовал содержимое бокала. Шотландское с водой.

– На короля покушались дважды. Второй раз попытка едва не завершилась успешно. Гитнер убил женщину, в квартире которой мы находились. Близкую приятельницу Падильо.

– Он расстроился? То есть, я хочу сказать, теперь им движут личные мотивы?

– Совершенно верно.

Ванда кивнула и присела на диван с полосатой, зеленое и белое, обивкой.

– Он намерен расправиться с Гитнером.

– Именно так.

– А короля использует как приманку.

– Он использует любого, кто окажется под рукой.

– Да-да. Короля. Меня. Вас.

– Она была ему очень дорога.

– Женщина из Нью-Йорка?

– Да.

Она вновь кивнула, прежде чем отпить виски.

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

Она поставила свой бокал, достала сигарету и закурила, прежде чем я успел достать из кармана зажигалку. Я тоже решил сесть и остановил свой выбор на удобном кресле. Прежде чем заговорить, Ванда Готар несколько раз затянулась.

– Падильо сейчас приглядывает за ними, так?

– Да.

– Они не хотят никаких накладок.

– Они?

– Нефтяные компании.

– Какие именно?

Она назвала их, и я присвистнул от удивления. А затем глотнул виски. Когда речь заходит о нефтяных центрах, большинство вспоминает Даллас, Хьюстон, Талсу, иногда Лос-Анджелес. Сан-Франциско к таковым вроде бы не относится. Но на площади Механиков высятся два здания, одно двадцатидвух-, второе – двадцатидевятиэтажное, в которых размещены штаб-квартиры двух крупнейших нефтяных компаний. Одну из них основал тощий старикан, проживший чуть ли не до ста лет (его наследники входят теперь в число самых богатых людей). В 1907 году он открыл в Сиэтле первую в мире бензоколонку. Второй компании, практически не уступающей по своим размерам первой, положило начало семейство европейских банкиров, которые не раз использовали свои деньги для свержения неугодных им правительств. Компания банкиров действовала во многих странах, и я решил, что король серьезно продешевил, затребовав всего пять миллионов, если нефти в недрах Ллакуа хватало на то, чтобы удовлетворить аппетиты обоих нефтяных гигантов. Пять миллионов они, скорее всего, зарабатывали за полчаса далеко не в самый удачный день.

– Кто будет нас принимать?

– Та фирма, что находится на северной стороне Баш-стрит. Об этом-то и спорили в Далласе. Каждая хотела принять короля у себя.

– Как они отреагировали, когда вы сказали, что король может не прибыть на подписание документов?

– Улыбнулись, а затем на их лицах появилось мечтательное выражение. Просто удивительно, как похожи эти нефтяные дельцы.

– Что это были за улыбки?

– Вежливые и безразличные. А думали они уже о том, как подпишут документы с наследником Кассима. Нефть-то никуда не денется.

– Может, они вам не поверили? – спросил я.

Ванда пожала плечами.

– Может, и нет.

– Когда они ждут короля?

– Завтра в десять. На двадцать девятом этаже.

– Понятно, – я встал. – Что-нибудь еще?

– Скажите Падильо, что я приеду к вам в шесть вечера.

– На ночное дежурство?

– Что-то в этом роде.

– Он ожидает гостей.

– Я знаю. Гитнера и Крагштейна.

– Вас это не тревожит?

– Наоборот, я с нетерпением жду встречи.

– Почему? Вы думаете, они убили вашего брата?

– А вы так не думаете? Падильо так не думает?

– Он ничего такого не говорил.

– Но вы, мистер Маккоркл, что думаете вы?

– Только одно. Мне не нравится, что с ним разделались в моей гостиной.

Светло-синий «понтиак» следовал за моим такси от отеля «Святой Франциск» до «Бей вью лодж». В «понтиаке» сидели двое незнакомых мне мужчин, и они не пытались скрыть того, что следят за мной. Я, собственно, не возражал, ибо Падильо хотел, чтобы наши оппоненты узнали, где мы поселились.

Глава 17

Когда я вошел в номер мотеля, Падильо все еще лежал на кровати и разглядывал потолок.

– Ждем гостей, – возвестил я. – Они прицепились ко мне, как только я вышел из «Святого Франциска».

– Гитнер и Крагштейн? – по вопросу чувствовалось, что ответа он ждет отрицательного.

– Обоих я видел впервые. В «понтиаке». Светло-синем, если тебе это что-то говорит.

– Что сказала Ванда?

Я рассказывал о назначенной на завтрашнее утро встрече, а он слушал, не отрывая взгляда от потолка. Когда я, наконец, закончил, он медленно сел, не вынимая рук из-за головы, а затем, подняв ноги, коснулся коленями локтей.

– Это что, комплекс утренних упражнений?

– Я просто хотел убедиться, что мне это по силам.

– И ничего не болит?

– Нет, – он удивленно посмотрел на меня. – А должно?

– Только у тех, кто этого заслуживает, к примеру, у меня.

– Она сказала что-нибудь еще?

– Ванда?

Он кивнул, перебросил ноги через край кровати, встал.

– Во-первых, она приедет к нам в шесть вечера. Во-вторых, она убеждена, что Крагштейн и Гитнер убили ее брата. Более ничего.

– Это тоже версия, – Падильо вытащил из-под подушки пистолет. – Нужно же ей хоть кого-то подозревать.

– А у тебя, разумеется, есть другая.

– Я все еще ее разрабатываю.

Мы прошли в соседний номер, где король и Скейлз смотрели по телевизору фильм пятнадцатилетней давности о тогдашних благословенных временах. Едва мы появились на пороге, Скейлз выключил телевизор и одарил нас недовольным взглядом. И короля, похоже, не порадовал наш приход.

В брюках и тенниске, он лежал на кровати, совсем не похожий на царственную персону. Тенниска была относительно чистой, но с дырой на боку, и плотно обтягивала его круглый животик. Король не только смотрел телевизор, но и методично расправлялся с большой шоколадной плиткой. Я же легко представил его, всего-то надо побрить да приодеть, самодовольным деспотом, возлежащим на роскошном ложе в окружении сонма слуг, готовых выполнить любой каприз повелителя.

Падильо не жаловал преамбул, а потому сразу перешел к делу.

– Вас попытаются убить до десяти часов завтрашнего утра.

Король чуть не подавился шоколадом, но быстро взял себя в руки. Скейлз, сидевший на стуле, положив левую ногу на правую, поменял ноги местами, чтобы показать, что не пропустил слова Падильо мимо ушей.

Теперь, когда они его внимательно слушали, Падильо поделился с ними сведениями, полученными через меня от Ванды.

– Мне приходится повторяться, – добавил он, – но на вашем месте я обратился бы в полицию. Если у вас аллергия на местных копов, свяжитесь с Секретной службой, ФБР или другим правоохранительным федеральным учреждением. Всего-то дел снять телефонную трубку и набрать номер. И я бы просил не только обеспечить охрану, но и поместить вас в одну из камер местной тюрьмы.

Король отправил в рот очередной кусочек шоколада, пожевал его, проглотил, посмотрел на Падильо.

– Тюрьма в Далласе не спасла Освальда, мистер Падильо, – в голосе его слышался упрек. – Простите меня, но я не верю ни в вашу полицию, ни в ваши тюрьмы, ни вашему мистеру Герберту Гуверу.

– Дж. Эдгару, – поправил его Падильо. – Герберт[18]18
  Герберт Кларк Гувер (1874 – 1964) – 31-й президент США (1929 – 1933), Джон Эдгар Гувер (1895 – 1972) – в середине 60-х годов – директор ФБР (с 1924 г.)


[Закрыть] мертв.

– Да. Дж. Эдгару.

– Так вы не передумали?

Король покачал головой. Каков упрямец, подумал я.

– Нет. И не передумаю. Я верю в вас и мисс Готар. После короткой паузы он добавил: – И, разумеется, в мистера Маккоркла.

Я решил, что дипломат он никудышный, хоть и король.

– Вы с этим согласны. Скейлз? – спросил Падильо.

– Я полагаю, его величеству не откажешь в логике. Мистер Падильо, вы и ваши коллеги получили сегодня заслуженную похвалу и, надеюсь, долгие годы будете помнить слова его величества.

– Особенно если этой ночью его убьют, – Падильо посмотрел на часы. – Уже пять. То есть до подписания документов остается семнадцать часов. Я не знаю, когда Крагштейн и Гитнер предпримут очередную попытку. Возможно, с наступлением темноты. А может, в три часа ночи или по дороге в штаб-квартиру нефтяной компании. Вполне вероятно, что попытка будет не одна, хотя я в этом сомневаюсь. Им ни к чему впутывать в это дело полицию. Поэтому я не хочу, чтобы вы покидали эту комнату. Еду вам будут приносить или я, или Маккоркл. Дверь вы должны открывать только нам. Не отвечайте на телефонные звонки и не звоните сами. Если что-то случится, постарайтесь запереться в ванной. Этим вы выиграете одну-две минуты, которые вполне могут спасти вам жизнь. Если у вас есть вопросы, лучше задать их сейчас.

Для Падильо это была длинная речь, которую король и Скейлз выслушали со всем вниманием. Закончив, он посмотрел сначала на одного, потом – на другого. Король чуть качнул головой.

– Вопросов у нас нет, – ответил Скейлз. – За безопасность его величества отвечаете вы.

Похоже, с губ Падильо едва не сорвалась едкая реплика, но он сдержался. Двинулся к двери, взявшись за ручку, обернулся.

– Я думаю... – узнать, о чем он думает, королю и Скейлзу не довелось. Вместо этого Падильо указал на замок. – Запритесь, как только мы уйдем.

– Что ты хотел ему сказать? – спросил я, едва мы оказались в нашем номере.

– Что он чертов болван. Но королям такого не говорят, не так ли?

– Нет, если они на самом деле не... А впрочем, толку от этого никакого.

Ванда Готар прибыла ровно в шесть, с большой темно-коричневой кожаной сумкой, в туфлях того же цвета и серовато-коричневом брючном костюме. На лице ее отражалась тревога.

– Думаю, что за мной следили, хотя полной уверенности у меня нет. Слишком много машин.

– Это неважно, – успокоил ее Падильо. – Они знают, что мы здесь.

Он опять лежал на кровати, изучая потолок. И не поднялся, когда пришла Ванда. Она же осторожно опустилась в кресло, в котором только что сидел я, огляделась и скорчила гримаску. Наш выбор она, судя по всему, не одобрила.

Освоившись, она обратила свой взор на Падильо. Похоже, и он не удостоился у нее высокой оценки. Ванда сунула в рот сигарету, но на этот раз я и не попытался предложить ей огонек.

– Так когда, – она выпустила струю дыма, – по-вашему, они нападут?

– До десяти утра, – ответил Падильо потолку.

– Это не ответ.

– Лучшего предложить не могу.

– Ты же знаешь, как работает Крагштейн. Чему он отдает предпочтение?

– Особых пристрастий у него нет. Потому-то он до сих пор и жив. Утро, полдень, ночь. Ему без разницы. Тебе было лишь два года, когда он проявил себя в этой сфере человеческой деятельности. Так что не пытайся разгадать его планы.

– Уолтер полагал, что он уже не такой мэтр, каким ты его расписываешь.

– И Уолтер мертв, не так ли?

Я подумал, что говорить этого Падильо не следовало. О подобных фразах обычно сожалеешь. Ванда Готар вжалась в кресло, как после удара, но голос ее зазвучал ровно.

– И твоя нью-йоркская подружка погибла, потому что ты недооценил Крагштейна?

Падильо сел и уставился в пол, а уж потом посмотрел на Ванду.

– Наверное, я это заслужил.

Звучало это как извинение, но Ванда продолжала напирать.

– И все-таки ты его недооценил?

– Не совсем так. Меня ослепил блеск богатства. Теряешь бдительность, расслабляешься. Создается впечатление, что в такой дом и муха не залетит. Я успокоился, а Крагштейну хватило ума догадаться об этом, – он отвел взгляд от Ванды, достал сигарету, закурил. А когда продолжил, чувствовалось, что обращается он больше к себе, чем к нам. – Чтобы остаться в этом бизнесе, надо быть бедным. Богатых я не знаю. Во всяком случае, таких, кому удалось потратить полученные денежки, если они продолжали работать. Крагштейн варится в этом котле уже тридцать лет и ищет деньги, чтобы в следующем месяце заплатить за квартиру. Но он живой.

– Как и ты, – заметила Ванда.

– Но в Нью-Йорке убили женщину, потому что восемьдесят миллионов долларов заставили меня забыть про осторожность. Да и я сам мог погибнуть. Тут ты права. Мне пришлось действовать инстинктивно, а я этого не люблю. Я выбрал жизнь и позволил пулям Гитнера убить кого-то еще.

– То был не выбор, – возразил я. – Автоматическая реакция, рефлекс.

Падильо обернулся ко мне.

– Ты уверен?

– Я же все видел своими глазами.

– Ты видел, что я доверился высокооплачиваемой службе безопасности, сотрудники которой давно уже потеряли форму, потому что им не приходится иметь дело с такими, как Гитнер. Эта служба хороша только против квартирных воров, которые никогда не полезут в драку, боясь испортить костюм. Я ошибся, предположив, что они смогут остановить такого, как Гитнер, пожелай он войти. Он наверняка нашел их методы старомодными. И я могу себе представить, что он подумал обо мне.

– Только о тебе? – Ванда покачала головой. – Нет, Падильо, о нас всех. Мы напоминаем персонажи из какой-то послевоенной пьесы. Мрачноватые, потому что думаем о мести, но в то же время совестливые и даже стыдящиеся того, что так быстро отстали от жизни. Ты точно охарактеризовал нас. Мы все устарели.

Падильо встал, подошел к Ванде, долго смотрел на нее сверху вниз, затем коротко, но добродушно улыбнулся.

– Тебе не столь много лет, чтобы отнести себя к старикам, и ты достаточно молода, чтобы выйти из игры.

Улыбнулась и она, на моей памяти второй раз.

– Ты кое-что забыл, Падильо.

– Что же?

– Традиции Готаров, которым мы следуем уже сто семьдесят лет. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Не совсем.

– С рождения я слишком стара, чтобы выйти из игры.

«Бей вью лодж» – трехэтажное подковообразное здание, построенное из стекла, дерева и камня. Наш номер и тот, где мы поселили короля и Скейлза, находились на втором этаже, посередине подковы. Падильо снял еще два номера. Один на третьем этаже, по правую руку от наших номеров, второй – на первом, по левую руку.

Падильо протянул ключ Ванде Готар, и та небрежно бросила его в сумочку. Он звякнул о что-то металлическое.

– Какое у тебя оружие? – спросил Падильо.

– "Смит-вессон" тридцать восьмого калибра.

– Это все?

– Нет. Еще «вальтер РРК».

– Какой именно?

– Пауля.

– Я вспоминаю, что он действительно отдавал предпочтение «вальтеру», – Падильо повернулся ко мне. – Ты знаешь, что означает «РРК»?

– Polizei... а дальше не помню.

– Polizei Pistole Kriminal. Не крупноват он для тебя, Ванда?

– Я умею им пользоваться. Или ты об этом забыл?

– Нет, конечно. Ты пойдешь на третий этаж. Она кивнула.

– Маккоркл будет внизу слева. Я наверху справа, так что они попадут под перекрестный огонь. А где будешь ты, с королем?

– Если я буду с ним, то уже ничем не смогу помочь, если что-то случится. Я буду здесь. Хочешь поговорить с ними, прежде чем поднимешься наверх?

Ванда встала, покачала головой.

– Это необходимо?

– Нет.

– Тогда не вижу смысла в общении. Или их нужно подбодрить?

– Не обязательно.

Она уже двинулась к двери, но через пару шагов остановилась и посмотрела на Падильо.

– Ответь мне на один вопрос.

– Слушаю тебя.

– Ты отправляешь меня наверх не потому, что это самое безопасное место, так?

– Нет.

– Но причина на то есть?

– Несомненно.

– Какая же?

– Ты стреляешь лучше, чем Маккоркл.

– Понятно. Я так и думала.

Глава 18

Уже стемнело и начал сгущаться вечерний апрельский туман, когда я проводил Ванду к лестнице, ведущей на третий этаж.

– Вам следовало захватить пальто, – заметил я.

– Я не замерзну, – она с любопытством посмотрела на меня. – Почему вы здесь, Маккоркл? Это же не по вашей части.

– Моя жена в отъезде, – лучшего ответа у меня не нашлось.

– Она красивая? – И, прежде чем я успел открыть рот, продолжила: – Да, конечно, красивая. Вам такая нужна, – она пристально вгляделась в мое лицо, словно надеялась распознать какую-то, еще неизвестную ей черту моего характера. – Дети есть?

– Нет.

– Собираетесь заводить?

– Вроде бы уже поздновато.

– И вы храните верность жене, – она даже не спрашивала.

– Изменять – тяжелая работа, а я не люблю перенапрягаться.

– Падильо ее любил?

– Кого? – я сразу понял вопрос, но попытался потянуть время, чтобы найтись с ответом.

– Женщину из Нью-Йорка.

– Полагаю, она ему очень нравилась.

– И она была богата.

– Еще как.

– Вот это могло удержать его.

– От чего?

– От женитьбы. Вы заметили, что в некоторых вопросах он на удивление консервативен?

– Нет.

– Если б он не придавал значения такому давно вышедшему из употребления понятию, как месть, нас бы тут не было. Это же не убежище, – имелся в виду мотель. – Ловушка. В Сан-Франциско полно укромных местечек. Он бы без труда нашел одно или два.

– Почему вы прямо не сказали об этом?

– Потому что я еще более консервативна, чем он.

Она повернулась и начала подниматься по лестнице. А я, обогнув бассейн, в котором никто не плавал, направился в номер на первом этаже, чтобы разрядить свой револьвер в Гитнера и Крагштейна, как только они появятся. При условии, что мне удастся разглядеть их в тумане. И не заснуть.

Месть, думал я, войдя в номер и бросив ключ на письменный стол, возможно, вышла из моды, но по-прежнему движет людьми. Тихая, покорная жена может со злобным смехом плеснуть уксуса в лицо Другой Женщины. Пятидесятилетний бухгалтер – улететь с деньгами ночным самолетом в Рио, представляя себе физиономию хозяина, который утром откроет сейф, чтобы выдать сотрудникам месячное жалованье. А добропорядочный гражданин вполне может прогуляться к своему «шевроле», достать из багажника дробовик и, вернувшись в ресторан, разнести голову официанту, вывернувшему блюдо с подливой на новое платье его жены.

Эта разновидность мести основывалась на ярости, которая, разогретая до нужной температуры, могла заставить человека совершить любой, сколь угодно глупый поступок, но для него самого кажущийся абсолютно логичным и справедливым. Даже размозжить голову шестимесячного младенца о стену, потому что он не переставал кричать.

Но в действиях Ванды Готар и Падильо спонтанность, не говоря уже о ярости, начисто отсутствовала. К мести они подходили бесстрастно, хладнокровно расставляя ловушку, в которой сами являлись приманкой. И я порадовался, что мстить они собираются не мне.

Я поставил кресло у окна, плеснул в бокал виски из бутылки, купленной в Лос-Анджелесе, погасил свет и опустился в кресло. Вход в мотель лежал передо мной, как на ладони. Я даже достал из кармана револьвер и положил на столик рядом с креслом, чтобы при необходимости быстро схватить его и разрядить во врага.

Примерно через час я потянулся к телефону и попросил телефонистку коммутатора соединить меня с номером Падильо.

– Ты кое-что забыл, – заметил я после того, как в трубке раздался его голос.

– Что?

– Волшебные очки. Сквозь туман ничего не видно.

– Это точно. Ты – местный. Когда он поднимется?

– Только не ночью.

– Это нам на руку.

– Как так?

– Крагштейн, возможно, не захочет ударить в тумане.

– Специалист у нас ты.

– Я просто стараюсь думать, как Крагштейн.

– Это трудно?

– Не очень, если у тебя гадливый склад ума.

– Ты хочешь сказать, что он заставит нас бодрствовать всю ночь, а ударит утром, свеженький и полный сил, когда нам придется щипать себя, чтобы не заснуть.

– Возможно, он надеется, что мы будем рассчитывать именно на это.

– С такими мыслями мы потеряем бдительность.

– Особенно в три или четыре часа ночи.

– То есть при любом раскладе нам придется бодрствовать.

– Совершенно верно.

– Всю ночь.

– Всю ночь. Какая у тебя видимость?

– Одну минуту, – я выглянул из окна. Над бассейном разглядел свет в номере, который занимали король и Скейлз. Занавеси были опущены, и я не видел, чтобы за ними кто-то двигался. Возможно, король и Скейлз уже заперлись в ванной.

Я вновь поднес трубку к уху.

– Если подъедет патрульная машина, я увижу, что это полиция, но не более того. Видимость, по моим прикидкам, сорок процентов, и продолжает ухудшаться.

– И какой она станет?

– Я не синоптик.

– Выскажи свое некомпетентное мнение.

– Хорошо. Через час я не смогу разглядеть даже бассейн, который лежит под окнами.

– О Господи, – выдохнул Падильо. Помолчал, прикидывая варианты. – Их надо бы покормить.

– Не забудь про наемников.

– Ладно, я позвоню в бюро обслуживания и закажу гамбургеры и кофе. Их принесут тебе и Ванде. А уж ты отнесешь еду королю и Скейлзу. Если туман после ужина не рассеется, мы с тобой переберемся в номер короля, а Ванда спустится ко мне.

– Хочу внести уточнение.

– Какое?

– Мне гамбургер с луком.

Официант, юноша с грустными глазами, принес гамбургеры и кофе.

– Знаете, как они это называют? – он заговорил первый, хотя я и не спрашивал, что его гложет. – Учеба на работе. Я должен пройти все ступени.

– Гостиничного бизнеса? – поинтересовался я, наблюдая, как он ставит поднос на телевизор.

– Они называют это подготовка управляющих мотелями. В службе занятости твердят, что это очень перспективная профессия. Я тут уже три недели и еще ничему не научился.

– Это плохо, – пожалел я его. – Сколько с меня?

– Шесть гамбургеров и три кофе. Двенадцать долларов и восемьдесят шесть центов, включая налог.

Сумма показалась мне чрезмерно высокой, но спорить с официантом не имело никакого смысла. Я протянул ему три купюры по пять долларов, и он начал обшаривать карманы в поисках сдачи. Нервно хохотнул, даже сумел покраснеть.

– У меня нет мелочи, – и такая печаль звучала в его голосе, что я едва не погладил его по головке, лишь бы он не заплакал.

– Я в этом не сомневался.

– Я могу сбегать за ней.

– Не надо. Кстати, если вам надоела эта работа, в Лос-Анджелесе есть неплохие актерские школы.

Его это заинтересовало.

– Вы думаете, меня возьмут?

– Учиться – нет, но вот учить, вполне возможно.

После его ухода я переложил свою порцию на тарелку, а поднос с остальным отнес королю и Скейлзу. Постучал в дверь три раза, громко объявил, что я – Маккоркл. Услышал, как отодвинули засов, а потом Скейлз трижды заставил меня назваться, прежде чем повернул ключ в замке и открыл дверь.

– Гамбургеры и кофе, – я переступил порог, опустил поднос на письменный стол. Король сидел в кресле, полностью одетый. Скейлз был в порванном синем костюме.

– Туман еще больше сгустится, мистер Маккоркл? – спросил Скейлз.

– Скорее всего. В этом случае мы с Падильо переберемся в ваш номер.

Король уже принялся за гамбургер, но набитый рот не мешал ему задавать вопросы. Его интересовало, кому выгоден туман – нам или им. По крайней мере, так я расшифровал его вопрос.

– Им. Нам в любом случае придется бодрствовать. А они могут выспаться, а потом ударить под прикрытием тумана.

– И когда, по-вашему, они...

– Не знаю. Главное, держите дверь на замке, пока мы не придем сюда.

Вернувшись к себе, я заметил, что даже за то короткое время, что я отсутствовал, туман заметно сгустился. Я вновь выложил револьвер на стол, рядом поставил тарелку с гамбургерами и кофе и принялся за еду, поглядывая в окно. Впрочем, смотреть было не на что. Я уже не видел даже окна номера, в котором двое мужчин ждали, когда их убьют. Или попытаются убить. Мимо моего окна проехала машина, остановилась в десятке метров, так что я видел задние огни.

Я как раз допил кофе, когда в дверь постучали. Падильо. Лицо его было чернее тучи.

– Туман все гуще.

– Я знаю.

– Я иду за Вандой. А ты поднимайся к ним.

Я сунул револьвер в карман, и мы зашагали вдоль бассейна. Еще одна машина медленно проехала мимо. Я не сумел разглядеть, какой она марки и сколько людей сидит в кабине. Хотя мы смотрели во все глаза. Внезапно задние огни погасли, но мотор работал, то есть машина по-прежнему двигалась в направлении комнаты, в которой были Скейлз и король.

А потом двигатель взревел, словно водитель резко увеличил скорость машины. В тумане мы ничего не видели, пока он не нажал на тормоза и впереди не засветились две рубиновые полоски.

Падильо выругался и бросился бежать к машине. И тут же прогремел взрыв. Не выстрел, но взрыв, гулкий, громкий. А прежде чем стихло эхо, раздался второй, за ним – третий. Затем в повисшей над бассейном тишине дважды хлопнули закрывающиеся дверцы. Рубиновая полоска исчезла, вновь взревел двигатель, и машина помчалась к выездным воротам.

К тому времени мы уже были в номере короля и Скейлза. Падильо выхватил пистолет, но стрелять было не в кого. Его лицо разочарованно вытянулось. Кое-кто из постояльцев высунулись из дверей и спрашивали друг друга и туман, что, собственно, произошло, но никто не мог ответить ничего вразумительного. Дверь в номер сорвало с петель. Как и дверь в ванную. Но лампа в ванной каким-то чудом уцелела. Единственная в номере. Все остальные разлетелись вдребезги.

Одним из взрывов разнесло кровать. И ошметки поролонового матраса валялись по всей комнате. От письменного стола и стульев остались одни щепки. Картины слетели со стен. Дымились внутренности разбитого телевизора. Падильо заглянул в ванную и вернулся со стаканом воды. Вылил на телевизор. Что-то зашипело, и дым прекратился.

В номере не осталось ни одной целой вещи. Осколки зеркала, висевшего над письменным столом, валялись на полу. Из всех окон повылетали стекла. На стене у письменного стола темнело бурое пятно. При тщательном рассмотрении выяснилось, что это кофе. Падильо медленно поворачивался, стараясь ничего не упустить. Наконец, он сунул пистолет за пояс. Свой револьвер я так и не достал, потому что в очередной раз забыл о нем. Падильо покачал головой, недоуменно посмотрел на меня.

– Что-то здесь не так.

– Да, конечно, – кивнул я. – Не хватает изувеченных тел.

– А также забрызганных кровью стен и оторванных конечностей.

– Это означает, что дома никого не было.