Текст книги "Экономические очерки. История идей, методология, неравенство и рост"

Тем не менее он предупреждает, что США должны быть готовы к тому, что замедленный экономический рост, скорее всего, продолжится, даже когда эксцессы Великой рецессии останутся далеко позади. Низкие по историческим меркам темпы экономического роста – это «новая нормальность», с которой так или иначе придется считаться[206]206
  Первыми выражение «новая нормальность» для обозначения ожидаемого долговременного замедления экономического роста начали использовать не академические экономисты, а бизнес-аналитики [El-Erian, 2009]. (Подробнее об этом см.: [Афонцев, 2014].) Но со временем оно проникло также и в академические публикации.


[Закрыть].

Мы не будем подробно разбирать версию Т. Коуэна, поскольку ее можно рассматривать как своего рода введение к схожей, но более развернутой аргументации, представленной в работах Р. Гордона. (Любопытно, что сам Гордон на Коуэна никогда не ссылается.) Остановимся лишь на одном вопросе – о наиболее адекватной модели технологического прогресса.

Коуэн, конечно, прав, когда пишет, что принимаемая обычно по умолчанию модель равномерного кумулятивного роста научных и технических знаний не имеет под собой сколько-нибудь прочной эмпирической основы. Однако модель «пульсирующего» технологического прогресса, с периодическим чередованием рывков и пауз, которой он отдает предпочтение, также едва ли может считаться единственно возможной альтернативой [Fernald, Jones, 2014]. Не исключена ситуация, когда процесс производства новых идей оказывается жестко подчинен закону убывающей доходности: каждое следующее открытие требует все больших затрат, так что скорость технологического прогресса последовательно замедляется. Возможна обратная картина, когда расширение запаса научных и технических знаний делает их дальнейшее приращение все более быстрым и все менее затратным, так что технологический прогресс идет с непрерывным ускорением. Еще один возможный вариант – это полное иссякание пула новых идей, что предполагает остановку технологического прогресса (падение его темпов до нуля).

Сама множественность этих альтернативных сценариев свидетельствует о том, что параметры «производственной функции», описывающей процесс производства новых идей, нам неизвестны. Строго говоря, технологический прогресс непредсказуем и попытки его прогнозирования оказываются сопряжены с неизбежными ошибками.

ВЕРСИЯ 2: ВСТРЕЧНЫЕ ВЕТРЫ

Иной, более технический подход в традиции Э. Денисона с попыткой квантификации вклада различных источников экономического роста демонстрируют работы Р. Гордона [Gordon, 2012; 2014a].

На рис. XIV.4 представлена долговременная траектория роста американской экономики. Из этого графика видно, что в период с 1891 по 2007 г. реальный душевой ВВП США рос среднегодовым темпом порядка 2 %, причем на протяжении всего этого более чем векового отрезка времени он оставался на удивление устойчивым. Двухпроцентный темп прироста предполагает удвоение уровня ВВП примерно каждые 35 лет. Таким образом, при сохранении прежней динамики можно было бы ожидать, что к 2077 г. душевой ВВП США должен будет возрасти в 4 раза – с примерно 50 тыс. долл. в 2007 г. до свыше 200 тыс. долл. в 2077 г. Вопрос, на который пытается ответить в своих работах последнего времени Р. Гордон, – насколько реален подобный оптимистический сценарий, базирующийся на экстраполяции исторических трендов?

Рис. XIV.4. Долговременная фактическая траектория роста ВВП на душу населения США, 1891–2013 гг., и прогноз до 2077 г. при сохранении прежнего тренда

Источник: [Gordon, 2014a].

Отправной точкой для его рассуждений служит разложение показателя душевого ВВП на две составляющие – часовую производительность труда и количество отработанных часов в расчете на душу населения:

Y / N = Y / H × H / N,

где Y – объем реального ВВП, N – численность населения, а H – общее количество отработанных человеко-часов. По определению любой фактор, который сокращает либо часовую производительность либо отработанные часы в расчете на душу населения, будет способствовать снижению темпов роста душевого ВВП.

Как исторически менялось соотношение между темпами прироста часовой производительности, душевого ВВП и количества отработанных часов в расчете на душу населения, показано на рис. XIV.5. В первый из выделенных Гордоном подпериодов (1890–1972) продолжительность рабочего времени постепенно снижалась, так что рост производительности труда шел с опережением по отношению к росту душевого ВВП. Во второй (1972–1996) – это соотношение оказалось перевернутым из-за ускоренного роста количества отработанных часов в расчете на душу населения (примерно на 0,6 % в год) по причине массового выхода на рынок труда, во-первых, женщин и, во-вторых, поколения бэби-бумеров. Это сопровождалось резким снижением роста часовой производительности – с 2,36 до 1,38 %, т. е. на целый процентный пункт. В третий подпериод (1996–2004) процесс снижения продолжительности рабочего времени возобновился (причем с беспрецедентной по историческим меркам скоростью), но эффект от него был перекрыт скачком в росте часовой производительности – до 2,54 %, что в конечном счете позволило обеспечить ускоренный рост также и душевого ВВП. Этот рывок в производительности Гордон связывает с развернувшейся в те годы компьютерной революцией (или Третьей промышленной революцией, как он ее называет), плоды которой до того были практически не видны. Однако эффект от внедрения новых информационных технологий оказался очень непродолжительным: так Гордон интерпретирует тот факт, что в последний подпериод (2004–2013) среднегодовой темп прироста часовой производительности упал почти вдвое. В сочетании с еще более ускорившимся сокращением продолжительности рабочего времени это привело к самому вялому росту душевого ВВП за весь рассматриваемый период.

Рис. XIV.5. Годовые темпы прироста душевого ВВП, часовой производительности и количества отработанных часов в расчете на душу населения, США, 1891–2013 гг., %

Источник: [Gordon, 2014a].

Возникает вопрос: может ли американская экономика ускориться или впереди ее ждет продолжение этого негативного тренда, иными словами – «вековая стагнация»? Сам Гордон убежден, что в ближайшие 25–40 лет темпы экономического роста в США будут оставаться чрезвычайно низкими – существенно ниже исторической 2-процентной «нормы». Он выделяет четыре «встречных ветра» (headwinds), которые, по его мнению, не позволят американской экономике расти так быстро, как когда-то прежде.

Во-первых, это демографическая ситуация, из-за которой в ближайшие десятилетия количество отработанных часов в расчете на душу населения будет продолжать снижаться. Во-вторых, это застой в сфере образования. Полученное работниками образование является важнейшим фактором, определяющим производительность их труда, так что если их образовательный уровень почему-либо перестает повышаться, это неизбежно начинает тянуть вниз темпы экономического роста. Именно по такому сценарию в предстоящие десятилетия, скорее всего, будет развиваться ситуация в США. В-третьих, это углубляющееся неравенство в распределении доходов: не влияя прямо ни на производительность, ни на продолжительность труда, оно, по мнению Гордона, будет ограничивать доступ к плодам экономического роста для подавляющей части населения США, занимающей нижние 99 % по шкале распределения доходов (конкретно это будет выражаться в том, что доходы у этих нижних 99 % будут расти намного медленнее среднедушевого ВВП). В-четвертых, это огромный накопленный государственный долг, для погашения которого США рано или поздно будут вынуждены начать либо повышать налоги, либо сокращать трансфертные выплаты. Это будет дополнительно тормозить рост располагаемых доходов населения (т. е. доходов после вычета налогов и предоставления трансфертов) сверх ожидаемого замедления среднедушевых показателей ВВП.

Помимо этого Гордон ссылается еще на два сильных «встречных ветра» – глобализацию и удорожание энергоносителей / ужесточение экологических стандартов. Однако поскольку количественная оценка вклада этих факторов в предстоящее замедление экономического роста сталкивается с большими затруднениями, основное внимание он уделяет первым четырем «встречным ветрам». Насколько сильными они будут, насколько может замедлиться из-за них рост американской экономики?

Демография. Динамику количества отработанных часов в расчете на душу населения можно представить как производное от действия четырех факторов: средней продолжительности рабочего времени занятых работников; доли занятых в экономически активном населении; уровня экономической активности трудоспособного населения; соотношения численности трудоспособного и всего населения. По оценкам Гордона, изменения в двух из четырех этих показателей, как видно из табл. XIV.1, имели решающее значение: во-первых, занятые стали трудиться намного меньше (вследствие широкого распространения неполной занятости – как по инициативе компаний, так и по инициативе самих работников) и, во-вторых, произошел сильнейший отток населения из экономической активности, который лишь отчасти (причем в незначительной степени) был связан с возросшим охватом молодежи учебой в колледжах. В 1996–2013 гг. за счет первого из этих факторов количество отработанных часов в расчете на душу населения ежегодно снижалось на 0,28 %, за счет второго – на 0,32 %.

Для прогноза долгосрочных изменений показателя H/N Гордон считает возможным принять, что уровень занятости вернется к своим нормальным значениям, поскольку основной причиной его снижения (см. соответствующую оценку в табл. XIV.1) было временное повышение безработицы в условиях экономического кризиса. Однако в том, что касается динамики показателей продолжительности труда занятых работников и экономической активности трудоспособного населения, он не видит ничего обнадеживающего и ожидает их дальнейшего ухудшения.

Причин здесь несколько. Во-первых, как признают практически все, одним из главных драйверов наблюдавшегося в США падения продолжительности рабочего времени следует считать действующую систему медицинского страхования, предполагающую предоставление медицинских страховок по месту работы индивидов. В этих условиях компании оказываются заинтересованы в переводе максимального числа работников на неполную занятость, поскольку в таком случае они освобождаются от обязанности предоставлять им медицинскую страховку. Реформа медицинского страхования, проведенная Б. Обамой, еще более усилила стимулы для фирм действовать таким образом.

Таблица XIV.1

Компоненты изменения количества отработанных часов в расчете на душу населения, среднегодовые темпы прироста, США, 1996–2013 гг., %

Источник: [Gordon, 2014a].

Во-вторых, в настоящее время в США идет исход с рынка труда многочисленного поколения бэби-бумеров: по оценкам, процесс их выхода на пенсию должен будет занять в общей сложности примерно четверть века (2008–2034 гг.). Очевидно, что появление столь многочисленного контингента пенсионеров, поставляющих на рынок 0 ч труда, должно будет оказать сильнейшее понижательное давление на количество отработанных часов в расчете на душу населения.

В-третьих, отток из состава экономически активного населения мог также происходить из-за смягчения требований к получению права на пособия по инвалидности: все большее число людей предпочитали, вместо того чтобы выносить свои услуги на рынок труда, существовать на такие пособия. В том же направлении действовал еще один фактор: умирание промышленных моногородов (one-company towns) вследствие деиндустриализации. В США нередки случаи, когда в таких моногородах уровень экономической активности «проваливался» до 40 % или еще ниже[207]207
  Впрочем, Гордон не отрицает того, что наблюдавшееся в последние годы снижение уровня экономической активности могло происходить также и под действием циклических факторов, так что после преодоления последствий рецессии оно может быть частично отыграно назад.


[Закрыть].

Как уже упоминалось, среднегодовой темп сокращения количества отработанных часов в расчете на душу населения под совместным действием снижения продолжительности рабочего времени занятых работников и падения уровня экономической активности достигал 0,6 %. И хотя оснований для заметного улучшения этого показателя не просматривается (см. выше), тем не менее в качестве консервативной оценки Гордон принимает, что в ближайшие десятилетия он будет снижаться не так быстро – примерно на 0,4 % в год. Поскольку же на протяжении всего периода 1891–2007 гг. он сокращался в среднем на 0,1 % в год, это означает, что вклад демографического «встречного ветра» в замедление прироста душевого ВВП составит 0,3 п.п.

Образование. Другой не менее важный встречный ветер – резкое замедление темпов накопления человеческого капитала, которое давно уже началось и которое еще более усугубится в ближайшие десятилетия (в этом Гордон солидарен с Коуэном). Согласно существующим оценкам, одним из главных драйвером экономического роста в США в течение XX в. было быстрое повышение образовательного уровня рабочей силы. За 100 лет – с 1900 по 2000 г. – у населения старше 25 лет среднее число накопленных лет обучения в расчете на одного человека выросло с 8 до 13, или на 63 % в относительном выражении [Lindsey, 2013, p. 8]. Но если, как следует из расчетов К. Голдин и Л. Каца, в период 1940–1980 гг. образовательный уровень американских работников повысился с 9,01 до 12,46 лет (среднегодовой темп прироста достигал 0,81 %), то в период 1980–2005 гг. он дополнительно поднялся лишь до 13,54 лет (среднегодовой темп прироста скатился до 0,33 %) [Goldin, Katz, 2008]. В результате, по оценкам этих авторов, вклад образования в экономический рост снизился примерно на треть – с 0,59 до 0,37 п.п.

Как и Коуэн, Гордон обращает внимание на стабилизацию (даже некоторый откат) показателей охвата молодежи полным средним образованием и незначительный рост ее охвата высшим образованием. (Неблагополучная ситуация в американском среднем образовании, отмечает он, во многом связана с непрерывным увеличением доли молодых людей, заключенных в тюрьмы.) В результате с лидерских позиций в мировом рейтинге США скатились на 16-е место по охвату молодежи как полным средним, так и высшим образованием [Gordon, 2014b].

К этому добавляется крайне низкое качество обучения. Согласно результатам международной сопоставительной программы PISA в 2013 г. американские школьники занимали 21-е место в мире по достижениям в чтении, 24-е – по достижениям в естественных науках и 31-е – по достижениям в математике [Gordon, 2014a]. Серьезнейшая проблема, с которой сталкивается сейчас американская система высшего образования, – это непрерывное удорожание обучения в колледжах, что делает его все менее и менее доступным. С начала 1970-х годов стоимость высшего образования в США росла в 3 раза быстрее общего индекса потребительских цен. Не удивительно, что в этих условиях шло непрерывное наращивание задолженности по студенческим займам, превысившее к настоящему времени 1 трлн долл. Из-за этого многие студенты оказываются вынуждены совмещать учебу с работой, что, естественно, отрицательно сказывается на качестве получаемого ими образования.

По существу все исследователи едины сегодня в том, что в ближайшие десятилетия США ждет практически полная остановка образовательного роста. Стагнация образовательного уровня рабочей силы неизбежно повлечет за собой замедление темпов экономического роста. По наиболее авторитетным оценкам Д. Джоргенсона, в период 2010–2020 гг. вклад образования в рост душевого ВВП снизится с 0,27 % в предыдущие десятилетия до совершенно мизерной величины – 0,06 % [Jorgenson, 2014]. Соответственно Гордон предполагает, что вычет за счет замедленного накопления человеческого капитала составит –0,2 п.п. Вместе с вычетом за счет демографических факторов (–0,3 п.п.) это будет означать откат среднегодовых темпов прироста душевого ВВП от исторической «нормы» 2 % до отметки 1,5 %.

Неравенство. Плоды экономического роста могут распределяться очень неравномерно между различными группами, если в каких-то одних частях кривой распределения доходы растут быстрее среднего показателя для всего населения, тогда как в каких-то других – медленнее. Именно такую картину рисует Гордон для экономики США. Он отмечает, что доля в общей сумме доходов лиц, принадлежащих к наиболее обеспеченному 1 %, была очень высокой в период 1913–1929 гг.; драматически снизилась в последующие десятилетия, удерживаясь на этой гораздо более низкой отметке вплоть до начала 1970-х годов; затем начала постепенно повышаться вновь, пока не вернулась в последние годы обратно к значениям начала XX в. В результате если говорить о нижних 99 %, то рост их реальных доходов на протяжении нескольких последних десятилетий существенно отставал от роста среднего дохода (для всех 100 % населения). Гордон ссылается на данные известного американского исследователя Э. Саеца, согласно которым в 1993–2012 гг. у нижних 99 % темп прироста реального дохода был на 0,53 п.п. ниже среднего показателя для всех его получателей [Gordon, 2014a, p. 12].

И поскольку Гордон не видит никаких оснований ожидать в будущем сокращения масштабов неравенства, постольку для темпа прироста реальных доходов нижних 99 % он производит дополнительную корректировку на –0,5 п.п. В результате ожидаемый темп экономического роста для большинства населения США сокращается с 1,5 до 1 %.

Государственный долг. Еще один «встречный ветер», который, по мнению Гордона, неизбежно будет тормозить рост реальных доходов нижних 99 %, – это огромный государственный долг и необходимость его погашения. Рано или поздно для этого потребуется либо повышать налоги, либо сокращать трансфертные выплаты (либо делать то и другое вместе). Отсюда – разрыв между динамикой рыночных доходов (до вычета налогов и перераспределения трансфертов) и динамикой располагаемых доходов (после вычета налогов и перераспределения трансфертов). В терминах среднегодовых темпов прироста этот разрыв, по предположению Гордона, составит как минимум 0,2 п.п. – такой он видит цену предстоящей фискальной коррекции.

В результате для реальных располагаемых доходов нижних 99 % населения США он приходит к оценке среднегодового темпа прироста в размере 0,8 %:

2% (историческая «норма») – 0,3 % (демография) – 0,2 % (образование) – 0,5 % (неравенство) – 0,2 % (фискальная коррекция) = 0,8 %.

Гордон специально подчеркивает, что эта оценка получена им до какого-либо обсуждения вероятных перспектив инновационной активности и роста производительности. Четырех «встречных ветров» оказывается вполне достаточно, для того чтобы сократить ожидаемые темпы экономического роста более чем вдвое (с той оговоркой, что речь идет о среднегодовом темпе прироста не душевого ВВП страны, а реальных располагаемых доходов нижних 99 % населения). И если в случае сохранения среднегодового темпа прироста 2 % уровень жизни в США мог бы возрасти к 2077 г. до 200 тыс. долл., то при темпе прироста 0,8 % он сможет повыситься к этой дате лишь до 86 тыс. долл.

Производительность. Насколько изменится эта оценка, если принять во внимание возможные изменения в динамике производительности вследствие колебаний в инновационной активности? С точки зрения роста часовой производительности труда два из четырех выделенных Гордоном подпериодов можно назвать благоприятными (1890–1972 и 1996–2004) и два неблагоприятными (1972–1996 и 2004–2013). Успехи первого «благоприятного» подпериода он связывает с прорывными инновациями, появившимися в ходе Второй промышленной революции: сама продолжительность этого подпериода (свыше 80 лет!) свидетельствует, насколько эпохальными оказались ее достижения.

Последующее 40-летие включает два неблагоприятных подпериода, разделенных лишь короткой передышкой (длительностью всего лишь в 8 лет) сверхбыстрых темпов роста производительности. Эту передышку, как мы уже упоминали, Гордон относит на счет Третьей промышленной революции, связанной с изобретением Интернета, электронной торговли и т. д. Произошедший тогда рывок в динамике производительности он объясняет, во-первых, беспрецедентным (никогда затем не повторявшимся) удешевлением памяти и быстродействия компьютеров, и, во-вторых, опять-таки беспрецедентным увеличением доли сектора информационных технологий в ВВП США. Однако бум производительности, последовавший за появлением Интернета, оказался разочаровывающе коротким по сравнению с бумом, последовавшим за появлением электричества и двигателя внутреннего сгорания. К этому Гордон добавляет, что для развертывания Третьей промышленной революции потребовался чрезвычайно длительный период разгона: первые компьютеры появились еще в 1960-е годы, но их влияние на производительность стало ощущаться в лучшем случае с середины 1990-х годов. В обоих этих отношениях, по его мнению, Третья промышленная революция не идет ни в какое сравнение со Второй [Gordon, 2014a].

Оценить их экономические последствия можно, сравнив усредненные годовые темпы прироста часовой производительности труда за 1891–1972 и 1972–2013 гг.: если Вторая промышленная революция смогла обеспечить ее рост на 2,36 % в год, то Третья – лишь на 1,59 %, т. е. на треть меньше. И поскольку, убежден Гордон, ничто не указывает на приближение каких-либо технологических прорывов, которые могли бы обеспечить новый скачок в производительности, естественно предполагать, что в ближайшие десятилетия она будет повышаться с той же скоростью, что и в предыдущие 40 лет. Это означает снижение годовых темпов ее прироста на 0,6 п.п. по сравнению с долгосрочным показателем (2,2 %), который поддерживался на протяжении всего периода 1891–2007 гг.[208]208
  Существует еще один серьезный повод для тревоги за будущее американского экономического роста: это – потеря экономикой США былого предпринимательского динамизма. Процесс созидательного разрушения, когда более производительные фирмы рождаются, а менее производительные умирают, более производительные рабочие места создаются, а менее производительные ликвидируются, является важнейшим драйвером повышения производительности труда. Согласно имеющимся оценкам, в США с конца 1970-х годов коэффициент рождаемости фирм снизился с 15 до 8 %, тогда как коэффициент их смертности сохранялся примерно на одном и том же уровне 9–10 %. За этот же период коэффициент перераспределения рабочих мест (представляющий собой сумму коэффициентов их создания и ликвидации) упал на 10 п.п. – с 36 до 26 % [Hathaway, Litan, 2014]. Столь значительное ослабление предпринимательской активности также могло способствовать более вялому росту экономики США.


[Закрыть]

Свое «упражнение в вычитании» Гордон заканчивает диаграммой, представленной на рис. XIV.6. Согласно его прогнозу получается, что в ближайшие 25–40 лет среднедушевой ВВП США будет ежегодно возрастать не более чем на 0,9 %, а реальный располагаемый доход нижних 99 % и того меньше – на 0,2 %. Рост на 0,2 % – это, конечно же, самая настоящая «стагнация», хотя сам Гордон, как правило, избегает активно пользоваться данным термином. При этом он особо оговаривается, что никакого магического значения цифре 0,2 % он не придает: любая другая величина ниже 1 % точно так же будет означать резкое замедление роста экономики США по сравнению с опытом предшествующих более 100 лет[209]209
  Впрочем, он не упускает случая заметить, что именно таким «черепашьим» темпом росла экономика Англии в доиндустриальный период – 1300–1700-е годы.


[Закрыть].

Пессимизм Гордона натолкнулся на жесткую критику со стороны технооптимистов, таких как Дж. Мокир [Mokyr, 2014a; 2014b] или Э. Бринйолфссон и Э. Макаффи [Brynjolfsson, McAffee, 2014]. Эта критика шла по двум главным направлениям.

Во-первых, указывалось на то, что стандартная статистика ВВП и производительности труда плохо приспособлена к тому, чтобы адекватно улавливать рост экономического благосостояния общества за счет разнообразных инноваций, рожденных в ходе компьютерной революции. Отсюда – недооценка действительных темпов экономического роста и иллюзия его замедления в последние годы. На это Гордон резонно возражает, что измерения ВВП всегда занижали величину потребительского излишка, получаемого от инноваций, и есть достаточно оснований полагать, что масштабы подобных искажений в эпоху Второй промышленной революции (скажем, при переходе от конного транспорта к автомобильному) были куда больше, нежели сейчас.

Во-вторых, высказывалась уверенность в том, что в настоящее время американская экономика находится в «точке перегиба» – перехода от медленного технологического прогресса в недавнем прошлом к ускоренному технологическому прогрессу в ближайшем будущем: делались ссылки на Закон Мура, предполагающий бесконечный экспоненциальный рост мощности компьютеров; перечислялись новейшие прорывные разработки, внедрение которых будет способно обеспечить резкий скачок в производительности; утверждалось, что сама мысль о приостановке технологического прогресса свидетельствует об отсутствии воображения и что прежде подобные прогнозы всегда проваливались; и т. д.

Однако Гордон занимает в данном вопросе скептическую позицию. С его точки зрения, если в ближайшее время и можно ожидать каких-либо перемен, то это будет не ускорение, а, напротив, торможение технологического прогресса[210]210
  Среди российских экономистов сторонником идеи «инновационной паузы» является В.М. Полтерович [Полтерович, 2009].


[Закрыть]. Такой вывод он делает из сравнения базовых характеристик Второй и Третьей промышленных революций. Вторая промышленная революция была многомерной и затрагивала буквально все стороны жизни общества; ключевые инновации, составившие ее ядро, дополняли друг друга, причем все они появились практически одновременно – в 1879 г.; период их созревания был недолгим и достаточно быстро они уже начали давать плоды; консолидация ее разнообразных аспектов через дополнительные изобретения растянулась на целых 80 лет; инновации, представлявшие собой ее отдаленные последствия, продолжали делаться и много позднее. Третья промышленная революция оказалась одномерной и затронула только одну сторону жизни общества – работу с информацией; период созревания у инноваций, составивших ее ядро, растянулся на несколько десятилетий; пик ее влияния был очень коротким и длился менее 10 лет. В результате Третью промышленную революцию Гордон считает лишь слабой тенью Второй.

Рис. XIV.6. Факторы, объясняющие замедление роста располагаемого дохода наименее состоятельных 99 % населения по сравнению с исторической «нормой» 2%

Источник: [Gordon, 2014a].

Более того, ее потенциал, по его мнению, уже практически полностью выбран. Так, к 2005 г. завершился переход к современному офису, оснащенному компьютерами с плоскими экранами и с доступом к Интернету; затем прогресс в этой области остановился. По всему миру используемое в офисах оборудование и производительность офисного персонала практически не отличаются от того, что можно было видеть 10 лет назад. Что касается бытовой техники, то она мало изменилась по сравнению с тем, что уже существовало в 1950-е годы (здесь позиции Гордона и Коуэна опять-таки совпадают). К этому времени важнейшие бытовые приборы были уже изобретены; после 1970 г. парк домашнего оборудования пополнился лишь микроволновыми печами, кондиционерами, усовершенствованной аудио– и видеоаппаратурой (цветные телевизоры и т. п.). О замедлении прогресса в области потребительской электроники говорят представители самой этой отрасли [Gordon, 2014a, p. 30].

Гордон перечисляет важнейшие инновации, на которые возлагают надежды технооптимисты: генная инженерия и перестройка на новой основе медицины и фармакологии; робототехника, искусственный интеллект и трехмерная печать; анализ больших массивов данных; автоматизированный («безводительский») автомобильный транспорт. По его мнению, все эти технологии либо начали использоваться уже давно (роботы), либо их потенциал с точки зрения влияния на производительность ограничен (скажем, даже если автомобилем станет управлять искусственный интеллект, человек, чтобы переехать в другое место, все равно будет вынужден, как и сейчас, находиться в салоне автомобиля).

Технооптимисты, настаивает Гордон, не учитывают временного характера ускорения роста производительности в эпоху dot.com в конце 1990-х годов. Основной эффект от Третьей промышленной революции уместился в ограниченный отрезок времени с 1996 по 2004 г., тогда как ее вклад в повышение производительности как до, так и после этого был очень небольшим. Это была уникальная ситуация и нет оснований ожидать, что она почему-либо повторится, о чем свидетельствуют различные данные. Так, темп прироста производственных мощностей в обрабатывающей промышленности США на протяжении долгого времени находился в диапазоне 2–3 %, в конце 1990-х годов поднялся до 7 %, но затем начал снижаться, став к 2012 г. отрицательным. Сходным образом менялась доля в добавленной стоимости обрабатывающей промышленности США, отраслей, производящих информационное и компьютерное оборудование: в 1972 г. она составляла 3 %, подскочила до 8,5 % в 2000 г., а затем стала убывать, вернувшись в 2013 г. на исходный низкий уровень. О том же говорит и динамика цен на компьютерную технику с учетом изменений в ее производительности: самое сильное их падение – на 15 % – отмечалось в 1998 г.; затем темп их снижения стал замедляться, а в 2012 г. удешевление компьютерного оборудования вообще сменилось его удорожанием[211]211
  К этому можно добавить, что падение темпов роста производительности в период 2004–2013 гг. было сосредоточено в секторах, производящих или интенсивно использующих продукты информационных технологий [Fernald, 2014].


[Закрыть]. Все это плохо вяжется с перспективой резкого оживления инновационной активности и ускорения темпов роста производительности труда.

В то же время Гордон оговаривается, что предположение о возможной заминке технологического прогресса – не точный прогноз, а всего лишь реплика в споре с технооптимистами. Его количественный прогноз исходит из фактического темпа прироста часовой производительности в период 1972–2013 гг. Единственное допущение, которое при этом делается, состоит в том, что инновационная активность на протяжении предыдущих 40 лет служит лучшим ориентиром для ее прогнозирования на протяжении следующих 40 лет, нежели ее активность на протяжении еще более ранних 80 лет [Ibid., p. 28]. Иными словами, его прогнозная оценка предполагает не замедление скорости технологического прогресса, а всего лишь ее сохранение на уровне последних четырех десятилетий. Приняв это предположение, Гордон приходит к неутешительному выводу: «В ближайшие полвека медленное повышение уровня жизни в США проложит обгонный путь для многих стран, которые начнут одна за другой превышать американский уровень ВВП на душу населения, имея возможность приобретать американские инновации и в то же время сталкиваясь со встречными ветрами, которые по сравнению со штормами, которые обрушатся на Соединенные Штаты, будут казаться легким бризом» [Ibid., p. 39].

В качестве шагов, способных хотя бы отчасти затормозить сползание в стагнацию, Гордон предлагает целый ряд мер: повышение планки пенсионного возраста; увеличение квот на легальную миграцию в США; легализацию наркотиков и отказ от заключения в тюрьмы в качестве меры наказания за преступления, не связанные с насилием; перестройку американской системы образования по модели, существующей в Канаде; организацию медицинского страхования вне связи с местом работы застрахованных; введение налога на добавленную стоимость; увеличение налоговых ставок на дивиденды и на доходы от прироста капитала [Gordon, 2014b].

Однако аргументация Гордона, как и аргументация Коуэна, дает немало поводов для сомнений и возражений. Так, затухание темпов роста производительности, которое он (как и многие другие исследователи) фиксирует для США начиная с середины 2000-х годов, трактуется им как начало нового долговременного тренда. Но на этот период наложилась глубокая экономическая рецессия и отделить в подобной ситуации циклические колебания от долгосрочных сдвигов оказывается далеко не тривиальной задачей. Вполне возможно, что значительная часть произошедшего в последние годы торможения роста производительности была временной и что после преодоления последствий рецессии она будет компенсирована.

Отрезок 1890–1972 гг. Гордон представляет как период устойчиво высоких темпов технологического прогресса, но, это, конечно же, не так. Внутри этого периода точно так же, как внутри более позднего отрезка 1972–2013 гг., легко обнаруживаются взлеты и падения, волны ускорения и волны замедления динамики производительности [Syverson, 2013]. С учетом этого нельзя исключить, что затухание инновационной активности, которое наблюдалось в последнее время, могло быть не более чем паузой перед началом «второй волны» компьютерной революции, способной придать росту производительности новое ускорение.