Текст книги "Песнь огня"

13
Костюм принцессы

ЛИ

Особняк Доры Митрайдс переполнен выходцами из семьи Грозовых Бичей. Дора перебралась в свой каретный домик. Ее слугам приходилось самостоятельно разбираться с Полукровками, напивавшимися вдрызг в ее винном погребе, пока их драконы шныряли по ее садам. Наблюдая за тем, как садовник рыскал по территории, туша небольшие пожары, я как никогда отчетливо осознал причины, по которым дворец был построен из камня. Мне трудно было представить, что один из этих грозовиков, вечно кипящих яростью, присущей их породе, должен был стать моим. Мне так до сих пор и не разрешили увидеться с Пэллором.

К ужасу Иксиона, Энни по-прежнему нигде не было. Ее дракона больше не видели. Даже его призыв в Народной газете не смог заставить ее выйти из подполья.

– Твоя шлюха – трусиха, – бросил он мне за завтраком, лакомясь тостами Доры.

Я улыбнулся ему в ответ.

Теперь, когда меня лишили моего дракона и мой домашний арест был вполне очевиден, у меня было достаточно времени, чтобы познакомиться со своим сводным братом и другими наездниками Серого Клевера, пока Иксион решал дела во Внутреннем дворце. Полукровки завтракали поздно, разбавляя сок приличными порциями шампанского. Несмотря на все усилия измученного персонала, чтобы сдерживать их напор, эти сборища все больше напоминали студенческую вечеринку. Многим из наездников Серого Клевера слегка за двадцать, как и Эдмунду.

– Сводный братец! – весело приветствовал меня Эдмунд, вставая с дивана на застекленной террасе. – Выпьешь с нами?

На часах было десять утра.

– Не надо, спасибо.

Стеклянные двери на балкон, откуда открывался вид на сады, были распахнуты, дракон-грозовик с ноздрями, дымящимися, как две сигары, наполовину просунул голову на террасу. Эдмунд пригласил меня присесть рядом с ним, его слова прозвучали как нечто среднее между шутливым приглашением и приказом, и небрежно махнул рукой в сторону двух других наездников, пьющих с ним, у которых черные, как у всех Грозовых Бичей, но вьющиеся волосы. Все наездники Серого Клевера – холостые мужчины; вечером Яникул начал устраивать в их честь званые обеды, на которые пригласили дочерей патрициев.

– Позволь представить Тита и Анджело… наших кузенов-полукровок. Это сводные братья Иксиона. Дракона зовут Ярость. Это имя он получил за свой нрав.

При звуке своего имени Ярость выпустил столп искр прямо на ковер. Тит и Эдмунд, откинув головы назад, разразились хриплым хохотом, похожим на собачий лай, когда языки пламени охватили края ковра. Анджело, тощий младший брат Тита, разражаясь проклятиями, отодвинул свой стул подальше от пламени.

– Ой, но мы же договорились!

– Не поможете? – обратился Тит к горничным, которые застыли на месте, забыв о пустых фужерах из-под шампанского.

Они принялись суетиться вокруг дракона, их непрочная обувь не позволяла затоптать пламя, и потому служанки попытались потушить его декоративными подушками Доры, вскрикивая от боли в обожженных пальцах, а их чепцы то и дело сползали набок. Юноши, хохоча, наблюдали за ними и не думая подняться с места. Молодые повелители драконов всегда славились своими разгульными кутежами, но сегодня я впервые увидел, на что это было похоже. Я схватил первый попавшийся графин с соком, разбавленным вином, и опрокинул его на ковер. Пламя с шипением потухло. Служанки перестали прыгать и кричать, юноши умолкли, а Эдмунд, нахмурившись, уставился на меня:

– Мы собирались это выпить.

– Ты должен загасить своего дракона, если пускаешь его в дом.

Эдмунд встал. Я отставил графин. Сжав кулаки, я приготовился к удару, с нетерпением ожидая его, но внезапно до нас донесся крик из центрального внутреннего дворика особняка Доры.

– Похоже, это кричит ваш сводный брат, – сказал Эдмунд Титу и Анджело.

– Ну, – сказал Тит и, потянувшись, встал, – семью не выбирают.

Иксион стоял посреди двора и рвал на себе волосы.

Причиной его негодования стало послание, принесенное наездниками Серого Клевера, только что вернувшимися с Нового Питоса.

Или почти с Нового Питоса, потому что они не смогли добраться до своего прежнего острова. Им не удалось пролететь дальше края Башен Моряка, где норчианские наездники под предводительством Гриффа Гаресона образовали заслон. Там они обнаружили лодки с выжившими драконорожденными и прахом их мертвых. Выжившие направлялись в форт Арон, оттуда их должны были переправить в Каллиполис на барже.

Грифф и другие наездники, которые когда-то были оруженосцами, но теперь величали себя наездниками Вайды, отправили гонцов Иксиона домой с известием о том, что Новый Питос теперь именуется Норчией и что, хотя они не хотят ссориться с возрожденной Триархией, они взяли заложников, чтобы оградить себя от нападения драконорожденных.

Как же произошло это восстание? Я услышал ее имя, произносимое быстрым шепотом, ощутил, как холодная волна мурашек пробежала по спине. Эти гонцы забыли о новых правилах в речи. Они сообщили, что Антигона сюр Аэла пришла с драхтаназией, разбила намордники и крепость Полуаврелианцев сгорела.

А все, что я мог сейчас сделать, – это сохранять видимость спокойствия.

Она сделала это.

Иксион бушевал, как ребенок в истерике, не обращая внимания ни на драконорожденных, окруживших его во дворе, ни на слуг Доры, молча поджавших губы. Узнав о гибели правящей семьи Полуаврелианцев и его друзей Руода и Роксаны, он рвал на себе волосы и вопил. Я наслаждался этим зрелищем, пока не различил слова, прорывавшиеся сквозь его яростные рыдания:

– Я вырежу их всех. Я выжгу их с лица земли…

Нитер ревел рядом с ним, пепел и искры извергались из его пасти.

– Ты этого не сделаешь.

Феми Небесная Рыба, прибывшая с одним из гонцов, спрыгнула со спины его дракона. Она одиноко застыла перед Иксионом. Вместо накидки голубого цвета, символизирующего Дом Небесных Рыб, на ней было рубище небесной сироты. Пепел покрывал ее веки и щеки с подтеками от слез. Она была высока и стройна, из-под ее коротко остриженных волос проглядывала смуглая кожа черепа. Сейчас она была похожа на ходячий призрак.

Иксион, стоя на коленях, молча смотрел на нее.

– Ты не нападешь на Норчию, – сказала она ему, говоря так, будто произносила слова древней клятвы. – Ты обеспечишь безопасность моего брата, который пожертвовал всем, чтобы защитить меня, оставшись в заложниках у норчианцев. Ты не дашь норчианцам повода причинить вред Астианаксу Полуаврелианцу, последнему оставшемуся в живых наследнику Радаманта, или Электре Грозовой Бич, двоюродной бабушке, которая тебя вырастила.

– Эти неблагодарные животные заслуживают расправы, Феми, – хрипло произнес Иксион.

Феми опустилась на колено перед Иксионом, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Ты проявишь милосердие ради моего брата. Ты услышишь мольбу той, кто только что потеряла своего дракона. Поклянись смертью своей сестры.

Иксион вытер слезы и коснулся влажными пальцами ее ладоней, и Феми стиснула их, скрепляя клятву.

– Клянусь.

Затем Иксион встал на ноги и обернулся к Пауэру, приземлившемуся на Итере справа от него:

– Найди ее.

Холод, который я чувствую, ничто по сравнению с выражением лица Пауэра, когда тот кивнул в ответ.

Но вечером Пауэр снова вернулся ни с чем, и тогда Иксион устроил свое представление. Во внутренний дворик Доры приволокли две связанные фигуры с мешками на головах, поставив их на колени перед Иксионом. Анджело и Тит Грейхизер удерживали меня на противоположной стороне двора. Когда мешки сняли, я увидел двух Стражников: Рока, распростершего руки, бледного, как смерть, с кляпом во рту, и аврелианского наездника Брайса. Брайс – простолюдин из Саутсайда, абсолютный дилетант в воздухе, несмотря на дополнительные тренировки, которые я специально проводил с ним, пока был командиром эскадрильи. Когда вытащили кляп, он принялся умолять пощадить его на каллийском языке; заметив меня, он принялся умолять меня.

– Хочешь узнать, как мы преподаем уроки в Норчии? – спросил меня Иксион, и я понял, что сейчас был главной мишенью его ярости, олицетворяя Энни и Гриффа Гаресона. – Норчианцы называют это попасть в загон.

Он кивнул Эдмунду, который призывает своего огромного грозовика по кличке Зависть. Я так сильно сопротивлялся державшим меня Грейхизерам, что одному из наездников Серого Клевера пришлось присоединиться к ним, чтобы удержать меня.

– Ты сказал, что позволишь им показать, на что они способны…

– Я позволю некоторым из них проявить себя, Ли. Остальных – в расход.

– Они… ни в чем… не виноваты…

Но, похоже, в этом-то все и дело.

Феми Небесная Рыба и принцесса Фрейда Бассилеон наблюдали за нами из дальнего конца двора: на лице Феми застыла каменная маска отчуждения, лицо Фрейды неразличимо под сенью вуали. Зависть набросился на Брайса, чередуя выбросы пламени с укусами. Он медленно, со смаком, издевался над Брайсом, пока Брайс не замер, а я перестал вопить. И тогда Иксион выдернул кляп у Рока и разрезал веревки, связывавшие его руки. Он указал дрожащему Року, застывшему на четвереньках, на дымящийся труп рядом с ним:

– Убери это.

* * *

В комнате, в которой я жил, воняло моей собственной рвотой, но я не мог заставить себя открыть окно. Я не мог позволить себе не явиться на ужин, а это означало, что мне придется наблюдать, как Рок прислуживает Иксиону, а также позволить Року прислуживать мне, и единственная мысль, которая заставила меня пройти через этот ад, была о том, что, как бы тяжело ни было мне, Року было еще хуже. Мы не могли смотреть друг другу в глаза. Фрейда Бассилеон, которая ужинала с нами, не раз спросила, все ли со мной в порядке.

Меня перестало тошнить, когда раздался стук в дверь.

– Мой… господин.

Это был Рок, избегавший смотреть на меня.

– Не называй меня так.

Рок стиснул пальцами переносицу. Он оглядел коридор, а затем медленно покачал головой. Его лицо было лишено эмоций, как будто они иссякли.

– Думаю, нам обоим будет проще, – сказал он, – если я это сделаю.

Это всего лишь слово. Это не та битва, в которой стоит сражаться. Но я все еще чувствовал, что с радостью обрушил бы этот дом на наши головы, но не позволил бы этому случиться.

Рок был товарищем по оружию, верным подчиненным, хорошим другом. Он был тем, кто когда-то, еще не зная, кто я такой, учил меня, как проводить продовольственные поборы, не хуже повелителя драконов.

– Меня послали убрать вашу комнату, – сказал Рок. – Мой. Господин.

Он принес свежий ночной горшок и ушел с тем, куда меня вырвало.

Я лежал в слишком мягкой постели, глядя на филигранный потолок гостевой комнаты Доры всю ночь напролет. У меня не хватило духу спросить Рока, что именно он сделал с трупом, после слов Иксиона убери это. И вот я лежал в темноте, размышляя. Я думал о словах Атрея, которые теперь казались бессмысленными, спрашивая себя, что я буду делать с этим гаснущим пламенем веры в важность попытки.

Что я могу сделать с этим гаснущим пламенем? – с грустью думал я. – Ничего. Я могу смотреть, как унижают и убивают моих всадников, и знать, что это неправильно.

Такая опьяняющая власть.

Уже после рассвета стук в дверь вывел меня из оцепенения.

– Милорд?

На этот раз это был не Рок: голос женский. Женщина говорила на драконьем, но с чужеземным акцентом.

Я распахнул дверь, оказавшись лицом к лицу с принцессой Фрейдой Бассилеон. На этот раз она была без вуали.

– Ваше Божественное Высочество, – сказал я, отвесив самый галантный поклон, на который только был способен, потому что от недосыпа и постоянного ужаса чувствовал себя слегка пьяным. – Какой неожиданный и приятный сюрприз.

Фрейда хмыкнула сквозь поджатые губы.

– Пойдемте со мной, – пригласила она.

14
Новые работники

ДЕЛО

НОРЧИЯ

Я надеялся, что близнецы и мой отец благополучно прибыли в Каллиполис и теперь наслаждались возвращением к роскоши. За первую неделю работы в драконьих логовах норчианцев мои руки, непривычные к физическому труду, покрылись волдырями и кровоточили.

Электра рассказала о существовании правил обращения с заложниками из числа драконорожденных, но этим варварам было плевать на правила. Ей предложили присоединиться к норчианским женщинам у ткацкого станка, но она отказалась, восприняв это как наглость, а не как предложение оплачиваемой работы. В результате моя работа в логовах обеспечивает наше общее пропитание. Я твердо решил ни на что не жаловаться: ни на долгие часы работы, ни на боль, ни на усталость. Я постоянно испытывал легкое головокружение, в конце концов догадавшись, что тому виной голод. Я не привык к пайкам простолюдинов.

Со своей стороны Грифф, похоже, не собирался меня жалеть. Точнее, он, кажется, намерен вести себя так, будто забыл о моем существовании.

Эта новая жизнь делится на части, которые я мог контролировать, и то, что было не в моей власти.

Я не мог контролировать голод, мозоли на руках, частые нервные срывы Электры, мешающие ей заниматься обучением Астианакса, как я надеялся, или страх Сти выходить из дома, опасаясь, что норчианские дети поколотят его на улице. Я не мог контролировать скользящий по мне безразличный взгляд Гриффа, словно я для него не важнее чем мебель, каждый раз, когда мы сталкивались друг с другом.

Как я представлял себе эту жизнь, жизнь заложника среди людей, ради которых я предал свою семью? Как череду блаженных дней с любовником, в которой не осталось места воспоминаниям о том, что произошло?

Не совсем, но мне все еще хотелось пнуть его, когда он смотрел сквозь меня.

Я не убивал твою глупую сестру, представлял я, как говорю ему в самые отчаянные, полные ярости мгновения.

Но даже в этот воображаемый протест я старался внести поправки. Бедная милая Агга была умна, несмотря на недостаток образования, она была любящей матерью, преданной сестрой, ее сын заслуживал жизни, а дочь не должна была осиротеть. Грифф не должен был найти Аггу мертвой, когда был так близок к тому, чтобы спасти ее навсегда. Как я мог винить его за то, что он избегал меня? Я стал ходячим напоминанием о преступлении моей сестры и о том, что моя семья долгое время была наказанием для его семьи.

Вместо этого, натирая мозоли и вытаскивая занозы, я задавался вопросом, как так получилось, что даже со стертыми в кровь ладонями, с раскалывающейся от боли спиной, вечно сосущей пустотой в желудке я все еще был способен искренне сопереживать врагу.

Но даже старая ненависть к себе изнашивается, когда ты валишься с ног от изнеможения.

Существовало и то, что еще поддавалось моему контролю. Я мог подняться и, с трудом передвигая ноги, в предрассветных сумерках пробираться через сырой остров к драконьим логовам, чтобы начать рабочий день, который закончится после заката.

ЭННИ

КАЛЛИПОЛИС

Слуги, нанятые для службы на благо возрожденной власти драконорожденных, разместились на арене со стороны Внешнего дворца. Моей первой мыслью было, что это, вероятно, ошибка, потому что единственные жилые помещения в этой части дворца располагались в Обители, где жили Стражники. Затем я поняла, что нам действительно отвели комнаты в Обители. Меня поселили вместе с другими служанками в моей прежней комнате женского общежития.

Мне не стоило удивляться. Обитель изначально предназначалась для слуг, аскетичные условия жизни Стражников были известной отличительной чертой программы Атрея, на которую часто ссылалась пропаганда.

А теперь комнаты вернулись к своему первоначальному назначению.

Я убеждала себя, раскладывая дрожащими руками новую униформу по ящикам, где когда-то хранилось обмундирование Стражниц, что это хорошая новость. Поговаривали, что распределение работников будет зависеть от нашего прошлого: городских будут охотнее распределять в ряды домашнего персонала, а деревенских использовать для работы в драконьих логовах. Я не могла афишировать свой десятилетний опыт работы с драконами, дающий мне право претендовать на место смотрителя драконов, но надеялась, что мой новоприобретенный акцент горца заставит их направить меня в логова из чистого предубеждения. Если повезет, я сохраню свою постель в этих покоях, которая полагалась смотрителю драконов, и у меня будет легкий доступ к драконьим гнездам, который мне понадобится, чтобы вызволить Стражников и их драконов.

Это отлично.

Но мне было нелегко помнить об этом, глядя на пустую комнату. Парты, за которыми мы когда-то занимались, были убраны и заменены еще большим количеством кроватей. Лавровый венок, который я повесила на стену после победы в моем первом публичном турнире над Дарием сюр Майра, исчез. Исчезло ощущение важной цели, раньше ощутимо витавшее в воздухе, когда лучшие и умнейшие люди Каллиполиса готовились стать первым поколением лидеров, выбившихся из низов.

Теперь же здесь царила атмосфера усталой суеты слуг, пытающихся восстановить прошлое.

Моя кровать располагалась рядом с кроватями двух сестер из Чипсайда. Вики и Верра вместе со своей семьей присутствовали на Народном собрании, приветствовавшем Иксиона. В тот единственный раз, когда я, забыв о здравом смысле, спросила, что они чувствовали, обе воскликнули, что испытали восторг.

– Это было похоже на сказку. Словно Небесная Королева спустилась с облаков, чтобы спасти нас! – воскликнула Верра. Она была немного моложе меня, Вики – чуть старше. У обеих были растрепанные светлые волосы и сильный чипсайдский акцент, который всегда напоминал мне о воспитателях из приюта. Мы отмывались в туалете от дневной грязи, и я старалась не намочить свои пропитанные чаем волосы, хотя их давно пора вымыть.

– Небесная Королева?.. – На мгновение я не могла понять, почему это всплыло в моей памяти. Я не росла с книгами сказок, как Дак.

А затем я услышала его голос: Мой маленький жаворонок, моя Небесная Королева, ты слишком молода, чтобы отдавать приказы.

Я знала это имя, потому что так меня называл отец.

А теперь каллиполийцы используют его, чтобы описать Фрейду Бассилеон, нашу принцессу-захватчицу. Схватив кусок мыла, я впилась в него грязными ногтями.

– Папа поймал одну из ее буханок, – добавила Верра. – У принцессы был огромный мешок с хлебом, привязанный к ее голиафану. Это было божественно, Эбби, ты должна была это увидеть. По сравнению с голиафаном наш маленький флот – словно как ласточки перед ястребом.

– А потом все просто так проголосовали за возвращение повелителей драконов?

– Ну, – сказала Верра, – это лучше, чем Атрей и его стерва-командующая. Слишком мало и слишком поздно, так говорит папа.

Мои затекшие пальцы замерли над раковиной. Я заслужила прозвище стерва-командующая на улицах Каллиполиса, поддерживая политику нормирования Атрея. И почему-то, хотя я и слышала раньше, как бунтующие толпы кричали мне эти слова, случайное упоминание этого прозвища милой девушкой, работавшей со мной, было подобно удару под дых.

Я с яростью оттирала мыло с огрубевшей кожи. Неужели им понравилось бы выстаивать часами на многолюдных площадях, пытаясь накормить тех же людей, которые проклинают все, что вы делаете? У нас не было чужеземной принцессы с огромным мешком хлеба, удивительного, богоподобного создания, раздающего хлеб голодным. У нас были скудные запасы продовольствия, потому что питианцы уничтожили наш торговый флот и ввергли нас в голод. Но мы не продали Каллиполис, не стали вассалами, лишь бы решить эту проблему.

Но для большинства каллиполийцев важно то, что раньше они голодали, теперь же – нет.

Тут, к моему удивлению, заговорила старшая сестра Верры, Вики. Ее голос звучал мягко, но строго:

– Папа не все знает.

Позже той же ночью, лежа в постели и глядя в потолок, я почувствовала это: Аэла снова в пределах моей досягаемости, прислушивалась к драконам в туннелях, чуя их страх, а затем раздалось шипение и вопль.

Вопль осиротевшего дракона.

Одного из наших.

Так я узнала, что Иксион убил первого Стражника.

ЛИ

За ранним утренним визитом Фрейды в мои покои последовала прогулка по садам Доры, поездка в карете к подножию Крепости и неожиданное предложение. Она задала вопрос почти рассеянно, выйдя из кареты, опершись на мою руку. Я чувствовал себя все еще немного раскисшим после того, что случилось с Брайсом и Роком, и едва не расхохотался ей в лицо.

Она заговорила о замужестве. Но не с Иксионом. Я не знал, чувствовать себя польщенным или встревожиться.

– Я полагал, что вы не собираетесь ни за кого выходить замуж.

Фрейда, похоже, удивилась моей откровенности не меньше, чем я ее.

– Почему бы и нет? Я бы предпочла не быть тираном, но я намерена остаться в Каллиполисе. Я ищу мужа, чьи родословная и положение в стране обеспечили бы легитимность моего правления.

– И это не Иксион?

Мы стояли у подножия винтовой лестницы, ведущей в ее драконье гнездо, готовясь подняться наверх. Фрейда достала ведро с мыльной водой и мешок с припасами, затем сняла с себя роскошное платье. Под ним оказались рабочая юбка и сапоги для верховой езды.

– Иксион – садист. Я не хочу выходить замуж за садиста.

Она подняла ведро с мыльной водой и полезла наверх, оставив меня безмолвно стоять у подножия лестницы с мешком припасов, лежавшим у ног. Думая о том, чтобы найти мне достойную пару, отец наверняка и представить не мог, что все случится именно так: я карабкался на вершину Крепости с вражеской принцессой Бассилеи, обсуждая наш брак в разгар контрреволюционной Реставрации.

Если честно, я бы тоже не хотел жениться на садистке.

Но было множество причин, по которым я не мог подумать над ее предложением, напомнил я себе и, подняв мешок, поспешил за ней вверх по лестнице. Самая очевидная из них – обет, который я дал в девять лет, отрекаясь от семьи и детей, чтобы стать Стражником, однако это была не первая моя мысль. Моя первая мысль – об Энни.

Догнав Фрейду, я попытался забрать у нее ведро.

– Я вроде как…

Фрейда не отпускала ведро.

– Влюблены в кого-то другого?

Я был слишком ошеломлен, чтобы ответить, и она потянулась к мешку у меня на плече, сунув мне взамен ведро. Оно оказалось на удивление тяжелым.

– Не обманывайте себя. – Она развернулась, чтобы подниматься дальше бодрым шагом. – Мне не нужна романтика. Вы можете продолжать развлекаться со своей крестьянской возлюбленной. У меня будут свои дела.

Чтобы не отстать, мне пришлось бежать за ней по лестнице, мыльная вода выплескивалась мне на руку.

– Моя крестьянская возлюбленная командует каллиполийским воздушным флотом.

– Ну, в данный момент ее здесь нет, и потому она ничем не командует.

Фрейде не нужно было добавлять, что большая часть каллиполийского воздушного флота была арестована.

Я считал, что принцесса вела спокойный образ жизни и ей была чужда чрезмерная физическая активность, однако она с поразительной легкостью взлетала вверх по ступеням. Я был единственным, кто окончательно выдохся к тому времени, как мы поднялись наверх. На вершине карстовой колонны, вальяжно раскинувшись на Небесной площади, восседал дракон длиной с Внутренний дворец, огромные крылья были сложены, как кожаный свадебный шатер. Голиафан медленно приподнял одно веко, чтобы взглянуть на нас, его глаз был размером с мою голову.

– В присутствии Великого Дракона принято кланяться.

Меня не нужно было уговаривать. Размер дракона внушал благоговение.

После того как я опустился на колени, Фрейда похлопала меня по плечу, и я поднялся на ноги. По ее знаку я приблизился к дракону с тем же радостным предвкушением, которое я видел на лицах детей, отважившихся погладить Пэллора. Дрожащей ладонью я коснулся чешуи огромной морды дракона. Я мог бы забраться к нему в ноздрю.

– Как его зовут?

– Ее имя, – с едва заметной улыбкой поправила меня Фрейда, – Обизут. Вы поможете мне вычистить ее? Я люблю сама за ней ухаживать.

Уход за Великим Драконом занял два часа. Каждую ее чешуйку нужно было мыть по отдельности, как большие тарелки, между ними зияли широкие щели, в которые можно было просунуть палец, чтобы выковырять грязь. За эти два часа, когда руки Фрейды потемнели от грязи, а ее длинные волосы растрепались, выбившись из косы, я начал замечать, или мне только так казалось, ее истинное лицо. Она что-то бормотала своему дракону по-бассилеански, и Обизут радостно урчала ей в ответ, и от этого звука каменные плиты вибрировали под ногами. Наконец Фрейда с перепачканным в грязи лицом согнулась от боли в спине и, взглянув на меня, сообщила, что я понравился Великому Дракону.

– В следующий раз я мог бы познакомить вас с Пэллором.

Фрейда улыбнулась так, словно видела меня насквозь:

– Еще не время, Лео.