Текст книги "Суд присяжных. Особенности процесса и секреты успешного выступления в прениях"

7.2. О свидетельских показаниях в прениях

7.2.1. Как бы то ни было, а в прениях устроить разбор показаний свидетелей придется. Показания каких-то свидетелей, может, и стоило бы забыть и не вспоминать, но ведь прокурор на их показания может сослаться в своей речи, да и сами присяжные, глядишь, запомнили кое-что. Они могут запутаться в фамилиях свидетелей и их отношении к подсудимому или друг к другу, но могут совершенно не вовремя вспомнить какую-то деталь, приведенную свидетелем, которую упустили. И звучать это будет так:

– Помните, что сказал свидетель? Он видел, как подсудимый ударил жертву по голове.

– Да, – подхватит другой присяжный. – Подсудимый просто нам врет!

При этом второй присяжный совершенно может не помнить, что сказал свидетель на самом деле, просто он уверен в виновности подсудимого по причине, которую объяснить толком пока не может, поэтому ищет повода это сделать.

А первый присяжный просто не расслышал толком показаний свидетеля, который не говорил, что видел, как подсудимый бьет жертву, а сказал несколько иное: «Я видел, как они ругались, потом я ушел, но я уверен, что это подсудимый все-таки убил его, больше там никого не было…»

Отсюда следует, что задача защитника в прениях – исключить недопонимание из-за недорасслышанного присяжными или неверно истолкованного для них прокурором. Только делать это нужно не критикой показаний свидетеля из-за их недостоверности, а приведением иных доказательств и выявлением противоречий.

П. Сергеич вывел основное правило в отношении оратора к свидетельским показаниям: как можно реже спорить против них. А если уж необходимо спорить, то возражения должны быть неотразимы.

Под неотразимостью понимается невозможность ответа на ваш довод. А в большинстве своем ответить можно, если вы будете говорить не о том, что говорил свидетель, а как он говорил.

Например, вы, пользуясь вышеприведенной таблицей классификации свидетелей, будете критиковать поведение допрашиваемого.

Если свидетель отвечал при допросе слишком быстро, не надо говорить, что «это означает – он говорит заученный текст, а значит врет!», потому что хотя бы один присяжный может подумать: «Нет, я тоже быстро говорю, потому что я говорю правду, она сама отскакивает от зубов».

Если, наоборот, вы будете критиковать нерешительного свидетеля, мол, «мямлил на допросе, значит, он не уверен в своих показаниях», присяжный может подумать: «Нет, просто человек рассудительный, взвешивает каждое слово». И так далее: свидетель молчит – «скрывает правду», скажете вы. «Нет, просто не помнит, боится ошибиться», – подумает присяжный.

«Сами по себе общие рассуждения о недостоверности свидетельских показаний не имеют никакого значения на суде. Присяжные не хуже нас знают, что женщина более впечатлительна и более лжива, чем мужчина; но они знают также, что бывают женщины рассудительные и правдивые, и сколько бы вы ни распространялись о недостатках женской натуры вообще, одними словами вы ничего не сделаете. Вы докажете, что женщинам нельзя верить ни на грош, а присяжные скажут: старуха правду говорит – и ответят на вопросы суда без колебания. Но если при перекрестном допросе вам удалось доказать присяжным, что старуха лгала хоть одним словом или что она была готова солгать, тогда общие рассуждения о женской лживости, основанные на факте, будут вполне убедительны для присяжных» (П. Сергеич).

Итак, первое правило – стараться не спорить с показаниями свидетеля путем критики самого свидетеля, этого просто окажется мало.

7.2.2. При разборе свидетельских показаний не теряйте из виду афоризм генерала М.И. Драгомирова: род занятий определяет склад понятий и характер отношений.

Иными словами, почему прораб на стройке грубоват, а продавец мороженого мягок? Потому что первый имеет дело с такими же грубыми, чаще малообразованными рабочими и тяжелыми строительными работами, а второй подает эскимо на палочке трехлетним малышам. Поэтому вы можете всего лишь намекнуть присяжным на то, почему свидетель говорит так, а не иначе: потому что он из этого социального слоя или представитель профессии, он вот такой, не стоит его винить, это не хорошо и не плохо, это просто факт, говорить иначе он не может и не должен, а тут, видите, как выходит.

Попытаюсь проиллюстрировать на уже приведенном из практики примере эту мысль: по делу водителя «КамАЗа», совершившего ДТП под Подольском с восемнадцатью погибшими, было предъявлено два обвинения: по части 5 статьи 264 УК РФ, за нарушение ПДД, повлекшее тяжкие последствия, и по части 2 статьи 327 УК РФ («Использование заведомо подложного документа»). В деле присутствовали результаты экспертизы бланка патента на работу иностранца в России, который как раз эксперт и признал поддельным. Но полицейский дознаватель в ходе своей работы по расследованию этого преступления совершил ряд нарушений уголовно-процессуального кодекса, в частности, приехал один в следственный изолятор к обвиняемому, не вызвал переводчика, не пригласил адвоката, а попытался дать расписаться в протоколе о назначении экспертизы патента и сразу же в протоколе об ознакомлении с ее результатами. В суде оба этих документы были без подписи обвиняемого, но с отметкой «от подписи отказался», сделанной рукой старшего лейтенанта полиции.

При допросе этого полицейского, естественно, были заданы вопросы не «почему вы не пригласили к гражданину другой страны, не владеющего русским языком, переводчика на следственное действие с ним?», ибо правила Р. Гарриса не позволяют задать такой вопрос, ответ на который нам совершенно не интересен, а другие:

– Знали ли Вы, что обвиняемый гражданин другого государства?

– Знали ли Вы, что лицу, не владеющему русским языком, необходимо предложить воспользоваться услугами переводчика?

– Предложили ли Вы воспользоваться услугами переводчика?

На все вопросы полицейский ответил утвердительно. Но он тут же пояснил, что переводчика приглашать не стал, так как обвиняемый его прекрасно понимал и выразил свое нежелание вообще участвовать в следственном действии, поэтому ему не нужен был ни переводчик, ни адвокат. Поэтому дознаватель и оформил протоколы без этих лиц.

Следующий за этим вопрос адвоката звучал так: «Как вы смогли убедиться, что обвиняемый вас вообще понимает? Он вам сказал это, или вы поняли из его поведения?»

Свидетель ответил, что он что-то сказал, но явно было, что он понимает, о чем идет речь.

Вроде бы, все складно, хотя и спорно. Однако в следственном действии принимали участие двое – обвиняемый и дознаватель. Как было на самом деле? Кому поверили бы присяжные, если бы это дело слушалось в суде присяжных? Скорее всего, полицейскому. Потому что личность водителя, ставшего виновником гибели восемнадцати человек, да еще с поддельным документом, симпатии явно не вызывала. А личность полицейского вызывает доверие, и хоть он, может, и нарушил что-то, но не сильно, ведь всего-то надо было расписаться на бумаге, и какая разница, были при этом переводчик с адвокатом или не были?

Но было одно существенное «но»… Свидетель-полицейский сильно заикался. Он говорил так, что понять его было возможно с трудом даже мне, по-русски говорящему с рождения. Поэтому вопрос «Почему вы решили, что обвиняемый вас ВООБЩЕ понимает?» в той обстановке звучал особенно, с гулким неслышным эхо: «Если даже мы вас понимаем с трудом!»

В прениях неудобно говорить о физических недостатках свидетеля. Но в данном случае и не надо было. Речь ведь могла идти не о недостатках свидетеля, а, например, о том, что в «полиции обычно работают люди, проходящие медкомиссию и не имеющие противопоказаний к работе в полиции». Это не формальное требование, это требование, важное для работы всей правоохранительной системы страны. Полицейский должен уметь стрелять при задержании преступника, но должен уметь и предупредить его возгласом: «Стой, стрелять буду!» Для этого он должен произносить эти слова быстро, четко и понятно, иначе кому-то может грозить опасность.

А если уж полицейский работает дознавателем и его оружие – слово и четкое знание закона, то он должен быть вооружен этим оружием, чтобы не возникало сомнений в правильности его применения. В нашем случае иностранец вообще вряд ли понял, что от него хочет полицейский, так как даже я его с трудом понял.

7.2.3. Отличайте факты от их оценки свидетелем – это третье правило разбора показаний. Когда свидетель подтверждает, было событие или нет, следует отметить, что он может ошибаться не потому, что врет, а потому, что искренне хочет помочь следствию и суду, сам верит в то, что говорит, просто неверно дает оценку фактам и путает эту оценку с самими фактами из-за своей впечатлительности или симпатии или антипатии к подсудимому и другим участникам процесса.

7.2.4. Не критикуйте свидетеля, если он и так явно неприятный тип. Например, пьяница, или жующая жвачку путана, или осужденный преступник, привезенный давать показания в наручниках.

Я лично предпочитаю обращаться к такому свидетелю подчеркнуто вежливо, учтиво и уважительно. Я пытаюсь показать не свое презрение или иное негативное отношение к нему и к тому, что он сказал, а наоборот. Он сам проявит себя во всей красе, присяжные не могут не увидеть негатива в таком свидетеле, ваша задача как защитника выиграть дело, защитить своего клиента, а не изобличить нечестного или даже гнусного человека, стоящего на трибуне для допроса.

Если, наоборот, прокурор пытается опорочить вашего свидетеля, не спорьте в прениях с ним. Лучше с улыбкой сказать: «У прокурора нет своих доказательств, поэтому он набросился на свидетеля, показания которого, кстати, доказательствами как раз являются. Интересно, если бы против мнения прокурора выступал какой-нибудь документ, прокурор бы так же критиковал бумагу и шрифт документа или все-таки вчитался бы наконец в его текст?»

Гаррис в своей книге привел замечательный пример: «Два человека идут по улице; один показывает на другого и кричит: вот честный человек! смотрите на этого честного человека! Вы подумаете, что оба мошенники. Нет худшей рекомендации для человека, как чрезмерные похвалы, и нет худшей ошибки на суде, как старание сделать из него воплощенное совершенство».

7.3. Об экспертизе

7.3.1. Практически все дела, рассматриваемые в суде присяжных, содержат экспертные заключения. Во времена Цицерона экспертиз не было, во времена П. Сергеича и Андреевского – были, но не во всех делах, ну а сегодня редко какое дело может обойтись без экспертизы. И хоть эксперт приглашается в дело для разъяснения отдельных вопросов, требующих специальных познаний в области конкретной науки или техники, но часто можно встретить постановку перед экспертом вопросов правового характера, которые не могут быть поставлены перед экспертом. Ведь следователь, по закону, сам вправе давать юридическую оценку деянию. Иначе какой он следователь?

Тем не менее не всегда от адвоката для успешной защиты требуются возражения против постановки следователем вопросов правового характера, вы ведь можете провести экспертное исследование у независимого эксперта, назвав это заключением специалиста, и передать следователю для приобщения к материалам дела. Впоследствии этот ваш специалист может быть допрошен следователем или судом, а само его письменное заключение тоже подлежит оценке, если оно получено в рамках требований статьи 6 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ». Также это может служить основанием для назначения дополнительной экспертизы или даже комплексной экспертизы.

И значение для вас и вашего клиента в данном случае будет иметь не правильность заключения вашего специалиста по сравнению с мнением эксперта, назначенного следователем и, соответственно, устраивающего следователя. Значение для вас будет иметь то, что два эксперта разошлись во мнении, то есть существуют сомнения в некоторых обстоятельствах, касающихся обвинения, а все сомнения толкуются в пользу обвиняемого!

Иными словами, может сработать принцип презумпции невиновности, который, слава Богу, пока никто не отменял.

Например, в моей реальной практике так произошло в деле по обвинению начальника Московского метрополитена Дмитрия Гаева в злоупотреблении полномочиями.

Криминал следователи увидели не том, что Гаев зарегистрировал патент на свое личное изобретение (это вполне законно, как оказалось), и не в том, что он заключил договор на использование этого патента с ГУП «Московский метрополитен» (в этом тоже ничего противозаконного не было), а в том, что в какой-то период, через пару-тройку лет после заключения этого лицензионного договора, он не оплатил вовремя государственную пошлину за поддержание патента в силе (около 30 тысяч рублей), а значит, патент, по закону, прекратил свое действие. Гаев продолжал выплачивать «сам себе» деньги за использование патента, хотя этого можно было и не делать, так как самого патента как бы нет. Тем самым, следствие считало, что начальник-изобретатель нанес ущерб предприятию на сумму что-то около 90 миллионов рублей за 10 лет незаконных выплат.

В действительности оказалось, что Гаев и впрямь не вовремя оплатил госпошлину, которую нужно было оплачивать ежегодно, чтобы патент продолжал иметь силу: Но произошло это потому, что каждый раз это мероприятие проводил патентный поверенный, изначально занимавшийся регистрацией патента в Роспатенте. Раз в год он появлялся у патентообладателя и напоминал о необходимости оплаты. Брал деньги, включая свою комиссию, проводил оплату, и все было в порядке. Но в этот год, он взял и… умер! И просто не пришел к Гаеву за очередной суммой. А сам Гаев, хотя знал, что его патентный поверенный скончался, как-то не озадачился вовремя проверить, когда и что надо оплатить. Когда ему сообщили, что для поддержания патента нужно оплатить госпошлину (примерно через два-три месяца), он это, конечно же, сделал. Так что фактически следствие подозревало Гаева в том, что он должен был знать о прекращении действия патента из-за неоплаты и, соответственно, не принял меры к продолжению платежей за его использование.

Следствием была проведена экспертиза, которую следователь назвал патентоведческой. Несмотря на то что перед экспертом (роль которого выполнял патентный поверенный с опытом работы) нельзя ставить правовые вопросы, тем не менее они были поставлены, и эксперт ответил на вопрос следователя примерно так: «Раз госпошлина за патент не оплачена, следовательно, патент прекратил свое действие, а это значит автоматическое прекращение лицензионного договора, по которому проводились платежи».

Привлеченные защитой (то есть мной и моими замечательными коллегами, умнейшими адвокатами – А. Аснисом и Я. Мастинским) три разных эксперта, специалисты в области патентного и гражданского права с учеными степенями, сделали по адвокатскому запросу заключения, в которых сообщили, что прекращение действия патента автоматически не прекращает действия договора, заключенного на 10 лет, а оплата и принятие государством пошлины за поддержание патента восстанавливает его действие, независимо от того, что сама пошлина была оплачена с опозданием.

Следователь следственного департамента МВД РФ по Москве рассмотрела противоречивые мнения экспертов и вынесла постановление о прекращении уголовного преследования Дмитрия Гаева по реабилитирующим основаниям на основании принципа презумпции невиновности. Следователь поняла, что у экспертов-юристов – разные мнения на одни и те же обстоятельства, а Гаев вообще не юрист и не эксперт в этой области и не обязан был склоняться к какому-либо мнению в то время, когда эти события происходили.

Таким образом, уже применительно к суду присяжных, если в вашем деле будут иметься противоречивые мнения экспертов, это хорошо – ваш шанс быть услышанным присяжными возрастает многократно. Сделайте все возможное, чтобы эти противоречивые мнения в деле присутствовали.

7.3.2. П. Сергеич разделил экспертов так:

1) сведущие и добросовестные,

2) добросовестные и несведущие,

3) сведущие и недобросовестные и

4) недобросовестные и несведущие.

Отсюда важное правило для адвоката: «Если в процессе есть заключение эксперта со стороны обвинения и эта экспертиза имеет значение, вы должны выставить эксперта не менее сведущего и решительного со своей стороны. Не сделать этого – легкомыслие непростительное».

Действительно, если в деле со стороны обвинения есть эксперт, а с вашей – нет, то ваши аргументы против эксперта имеют мало значения, даже если в заключении эксперта написана откровенная ерунда. Вы не противник в споре с экспертом, и присяжные это знают. Если будете спорить с экспертом в своей речи в прениях, услышите издевку от прокурора в репликах: «Адвокат умный, конечно, парень, но не эксперт. Не эксперт… Так уж вышло…»

Подобную фразу присяжные запомнят и повторят в совещательной комнате.

Так что дайте прокурорскому эксперту достойного противника и просто поддержите его мнение своим красноречием.

7.3.3. Чтобы красноречиво поддержать «своего эксперта» в прениях, нужно элементарно знать то, о чем вы говорите. Я уж не говорю о допросе эксперта, к которому надо готовиться (см. выше). Не поленитесь залезть в книги и изучить понятийный аппарат. Выясните все самое сложное к восприятию на слух во время судебного следствия, оставьте для прений только то, что присяжные поймут, не углубляясь в дебри науки.

Если вам попался явный шарлатан от науки в качестве эксперта со стороны обвинения, то вам повезло. Как его вывести на чистую воду?

Прежде всего, надо ответить на 4 вопроса:

1) логична ли экспертиза в целом;

2) нет ли в фактах, принимаемых экспертом в основание его выводов, взаимного противоречия или противоречия с другими фактами;

3) не вышел ли эксперт за границы своей науки в чужую область специальных знаний, не впал ли в демагогию;

4) делает ли эксперт научные или технические выводы или высказывает свое суждение о виновности обвиняемого.

Обязательно в одном из этих пунктов несведущий эксперт «проколется», и на этом проколе нужно сосредоточиться в своей речи.

Например, в деле по обвинению главы города Рыбинск Юрия Ласточкина во взятке через посредника была проведена лингвистическая экспертиза текстов записанных бесед взяткодателя, посредника и взяткополучателя. Эксперт, привлеченный следствием, так старался, что сделал вывод, не основанный на фактах. Он в материалах дела прочел, что в июле 2013 года взяткодатель Иванов просил у главы города Ласточкина поддержки своей кандидатуры на конкурсе на замещение должности директора муниципального предприятия. И сделал вывод, что в октябре 2013 года в разговорах взяткодателя с обвиняемыми «шла речь о передаче денег за поддержку его кандидатуры на конкурсе на замещение должности директора муниципального предприятия или заместителя директора». При этом эксперт не понял, что в октябре этот взяткодатель Иванов не просил поддержать его на конкурсе, так как конкурс-то он выиграл еще в июле, а в октябре его просто уволили и он просился на любую работу в муниципальных структурах. При этом конкурс на замещение должности заместителя директора вообще не проводился.

Если бы по статье 290 УК РФ (получение взятки) по закону можно было бы просить рассмотрения дела судом присяжных, очевидно, что такие «ляпы» эксперта простые люди без внимания не оставили бы. Очень жаль, что такую распространенную статью о тяжком преступлении законодатель вывел из компетенции суда присяжных, чем дал зеленый свет для «расправы» местными правоохранителями с неугодными местными чиновниками.

Ну а если кратко подытожить, что надо говорить в прениях об экспертизе, повторюсь: чтобы что-то критиковать, нужно знать предмет. Возьмите учебные пособия по криминалистике и освежите их в памяти. Прочтите ученые труды по конкретным видам экспертиз, усвойте понятийный аппарат и не ленитесь читать заключение эксперта не только в части выводов. В исследовательской части заключения эксперта вы можете встретить много чего для вашей критики. Даже, случается, там можно поймать фрагменты из текста экспертиз вообще не по вашему делу, а это удача. Поймаете ее, преподнесете присяжным на блюдечке фразой: «Этому эксперту все равно, кого вы тут будете сажать. Он экспертизу сделал один раз несколько лет назад, а теперь только ее копирует в разные дела. Прокурору должно быть сейчас очень стыдно ссылаться на такое заключение эксперта, но он, стиснув зубы, делает это, чтобы не уронить честь мундира…»