Текст книги "Хирург и Она. Матрица?"

46. Кино.

Нет, не Хирург, как вы, наверное, подумали. В комнате на розовом диване с гнутыми ножками сидел повар Чихая. Сидел в безвкусном полосатом костюме и голубой рубашке с бабочкой. Синяки и царапины на его лице отнюдь не выглядели творениями поднаторевших гестаповцев Мюллера. Скорее они напоминали синяки и царапины, полученные бомжем в игрушечной пьяной драке. Рядом с ним сидела разодетая… Алиса. Повергнутая в ужас прогремевшими выстрелами и видом Даши, но живая и здоровая.

47. Критерии истины.

– Похоже, мне делать здесь больше нечего, – сказал «Макар». – Поставь-ка меня на предохранитель. И сунь за пазуху. Мне там понравилось.

Даша поставила пистолет на предохранитель. За пазуху не сунула. Оставила в руке. Не сунула, чтобы эта кобра презрительно не улыбнулась. Села на стул, стоявший у стены напротив дивана, откинулась на спинку. В глазах Алисы светилась удовлетворенная ненависть. Глаза повара выражали обиду и уважение. Обиду за "декоративные" побои и уважение к женщине, которую разыгрывали, разыгрывали, да оказались в дураках.

– Ты не бойся, тебе ничего не будет, финита ля комедия, – сказал повар, поборов обиду. – Ты сейчас иди к нему, простись, да я отвезу тебя в твои торфяные края.

– Не надо ей никуда ходить, – выдавила Алиса. – Мотайте прямо сейчас.

Повар смотрел на Дашу.

Даша поднялась, пошла к выходу.

– Так что, меня разыграли? – тихо спросила она, обернувшись в двери. – Зачем?

– Вот когда у тебя будет район за пазухой, да в придачу пятьдесят миллионов в швейцарском банке, дом на Лазурном берегу и другой на Мальорке, тогда поймешь, – сказала Алиса, презрительно засверкав глазами.

Даша чуть было в нее не выстрелила.

48. Все к лучшему в этом лучшем из миров.

До МКАД они молчали.

– Меня зовут Владимир Константинович, – сказал повар, вырулив на кольцевую. – Я думаю, он хотел, чтобы ты в него выстрелила.

– Зачем?.. – Даше было все равно. После того как шесть человек благодаря ее меткости получили неземную прописку.

Пистолет лежал рядом на сидении. В нем оставалось три пули.

– Ну, наверное, он рассчитывал, что вы не будете стрелять в этих людей, а убьете его… Вас бы отпустили потом.

– Я как-то об этом не подумала… Увлеклась.

– Он вас почему-то уважает. Знаете, у него опухоль в мозгу. Она давит, не дает ему воспринимать окружающее адекватно и он делает глупости, вместо того, чтобы застрелиться. А может, это окружающее натерло ему мозги.

Даша молчала. На востоке выглянуло из-за леса солнце.

– Я хотела его убить позже, в постели, но получилось лучше, – сказала она, щурясь.

– Все к лучшему в этом лучшем из миров.

– А этот снайпер? Значит, он понарошку стрелял?

– Да… Хороший был стрелок. С километра кошку в глаз бил.

Солнце поднялось выше. Даша продолжала на него смотреть. Оно что-то выжигало в ее душе. Ночь? Страх? Неуверенность?

Дорога свернула направо. Солнце ушло, и Даша спросила:

– Я убила кого-нибудь хорошего?

– Как вам сказать… Все они кого-то кормили. Но вы не беспокойтесь, Чихай все концы спрячет, не первый раз. А что касается этих… Поделом им. Савик бы точно выкрал вашего друга. У него дочка, как вы… А Бронштейн… Бронштейн не дал бы хозяину умереть от болезни, его болезнь портила рыночную экономику. А все остальные… Я бы сказал, что ваши пули не дали стать шакалами тем, кто собирался стать шакалами. Но это, я вам скажу, сугубо субъективный взгляд.

– Вы хорошо говорите и все знаете. Вы каких наук повар?

Владимир Константинович засмеялся:

– Кулинарных, кулинарных!

Началось Орехово-Зуево.

– Нам, наверное, надо уехать? – спросила Даша и вспомнила, как Савик вез их с Хирургом.

Как хорошо тогда было! Тогда она была пошалившей женщиной, а теперь – убийца.

– Наверное, надо. У Савика брат неумный. Он может свихнуться по теме "зуб за зуб". Да и сам Чихай. Никто не знает, что выдаст его опухоль в следующий раз… А совесть пусть вас не тревожит. Представьте, что вы были на диком Западе и, хрустя воздушной кукурузой, несколько часов пожили по его законам…

Некоторое время они молчали. Владимир Константинович думал, что эта женщина, пожалуй, могла бы стать хорошей женой. Даже оставаясь такой, какая есть. Она женщина, не слабый пол. И будь она его женой, она не позволила бы его избить для наличия синяков.

Даша думала о Чихае. "Сначала он сделал меня проституткой. Купил мое тело. Вынудил продать. А потом сделал убийцей. Вложил в руки оружие, научил находить с ним общий язык. Нет, все это чепуха! У нее был шанс спастись, и она его использовала. А эти… Они сами выбрали себе судьбу. И смерть.

Все смешалось, как в поговорке Хирурга… Жизнь и смерть Хаокина Мурьетты с человеком и пароходом Владимира Маяковского. Да, прав Шекспир – "Жизнь – сон бредовой кретина. Ярости и шума хоть отбавляй, а смысла не ищи". Нет, смысл есть. Смысл в том, чтобы я поняла, что я, Дарья Павловна Сапрыкина, есть такой же человек, как все. Смысл жизни в том, чтобы понять, что ты такой же, как все. Президент такой же, как ты. Жириновский. Уборщица Дуся. Чихай. И ты такая же, как они.

– Вас до дома отвезти или выйдете за десять километров, чтобы я не узнал, где вы живете? – нарушил тишину Владимир Константинович, когда до пристанища Даши осталось совсем немного.

– Нет, не выйду. Довезите, пожалуйста, до самой калитки. Завтра мы уедем. Подальше уедем. У вас нет газетки, пистолет завернуть?

Владимир Константинович дал ей номер "Московского Комсомольца".

49. Штатная ситуация.

Когда Даша вышла из машины, было уже жарко. Тепло попрощавшись с Владимиром Константиновичем, она открыла калитку и прошла во двор. Осмотрев его, обрадовалась – все говорило о том, что он дома. И, прежде всего, батарея бутылок, стоявшая на крылечке.

Бутылок было много. "Неужели он не один пьет? – подумала Даша, цепенея. – Точно, стервец, всех поселковых алкоголиков на всенародный слет собрал!"

Однако, хирург был один.

В стельку пьяный, с иссини черным синяком на глазу, он лежал посереди комнаты.

За головой и по обе стороны от него стояли ящики, полупустые винные ящики, когда-то привезенные из Орехово-Зуева вместе с оборудованием и инструментами.

В ногах Мурьетты стояла кастрюля со сваренными макаронами.

Макароны были нетронуты.

Операционная была разорена.

На операционном столе спал на спине в стельку пьяный соседский кот.

Схватив кота за шиворот, Даша выбросила его в открытую форточку. Ударившись о бетон дорожки, бедное животное приоткрыло разбегающиеся глаза, но, не совладав с ними, решило оставить на потом ознакомление с неожиданно возникшей ситуацией, и мгновенно заснуло.

Хирург повел себя примерно так же. Даша его тормошила, таскала по комнате, то за ноги, то за волосы, но он лишь на короткое время открывал глаза, смотрел, не узнавая (но, те не менее, укоризненно) и вновь проваливался в свои алкогольные небеса.

Даша уселась на диван, подумала и успокоилась. Ситуация даже на первый взгляд выглядела штатной. Женщина ушла из дому неизвестно куда и к кому, и мужчина с горя напился. А при пристальном рассмотрении Хирурга, спавшего на полу без движений, статус-кво (после того, что она испытала и сделала) и вовсе показался ей чудесным: все на месте, все цело и, следовательно, ничего не изменилось и жизнь продолжается в заданном направлении.

Выкурив сигарету, Даша переоделась и засучила рукава. Через час Мурьетта спал в постели, пахнувшей лавандой, квартира была убрана, а портвейн был вылит на грядку с кресс-салатом. Еще через час была приготовлена утка с яблоками. После того как она расположилась на столе, Даша подошла к кровати со стаканом воды и двумя таблетками аспирина и парацетамола.

Хирург не спал. Он существовал в растительном состоянии. Она протянула ему таблетки.

– Не, не на… надо табле… ток, у меня запой, – сказал он глядя страшными безжизненными глазами. – Принеси ви-на.

– Я его вылила, – твердо ответила Даша.

– По-ди, ку-пи… А то умру или уползу.

– Не умрешь и не уползешь.

Хирург попытался улыбнуться.

– Там утка с яблоками на столе, – сказала Даша ласково. – Ты говорил, что любишь утку с яблоками.

– Не надо утки. Вина.

Даша решила сдаться. На то и женщина, чтобы сдаваться. Оставив стакан и таблетки на столе, пошла на кухню – одну бутылку она оставила на всякий случай. Раскупорив ее, взяла стакан, вернулась в комнату, налила и протянула хирургу. Сзади раздалось: "Мя-я…" Даша обернулась и увидела соседского кота – он стоял у двери, покачиваясь.

– Налей, а то поцарапает, – выпив, вяло сказал Хирург.

Даша подумала и налила, хотя кот по виду не смог бы поднять лапу и на мышонка. Тот, оживившись, в момент выхлебал вино и размяк на полу.

– Я сейчас скажу кое-что, потом ты мне нальешь второй стакан и пойдешь в магазин. Пойдешь и купишь самого лучшего крепленого вина. Самого лучшего, слышишь? Купишь столько, сколько сможешь унести.

– Что ты хочешь мне сообщить? – спросила Даша, решившая держать себя в руках.

– У меня запой. Продлится он несколько недель, – начал говорить Хирург окрепшим голосом. – И все эти недели ты будешь мне давать вино, пять бутылок в день. Будешь давать и не будешь меня трогать и со мной разговаривать. Когда я отопьюсь, мы продолжим наши косметические экзерсисы.

– Нам надо срочно переехать. Я попала в неприятную ситуацию…

– Меня это не касается. Меня касаются пять бутылок вина в день. Наливай… Кстати, о деньгах. Они пропали.

– Пять тысяч долларов?! Все?!

– Да. Вчера утром я смотрел в шкафу – их не было. И подумал, что ты взяла их с собой.

– А куда же они делись? Спьяну, может, перепрятал?

– Может… Хотя вряд ли.

– А кто-нибудь заходил?

– Мне кажется, я сначала с кем-то пил. Но не уверен. Прежде чем пойдешь посмотреть на исчезнувшие деньги, налей мне вина.

50. Изломанная женщина а ля Пикассо.

Денег в шкафу не было. Денег, отложенных на жизнь и новые документы.

"Что делать? – задумалась Даша, едва добравшись до стула. – Связать его? Выставить? Нет… А на что покупать вино? В кошельке пятьсот рублей… Продать сережки?"

Рука ее метнулась к уху.

"Жалко. С ними я – женщина, изломанная женщина Пикассо. Без них – подопытный кролик. Недорезанный кролик. Но пути назад нет. Кто купит? Надо ехать в Орехово-Зуево. Зачем ехать?! Надо срочно уезжать! Нет, никуда я не перееду. Потому что не боюсь. Никого не боюсь. И потому что в пистолете три патрона. Он ждет моей руки на кухне в большой алюминиевой кастрюле".

51. Вина осталось на два дня.

Сережки купили в ломбарде за пятьсот долларов. "Примерно двести пятьдесят – двести семьдесят бутылок, – подумала Даша, кладя их в сумку. – На полтора месяца хватит, если есть одну картошку.

Вино – целый ящик, еле дотащила, – она купила по сто рублей за бутылку. Хирург, напряженный, глаза сумасшедшие, – ожидая, стоял у калитки; схватив бутылку (не глянув, и не сказав и слова), он ушел в дом. Когда Даша вошла, он уже лежал в забытьи.

* * *

…Дни проходили, и Даша вошла в колею. Хирург пил и спал. В конце второй недели запоя он вдруг заговорил.

Это случилось утром. На дворе было хорошее лето, пели птицы, и небо пасло белоснежные свои облака. Проснувшись, Хирург позвал Дашу, – она спала на диване, так как он не мылся и не давал себя мыть. Она подошла как всегда со стаканом вина в руке. Он выпил и, отдав стакан, посмотрел на нее тягучим взглядом.

"Отходит", – обрадовалась Даша и присела на кровать.

– Ну, рассказывай, – сказал Хирург, продолжая смотреть.

– Что рассказывать?

– Где была, с кем была…

– Меня увез Савик. Приехал утором и сказал, что тебя убьют, если я не поеду к Чихаю.

– Что-то к тебе все клеятся. Я клеюсь, этот Чихай клеится. Какая-то в этом сокрыта правда.

– Да, правда, – улыбнулась Даша. – Сермяжная, домотканая, кондовая.

– Ну и что ты там делала? Расскажи, мне интересно.

– Мне потом сказали, что он хотел, чтобы я его убила. У него опухоль в мозгу и сволочи кругом. А он хотел от чистой руки умереть.

– Ну что, умер?

– Нет.

– Почему?

– Не получилось…

– Почему не получилось?

– Рук чистых не стало…

– Как это?

– Он меня стрелять научил…

– Да что ты тянешь! Рассказывай, живо!

– Он меня стрелять научил, и я… и я шестерых убила…

– Ты?! Шестерых? Ну ты даешь!

– Да, Так получилось. Понимаешь, я… Рядом с тобой я добрая и любящая… А рядом с ним я шлюха и… В общем, такая же, как он.

– Ты с ним спала?

– Нет.

– Честно?

– Если честно, то да. В мыслях…

– Как это?

– Когда я к нему в дом попала, то придумала убить его в постели. В первый раз, ну, тогда, с тобой, он совсем забылся от меня. С ним все что угодно можно было сделать…

– И ты придумала убить его во время оргазма?

– Да…

– Жалеешь, что не получилось?

– Да. Лучше бы я с ним удовольствие получила, чем этих огрызков убивать. Представляешь, он сказал одному своему человеку, чтобы тот вокруг дома ползал и стрелял в окна из снайперской винтовки.

– Нет, не представляю… Маразм какой-то.

В комнате стала тишина.

– Ну и как людей убивать, расскажи? – спросил Лихоносов, когда молчание затянулась.

У нее вырвалось:

– А ты, что, не убивал?! Скальпелем?

Сказав, Даша закусила губу. Человек зарезал свою дочь, а она, чтобы хоть как-то оправдаться, вспомнила. В этой страшной круговерти разве останешься человеком?

Хирург взорвался:

– Не смотри на меня так! Лора за мной прибежала, когда она уже умерла, понимаешь, умерла! И я надел маску, встал за стол, и все сделал. Ты представляешь, я все сделал, все, но уже у мертвой сделал! Ее здоровой похоронили!

Лихоносов заплакав, уставился в потолок. Даша бросилась на кухню и вернулась со стаканом портвейна.

Он выпил. Вернул стакан и вернулся в прошлое. То есть повторил свой вопрос. Повторил с той же интонацией, и так же глядя:

– Ну и как людей убивать, расскажи?

– Очень просто. Ты просто смотришь на человека как на выключатель, и выключаешь. Одного, второго, третьего.

– Мне хочется выключить тебя.

– Не имеешь права. Я из-за тебя стала такой.

– И прежней стать не желаешь?

– В общем-то, да. Не желаю.

– А ты не боишься?

– Чего? – Даша вспомнила пистолет, лежавший на кухне в большой алюминиевой кастрюле.

– То, что я…

– Сделаешь что-то с моим лицом?

– Да.

– Не боюсь. Ты не сможешь.

– Ты в этом уверена?

– Все, что ты сможешь сделать, так это сделать из меня демона. Демоническую красавицу. Но ты не сделаешь.

– Почему это.

– Чихай умирает, и его душа частью перебралась в мою. Но только частью. И эта часть уйдет, растворится без остатка, если… если наши с тобой отношения восстановятся.

– Ты думаешь? – с надеждой посмотрел Хирург.

– Я уверена, – Даша погладила его руку.

– Я еще не напился. Я еще чего-то не вытравил из себя. И ты сделала ошибку. Ты напомнила мне об убитых мною людях. С такой памятью я не могу резать и пилить. Я – человек, не машина.

– У нас нет денег. А вина осталось на два дня.

– Займи.

– Не у кого.

"Все кончится – найду себе нормального мужика, с нормальными мозгами. С гениями трудно", – мелькнуло у Даши в голове.

Хирург усмехнулся.

Красные его глаза посмотрели злорадно.

– Тогда стань Робином Гудом. В округе полно богатеньких буратино.

Даша вновь вспомнила пистолет, лежавший на кухне в большой алюминиевой кастрюле. Душа Чихая сидела в ее душе занозами. Она представила как ночью, с чулком на голове грабит дачу начальника милиции Козлова. Представила себя с "Макаром" в руке. И еще представила, как отпевают убитых ею подручных Чихая. И отказалась:

– Не буду воровать.

– Тогда иди работать. В Орехово-Зуево. По специальности. Надень короткую юбчонку, густо накрась губы и езжай.

– С таким лицом? И ногами? Да на меня со всего города сбегутся посмотреть!

– Тогда проси милостыню. С таким лицом и такими ногами. А я соглашусь на дешевый портвейн. Сто пятьдесят рублей в день заработаешь?

– А может, возьмешь себя в руки и закончишь со мной? Ты же мужчина?

– Я алкоголик. И у меня душевная травма, я сломался в полный утиль. Когда я проснулся и не нашел тебя в доме, я подумал, что у тебя зачесалось, и ты убежала к этому Чихаю.

– Теперь же ты знаешь, что это не так!

– Ты что, не понимаешь, что я не могу сейчас резать?! – привстав, закричал ей в лицо Хирург. – Не могу! Ну, дай мне неделю!

– Хорошо, – ответила Даша. – Принести тебе стакан?

52. Флегмона в голове.

Через день Даша оделась поплоше, забинтовала левую половину лица и поехала в Орехово-Зуево. Два часа она ковыляла по рынку, прося милостыню. Набрала десять рублей, и чуть было не попала в милицию. Потом просила у церкви, но недолго – нищие чуть не побили. В электричке получилось лучше.

– Мы сами из Гудермеса, беженцы, муж калека, пьет, детей кормить нечем, у самой флегмона в голове и ноги от полимилита, – канючила она до самого вечера.

Всего набралось двести тридцать три рубля мелкой мелочью. Краснея, Даша купила пять бутылок портвейна, хлеба, куриных окорочков и поехала домой.

Хирург на нее и не посмотрел. Подошел к сумке, покачиваясь от непривычки ходить, вынул бутылку, на кухне по-гусарски срубил пробку ножом и выпил прямо из горлышка.

53. Занозы ткнулись в самое сердце.

Ездить приходилась каждый день; на третий день попрошайничества в электричках к ней привыкли и перестали подавать. Она вернулась на рынок, набрала что-то, но под вечер ее побили бомжи. Отняв деньги – двадцать восемь рублей с копейками – они хотели изнасиловать ее в рыночном закоулке, но Даша не далась – занозы Чихая ткнулись в самое сердце, и она разметала пьянчуг подвернувшимся обломком занозистой доски.

Переживала случившееся она на той самой скамейке, под которую Бог ей бросил высохшую горбушку серого хлеба. Поплакав в платочек, Даша громко высморкалась и упрямо сжала губы. Если она сегодня к ночи не принесет вина, у Хирурга появится повод продлить свою запойную жизнь. И поэтому необходимо действовать решительно. А чтобы действовать решительно и с результатом, надо просто-напросто использовать содержимое большой алюминиевой кастрюли. И много не думать.

Перед тем как уйти, Даша захотелось загадать как тогда. Она даже начала думать заклинание: "Если обнаружится что-то ценное за спиной, то…"

Но она не додумала, не обернулась и не посмотрела. "Я все равно сделаю так, что все будет хорошо", – сказала она вслух и направилась к автобусной остановке.

54. Злые, значит, не кормленные.

Мурьетта лежал в забытьи. Бутылка, стоявшая под кроватью, была пуста. Это была последняя бутылка. «Через час он проснется и, не найдя вина, что-нибудь сделает. Перережет вены, подожжет дом, пойдет красть к соседям», – думала Даша, глядя на Хирурга.

Она была спокойна. Она решилась, а решившийся человек должен быть спокойным. Если он, конечно, хочет дойти до цели.

Был понедельник, у Козлова на даче никого не должно было быть. Только две немецкие овчарки на цепи, славившиеся злостью на весь поселок. Даша была уверена, что этот человек, построивший на своих двенадцати сотках дворец в три этажа, держит в нем какие-то деньги. Взяв одежду Хирурга, она вышла в прихожую, переоделась. Старый капроновый чулок положила в карман пиджака. В другой был отправлен пакет с табачной пылью – ее у огородницы-Даши было достаточно. Пистолет она сунула за спину под ремень. Было темно, и она не боялась, что ее кто-нибудь увидит.

Даша хорошо представляла себе, что будет делать. Три дня назад она слышала в автобусе разговор двух дачниц. Одна из них рассказывала, как ходила к начальнику милиции жаловаться на соседа, в ее отсутствие спилившего ее любимую яблоню сорта "Победа", якобы затенявшую его участок:

– Ты знаешь, они справа и слева лают, идти можно только по левой стороне дорожки. А какие злые! Глаза красные, слюна течет!

– Злые, значит, не кормленные.

– Точно. Я испугалась, кинула одной окорочек, так она сразу обо мне забыла.

– А как они там живут? Небось, унитазы золотые?

– Наверно. У него на двери пять замков, я один такой в магазине за десять тысяч видала.

– Ты что, в дом ходила?

– Как же, пустит он такую! За ворота только и пустил. И еще, прикинь, замков пять штук, а один рабочий по пожарной лестнице на крышу забрался и через десять минут вышел из двери…

Так что Даша знала, что будет делать и потому кроме пистолета и капронового чулка взяла с собой единственный оставшийся в морозильнике окорочек…

55. Козел-романтик.

Кирпичный забор вокруг дома был высотой метра в два с лишним. Как только Даша приблизилась к нему, овчарки истерично залаяли.

"Придется искать лестницу", – подумала она, пройдясь вдоль забора и удостоверясь в его непреодолимости.

Лестница нашлась на соседнем участке. Надев чулок на голову, Даша полезла наверх. Когда, стоя уже на заборе, она поднимала лестницу, чтобы спуститься, от дома выстрелили.

Стрелял начальник милиции Козлов. В тот день он, поссорившись с женой из-за денег, засветло приехал на дачу и принялся пить. Во двор он, в некотором роде романтик, вышел не из-за лая собак, а чтобы поблевать под кустами роскошной сирени. В пятно, черневшее на заборе, он выстрелил на всякий случай. Потом, правда, он говорил другое.