Текст книги "Лунный плантатор"

Глава двадцать седьмая
В которой Ната читает Родиону статью из «Аристократического вестника», Родион делает саркастические комментарии, а оккупация Луны подходит к своему завершению

Родион Оболенский и Натка Дуренбаум лежали совершенно голые в постели и хохотали. Громко так хохотали. Задорно. И было над чем.

Подруга Натки давно вернулась из Германии. Поэтому Родиону пришлось снять для себя другую квартиру. Кстати сказать, довольно уютную однокомнатную квартирку на Театральной площади.

Окна ее выходили на задворки Большого Театра, и каждый вечер, лишь стоило отодвинуть штору, можно было наблюдать как лучшие тенора и басы города, неподражаемые колоратурные сопрано, великолепные контральто рассаживаются по своим машинам. Басы садятся в «Мерседесы». Тенора в «Волги». Сопрано в «Жигули». А какой-нибудь фальцет уезжает на «Запорожце».

Потом чинно выходят оркестровые со своим скрипочками и виолончелями в футлярчиках. Личными автомобилями они по большей части не располагают и только Большой Барабан с достоинством забирается в видавший виды «Москвич».

За ними высыпают балетные и робкими стайками разлетаются от театра в направлении ближайших станций метро.

Родик называл эту замечательную картинку «ворота из того мира в этот».

Еще пол часа назад какая-нибудь оперная дива облаченная в расшитый красным золотом и фальшивым жемчугом костюм императрицы Екатерины безраздельно властвовала над Россией и ее окрестностями в рамках исполняемой оперы и Большого Театра, решая государственные проблемы с помощью хорошо поставленного голоса. И вот она уже летит домой в потертых джинсах, шерстяном джемпере и кожаной куртке, забирать детей из школы и готовить мужу яичницу с беконом…

– И ничего смешного! – вставала Натка на защиту искусства. – У каждого своя работа. Каждый должен где-то, с кем-то и как-то жить.

Муж Наты тоже вернулся из командировки и поэтому ей теперь приходилось соблюдать режим повышенной скрытности.

Родика она стала навещать реже. По неписаному правилу их встреча начиналась в постели а заканчивалась обсуждением лунных владений Родиона.

Сегодня новая квартирка Родиона походила на штаб предвыборной агитации. Повсюду, на столе, на телевизоре, на кровати, под кроватью и за кроватью, просто на полу и даже в туалете были разбросаны газеты и журналы.

Ната, хихикая, брала в руки первую попавшуюся газету и начинала читать, а Родик комментировал отдельные фразы. На этот раз такой газетой оказался «Аристократический вестник Петербурга».

– «… Граф Оболенский явился в России!…» – Натка, обнаженным бедром толкнула развалившегося рядом Родика. – Слышишь? Звучит как набатный колокол! Как провозглашение второго пришествия! – она продолжала. – «… Кто он этот граф? Откуда взялся? Почему раньше о нем ничего не слышала аристократическая общественность нашего города?

Глава Петербургского союза Аристократов послал ему приглашение с просьбой явится на светский раут, проходивший на прошлой неделе в Аничковом дворце. И что бы вы думали? Он явился!

Вы быв видели этого расфуфыренного пижона-американца, именующего себя графом Оболенским!…

– Сами они пижоны, – рассмеялся Родион. – Тебе бы, Натка только посмотреть на эти постные рожи! Если то, что я видел на этом рауте есть цвет русской аристократии, то я со своей рязанской физиономией лучший образчик национальной аристократической культуры! Но в общем там было забавно.

– А, – всколыхнулась Ната. – Слушай дальше! «… Надо отдать ему должное, Оболенский вел себя подчеркнуто вежливо. По-русски он говорил хорошо, даже очень хорошо для человека выросшего в Соединенных Штатах Америки. Многие представители российского дворянства рожденные и прожившие всю жизнь за рубежом говорят на русском языке гораздо хуже, а некоторые не говорят вовсе…»

– А вот тут могла случится промашка, – заметил Родик. – Если бы кому-то вздумалось заговорить со мной по-английски, то вышел бы большой конфуз. Воршмачекс, так сказать. Английский я конечно знаю, но не настолько, что бы говорить на нем как средний американец. Но слава богу этим идиотам даже в голову не могло прийти проэкзаменовать меня. Их больше занимала достоверность моего графского происхождения.

– Вот тут как раз об этом пишут, – проговорила Ната покачивая ногами. – «… Самое странное, что о династии Оболенских до последнего времени никто не слышал. Это действительно очень знатный род. Но в годы правления императора Николая Второго Оболенские как-то отдалились от трона и не принимали активного участия в жизни государства.

Известно только, что во время первой мировой войны конные заводы графа Оболенского поставляли лошадей в царскую армию, а мастерские в Новгороде – лафеты для пушек. О чем есть документальные свидетельства. Сами Оболенские в войне не участвовали.

После всеобщей дворянской эмиграции семнадцатого года Оболенские исчезли. Существовали две версии. Первая – графа Оболенского и его жену расстреляли большевики. Вторая – по слухам, в семнадцатом году их видели в Константинополе и оттуда, опять же по слухам, чета Оболенских эмигрировала в Бразилию где вскоре умерла от малярии так и не оставив потомства.

Как Оболенские оказались в Америке – непонятно. В течении многих десятилетий Дворянское сообщество ничего о них не знало.

И тут появляется он – молодой граф Родион Оболенский! Естественно, что у многих закралось подозрение в истинности его графского происхождения и принадлежности к знаменитой и уважаемой династии. Сам Оболенский предъявить какие либо свидетельства подтверждающие его графский титул отказался…

– Все эти князья, графья, бароны и баронессы, – усмехнулся Родион. – Готовы с утра до вечера размахивать гербовыми бумажками доказывающими их знатное происхождение. Но знаешь, что их больше всего бесило? И это читалось в каждом взгляде?

– Что? – Ната перевернулась на живот и стала обмахиваться газетой как веером.

– То, что у меня есть родовая собственность которой я реально могу воспользоваться а у них нет! Все отняли большевики треклятые у них и возвращать им родовые дворцы, поместья и замки никто не собирается! – рассмеялся Родик. – а у меня цела Луна! Стоит только выйти вечерком и взглянуть на небо! Эти аристократы готовы были грызть свои трости от зависти и жевать галстуки.

– «… Но самым возмутительным членам Петербургского союза аристократов показалось то, – прочитала Ната, держа газету перед собой. – Что этот пронырливый американец, называющий себя графом Оболенским приехал в Россию заявить свои права на… На что бы вы думали? На Луну!!!

Господин Оболенский говорит об этом на полном серъезе, как фиговым листком прикрываясь неким указом самого императора Петра Первого!…

– Если бы я предъявил права на русский трон – резонанс был бы в десять раз меньше, – засмеялся Родион, настолько эмоционально Ната передавала голосом вопросительные и восклицательные знаки в тексте. – Мне бы просто пришлось стать в длиннющую очередь соискателей. А на Луну до меня претендовать еще никто не пытался.

– «… На, что вам Луна? Так и хочется спросить у новоиспеченного графа…»

– Сами они новоиспеченные, – усмехнулся Родион. – Этот Петербургский союз аристократов торгует титулами как привокзальная торговка пирожками. Глава этого с позволения сказать союза намекнул мне, что за сравнительно небольшую сумму я могу купить у него официальное подтверждение моего титула. Я отказываться не стал. Теперь я, так сказать, дипломированный граф.

Ната посмотрел на Родиона.

– Может и мне купить себе титул? Графиня Дуренбаум! Хорошо звучит! Надо попросить своего муженька – пусть раскошелится.

– Попробуй, – усмехнулся Родик. – А я подарю тебе графство на берегу Моря Влажности, – глаза Родика искрились. – Чего там они еще пишут? Читай дальше!

– «… Такого издевательства Петербургскому союзу аристократов выносить еще не приходилось! Мнимый граф претендует на мнимую собственность!…»

– А вот тут они ошибаются! – коварно ухмыльнулся Родик, протянул руку и взял с тумбочки зеленую папочку. – Это не мнимая собственность! Это реальная собственность! Самая, что ни на есть настоящая… – Родион перебрал листки в папке усеянные гербами, водяными знаками, голограммами, печатями, подписями, испещренные ровным каллиграфическим почерком. – Вот пожалуйста, – Родик протянул Натке документ на гербовой бумаге.

– Что это? – спросила она.

– Свидетельство «Комиссии при Российской Академии наук по идентификации астрономических объектов». Читай.

– «Небесное тело „Луна“, классификация естественный спутник земли, международный астрономически серийный идентификационный номер (MASIN) №985—3—8854, зарегистрирован в реестре астрономических объектов за Р. М. Оболенским. Основание: Свидетельство „Комитета по формированию частной собственности“, в котором подтверждено право Р. М. Оболенского на регистрацию»…

– Вот так! – с гордостью сказал Родион. – И еще пять подобных свидетельств, двадцать одно решение и четырнадцать постановлений! Все честь по чести, с подписями и печатями официальных лиц. Все подшито пронумеровано и зарегистрировано.

– Здорово! – сказал Ната. – И что? Они вот так запросто взяли все и зарегистрировали?

– Ну не запросто… – Уклончиво ответил Родик. – Тележку пришлось слегка смазать… Запросто только птички чирикают, – Родион покачала головой. – Удивительная страна! Только у нас, наверное, можно воротить такие дала.

Говорят, что в Америке деньги решают все. Черта с два! Это в России деньги решают все! Это я тебе как американский граф говорю! А американский доллар тот самый вездеход который может пройти по всюду, оставляя после себя обломки законов, инструкций и ведомственных циркуляров…

А эти чертовы чистоплюи аристократы еще в очереди будут у меня стоять за лунными угодьями! – Родик погрозил кому-то пальцем. – просто никто из них пока не понимает, что я собираюсь сделать с Луной! – Родион встал с кровати и голышом заходил по квартире, поднимая с пола газеты и журналы.

– Ты думаешь ради чего все это? – он поднял с пола толстый глянцевый журнал на развороте которого красовалась довольная физиономия Родиона на фоне лунной фотографии и надписи яркими красными буквами «Лунный плантатор». – Лунный плантатор! Как звучит!? А!? – продекламировал Родик заголовок и отбросил журнал. – Ты думаешь что это? – Родик стал читать заголовки из других газет и журналов оказавшихся у него под рукой и одну за другой отбрасывать их в сторону:

 
«Графство Луна»!
«Луна больше не принадлежит влюбленным!»
«Луна для графа!»
«Хозяин Луны!»
«Властелин Луны!»
«Луна будет переименована в Оболонь!»
«Тот кто забрал Луну себе!»
«Царский подарок Петра Первого!»
«Граф Оболенский – не сумасшедший!»
«Лунная дорожка ведет за границу!»
«Прощай Луна!»
 

Газеты, зачарованно шелестя страницами ложились на пол вокруг Родиона.

– Ты думаешь, что Это? – вопрошал Родик к Натке. – он бросил все газеты, подошел к кровати и выдернув простыню из-под Натки обмотался ею на манер древнегреческой тоги, сразу став похожим на какого-нибудь оратора или философа проповедующего истину на площадях. – Родион свернул одну газету в трубку и как жезлом указ ею в потолок. – Я тебе скажу, что это! Это только начало!!! Они не знают самого главного. Они не знают, что я собираюсь распродать Луну по частям как некогда помещик распродавали свои поместья. Грядет распродажа века! Самая грандиозная распродажа! А все это, – Родион повел «жезлом» по комнате, указывая на разбросанные газеты. – Все это только начало! Если угодно – это только оккупация Луны. Я – Колумб открывший новый континент для людей. Я – Кортес его завоевавший! Я продам Луну людям и они бут мне за это благодарны! Может быть я стану даже национальным героем! Вот! Может быть я стану…

Родион осекся. Со стороны кровати, из под одеяла, которым укрылась Натка, доносились странные хрюкающие звуки.

– Ната, что с тобой? – спросил Родик. – Ты чего?

– Станешь… Станешь, – Натка каталась по кровати от смеха. – Шутом гороховым станешь! Ха-ха-ха! Ну и умора! Выдел ты бы сейчас себя со стороны! В этой… Ха-ха-ха! В этой… Ха-ха-ха! В этой дурацкой простыне! Ой, умру сейчас! Цицерон… Ха-ха-ха! Демосфен… Это… Это… Ха-ха-ха! Родик, ты не подражаем! За, что тебя и люблю! Ха-ха-ха!

– А, что такого!? – Родион опустил руку с «жезлом» и невинно захлопал глазами. – Что смешного-то?

Ответом ему был еще боле громкий взрыв смеха.

– Нет, – сказал Родион. – Ну ты чего смеешься-то!? – и он сам улыбнулся. – Смеешься-то чего? А? Натка?

Паркетный пол был довольно холодным. Родион приподнял одну ногу и потер пяткой о лодыжку. В этот самый момент Натка взглянула на Родика и чуть не грохнулась с кровати от нового приступа смеха.

От зрелища завернутого в простыню на голое тело Родиона, невозмутимо потирающего пятку у нее на глаза выступили слезы. Слезы смеха.

– Ой, не могу! – то ли хрюкнула, то ли взвизгнула она. – Ха-ха-ха! Пяточку он потирает! Ха-ха-ха! Граф Оболенский! Ха-ха-ха! Лунный плантатор, блин! Ха-ха-ха!

– Ну потираю… – Родик опустил ногу на пол и посмотрел на свои босые ступни. – Ну Оболенский… Ну граф… Ну и, что? – Родик пошевелил пальцами ног. – Хе. Хе… Хе-хе… Хе-хе-хе! Ха-ха-ха! – Родион сначала улыбнулся, потом улыбка его растеклась до ушей, потом он просто захохотал вместе с Наткой. – Действительно смешно! Плантатор, блин, хренов на босу ногу! Ха-ха-ха!

– Колумб-первооткрыватель, – гоготала Ната.

– Кортес-путешественник, – ржал в ответ Родик, стягивая с себя простыню и направляясь к кровати на которой, смеясь, перекатывалась обнаженная Натка.

– Хозяин Луны, – Ната протянул руки навстречу Родиону.

– Властелин! – Родион упал на кровать, заключая Нату в тесное кольцо горячих объятий.

– Любимый…

– Да…

– Любимый…

– …

– …

– Ты где, Родик?

– Кажется… Кажется… Кажется уже на Луне!?

Часть пятая
Распродажа века

Глава двадцать восьмая
В которой телефон звонит, судьба бьется в телефонных проводах голосом Семибабы, а Родик оказывается накануне решающего сражения

Утро следующего дня, а может и утро новой жизни началось для Родиона Оболенского с телефонного звонка.

 
Пример из справочника «взломщика».
«Если рано утром вас будит телефонный звонок, то это значит:
Первое – это сон.
Второе – кто-то ошибся номером.
 

Третье – вам звонит мама (папа, дядя, тетя, теща, жена, невеста, приятель, нужное подчеркнуть) поинтересоваться как ваше здоровье, что мало вероятно, или попросить денег, что вероятно более, хотя одно как правило проистекает из другого.

Четвертое – это телефонный робот. Вам нужно оплатить счета за межгород иначе ваш телефон отключат к чертовой бабушке.

Пятое – вчера в гостях вы забыли сумку (шапку, шарф, перчатки, очки, зонтик, бумажник, совесть, хорошее настроение, нужное подчеркнуть).

Шестое – телефон вообще не звонит, а то что вы слышите – звонок в дверь. Значит к вам пришел почтальон (сосед, милиционер, народный фронт, ошибся дверью, нужное подчеркнуть).

Седьмое – это судьба».

Не вдавясь в классификацию данного конкретного звонка Родион, и не открывая глаз, нашарил на тумбочке трубку телефона.

На том конце провода оказалась судьба в лице Петра Алексеевича Семибабы.

– Алло!? Родион?

– Да, – буркнул Родик.

– Говорит Семибаба. Вы еще не проснулись?

– Да вроде того… Просыпаюсь, – Родион зевнул и с явным удовольствием почесал пятку.

– По голосу слышу, что не проснулись. В Ваши годы, молодой человек я спал меньше, – на той стороне слышался какой-то треск, хруст и переменчивый гул.

Семибаба звонил по сотовому из своего автомобиля.

– Да проснулся, я. Проснулся, – Родион пошарил рукой по другой стороне кровати и понял, что Натка уже испарилась.

– Просыпайтесь скорее. Я уже на пол пути к вам. Через два часа мы должны быть на этом чертовом телевидении! – победоносно проговорил Семибаба.

– Значит, все получилось? – Родик открыл глаза и снова закрыл их потому, что бардак в комнате был неописуем.

Повсюду, как во время ремонта, были разбросаны газеты, валялась одежда Родиона, пахло разлитым вином и потом.

«Как у Лунохода в лучшие времена!» – подумал Родик.

– Получилось, молодой человек. Получилось. Когда за дело берется Семибаба – все получается. Вам понятно?

– Я, в общем-то догадывался… – Родион встал с кровати, подошел к окну, одернул штору и прикрыл глаза от ровного белого, прозрачного света. В город пришла зима.

– За окном шел снег и рота красноармейце, – проговорил Родик, открывая форточку и глядя как крупные снежинки кружатся над запорошенными задворками большого театра.

Худосочная дворничиха в оранжевой жилетке поверх старого шерстяного пальто орудовала широкой фанерной лопатой разгребая снег у служебного театрального подъезда. Работа у нее спорилась. Рядом ребенок лет восьми, по видимому ее сын, катал из первого, чуть влажного снега снежную бабу.

– Молодой человек, я не понял. Кто шел? – переспросил Семибаба.

– Рота красноармейцев, – ответил Родион.

– Ясно, – чуть обождав, проговорил Семибаба. – Вы еще спите. Ладно… Слушайте меня. Сейчас… Одиннадцать часов утра. Вам понятно?

Родион ничего не ответил, продолжая наблюдать как дворничиха сгребает лопатой снег со ступенек.

– Я звоню к вам из машины…

На душе у Родика было спокойно. На душе у Родика было легко. Он чувствовал себя полководцем за десять минут до начал битвы…

…На правом фланге била копытом тяжелая кавалерия…

– До вас мне ехать еще примерно минут сорок.

…В арьергарде артиллеристы заряжали пушки…

– За это время вы должны встать…

…Инфантерия в центре выстраивалась в боевой порядок…

– Одеться…

…С левого фланга в ставку спешил молодой поручик с донесением от драгун…

– Привести себя в порядок…

…Засадный полк уже укрылся в лесочке за Ведьминым ручьем…

– В час дня, – продолжал Семибаба. – У нас съемка на Чапыгина. Если бы вы знали каких трудов мне стоило пропихнуть вас в это чертово ток-шоу! Это самая популярная промываловка мозгов на нашем телевидении. У вас будут миллионы телезрителей. Это как выстрел из пушки!

…Все было подготовлено к решающему сражению.

– Вы меня слышите? – спросил Семибаба

– Я готов, – ответил Родион.

– Хорошо, – сказал Петра Алексеевич. – Через сорок минут я буду у вас…

Родион поднял руку и все замерло.

– Подниматься в квартиру я не стану…

Легкий ветерок чуть шевелил полотнища штандартов.

– Вы увидите мою машину у подъезда и спуститесь…

Тишина повисал над полем боя.

– У меня зеленое БээМВэ…

Родион медленно опустил руку.

– Вам понятно?

– Огонь! – скомандовал Родион.

Дворничиха воткнула в сугроб лопату и стала поправлять на голове косынку.

Глава двадцать девятая
В который начинается телевизионный кошмар, и в которой рассказывается о всех четырех случаях близкого знакомства Родиона и телевидения

Как заявил в свое время персонаж известного кинофильма в ответ на, отнюдь, непростой вопрос:

– Что будет?

– Ничего не будет! Ни газет, ни журналов, ни книг, ни радио – только телевидение. Одно сплошное телевидение!

Хотелось бы представить себе такую почти апокалиптическую картинку. Ничего нет – есть только телевидение. Телевидение здесь, телевидение там, телевидение тут. Везде!

Приходите вы домой, вас встречает телевизионная жена, телевизионные дети несут вам телевизионные дневники в которых стоят телевизионные отметки по телевизионным предметам.

Вы снимаете телевизионные ботинки идете на телевизионную кухню, открываете телевизионный холодильник и достаете из него телевизионное пиво. Пока телевизионная жена разогревает вам телевизионный ужины вы смотрите по телевизору телевизионные новости.

Телевизионной вилкой вы кромсаете телевизионные сардельки, читая телевизионную газету с телевизионной программой телепередач.

По телевизионному телефону вам звонит телевизионный приятель и вы обсуждаете телевизионные подробности вчерашнего телевизионного футбольного матча, а так же то, что вчера по телевизору показывали вашего телевизионного начальника.

Откушав телевизионного ужина и напившись телевизионного чая вы проходите в телевизионную спальню и ложитесь в телевизионную постель.

Уложив телевизионных детей видеть телевизионные сны к вам приходит телевизионная жена и вы с ней занимаетесь телевизионной любовью.

Телевизионным утром вас будит телевизионный будильник и голова у вас как телевизор – в ней, что-то трещит и щелкает.

Поправив телевизионную антенну вы подходите к телевизионному зеркалу стираете пыль со своего телевизионного кинескопа.

Облачившись в телевизионный костюм и наведя телевизионный глянец на телевизионных ботинках, вы открывает телевизионную дверь, что бы идти на телевизионную работу.

Телевизионная жена на прощание чмокает вас в телевизионную щеку и говорит голосом телевизионного диктора:

– Пока, мой дорогой телевизор!

Вот такой глобальный телевизионный кошмар.

Но слава богу мир еще не сдвинулся окончательно на почве телевидения. То есть какие-то подвижки конечно есть, но не на столько. Пока все еще тихо, мирно, а некоторые граждане вообще без телевизора умудряются обходится.

Для Родиона Оболенского это было четвертое в жизни близкое знакомство с телевидением.

Первый раз еще в детдоме он, на пару Костей Остенбакиным, под покровом тихого часа и тайком от дремлющей на вахте нянечки, пытался выковырять из стоящего в игровой комнате, включенного в сеть телевизора Хрюшу со Степашей, ловок орудуя найденным во дворе куском жесткой проволоки и перочинным ножом. Было им обоим по шесть с половиной лет и ничего кроме искр, треска, дыма да увесистых шлепков от проснувшейся нянечки у них в тот злополучный день из этой затеи не вышло. Как только током не шандарахнуло – непонятно. Но Родик усвоил преподанный ему жизнью урок и понял, что телевидение штука не только интересная, но о опасная.

Второй раз, уже в более зрелом возрасте он с тем же Костей пытались обменять то самый многострадальный черно-белый телевизор «Горизонт» на роскошный кожаный футбольный мяч, для чего телевизор был ночью спущен из окна на простынях и вынесен за ограду детдома. В процессе обмена молодые люди были пойманы дежурным преподавателем и на месяц приговорены к уборке территории детского дома. Тогда Родион уяснил себе, что телевидение – штука наказуемая.

Третий раз, через несколько десятков лет уже один, без помощи Кости Остенбакина, Родион провернул аферу с тремя вагонами несуществующих японских телевизоров, заработал на этом свой первый миллион рублей. На выходе, правда получился «пшик», потому, что время проведения аферы совпало с проходившим в стране обменом старых денег на новые, но Родион навсегда выяснил, что телевидение – вещь выгодная.

И вот теперь Родион в четвертый раз закинул невод, оказавшись в святая святых телевидения, там где создаются телепередачи и откуда по волнам эфира разносится слово человеческое.

Вместе с Семибабой он поднялся по ступенькам телецентра и оказался в проходной. За стеклом аквариума пропускного пункта сидел охранник-вахтер и встречал входивших ленивым, мутным от бесконечного мелькания человеческих лиц взглядом.

Пока Родион осматривался в огромном холе отделенном от проходной высоким бордюром, Петра Алексеевич о чем-то пошептался с охранником, показал ему одно из своих многочисленных репортерских удостоверений, велел Родику немного обождать, проскользнул через турнике и исчез за дверьми лифта, вход в который располагался рядом с проходной.

Минут через десять он появился мило и непринужденно беседуя с довольно симпатичной женщиной средних лет в несколько фривольном костюме с большим декольте. Петр Алексеевич указал ей на Родиона.

– Вы – граф Оболенский? – спросила она Родика через бордюр.

– Да, – улыбнувшись ответил Родион. – Я – граф Оболенский… Но вы можете меня звать просто: Граф… Или даже еще проще… – Родион спародировал иностранный акцент. – Как это по-русски, ласково? О! Графин!

– А ваш американец – шутник! – сказала женщина Семибабе.

– Да, – усмехнулся Семибаба. – Он такой.

– Анна Бережная, – женщина протянула Родику руку через бордюр. – Продюсер и ведущая ток-шоу «Лифт на эшафот».

– Родион, – Оболенский галантно поцеловал даме руку.

– Хорошо, – улыбнулась она. – Вне эфира я буду называть вас Родион. А во время съемки: Граф, граф Оболенский и, – Бережная чуть задумалась приложив пальчик к губам. – Господин или мистер Оболенский… Вы же вне эфира зовите меня Аней, а в эфире Анной. Таковы правила игры. Окей?

– К вашим услугам, – сказал Родик. – Я готов соблюдать любые правила которые будут мне предложены такой очаровательной женщиной как вы.

– А еще говорят, что американцы – грубияны, – профессионально рассмеялась Анна Бережная. – Вы, Родион, сама любезность и обходительность.

– Вы забываете, что я хотя и американец, но какой ни какой, а граф, – уточнил Родион все больше входя в роль графа Оболенского.

– О, да! – смутилась Бережная. – Извините. Я не хотела вас обидеть. Я просто сказала вам, что думают в России об американцах.

Родик усмехнулся.

– Рассказать вам, что думают в Америке о русских?

– Нет-нет! Не надо! – протестуя, махнула рукой женщина. – Я себе примерно представляю, что о нас могут думать там.

– Дамы и господа, – Семибаба встрял в светскую беседу. – Мне очень жаль с вами расставаться, но мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

– Да-да! – спохватилась Анна Бережная. – Конечно, Петя, ты можешь идти. Нам ты больше не нужен. Правде, Родион? – она кокетливо посмотрела на Родика.

Родион развел руками.

– Встретимся завтра, молодой человек, – Семибаба ехидно посмотрел на Родика и так же ехидно, украдкой на Анну Бережную. – Обсудим ваш эфир.

– Всего хорошего, – кивнул Родик Петру Алексеевичу.

– Адьез, – сказал Семибаба Родику. – Пока Аннушка, – он чмокнул Бережную на прощание в локоток и удалился.

Анна Бережная тут же на бордюре выписала Родиону пропуск, отдала его охраннику и тот пропусти Родика в холл телецентра.