Текст книги "Лунный плантатор"

Глава восемнадцатая
В которой выясняется, что Козьма Прутков был тысячу раз прав когда говорил: «Не верь глазам своими!» И в которой Родик не верит своим ушам

Родик поперхнулся. Давненько его не называли наивным.

– Все более или менее значимые музейные раритеты, – продолжил Вадик. – Давно уже перекочевали из запасников музеев в закрома антикваров и частных коллекционеров. Большая часть из того, что вы видите под стеклом – копии искусно изготовленные такими же рисовальщиками как я.

– Это же золотое дно! – поразился Родик.

– Скорее не золотое дно, а золотая верхушка айсберга, извините, – поправил Кулебякин Родиона. – Музеи – дешевка! Витрина гастронома с окороками, колбасами и фруктами из гипса или папье-маше. Все такое красивое, сочное, с пылу с жару… У прохожих текут слюнки, но есть это нельзя, потому, что это не настоящее!

– Я к тому, – сказал Родик, – Что, кто-то на этом делает колоссальные деньги.

– Делает, – согласился Вадик. – Хотя, по правде сказать, в большинстве своем копия ничем не отличается от оригинала. Различия может обнаружить только спец по этому делу.

– И картины в музеях – подделки?

– Извините, – обиделся Вадик. – Не подделки, а копии! Но, копируют все, что имеет хоть какую-то ценность! В мире рисовальщиков четкое разделение труда, – пояснил Кулебякин. – Я, например, специализируюсь на подделке… – Кулебякин запнулся. – На копировании документов. Есть рисовальщики изготавливающие копии картин. Есть «ювелиры». Есть «скульпторы»… И все такое…

– А, что? – поинтересовался Родион. – «Данайя» в Эрмитаже, которую кислотой облили тоже была не настоящая? В смысле копия?

– Не-а, – отрицательно покачал головой Вадик. – «Данайя», то как раз была настоящая. Поэтому и переполох такой поднялся. Ее вскоре собирались в штаты продать. Один питерский рисовальщик уже над копией работал… Да вот беда случилась… А мое дело маленькое. Я документы копирую. Я, так сказать, – Вадик улыбнулся. – Интеллектуальный, высокохудожественный ксерокс!

– И много вы изготовили таких копий? – спросил Оболенский, кивнув на альбом с «рисунками».

– Много, – уклончиво ответил Вадик. – Жить-то на, что-то надо?

– Профессиональная тайна рисовальщика? – усмехнулся Родион

– Угу, – кивнул Кулебякин. – Зачем вам знать? И все такое?

– Действительно незачем. Что я – налоговый инспектор, что ли? Мне просто интересно.

– Ну… Если интересно… И все такое… То, множество я всяких указов царских переделал и прочих автографов, – с гордостью сказала Вадик. – Начиная от Владимирской Руси, и по нынешний день. С пергаментом могу работать, с берестой… Это с одной стороны. А с другой документы на защищенной бумаге. С водяными знаками, там, и голограммами разными…

Письма рисовал… Например весь цикл писем Пушкина к Наталье Гончаровой – моя работа.

А Пушкин такой шалун был, – мечтательно произнес Кулебякин и зажмурился, словно вспомнив работу над письмами Поэта. – Такой шалун… Такие закавыки на полях выделывал… Рисуночки рисовал, просто стыд! И это в письмах к любимой женщине!

Потом, мне приходилось «Войну и Мир» толстого копировать. Третий вариант. Ну – это рутина сплошная! Пять тысяч страниц скорописного текста!

Вообще в моем деле самое сложное сделать копию бумаги на которой автограф размещается. Долго приходится возится с синтезом целлюлозы, слои фильтровать, добиваясь эффекта старения… Вам интересно? – спохватился Кулебякин.

– Очень интересно, – ответил Родик. – У вас, что, есть своя химическая лаборатория?

– У меня? Да какая это лаборатория? Так – баловство с микроскопом… – Вадик встал, подошел к шкафу и распахнул обе дверцы.

Внутри, вместо вешалок с одеждой и полок с постельным и прочим бельем на широкой столешнице стоял: микроскоп, спиртовая горелка со змеевиком, портативный компьютер от которого к микроскопу и каким-то другими электронным устройства тянулись змеевидные жилы проводов.

На узких полках в беспорядке, а точнее в порядке ведомом только Вадику Кулебякину, стояли склянки и колбочки с какими-то жидкостями, коробочки с порошками, ванночки, бутылочки, резинки, пипетки, сверкающие хромом инструменты похожие на хирургические. Тут же лежали стопки картона, бумаги, кожи, полиэтилена и прочего картонажного материала.

Родика поразило сначала как столько разнообразных веще могут поместится в одном платяном шкафу, но присмотревшись он понял, что задняя стенка у шкафа отсутствует, а за самим шкафом находится широкая ниша, служившая некогда дверным проемом. Вход в соседнюю комнату замуровали, а ниша осталась и поэтому шкаф внутри был в несколько раз больше чем снаружи.

– Вот, извините, – смущенно произнес Кулебякин. – Рабочее место рисовальщика. Это так, ерунда. Если мне нужны какие-то серьезные исследования, то я делаю их на работе. Я тут на пол ставки в НИИ «Спецматериалов» работать устроился. Там-то техническая база получше! И все такое…

– Все равно, – сказал Родик. – Впечатляет, гражданин Кулебякин! А на самом деле вы не такой божий одуванчик, каким хотите сразу казаться! – заметил Родион.

– Опять вы про одуванчик, – обиделся Вадик и произнес, глубоко вздохнув. – Одуванчики – особый случай. Я их люблю и они меня любят… Вот… Извините…

– Это вы меня, Вадим, извините, – поспешил оправдаться Родик. – В жизни каждого человек есть место хобби. Вы любите лакированные одуванчики и картины в банках? Ради бога! Кто вам запретит? Я люблю шелест банкнот и по характеру этого шелеста на слух могу определить номинал купюры. Кто мне запретит? Никто! Это мое хобби! Правильно?

– Наверное, – Вадик робко пожал плечами. – Вы хотите заказать мне какой-нибудь рисунок? – спросил он.

– Хочу, – сказал Родион. – Очень хочу. Даже не знаю, что я бы без вас делал!

– И какой?

– Да пустяки, – отмахнулся Родик. Судя по всему, для вас, рисовальщик Кулебякин, это сущие пустяки. – Мне нужна обычная дарственная.

– Заверенная, – спросил Вадик.

– Естественно!

– Нотариусом?

– Нет.

– А кем? – оживился Вадик.

– Да ерунда, – улыбнулся Родик. – Иваном Грозным. Государем Иваном Грозным, – поправил он себя.

– Интересно, – глаза Вадика блеснули. – У вас есть оригинал?

– К сожалению нет, – Родик развел руками.

– А, что у вас есть? Копия? Фотография? Ксерокопия? Эскиз?

– Ничего этого у меня нет, – сказал Родион. – У меня есть только текст документа. Я так подозреваю. – Родик понизил голос. – Что оригинала в природе не существует, – произнес он как бы по секрету. – понятно?

– Так это «мифок»! – обрадовано воскликнул Вадик Кулебякин. – обожаю такую работу!

– Какой еще «мифок»? – спросил Родик.

– «Мифический документ»! – глаза Вадика загорелись. – Работа для настоящего рисовальщика! Это такой документ, которого на само деле не существовало, но в историю он вошел как якобы действительно существовавший. Например – «Письмо казаков турецкому султану». Миф чистой воды – «мифок»! А многие, даже маститые историки, считают, что это письмо действительно было написано! Мне даже приходилось делать копию с этого «мифка», как якобы с оригинала. Вот. Извините…

– А чему вы так обрадовались? – поинтересовался Родик.

– Как, – Кулебякин всплеснул руками. – Как? Это же действительно интересная работа! Одно дело изготовить копию существующего документа, а другое дело СОЗДАТЬ документ той эпохи! Вам же нужен НАСТОЯЩИЙ документ той эпохи, а не банальная поделка под старину? Правда?

– Ну да, – кивнул Родион. – Бумажка должна соответствовать. А, что есть какие-то сложности? – подозрительно спросил Оболенский.

– Нет, что вы! Никаких сложностей. Конечно, же я берусь за эту работу. Когда вы хотите получить результат?

– Чем скорее – тем лучше, – сказал Родион.

– Две недели вас устроит?

– А побыстрее?

– Я то могу побыстрее, – Кулебякин развел руками. – Химия не может. Нужно подготовить бумагу… И все такое… Извините… – застенчиво стал бормотать Вадик. – Только процесс катализа неделю займет… Но если в ущерб качеству… То… Хотя выдавать некачественный рисунок не в моих правилах… Но если вы будете настаивать… Извините… Это вам не сургуч сварить… Извините…

– Хорошо, хорошо, – Родион прервал его бормотание. – Две недели так две недели, черт побери.

– Ладно, – с благодарностью кивнул Кулебякин. – Я не люблю когда меня торопят. Мне нужно настроится… И все такое…

– Еще одна маленькая деталь, – сказал Родик. – Сколько это будет стоить?

– Немного, – Вадик посмотрел на Родиона чистыми детскими глазами. – Я много не возьму. Вы Наткин знакомый и все такое… А мы с ней восемь лет в одном классе учились. Я ее за косички дергал… Извините… – Кулебякин смущенно посмотрел себе под ноги.

– Сколько? – терпеливо спросил Родик.

– Ну, – заюлил Вадик. – Реактивы нынче дорогие. Жить то как-то надо… И вообще, сами понимаете… Извините…

– Ну?

– Семьсот… Дорого?

– Чего – семьсот? – чувствуя подвох, переспросил Оболенский.

– Американских президентов, – сказал Вадик. Вы считаете, что семьсот долларов это дорого за старинный документ, тем более автограф самого государя Ивана Грозного?

– Не понял, – сказал Родик. – Какой старинный документ? Где старинный документ? Какой такой автограф? Это же подделка!

Вадик Кулебякин насупился и сел на тахту.

– Очень обидные мне ваши слова, – сказал он и засопел. – Я настоящий Рисовальщик. Я подделок не делаю. Вам нужен этот старинный документ – вы его получите. Не хотите – купите в канцтоварах набор китайских фломастеров и нарисуйте сами. Вот. Извините… И все такое… – он отвернулся к окну и стал смотреть на свою последнюю картину за стеклом трехлитровой банки.

– Ладно, – сказал Родик, вставая со стула. – Через две недели вы получите пять сотен и не одной американской копейкой больше. Торговаться больше не советую.

– Хорошо, – оживился Вадик Кулебякин. – Только для вас и Наты. Давайте текст.

– Вот, – Родик достал из кармана пиджака бумажный листок и протянул Кулебякину.

Вадик развернул его и стал читать про себя, медленно шевеля губами.

– «… и жалую в вечное владение Солнце в поднебесье. Иван Грозный, государь всея Руси…», – в слух прочел он последнюю фразу. Даже не прочел, а как бы сглотнул на одном дыхании. – Синтаксис придется немного изменить, – выдохнул Вадик. – Таких речевых оборотов в то время не было. Уж поверьте мне. Я этим вопросом немного занимался… А так ничего… Правильно. И все такое… Вы изучали историю России? – спросил он Родика.

– Чего я только не изучал, – отмахнулся Родион подходя к двери и беря в руки Наткин зонт. – Я зайду через две недели. Хорошо?

– Заходите, – сказал Кулебякин. – Примерно в это же время. Я думаю работа уже будет сделана.

– До свидания, – сказал Родик, еще раз окинул взглядом жилище Вадика Кулебякина: одуванчики, картины в банках, шкаф-лабораторию и покачал головой. – Нет, гражданин Кулебякин. Вы не сумасшедший, вы даже не божий одуванчик… Вы ЖУК!

Вадик уставился на Родиона.

– А как вы догадались? – спросил он.

– Интуиция, – сказал Родик и вышел из комнаты натолкнувшись в дверях на старушку-соседку с кастрюлей борща наперевес. – Извините, бабушка, – сказал Оболенский. – Я весь в пардонах. Где тут у вас дверь?

– Там, – каркнула бабуля в сторону выхода и добавила. – Вадик, Проводи человека!

– Извините, – послышался голос Вадима Кулебякина, но Родика уже и след простыл.

Глава девятнадцатая
В которой выясняется, что жизнь подчинена четырем математическим действиям, но Родику не одно из них не подходит, потому, что примитивная математика идет вразрез с его убеждениями

Охота началась.

Родион Оболенский шел по следу, как гончая почувствовавшая запах зайца, распутывая петли и продираясь сквозь ольшаник в погоне за жертвой. И сколько бы косой не хитрил, сколько бы не петлял, ныряя в овраги и прячась за перелесками, ему все равно не уйти от острых зубов. Потому, что в этом и состоит смысл охоты. Один убегает – другой догоняет.

Все просто. Можно сказать больше. В любой охоте жертва в принципе обречена быть загнанной, пойманной и освежеванной.

Для Родика уже не имело значения как он это сделает, каким таких хитрым, заковыристым способом он добьется своей цели. Для него имело значение только то – что жертва существует, и этого ему было вполне достаточно. Он уже ясно предвидел финал. А в финале, посреди широкого дубового стола, на серебряном блюде, свесив ножки, лежал запеченный, а точнее спекшийся, ароматный, фаршированный заяц, нашпигованный «капустой», любовно украшенный «зеленю», но, естественно, не киндзой, петрушкой или, там, листьями салата, а благоухающими типографской краской долларами.

«Что такое «ничего» и как сделать, «что б было». Над этой, на первый взгляд, пустяковой проблемкой вынужден биться любой человек, лишь стоит ему постичь азы банальной арифметики, если он, конечно действительно Homo, и, тем более sapiens!

Четыре простых математических действия: сложение, умножение, деление и вычитание. Это то на чем основывается умение делать деньги. И дело даже не в бухгалтерии.

Кто-то любит складывать и умножать, накапливать богатство и скирдовать его в копны. Колосок к колоску, зернышко к зернышку и пополняются тебе закрома, нарастает жирок и приходится ослаблять поясной ремень на лишнюю дырку.

Кто-то любит делить и отнимать. Запустить руку в чужой карман и не вынимать ее оттуда как можно дольше, при этом держа нож у горла карманообладателя. Но это уже не дело, а форменный разбой на большой дороге. За это официальные органы и покарать могут, а обиженный обладатель кармана, подвергнутого такой математической операции, нанять неласковых дядек с базуками и пластикой взрывчаткой, то есть киллеров, кому не ясно.

Как говаривал духовный наставник Родиона Оболенского Костя Остенбакин: «За такие шутки, в зубах бывают промежутки!» А Родик уважал и ценил мнение Кости Остенбакина. Костя Остенбакин был для него непререкаемым авторитетом. И в части стоматологии тоже.

Родик также свято чтил кодекс взломщик. Третье правило взломщика, на первый взгляд простое и незатейливое, гласило: «Пользуйся черным входом!» То есть никогда ничего не взламывай!

Родик и не взламывал. Родик знал, что истина как всегда находится где-то посередине.

Родик не складывал и не умножал, не делил и не отнимал. Родик извлекал квадратные корни.

Он плел силки и расставлял сети так, что обескураженный его кавалерийским напором индивидуум сам нес ему деньги бережно завернутые во вчерашнюю газетку.

Обладатель энной суммы в купюрах крупного, среднего и мелкого достоинства зачаровано шел на зов Родика, переставляя ватные ноги и преданно глядя в глаза, как зомби, как розовый кролик загипнотизированный мистическим танцем священной кобры.

Человек похож на клубок ниток, с виду упругий, гладкий и неделимый как бильярдный шар, но стоит потянуть за одну единственную ниточку и клубок этот начинает разматываться до тех пор пока в руках у тебя не окажется мягкий ворох шерстяной пряжи.

Родик играл с людьми как задиристый котенок играет с клубком шерсти. Сам процесс дерганья за ниточки доставлял ему удовольствие!

Люди в сути своей разные, непохожие друг на друга как разноцветные клубки ниток в плетеной корзинке у вязальщицы Жизни, которая вяжет из них огромный шерстяной полог судьбы, вплетая жизнь одного человека в жизнь другого с помощью изнаночных и лицевых петель.

Клубки разные, но ниточки-то одинаковые! Одни и те же страстишки управляют людьми! Нужно только выбрать нужную нить и набросить ее на крючок. А дальше вяжи – не хочу, хоть веревки вей из человека. И очень даже просто.

Вот живет себе человек и ничем его вроде бы не проймешь. Все у него есть. И жена красавица. И два джипа в гараже. И бронированная дверь шестикомнатной квартиры… Живет себе человек, но нерадостно ему живется. Как раз потому, что все у него есть. Как поется в одной старой одесской песне:

Меня вы спросите: «Имею ли я счастье?»

И я отвечу вам, что – да. Так нет.

Не хватает ему чего-то. Скукой лютою оборачивается для него жизнь. Тоска его пробирает до самых печенок.

Работа его не веселит. Деньги его не веселят. Женщины его не веселят. Клоуны в цирке его и те веселить отказываются, потому, что ему все равно не смешно.

И идет он по жизни с угрюмой физиономией. И в душе у него обида и разочарование.

А бывает наоборот, но так же. Нету у человека ничего. Точнее есть, но мало.

Комната в коммуналке. Жена – толстуха. Дети – двоечники и пустой холодильник. И жизнь его, тоже, естественно, не веселит.

Работа его не веселит, потому, что это не работа а оплачиваемое хобби. Деньги не веселят, потому что их нет. Женщины не веселят, потому, что кому он нужен в своей пыжиковой шапке. Клоуны в цирке и те веселить отказываются, потому, что ему не до смеха.

И идет он по жизни с угрюмой физиономией. И в душе у него обида и разочарование.

– Ибо задолбало, – говорит и тот и другой.

И хоть задолбало их по разному, но не хватает им одного – ощущения собственной значимости. Нужно им обоим нечто такое, что было бы выше их собственной жизни. Нужно им прикосновение к звездам, или, на худой конец, к лунной поверхности.

И не счесть числа таким людям.

Именно на этих овечек, заплутавших по жизни и рассчитывал Родион, начиная свою лунную аферу.

Он не собирался отнимать у людей деньги, он собирался сделать людей счастливыми, или, хотя бы, дать им иллюзию счастья в обмен на небольшое вознаграждение.

В сердце Родика было достаточно благородства.

Разве не благородная мысль – поделить небо на части и раздать его людям?

Луна. Миллионы лет человечество смотрело в небо на бледный диск ночного светила, наслаждаясь его серебряным светом, без всякого на то права.

И вот появляется человек которому принадлежит этакое богатство.

Но он не таит его. Не смотрит на Луну украдкой, так, что бы никто не заметил, наслаждаясь своей собственностью и теша собственное самолюбие. Не торгует этим правом из-под полы, для особ избранных и привилегированных.

Он говорит всему человечеству:

– Возьмите! Возьмите себе часть Луны и будьте счастливы! Возьмите просто так, почти задаром, за гроши, за копейки! За сумму покрывающую только накладные расходы! Возьмите Луну – она теперь ваша! Любите ее! Наслаждайтесь ей! Наслаждайтесь ее блеском! Ведь Луна светит отраженным светом солнца, но теперь солнечный свет отражается от кусочка Луны, который принадлежит только вам. Разве это не прекрасно?

Глава двадцатая
В которой Родион и Ната едят лунный торт, Родик демонстрирует совершенство мужской логики, а Натка, почему-то выступает в качестве его оппонента

– Разве это не прекрасно? – Родион стоял перед Натой Дуренбаум подняв руки к небесам, как пастор взывающий с алтаря к божественному провидению.

– Прекрасно, прекрасно… Успокойся, – сказала Ната.

Она сидела в кресле напротив Родиона, поджав под себя ноги и кутаясь в легкую ангорскую шаль. В руках у нее была кружка горячего чая а на журнальном столике перед креслом, на вращающемся блюде пестрел кремовыми розочками надрезанный ровными долями бисквитный торт. Треть его уже была уничтожена и поэтому торт походил на ущербную Луну.

По предложению Наты Родион расквартировался на время в квартире подруги переводчицы, которая должна была вернутся из германии аж через полторы недели.

И вот Ната приехала к Родику в «гости», с очаровательным тортиком как и полагается приезжать гостям.

Как-то так получилось, что девушка оказалась поверенной во все дела Родика и ей это нравилось. Она чувствовала себя частью какого-то заговора.

– Мы с тобой как Бони и Клайд! – сказала она Родику как-то. – Пока мы вместе – у нас все получится.

Родиону это сравнение не очень-то нравилось, поскольку он, в пику голливудским грабителям банков, считал себя честным экспроприатором. Но Родик мирился с такой вольностью в оценке их отношений, тем более, что Ната действительно оказывала ему неоценимую помощь. Начиная с того, что девушка просто подарила ему очередную гениальную идею и заканчивая тем, что Родик усиленно эксплуатировал Наткиных знакомых.

Что ж. Как известно «женщина – друг человека». Все великие мужские свершения произошли с подачи женщин. Сопротивляться этому факту бессмысленно, да и незачем. Хотя бы потому, что мужчин, которые покоряют горные вершины, совершают вооруженные перевороты, опускаются в кратеры вулканов, летают в космос, прыгают в высоту с шестом и в длину с разбегу – рожают те самые женщины, роль которых мы тут принижать никак не собираемся.

Тем временем Родион продолжал метать искры и излучать молнии:

– Разве это не здорово дать людям возможность прикоснутся к небу. К черту небо! К космосу! К тому, что раньше казалось им таким далеким и недоступным! Разве не стоит это нескольких легких мистификаций, которые помогут мне сделать людей счастливее?

– Иными словами, – сказала Ната. – В борьбе за достижение великой цели все средства хороши? – она хитро посмотрела на Родиона и ее чудные серые глазки блеснули из-под очечков. – Почему бы тебе просто было не обокрасть Вовчика пока он дрых после грандиозной попойки? Наверняка тот замечательный старинный документ за которым вы, месье Даритель Лун, развернули охоту был спрятан не слишком далеко.

– Кража? – Родион снисходительно посмотрел на девушку. – Барышня, – осуждающе произнес он. – Барышня, это не наш метод!

– Ну почему? – спросила Ната.

– Потому, что это не мой класс! Украсть сможет любой карманный воришка с Московского вокзала. Я никогда ничего не ворую. Я беру только то, что мне дают. Кража – это банально, скучно и не интересно, – Родион поморщился. – Какое удовольствие можно получить роясь в комодах и ящиках письменного стола. Никакого! А вот когда человек, сам, своим золотым ключиком отпирает заветную дверцу занавешенную пыльным холстом с изображением очага, открывает и протягивает тебе бумагу стоимостью миллион долларов, – Родик зажмурился от удовольствия. – Только тогда настоящий взломщик испытывает истинный триумф. Триумф ловкости ума над ловкостью рук!

– Тортик хотите, месье Буратино? – игриво спросила Ната.

– Не-а, – Родик покачал головой и опустился в пухлое кресло напротив девушки.

– А зря, – Ната поддела кусочек «Луны» серебряной лопаткой для десерта и переложила на свое блюдце. – Вкусный тортик, – сказал она облизывая лопатку измазанную кремом.

– Верю, – согласился Родик, задумчиво глядя на все убывающую «Луну» из бисквита. – Но чего-то уже не хочется.

– Странно, – сказала Ната.

– Просто наелся, – пожал плечами Родион. – Спасибо, очень вкусный торт… А чего тут странного?

– Да не то странно, что ты наелся, – сказала Ната. – И слава Богу. Мне больше достанется… А то странно, что; с одной стороны ты отказываешься воровать и говоришь, что это низкий класс; с другой стороны ты готов пойти на обычный подлог и всучить Вовчику подделку вместо оригинала. Вот, что странно! – она отпила чаю из кружки. – Нет?

– Нет, – Родион покачал головой. – Ошибаешься. Это не подлог. Это взаимовыгодный обмен.

– Ха-ха-ха! Три раза, – театрально рассмеялась Ната. – Взаимовыгодный обмен для тебя. А для него – подлог!

– Ничего подобного, – возразил Родик. – Для него это тоже выгодно. Самолюбие твоего Вовчика теперь раздуется до размеров галактики. Вот уж он потешит его вволю, пеняя человечеству на то, что оно, де, греется в лучах его солнца. И благодаря его солнцу его друзья-братки могут на Канарах или, там, каких-нибудь Сейшелах принимать солнечные ванны, превращаясь из болванчиков розовых в болванчиков бронзовых. Твоему «луноходу» это очень выгодно. Солнце – это тебе не Луна какая-нибудь которую только ночью и видно, по большей части кусками, – Родик снова посмотрел на расчлененный на доли торт. – Да и то не всегда, – добавил он.

– Но это же неправда! – воскликнула Ната. – Солнце ведь не его!

– Знаешь, – улыбнулся Родион. – Как говорят в Одессе по подобному поводу?

– Как?

– Шо вы говорите? А кто об етом знает? – Родик рассмеялся. – Маловероятно, что Вовчик когда-нибудь узнает о том, что его бумажка не стоит и лунного камешка. Для этого ему нужно будет, опираясь на тот документ, который я ему всучу, попытаться закрепить права на солнце в официальном порядке, то есть юридически. А это бессмысленно. Выгоды он с этого все равно получить не сможет! Потому, что какая ему с этого может быть выгода? Разве что Вовчик додумается с каждого землянина брать абонентскую плату за пользование солнечным светом. Но что бы додуматься до этого – нужно иметь хоть чуточку фантазии. А у «лунохода» нет и этого. Да и технически такая афера практически не осуществима, – хмыкнул Родик. – Поэтому делать он этого никогда не станет.

– И все равно это будет обман, – упрямо сказала Ната, откусывая кусок торта.

– Не обман, – еще раз повторил Родион. – Не обман, а мистификация! Иллюзия. Я создам у Вовчика Оболенского иллюзию того, что Солнце принадлежит ему. Это такой фокус. Ты же не станешь утверждать, что все фокусники обманщики? – Родик улыбнулся Натке. – Не станешь?

– Стану, – сказала Ната.

– Как!? – удивился Родион. – И Гудини обманщик? И твой обожаемый Копперфильд? И даже этот, как его, Эмиль Кио?

– Да, – сказала Ната. – То есть нет… То есть… Тьфу! Запутал ты меня совсем! – Натка шутя замахнулась на Родион десертной лопаткой которой уже тянулась за другим куском торта. – Это же совсем другое!

– А ты уверена? – Родион хитро посмотрел на Нату. – Фокусник заставляет людей думать, что в цилиндре у него находится кролик. Я заставлю кролика, в смысле, Вовчика думать, что у него есть целое Солнце! Чем я отличаюсь от фокусника?

– Демагог, – фыркнула девушка.

– Попрошу без оскорблений, – улыбнулся Родион. – Ведь все логично. Так?

– Так, так, – сказала Ната. – Против мужской логики не попрешь.

– Вот именно, – Родик рассмеялся. – Вообще существует три вида логики.

Формальная – когда дважды два всегда равно четырем.

Женская – когда дважды два равняется четырем, пяти, шести, девяти. Как захочется.

И мужская – когда дважды два равно четырем, пяти, шести, девяти и даже девятнадцати. Как докажешь.

– Смешно, – хихикнула Ната. – Расскажи лучше как ты сам собираешься юридически закрепить за собой право на Луну? – спросила она, принимая на свое блюдце еще один кусок бисквитной «Луны».

– Очень просто, – ответил Родион. – Существует международный закон о брошенной собственности. Брошенной считается любая собственность у которой нет или не стало хозяина. Согласно этому закону брошенная собственность переходит к тому кто первый предъявит на не права. До последнего времени Луна считалась такой брошенной собственностью…

– Ты сказал «до последнего времени»? – перебила Ната Родиона. – Значит кто-то уже взял ее в оборот?

– Увы и ах, – Родик развел руками. – Подожди секундочку.

Он встал из кресла, сходил в прихожую и вернулся со своим кейсом. Щелкнув замочкам Родион открыл крышку и достал из чемоданчика тот самый июньский номер журнала «People», который прибыл с ним на поезде «Жмеринка Санкт-Петербург». Перевернув несколько глянцевых страниц Родион вывернул журнал «на изнанку» и протянул его Натке.

– Месье читает по-английски? – немного удивленно прогорал Ната. – Хм… «Thomas Moor – Landlord of the Moon», – прочитала она заголовок статьи. – Томас Мур – Хозяин Луны… Что это? – спросила Натка.

– Это замечательная история о том, как один хитроумный американец украл у меня Луну.

– Уж так и украл, – Ната посмотрела с недоверием посмотрела на Родика и стала читать медленно шевеля губами, морща лобик, вспоминая перевод некоторых английских слов.

– Ну, не украл, – сознался Родион. – Опередил, скажем. Идея витала в воздухе и он ее просто подхватил на лету. Самое обидное то, что Луна ему не нужна, точно также как она не нужна «Луноходу». Он не знает, что ему делать с таким богатством! Этот Томас Мур – обычный американский обыватель, пожиратель гамбургеров и хотдогов. Пошлый тип, – огорченно махнул Рукой Родион.

– Но, судя потому, что здесь написано, – сказала Ната. – Если мой дрянной английский позволил мне правильно перевести, Луна принадлежит этому Томасу на законном основании. По праву сосбвенности. Так?

Родик улыбнулся.

– Это и обнадеживает, – сказал он. – Что у нас гласит народная мудрость? Закон, шо дышло, куда повернул туда и вышло! Когда я получу дарственную Петра Первого, то смогу совершенно законно претендовать на Луну.

– Это как? – Ната отложила журнал и снова принялась за торт.

– А так, – сказал Родион, протянул руку и взял у Натки десертную лопатку. – Дай-ка и я еще Луны отведаю! – от переложил себе на блюдце кусочек торта.

– В смысле? – не поняла Натка. – Как – отведаю?

– Очень просто… – Родик раскрыл рот. – Ам! – Он откусил и продолжил с набитым ртом. – Понимаешь… Юридически, Петр Первый еще за долго до Томаса Мура заявил свои права на Луну… – Родион проглотил кусок и запил его чаем из своей кружки. – Вот. О чем свидетельствует дарственная Вовчика Оболенского. Заявил, стало быть, и тут же передал свои права династии Оболенских. Имея эту дарственную я могу оспаривать права Томаса Мура в любом суде, любого государства. Что я и сделаю, лишь только дарственная окажется у меня в руках. И очень даже просто. Вот, – сказал Родион.

– А деньги? – спросила Ната.

– А деньги будут потом, – сказал Родион. – Дай только срок.

– Нет, – Натка махнула рукой. – Где ты возьмешь деньги, что бы расплатится с Димкой Кулебякиным? Он конечно художник, божий одуванчик и все такое, но за работу ему заплатить придется. Да и вообще. Я так понимаю, что это не последние траты. Денег тебе понадобится много. Ведь так? Где ты их возьмешь?

– Это не те деньги, Наточка, из-за которых можно беспокоится, – улыбнулся Родион Оболенский. – Эти ничтожные по сравнению с залежами лунных камушков суммы я достану в мгновение ока.

– Ну-ну, – усмехнулась Натка. – Интересно посмотреть как ты собираешься в мгновение ока раздобыть несколько тысяч долларов!

– Как говорил мой друг Костя Остенбакин, – сказал Родион. – «В этой стране деньги валяются на тротуаре!» – Родик многозначительно посмотрел на Нату. – Нужно только нагнуться и поднять!

– Ой-ой-ой, – Натка скептически скривила губки. – Если бы все так было просто, то все люди, в этой, как говорит твой Костя, стране ходили бы богатыми и счастливыми.

– Опять же. Как говорил мой друг, Костя Остенбакин, – снова затянул свое Родик. – «Если ты такой умный, то чего ты такой бедный?» Иными словами умный человек бедным по определению быть не может. Либо он умный, либо одно из двух!

– Да, кто он, черт возьми, это твой Остенбакин!? – воскликнула Ната.

– О-о-о-о… – таинственно протянул Родион. – Костя Остенбакин это – Великий Человек.

– Это все объясняет, – с сарказмом в голосе заметила Ната и насупилась. – Не хочешь говорить – не надо. Не очень-то и хотелось.

– Когда-нибудь я тебе расскажу, – пообещал Родион. – Это замечательная история.