Текст книги "Лунный плантатор"

Глава двенадцатая
В которой выясняется, что Луна стоит гроши, но с другой стороны сто центов – это доллар, сто долларов – это сто долларов, а сто миллионов долларов – это миллион раз по сто центов

– Ну, все, Наточка, я пошел, – сказал Родион.

– Удачи, любимый, – ответила Ната и обвив руками его шею, нежно и долго поцеловала. – Встретимся вечером, как договорились. Я помчала, а то мама мне из-за Женьки голову снимет! И смотри поосторожней с Вовчиком. Он и раньше был парнем со странностями, а сейчас, как мне тут рассказывали, крыша ему вообще ручкой сделала.

– Не беспокойся, – сказал Оболенский. – Я это учту.

Он вышел из машины, захлопнул дверь, заглянул внутрь автомобиля через лобовое стекло и улыбнулся. Ната помахала ему рукой и уехала.

Родик проводил автомобильчик взглядом, покачал головой и повернулся лицом к парадной дома на Литейном, где, как ему указала Натка, жил ее старый школьный знакомый – Вовчик Оболенский по прозвищу «луноход», весьма колоритная личность и натура несомненно широкая.

Глупый осенний ветер, как слепой щенок тыкался влажной мордочкой в кроны деревьев, пока еще беззубым ртом обрывая с них первые желтые листья, которые уже к концу сентября должны будут усыпать парки, скверы и тротуары города, а уж пригорода и подавно.

И скоро можно будет ходить аллеями, пинать листву, вдыхать сырой, с горчинкой осени воздух, и думать о том, что счастье это миг. Миг не на земле и даже не на небе, а где-то по середине, то есть в самом воздухе.

Мы вдыхаем эти миги, эти мгновения, эти молекулы живительного кислорода вперемешку с бодрящими молекулами счастья и от этого нам становится хорошо и приятно.

И нам кажется, что не все еще потеряно. ВСЕ еще впереди. Можно, сказать больше, ВСЕ уже рядом, стоит только свернуть за угол или зайти в парадную, и ты наткнешься на это ВСЕ. И это ВСЕ у тебя будет, обязательно и ВСЕнепременно.

Эти мысли пронеслись в голове Родика и осели на жердочках сознания как стайка перелетных птиц.

«Какое замечательное утро! – подумал Родион. – Какой замечательный город! Какой замечательный день намечается сегодня в этом городе. День Предвкушения Победы! Хотя и потрудится конечно придется…»

А утро действительно было замечательное. Достойное продолжение замечательной ночи, которую Родик с Натой начали встречать под разведенными мостами, а проводили в квартире одной Наткиной подруги-переводчицы, так кстати укатившей в Германию на Всемирный фестиваль пива по свое переводческой надобности.

Родик с удовольствием отметил, что дом переводчицы оказался очень и очень гостеприимным. Под вешалкой обнаружились мужские шлепанцы как раз его размера, в ванной свежее полотенце, кое какая еда в холодильнике, а широкая, размером с кавалерийский плац, кровать в спальне, за ночь даже не скрипнула, хотя Родион и Ната целеустремленно, до самого утра использовали ее по прямому назначению, то есть как ложе любви и страсти.

Родик порадовал Нату тем, что оказался мужчиной очень и очень активным, а Ната поразила воображение Родиона своей могучей фантазией эротической направленности и необузданным темпераментом которому позавидовала сама Жанна Д’Арк, а может быть и не позавидовала, потому как, если верить свидетельству современников, мужчинами Жанна не интересовалась, а скорее интересовалась женщинами.

В общем, все было здорово или, как говорят лилипуты применительно к такой ситуации, тютелька в тютельку.

Улыбаясь этим воспоминаниям, Родик потянул на себя дверь парадной, чувствуя легкое, но приятное головокружение, то ли от недосыпания, то ли от предчувствия того, что сейчас ему придется встретится с первой закорючкой в новом ребусе, который подкинула ему судьба и разгадка которого сулила прямо таки баснословные барыши. Настолько баснословные, что Ната сперва даже и не поверила…

… – Да какой дурак будет покупать у тебя землю ни где-нибудь, а на Луне? – Ната перекатилась на другую сторону кровати и прикрыла очаровательный голенький животик уголком одеяла. – Вот именно! Только дураки и будут!

– А ты думаешь мне будет этого мало? – хитро спросил Родион и отхлебнул вина из хрустального бокала.

– Фу, – сказала Ната. – Только не надо всех держать за идиотов!

– Почему всех? Только некоторых, – Родик прищурил глаза.

– Ну знаете, месье Ленинский Прищур! Только идиот будет платить деньги неизвестно за что!

– А вот тут ты не права, – сказал Родион. – Право собственности обычно подтверждается кучей разных бумажек, купчими, свидетельствами о собственности и так далее. Человеческое тщеславие – великая штука! Для пущей наглядности, – предложил Родион, – Проведем маленький, как говорят прокуроры, следственный эксперимент… Хорошо?

– Ладно, – Ната махнула рукой. – Давай. Только все равно ты меня не убедишь.

– Посмотрим, – усмехнулся Родион. Только ответь мне для начала – ты считаешь себя идиоткой?

– Нахал, – Ната сделала вид, что обиделась.

– Я так и думал, – улыбнулся Родион. – Ты, конечно, умная, уверенная в себе женщина, которую на мякине не проведешь.

– Конечно.

– А теперь представь себе гербовую бумагу… Представила?

– Зачем? – спросила девушка.

– Ну, представь!

– Хорошо, – Натка кивнула. – Представила я себе гербовую бумагу. Дальше что?

– Гербовую бумагу с водяным знаками… – Родион сделал паузу и поставил фужер на прикроватный столик.

– С водяными знаками, – послушно повторила за Родионом Ната.

– С большими круглыми печатями и угловыми штампами…

– Ну, допустим, – скептически хмыкнула она. – Представила.

– За подписью Нотариуса, председателя комитета по частной собственности Российской Федерации, председателя земельной регистрационной палаты Российской Федерации…

– Нет, – замотала головой девушка. – Это я себе представлять отказываюсь!

– Пускай, – сказал Родик. – Пускай будет просто много всевозможных подписей, разных, скажем, чиновников.

– Ну, ладно, – согласилась Ната. – В общем я должна представить себе некий солидный документ.

– Умница! – похвалил девушку Оболенский. – А теперь представь такую шикарную надпись на этой замечательной солидной бумаге…

– Какую?

– Свидетельство на право собственности.

– Подумаешь, – Ната пожала плечами.

– И ниже, – продолжил Родион. – На двух языках – русском и английском, ведь это будет международное свидетельство, красивым каллиграфическим почерком написано: Ранчо «Свобода». 218 гектар. Луна. Видимая сторона. Район кратера Тихо. Принадлежит Натали Дуренбаум согласно купчей от 18 ноября 1999 года.

– Сколько гектаров!? – Натка развернулась и приподнялась на локтях.

– Двести восемнадцать, – улыбнулся Родион. – А теперь представь себе это свидетельство на стене у себя в прихожей, рядом с вешалкой и лосиными рогами, в рамочке из красного дерева. А рядом, тоже в рамочке, снимок Луны со спутника на котором отчетливо видно где именно располагается твое ранчо, в виде аккуратно очерченного неровного прямоугольника.

– Но мне же никто не поверит! – воскликнула Ната.

– Почему? – спросил Родион.

– Потому, что уж больно это похоже на шутку.

– Ни каких шуток, – отрицательно помотал головой Родик. – К этому свидетельству у тебя будет подлинная купчая и даже приходно-кассовый ордер.

– Ха-ха! – рассмеялась Ната. – Ранчо «Свобода». Двести восемнадцать гектаров! Да мен столько гектаров в жизни не купить!

– Вот тут-то начинается самый интересный момент, – Родион даже потре руки от удовольствия. Как ты думаешь? Во сколько тебе, да не только тебе – любому желающему, обойдет такой земельный участочек?

– Ну-у-у-у, не знаю… Наверное это очень дорого!

– Ну, сколько? – во взгляде Оболенского заблестели зеленые, лукавые искорки.

– Ну… Сто тысяч долларов?… Двести?… Триста?… Пятьсот? Больше?

– Пять, – сказал Родик.

– Пять миллионов!? – переспросила Ната.

– Пять долларов, голубушка!

– Сколько!?

– И это при том, что твой участок площадью как Араратская долина. А скромный надел в четыре гектара тебе обойдется всего в пять центов. Дешевле чем литр молока!

– Ты сумасшедший! – констатировала Натка.

– Почему? – усмехнулся Родик.

– Ты бы еще даром землю раздавал. Это уже не ранчо – это сувенир какой-то.

– Ты совершенно права, Наточка. Это действительно ЛУННЫЙ СУВЕНИР. Фактически я буду торговать не землей, а сувенирами. А торговля сувенирами во всем мире считается очень выгодным бизнесом. Ты не представляешь с каким удовольствием человек показывает своим друзьям крохотный невзрачный камешек привезенный из Египта от подножия пирамиды Тутанхамона… Кстати, египетские дельцы давно уже наладили там у себя в Египте торговлю этими осколками былого величия… Или ракушку с какого-нибудь пляжа на Мальте… А тут не камень и не ракушка, а целых четыре гектара естественного спутника земли по символической цене! А сколько удовольствий? Свидетельство в рамочке – это ладно. А ведь каждый вечер такой собственник может выйти на улицу, посмотреть в небо и согреть себя мыслю о том, что в эту секунду над его головой проплывает несколько гектар его кровной собственности, сияющие отраженным светом солнца!

– Но почему так дешево? – поинтересовалась Ната.

– А смысл продавать дороже? – спросил Родион. – Вот смотри. Площадь Луны – три миллиарда восемьсот миллионов гектар. Если каждый гектар оценить в два с половиной цента, то вся Луна будет стоить около ста миллионов долларов. Теперь как? Много? Мало? Допусти обратная сторона Луны не будет пользоваться спросом. Все равно видимую сторону можно будет оценить в пятьдесят миллионов долларов. Допустим, что я не смогу продать всю Луну, но одну сотую я смогу продать?

– Ну не знаю, – задумчиво сказала Ната. – Мне все равно не верится.

– И напрасно, – упрямо сказал Родик. – Я тебе докажу. Тонкий расчет, немного предприимчивости и люди сами понесут мне свои денежки. Ты увидишь как это просто!

– Подожди, мечтатель! Ты забыл про Вовчика Лунохода. С чего ты взял, что он вот так запросто расстанется со своей царевой дарственной?

– Твой Вовчик, – сказал Родион. – Пошлый тип без доли фантазии.

– Так-то оно так, – согласилась Ната. – Но прозвище свое он получил не только за то, что Луной хвастал.

– А за, что еще?

– Вот те, на, месье Дедуктивный Метод! – рассмеялась Ната. – Потому, что он действительно ЛУНОХОД!

– То есть? – не понял Родион.

– Беспилотный радиоуправляемый аппарат!

– Ну и что?

– А то, что мозгов у него нет, вот что! – сказала Натка.

– Ну это даже к лучшем, – усмехнулся Родик. – Мозги есть у меня. Ната, знаешь зачем человеку голова?

– Думать.

– Правильно. А еще?

– Шапку носить.

– А еще?

– Э-э-э…

– Правильно, – сказал Родик. – А еще человек туда ест! – он дотянулся до столика, взял с блюдца несколько ломтиков сыра, колбасы, сложил это все в этакий сырно-мясной наполеончик, отправил себе в рот и стал жевать с видом явного удовольствия. – Ни фиво, Натафенька! – сказал он набитым ртом. – Пфорфвемся! Фде нафа не пфрапфадала!…

Часть третья
Хозяин Луны

Глава тринадцатая
В которой Родик попадает в родовое гнездо, на деле оказывающееся гнездом разврата и, чисто, беспредела…

…Родик поднялся на третий этаж по широкой, замусоренной парадной лестнице пролеты которой поддерживали обшарпанные колонны с гипсовыми, щербатыми горгулями на верху, нашел квартиру по указанному Натой номеру и, помедлив с пол минуты, надавил на круглую, отполированную тысячью пальцев, лоснящуюся кнопку дверного звонка.

Где-то далеко в недрах квартиры послышалась мелодична трель, но ни через минуту, ни через две, ни даже через три, дверь никто так и не отворил. Родик позвонил еще раз с тем же результатом, а точнее без оного.

– Хм, – произнес Родион и мысленно открыл справочник «взломщика». Правило четвертое: «Во всем нужно идти до самого конца». Родик захлопнул справочник и, прежде чем уйти, подергал дверную ручку.

Дверь оказалась незапертой. Родик вошел в квартиру.

– Ничего себе квартирка, – пробормотал Оболенский и решил, что словосочетание – «родовое гнездо» как нельзя лучше подходит к уведенному им ландшафту помещения с пыльным налетом буржуазности, мещанства и претензией на аристократичность. – Весьма опрометчиво со стороны хозяина оставлять дверь в эту лавку с антиквариатом открытой!

Дубовый, старинный паркет, гобелены на стенах, набивная мебель в стиле ампир, зеркала в резных рамах, тяжеловесные горки, буфеты, комоды красного дерева с костяной отделкой, пропахшие нафталином и табачным дымом ковры, тяжелые бархатные портьеры на дверях, картины, гардины, снова картины, бронзовые статуэтки, подсвечники, мраморные статуи и вазы, конечно, же пресловутые слоники, фотографии…

Огромное количество фотографий времен царского режима на которых усатые, бородатые преисполненные собственного достоинства дяди в пенсне с золотыми цепочками, в цилиндрах и фраках, в тяжелых шубах и меховых шапках «пирожком», в расшитых золотом мундирах, стояли рядом с барышнями анемичного вида, затянутыми в корсеты и облаченными в кринолины, выглядывающие из-под норковых манто и горжеток. Тут же мальчики в смешных чепчиках и бриджиках с рюшечками, белокурые девчушки-херувимчики с длинными лентами вплетенными в золотые кудри, одетые в платьица с кружевной оторочкой.

– Смотри, Родион, – сказал себе Оболенский. – Чем черт не шутит, может действительно среди этих аристократического вида персонажей затерялись твой прапрапрадедушка или не дай бог прапрапрабабушка, царствие им небесное.

Может, сложись хромая судьба иначе ты, Родик Оболенский, а не «луноход» обитал бы сейчас в этом прибежище гнилого аристократизма и мещанства!

Кстати! А где он сам? Покажите мне того в чьих венах пульсирует настоящая голубая кровь, кровь родового аристократа, без примеси волжской бурлацкой бодяги, и калмыцкой степной закваски. Где же он, Великий и Ужасный благородный дон, граф Оболенский в четырнадцатом колене? Владелец Луны и прилегающих небесных территорий! Не уж-то дремлет в своей опочивальне под шелковым балдахином? – Родион оглянулся по сторонам. – Дремлет, – констатировал он. – И похоже, что не один.

В прихожей, ровно как и по всей довольно большой квартире (дверных проемов Родик насчитал как минимум четыре штуки, плюс холл с камином), царил богемный беспорядок, какой можно обнаружить наутро после грандиозного вчерашнего «бэмса».

«Похоже, что не только я вчера повеселился», – подумал Родион.

Фужеры с недопитым нектаром, пустые бутылки из под пива, пепельницы полные окурков.

Сами окурки торчащие из горшков с цветами. Не выключенный телевизор. Оборванные шторы. Истоптанный ковер с подмоченной вином репутацией. Остатки салата в мисках, обглоданные куриные кости на тарелках, огарки свечей в подсвечниках.

В прихожей груда одежды сорвавшейся с вешалки… Детали женского туалета разбросанные или развешанные по квартире – туфельки торчащие из-под дивана, лифчик одетый каким-то шутником на мраморный бюст Венеры Милоской, шелковые трусики подвешенные на острие стрелы бронзового купидона. Мужские портки заляпанные чем-то желтым небрежно брошенные на спинку кресла.

Журчание не выключенного душа из ванной, непогашенный газ на кухонной плите, пустые чашки с кофейной гущей на дне и окурки затушенные в чашках.

В общем, даже человеку неизбалованному светскими раутами станет понятно, что не далее как вчера здесь славно покутила рота бравых гусар во главе с героем всяческих анекдотов и народных баллад, отъявленным головорезом и специалистом по женской части, но не гинекологом, а как раз наоборот – поручиком Ржевским.

Родион прошел в комнату, остановился посреди холла, с некоторым чувством недоумения и скепсиса глядя на творящийся вокруг беспорядок, а проще сказать бардак.

К бурчанию диктора в телевизоре, и шуму льющейся воды из ванной примешивался некий третий хотя и странный, но не посторонний, а даже органично вписывающийся в обстановку звук. Так медведь ворочается в своей берлоге, так урчит река зажатая ущельем в горах Тянь-Шаня, так баргузин поворачивает вал!

«Уж не храп ли самого поручика доносится из дальней комнаты?» – подумал Родик и тихо ступая по ковру пошел на звук, который становился все отчетливее по мере приближения к дубовой двери в противоположном конце холла.

Двумя пальцами сняв с бронзовой дверной ручки кокетливо висевшие на ней муаровые женские чулочки и перевесив их на крону пальмы по соседству, Родион заглянул в комнату с храпом.

Это была спальня. На поистине королевской кровати, застланной красным, похожим на знамя революции постельным бельем, увитый телами двух спящих обнаженных нимф, закинув голову далеко назад, едва прикрытый простыней лежал здоровенный, голый как папуас, двухметровый детина с волосатой грудью, могучей шеей и крутыми бицепсами. Лежали и храпел самым живописным образом.

Звонкие рулады богатырского храпа рождались где-то внутри носоглотки Лунохода и таинственными путями, меняя обертона и тональности вырывались на свет божий песней спящего Святогора. Рука Вовчика Оболенского свешивалась с кровати мужественно сжимая в кулаке нет, не Меч-кладенец – почти допитую бутылку шампанского наполовину опустошенный ящик которого стоял тут же в ногах.

Казалось, что всего мгновение назад Вовчик в порыве отчаянного героизма шагнул из окопа с гранатой в руке навстречу своей смерти, что бы навсегда войти в анналы истории, как например Матросов или, там Мересьев, шагнул и упал сраженный коварной пулей обер-лейтенанта Морфеуса фон Фрейда, то есть застигнутый сном насмерть. И лежать ему теперь посреди бранного поля, а девы дивные будут оплакивать его погибель. И мощный дух Святого Перегара носился над всем этим…

Родион поморщился и прикрыл дверь.

Надо было принимать решение. Уйти и вернуться позже, либо остаться и ждать пробуждения Лунохода.

Родик решил остаться, рассудив, что четвертое правило «взломщика» распространяется и на эту ситуацию.

Он пошел в прихожую, закрыл дверь на внутренний замок, выключил воду в ванной, затем сходил на кухню, налил себе в чистую чашку холодного кофе из кофейника и снова оказавшись в холле уселся в кресло напротив телевизор, вытянув ноги и расслаблено откинувшись назад.

Программа новостей закончилась и по экрану мелькало нечто из жизни, то ли насекомых, то ли депутатов.

Обнаружив рядом с креслом «лентяйку», Родик попрыгал по каналам, наткнулся на изображение футбольного поля и минут десять, периодически отхлебывая ледяной кофе из чашки, наблюдал как мужики в желтых майках и сиреневых трусах, пардон за интимную подробность, старались забить мяч в ворота мужиков в синих майках и черных трусах, пардон еще раз. А под конец и те и другие попытались надраить физиономию дядьке в черной майке и черных… Мнэ… Трусах, стало быть, опять же. И поделом ему. Дядька этот все время сновал между гоняющими мяч мужиками, строил всяческие козни, показывал разноцветные бумажки, вставлял палки в колеса и расставлял рогатки где не надо.

Наблюдая за всем этим безобразием Родик задремал. Иногда отчетливые, резные как японские статуэтки «нэцке» слова типа «голкипер» и «форвард» на секунду возвращали его к действительности, но вскоре даже этого стало недостаточно и Родион отправился туда, где уже какое-то время пребывал его однофамилец Вовчик Оболенский по прозвищу Луноход.

Но несмотря на сходство фамилий двум молодым людям, двум представителям одного и того же поколения снились разные сны. Разные как по своей пророческой глубине, так и по красоте живописных образов.

…И снилось Родику, что он тонкий цветок на длинном, бесконечном стебле, рожденный от слияния капли вечерней россы с крохотно каплей грибного дождя, оторвавшейся от радуги и упавшей на кончик иглы портного пришивающего багровый полог заката к сиреневому краю горизонта в том самом месте, где заканчивается день и начинается ночь…

…И снилось Вовчику, что баксает он в казино, а ему, чисто не прет, потому как на рулетке остался один блэковый колер, а ему на блэк баксать в падлу, потому то и день сегодня не в тему задался…

…И снилось Родику, что в кончиках его пальцев рождаются вселенные, кружатся в вальсе и распадаются на мириады осколков, что бы осесть веером светлячков на ночном лугу, в запахе свежескошенных трав, где-нибудь на окраине мирозданья…

…И снилось Вовчику…

Впрочем Вовчик уже проснулся. Не только проснулся, но и живо заинтересовался персоной Родиона спящего в кресле посреди его квартиры.

– Ты, чисто, пацан не двигайся и стой где сидишь, пока я тебе калган жаканом не разнес! – услышал Родион сквозь сон. После чего послышался металлический лязг, и нечто твердое и холодное коснулось его носа.

Интуиция помноженная на богатый житейский опыт и природную любознательность подсказала Родиону, что так лязгает затвор оружия. В данном случае, довольно серьезного оружия.

Родион открыл один глаз и с удовлетворением отметил, что интуиция его не подвела, он действительно заглядывает в гладкий, пахнущий машинным маслом ствол помпового ружья.

– Ну, ты пацан, понял короче, что здесь тебе не цацки-пэцки! Баклань давай, че на мой флэт приканал?