Текст книги "Армия глазами солдата"

Утренний осмотр

На утреннем осмотре применялся строй в две шеренги. Отступив друг от друга, мы стояли лицом к лицу. Между нами ходили замкомвзвода и всматривались в нас, цело и чисто ли: обмундирование, бляха на поясе, сапоги, обрезаны ли ногти… Обязательно проверяют «подшиву», наличие «кантика» (то есть затылок не должен был быть обросшим, и для этого выводили бритвой нижний срез волос на затылке в ровную линию), бритья и длину волос, наличие иголок и ниток в шапке или в кепке (в зависимости от времени года). Могли в любой момент, в основном перед отбоем, провести телесный осмотр – на наличие синяков, побоев, а если таковые были, то офицеры ведут долгий разговор с потерпевшим солдатом. Это составляет целый институт армейской этики.

Если не будет у тебя на кителе чистой «подшивы», то на построении обрывают грязную и заставляют жевать, но так делают только старослужащие. А вечером придется подшивать весь свой взвод. И самое легкое наказание – подшить за пять минут, но если не успел, то отрывают – и ты все делаешь заново. Конечно, если нет навыка, задание будет не из легких.

Воротнички подшивают не только солдаты-сержанты и старшины срочной службы, но и офицеры. Они ведь знают, что это нужно обязательно делать, чтобы ворот кителя, который редко стирается, не натирал шею, а то могут образоваться фурункулы.

Здесь существует небольшая проблема. Не всегда дают новые «подшивы», приходится каждый вечер стирать, гладить, аккуратно складывать под размер воротничка и пришивать белыми нитками на старое место. Делать это надо таким образом, чтобы она выступала над воротником на полтора-два миллиметра. Вообще уставной подворотничок («подшива») представляет собой двойную полоску белой ткани шириной полтора-два сантиметра. Но со временем «подшивы» темнеют, а это ни сержанты, ни офицеры не одобряют, а каптерщик не всегда выдает нужное, вот и приходится «рожать» (искать).

А «рожали» как? Берешь простыню, на которой спишь (или у соседа по кровати), и отрываешь полоску нужной ширины – вот и все. Проблемы возникали при сдаче белья в прачечную, и мы старались от каждой простыни по чуть-чуть отрывать, чтобы заметно не было. Но потом офицеры увидели и поняли, что так все военнослужащие останутся без простыней, и начали выдавать цветное белье. Теперь «рожать» белую ткань стало еще труднее.

Также на утреннем осмотре проверяли «кантик», а если его не было, то получали обязательную затрещину по затылку.

Вдруг не будешь «побрит», то станут брить вафельным полотенцем. После этого вся кожа у тебя краснеет и появляется сильное раздражение. За время моей службы такого я не видел ни разу. Угрожали, пытались, но не делали.

А вот если не будешь коротко подстрижен, то подстригут, но только ножницами обычными, и будешь ходить, как курица ощипанная. А это некрасиво, и все к тому же смеются и подшучивают. Таких случаев при мне было много.

Через раз проверяют содержимое карманов, лишнего ничего не должно быть, только уставные армейские сигареты, военный билет, блокнот, расческа (неизвестно, к чему она нужна была, ведь мы почти лысые), чистый белый носовой платок, который никогда не должен применяться в личных целях, а должен был быть выглажен и ровно сложен в прозрачный полиэтиленовый пакетик.

Я раньше не знал и не понимал, как отличить «духа» от «дедушки». Но чуть послужив, понял, что нам, «духам», некогда было чистить и носить форму отглаженной и аккуратной, то есть ходили в такой, какой она была, в общем «зачуханные». Ремень был затянут туго и поднят чуть ли не до груди. Поэтому «духи» и выглядели неаккуратно и страшновато.

У «дедушки» наоборот: все чисто, выглажено и блестит. На кителе плечи не обвисают, так как загоняли в погон кусок линолеума. Это, конечно, не разрешалось, и офицеры за этим строго следили. Дембеля все равно делали, но только в повседневном кителе, в парадной форме даже не пробовали, так как на строевых смотрах амуницию проверял сам командир части.

По одежде сразу было понятно, кого посторониться, а на кого можно «наехать».

Существует еще одна армейская «заморочка». Сапоги, китель, штаны, шапки, кепки, ремень поясной, ремень с бляхой, должны быть с клеймом о дате выдачи данного имущества и номером военного билета, а также с твоей фамилией. Это нужно для того, чтобы среди множества одинаковой одежды можно было найти свою форму, если перепутал или потерял. Да и на войне в случае гибели можно опознать солдата по номеру военного билета и фамилии на его форме.

Три раза в год приезжало высшее командование и проверяло нас на строевых смотрах по пять часов в день.

Подготовка к смотру – это тоже нудная работа.

За неделю до строевых смотров постоянно проходили тренировки к проверкам, чтобы было надето все чистое, клеймо у всех солдат наблюдалось (со временем клеймо на одежде стиралось, ведь цифры через трафарет пишутся ручкой88
  Есть много других воинских частей, которые клеймят хлоркой.


[Закрыть]). А в армии всегда недостатки найдутся. Поэтому мы до полуночи готовились. Всегда находились солдаты, которые не так все делали, вот и приходилось все переделывать за них.

Перед самым строевым смотром командир части вместе с начальником штаба лично ходили вдоль шеренг, проверяли содержимое солдатских карманов. Потом заставляли всех разуть правый сапог на осмотр, чтобы у всех были уставные портянки, а не носки. Расстегивали бушлаты и кителя и смотрели на наличие белуг. И только после этого все были готовы к строевому смотру.

Переполох

Нас, оказывается, окончательно не распределили по подразделениям. Поэтому начался переполох с переходами в другие роты: в это вовлекли меня и еще двух человек. Нас перевели, непонятно зачем, в первый мотострелковый батальон. Меня назначили на должность «старшего стрелка».

Просто тихий ужас. Что со мной будет, неизвестно.

Мы сюда попали во время сильного мороза, да еще и выпало много снега.

Нас заставили изготовить деревянные лопаты, и мы, поначалу с азартом, приступали к чистке снега.

Пришлось расчищать сугробы с пяти утра и до обеда. Если не убирали полностью, то после обеда заканчивали. Снег с дорог забрасывали на газоны, затем утаптывали, пока он не приобретал строгих углов и не был выровнен в форме прямоугольника. Если выпадало много снега, то закидывали на старый капот, оторванный от машины, и тащили на стадион, который находился на территории нашей воинской части на расстоянии около четырехсот метров от убираемого места.

Мы работали, словно снегоуборочные машины. Не представляю, сколько тонн мы перекидали, кажется, после этого снег буду ненавидеть всегда. Мне очень страшно было подумать о том, сколько еще придется убирать и перетаскивать.

Вскоре мы попали на «игры антитеррора» (тренировка сил и средств по противодействию антитеррористическим актам). Очень интересно! Нам сначала ставили задачу – где и какое здание надо захватить, а после происходила сама операция. Чаще всего объектом становилась санчасть. Во время операции нам всегда мешала разведка, которая все заранее «вынюхивала».

«Бойцы» были вооружены автоматами с холостыми патронами, учебными гранатами, дымовыми шашками. Одним словом, реальная война. Все эти учения, как правило, проходили зимой (а теперь чуть ли не каждый месяц устраивают такие «игры»). На стадионе, куда выносили весь снег с тротуаров и дорог, мы делали для себя окопы, защитные стены и прятались. Оттуда занимали оборону и шли в наступление.

Выезд на стрельбище

Впервые я попал на полевой выход. Сразу понял, что это жуть.

В четыре тридцать утра подъем. Спешные сборы, суета, собирали причиндалы: постельное белье, тапочки, мыльно-рыльное99
  Мыльно-рыльное – принадлежности в составе: зубная щетка и паста, мыло, бритвенный станок.


[Закрыть], котелки с кружками и ложками – это все складывали в вещмешок, а к нему прикрепляли вместо ОЗК (общевойсковой защитный комплект) валенки и на себя вешали противогаз. Подготовили оружия и боеприпасы к выходу, потом на улице загружали все в один «ЗиЛ», который охранялся караулом. После загрузки боеприпасов, весь батальон строился на плацу. Тут ожидали три военных «ЗиЛа» с тентом. Нас распределили, кто в какой машине поедет.

– К машинам! – скомандовал командир роты.

Весь личный состав построился в две колонны возле машины.

– По местам!

Мы по очереди быстро заняли свои места в машинах, подавая друг другу руку.

Во время всего пути я полуспал, ведь заснуть спокойно невозможно, так как слишком трясет. Вдобавок у каждого «бойца» в наличии был вещмешок, а места так мало, что сидели на чьей-либо руке или ноге, все занемело. Через полчаса такой езды мы прибыли на железнодорожный вокзал. «ЗиЛ» с боеприпасами поехал прямо на стрельбище с двумя солдатами и начальником караула, а остальные «бойцы» пересели в электричку. В ней было посвободнее. Ехали около часа, во время пути также засыпали, но офицеры и сержанты следили и постоянно давали подзатыльники, но аккуратно, ведь все-таки в электричке ехали мирные граждане. Ведь если заснул, граждане будут думать: «Бедные солдатики не высыпаются, наверное, не дают спать!». Чтобы не вызывать у них такие сомнения, сержантам приходилось будить «нежно» и так, чтобы не проявить «дедовщину».

Вышли из вагона на неизвестную нам станцию, а оттуда весь остальной путь по поселку, до казармы, около семи километров, должны были пройти пешком. Это очень трудно, так как на нас были тяжелые вещмешки, забитые бельем и разным «хламом». Нас заставляли бежать, и самое интересное – офицеры не отставали от нас, даже подгоняли, но на них ничего не было, да и они в «берцах» (то есть, ботинках) были. Такими темпами мы двигались через жилые дома, потом в лес и дальше – по тропинке, сокращая путь.

Только к десяти часам утра дошли до казармы. Весь личный состав распределили: кто и где будет спать. Солдаты рванули занимать самые лучшие места. Офицер, увидев все это, сказал:

– Отставить! Всем выстроиться на «взлетке» по штату (то есть в соответствии со штатными должностями по списку и порядковому номеру).

Построились мы с большим трудом, так как мало кто знал свое штатное место.

– А теперь «шагом марш» к кроватям согласно вашим номерам в штате.

Все вроде бы расположились. Но «дедушки» не собирались спать на верхних ярусах. Когда офицеры ушли, все заново поменялись, кому как удобно. Конечно, кому не положено по сроку службы, те остались на своих местах: а это «духи», то есть такие, как я, и «слоны».

Навели порядок, и офицеры дали команду на ранний отбой в двадцать один час, так как завтра предстоял подъем в четыре утра и путь в танковый огневой городок (ТОГ) на стрельбище.

В четыре утра раздался голос сержанта: «Рота, подъем!». В казарме тесно, кровати двухъярусные, табуретки один на двоих, внизу лежит моя одежда, а на ней – соседа с верхнего яруса. В очень узком проходе одеваются сразу четверо. Все одинаковое: сапоги, кители, штаны, ремни, шапки. Попробуй разобраться спросонья и с непривычки во всем этом хозяйстве! После одевания все бегут в умывальник, потом – завтрак.

Наконец-то мы поняли, для чего брали с собой ложки, кружки и котелки. Ведь на полевых выходах мы гости, поэтому имели свои собственные ложки и постоянно брали их с собой на каждый прием пищи (собственные потому, что мы сами крали из столовой своей части, так как на полевых выходах мы часто их теряли). Ложку носили обычно в кармане брюк, кто-то засовывал в карман кителя, она торчала и создавала вид, какого-то знака различия. Но проблема была в другом. После приема пищи ложки грязные, как бы ты ни старался вылизать их. Мыли их только в казарме. Но тут возникла новая проблема: отсутствие горячей воды. Если своей ложкой размазываешь на хлебе масло, то холодной водой никак не получится ее хорошо вымыть. В результате у некоторых солдат появлялись заеды, а в карманах прилипала засохшая пища. Вдобавок приходилось носить кроме своих ложек еще и «дедушек».

Котелки и кружки применялись во время выхода на учебные места, когда выезжали с утра и до вечера, также для дневальных, которые не успевали на обед.

Всегда строимся перед столовой повзводно. Прямо на улице снимаем с себя бушлат и справа по одному заходим в столовую. Шел сильный снег, и вдобавок ударил мороз; мы думали, что окоченеем. Как назло, я стою в последнем ряду. Меня и еще одного «бойца», который был передо мной, поставили на охрану бушлатов. Мы ждали, когда придут на замену те солдаты, которые уже поели. А «деды» на нас повесили свои бушлаты, чтобы они не были холодными и мокрыми, и стояли мы, как вешалки. Но был один плюс – мы не замерзли, ожидая «дедов», чтобы отдать им бушлаты.

После завтрака строем бежали в казарму экипироваться шлейфами, штык-ножом, саперной лопатой, подсумками для гранат и магазинов, противогазами, вещмешками, касками, автоматами, гранатометами и другим оружием в зависимости от занимаемой должности.

Направились на стрельбище, которое находилось в трех километрах от казармы. Пока мы шли, нас заставляли переходить на строевой шаг и петь батальонную песню:

 
Раннею осеннею порою
На рассвете дымкой голубой
Раздавался где-то за рекою
Запевалы голос молодой.
 
 
Далеко до первого привала
Боевая служба нелегка,
Рота шла, а песня на рассвете
И взлетела птицей в облака.
 
 
Рота шла, держа равнение в строю,
На ученье в дальние края,
Рота шла проселочной дорогой,
А вокруг шумели тополя.
 
 
Пел солдат о девочке-смуглянке,
Пел солдат от сердца своего,
Пел солдат, что утром спозаранку
Провожала в армию его.
 

У некоторых солдат падала каска, которая была привязана к вещмешку, у кого-то мешок развязывался, кто-то сам падал, так как был сильный гололед. Больше всего не повезло тем, кто был в последних шеренгах колонны, так как солдаты несли на себе громоздкие ящики с учебно-материальной базы на занятия по боевой подготовке, «цинки» с боеприпасами, трафареты на учебные места, и т. п.

После того как «доползли» до ТОГа, нам вначале провели инструктаж. Перед тем как стрелять, мы прошли все учебные места, тренировались в стрельбе холостыми патронами из автомата, бросали учебные гранаты, изучали требования безопасности. Только после этой подготовки по трое солдат отправляли на пункт боепитания, где снарядили двумя полными магазинами из боевых патронов.

Затем мы надели бронежилет, каску и отправились к огневому рубежу стрелять по фанерным мишеням. Стрельбы проводились по появляющимся (неподвижным) и движущимся целям, которые появлялись время от времени (на пятьдесят секунд одна мишень, другая на одну минуту десять секунд – это все зависит от условий упражнений, а их очень много). Стреляли с ходу, с коротких остановок на расстоянии от двухсот до шестисот метров.

…На улице холодно, меня лихорадит от каждого выстрела, к тому же подходит моя очередь, и поэтому становится как-то страшновато. Офицеры размахивают руками, задевая солдат, команды и брань летят со всех сторон, чтобы солдаты стреляли быстро и правильно. Как назло, все получается наоборот: то каску задом наперед надену, то бронежилет не так застегну, то побегу не туда… Но вроде бы с горем пополам добежал до огневого рубежа, отстрелялся и докладываю:

– Товарищ подполковник, рядовой Вориднук выполнил боевую задачу по уничтожению противника в указанном направлении. В ходе боя наблюдал: пулеметный расчет, дальность четыреста метров, установка прицела три, под обрез – поражен; ручной противотанковый гранатомет, дальность триста метров, установка прицела три, в центр – поражен. Боеприпасы израсходованы полностью. Задержек при стрельбе не было.

Далее ждал дальнейшей команды.

– Оружие к осмотру!

Я отсоединил магазин и, держа его в левой руке, оттянул затвор в заднее положение. Командир роты после осмотра автомата на наличие патрона в патроннике дает команду: «Осмотрено!». После чего я нажимаю на спусковой крючок, ставлю автомат на предохранитель…

Потом оператор с вышки подтверждает:

– Направление номер два, поражены такие-то мишени.

Через день таким же путем пошли на ночные стрельбы, которые начались в десять часов вечера и длились до двух часов ночи.

Были в обороне и в наступлении, но самое лучшее – это в обороне, так как тебе не надо передвигаться, а просто сидишь или стоишь на одном месте в окопе и стреляешь.

Это все повторялось через день в течение недели. Старослужащие говорят, что раньше постоянно был полевой выход в течение двух недель, так что нам еще повезло.

Одним словом, жилось очень тяжело, но… интересно.

Была здесь еще одна достопримечательность. «На этих красивых полях и на железном старом мосте снимались фильмы „Д’Артаньян и три мушкетера“, „Сматывай удочки“ и многие другие», – сообщил нам капитан.

Мне не нравилось в первом батальоне, так как частенько бывало, что солдаты сбегали («чухали»), и поэтому офицеры к нам относились плохо. При мне двое «чухнули», но уже через пару дней патруль нашел их на вокзале.

Раз сбежал, не выдержал, значит – слабак, либо нарушена психика. А ведь за таких «бегунков» и нас наказывали: велось особое наблюдение, и хуже обращались офицеры.

Конфликт со старослужащими

Сослуживцы расспрашивали, чем я занимался на гражданке. Я им все подробно рассказывал и… дорассказывался. Теперь вся рота узнала, что я работал верстальщиком газет и был педагогом дополнительного образования.

Сослуживцы, с кем я больше всего общался, сразу сказали:

– Тебе ведь не здесь нужно служить, а в штабе! Ты где раньше был и почему никому не говорил?

Мне подсказали, что можно написать рапорт о переводе в штаб. Я начал суетиться и нашел одного нормального сержанта, который не отказался мне помочь правильно написать рапорт.

Посоветовал подойти к командиру роты и рассказать о своих навыках. Но я все как-то не мог набраться смелости. Однажды все-таки рассказал командиру роты обо всем, что умею, после чего сразу отдал рапорт Вот, как он выглядит:

Командиру роты

Рапорт

Я, рядовой Вориднук Станислав Борисович, прошу Вашего ходатайства перед вышестоящим командованием о переводе меня в штаб в/ч 00000.

27.01.2004 г.

Наводчик-оператор

3МСО 2МСВ 1МСР

рядовой Вориднук С. Б.

Он это одобрил, взялся за мое дело и передал высшему начальству. На следующий день меня вызывал командир роты и сообщил, что завтра или в крайнем случае послезавтра меня переведут. Я, конечно, был на седьмом небе от счастья, что пошел по той линии, чем занимался на гражданке.

После этого меня в роте зауважали. Я получил кликуху1010
  Кличка (прозвище) – в основном в армии присваивается в зависимости от фамилии. Кстати, буквально до конца XVIII – середины XIX века большинство населения России фамилий не имело. Окончательное «офамиливание» России относится ко второй половине XIX века, которые появились от кличек, то есть чем увлекались, кому что нравилось, так им и присваивали фамилии).


[Закрыть] – «Учитель», так как офицер рассказал на построении, что я был педагогом и что на днях меня переведут в штаб управления. Мне было, конечно, приятно.

Но есть в этом мире завистники, которые говорили, что я трус и что перехожу в штаб, в теплое местечко. Стали они делать мне пакости. Чуть что плохое случалось – сразу на меня «стрелки» переводили. Я всегда крайним оказывался. Этого следовало ожидать.

В один день меня так «допекли» старослужащие, что я не смог больше терпеть их «приколов» и переваривать всю злость в себе. Высказал им все, что накопилось в душе, и одного старослужащего, который попался под горячую руку, засветил деревянной лопатой (для чистки снега) между «рогов». Мне, конечно, не поздоровилось в тот день; меня в начале хорошо «отметелили», что живого места на теле не было, и наказали различными мучительными физическими упражнениями.

Первое, что мне «присудили», «сушить крокодила». Я должен был залезть на кровать так, чтобы руки были на одной дужке, а ноги на другой (что-то вроде моста, только лицом вниз). Выдержать позу «сушить крокодила» можно около тридцати секунд, затем начинают болеть мышцы рук и ног, особенно сильно болят кисти рук. А после одной минуты начинает сводить все тело…

Кроме этого упражнения предусмотрели другое: мне дали табуретку и сказали, чтобы я взялся за самые кончики ножек, наполовину присев (как будто сидишь на стуле), и держал ее на вытянутых руках. Меня начало трясти, пот лился ручьем. Экзекуция длилась в течение десяти минут. Я не выдержал, и руки сами опустили табуретку (еще могут поставить на табурет кружку с водой, которая не должна разлиться).

– Напоследок – упор лежа принять!

Я уже просто рухнул на пол.

– Начинаешь отжиматься под счет, – сказал старослужащий. На «раз» руки сгибаются в локтях, на «два» руки выпрямляются… Также существует третья команда, она придумана специально для з..ба солдата – это «полтора». При этой команде – руки отжимающегося должны находиться в промежуточном положении между согнутым и выпрямленным состоянием. (Попробуйте как-нибудь на досуге отжаться раз тридцать и замереть секунд на десять-пятнадцать в состоянии «полтора»… а еще если не давать рукам полностью разогнуться (если не подавать команду «два») – тогда вообще классно станет… раз-полтора, раз-полтора… полтора…)

У меня уже наворачивались слезы сами по себе, нисколько от боли, сколько от перенесенного унижения и обиды.

На следующий день я еле-еле встал с кровати.

Мне было в тот день очень плохо. Тяжело в такие минуты оставаться одному, тяжело бороться со своими мыслями, и, что хуже всего, от этих мыслей никуда не деться. В этот трудный момент я задумался о вере в Бога, мне нечасто такие мысли приходили в голову, но иногда бывало. Я понял, что необязательно идти в церковь, к Богу можно обратиться отовсюду, где бы ты ни находился. А просил одного, чтобы помог мне в этой несправедливой ситуации. Я думал, что сойду с ума. Но я все-таки выкарабкался.

Еще одно меня утешало, что в армии существует «закон»: год тебя «дрючат», год ты «дрючишь»! Вот и приходилось вспоминать этот «закон», понимая, что это нормально. Кстати, вот такие переломы, которые попадались в моей практике, очень редко выдерживали молодые солдаты. Многие не понимали, что это армейская жизнь, что нужно в ней бороться и быть не только сильным телом, но и иметь солдатский стойкий дух!

 
* * *
Будет трудно – крепись,
Будет ветер – не гнись,
Будет больно – не плачь,
Глаз в ладони не прячь.
Если слезы – сотри,
Если грозы – смотри,
Если страшно – держись,
Помни: Армия – ЖИЗНЬ.
 

(Из блокнота солдата)