Текст книги "Армия глазами солдата"

Глава 4
ВОЗРАЩЕНИЕ В УЧЕБКУ

Командировка

Я еще не отошел от случившегося, как вновь произошло непредвиденное…

Прослужив месяц в комендантской роте, меня по непонятным причинам перевели в первый мотострелковый батальон, в котором я находился около пятнадцати дней. Вдруг командир взвода называет пять фамилий, в том числе мою, и говорит:

– Чтобы через пять минут было все собрано из мыльно-рыльных принадлежностей! Кого назвали, те уезжают в командировку на полгода.

Я обомлел и не поверил этому: ведь меня завтра должны были перевести в штаб части. Я пошел к командиру роты, который должен был передать мой рапорт. Но он сказал:

– Рапорт я отдал начальству и больше ничем помочь не могу, ведь это не от меня зависит.

– Значит, меня все-таки везут в учебку, – расстроено спросил у командира.

– К сожалению, да! Но ты все равно не переживай, все-таки тебя отправляют на полгода, а не навсегда, ты же обязательно приедешь к нам обратно.

– Да пропади все пропадом! – крикнул я вслух и пошел собирать вещи.

Я уехал в расстроенных чувствах. А ребята наоборот радовались, что уехали из этого «дурдома». Но впереди опять новые солдаты, офицеры и все остальное. Неизвестно, что там будет…

Когда мы приехали, то не поверили своим глазам: это та же учебка, в которой пробыли мы два дня, когда приехали из распределительного пункта, и где не могли нас распределить, так как не было мест. А теперь опять привезли сюда. Мы, правда, подумали, что свихнулась армия совсем.

Ну вообще-то я зря так расстроился и думал обо всем только плохо: оказалось, здесь не так все ужасно.

Когда мы приехали, нас распределили по ротам и по должностям. Меня и еще одного солдата Петю направили учиться на наводчика-оператора, а остальных, отправили на должность механика-водителя.

Зашли в роту. Командир, который привез нас из Москвы, встретил офицера этой роты, и они пошли в канцелярию подписывать документы насчет нас прикомандированных, а меня и Петьку отдали в распоряжение сержанта.

В роте кроме дневальных и дежурного по роте больше никого не было, все находились на обеде. Дежурный повел нас по расположениям, показал, где будем спать. Через некоторое время подошла рота. Всех построили и представили нас. После команды «Разойдись!» все солдаты окружили нас и начали расспрашивать: «Как там без учебки, лучше, чем здесь, или нет?» Всем было интересно. Нас тут с первого дня стали уважать, тем более все солдаты, не считая сержантов, были одного призыва.

Не зря я молился и просил всех святых о том, чтобы помогли мне попасть в нормальный коллектив и в без того нелегкой службе.

Распорядок дня

Распорядок дня был обыкновенный, как и в части. Он постоянно висел около тумбочки дневального, рядом располагалась расписание занятий, где все на неделю вперед было расписано: день и часы занятий, тема занятий, место их проведения, материальное обеспечение, ответственный за проведение… Только здесь все за определенное время и строго по расписанию делали.

День начинался в шесть утра с резкой вспышки света и громкого крика: «Рота, подъем!». Кто просыпался не сразу, получал порцию матюгов и удар в бок. Бывало, сержанты устраивали «самосвал», то есть опрокидывали кровать вместе с солдатом. Правда, «дедушки» до прихода ответственного офицера батальона могли еще подремать. А в наши «духанские» задачи входило следующее: после подъема откидывать одеяло аккуратно на дужку кровати, за одну минуту одеться и выстроиться в одну шеренгу на физзарядку. Но одевались не полностью, то есть по форме номер три – в повседневном обмундировании без поясного ремня и головного убора, ворот расстегнут. Потом выходили строиться на плац для разминки и «нарезали» несколько кругов вокруг казарм. А если трещал сильный мороз, то зарядки не было, просто совершалась прогулка вокруг плаца двадцать минут, но только уже по форме номер четыре, с ослабленным ремнем и с головным убором. Также существуют формы одежды: номер один – в плавках или в трусах с обнаженным торсом или в майке, в тапочках (в основном эта форма одежды применялась для вечернего телесного осмотра); номер два – в брюках, в сапогах, без головного убора, с обнаженным торсом; номер пять – в утепленных куртках и перчатках.

Однажды во время занятий на плацу ответственный офицер батальона решил зайти в роту и посмотреть, не осталось ли кого в расположении. А тут само собой «дедушки» дрыхнут. Офицер подошел и шепнул одному из «стариков»:

– Наверное, сны снятся хорошие, как домой убываете?

Тут как все подскочили, аж кровати заскрипели, и в переполохе вылетели на зарядку.

Когда группа выспавшихся прибыла на физо, все уже бежали обратно в казарму. Хорошо, что они не были на зарядке, ведь чем больше «дедушка» спит, тем меньше от него вреда для нас и окружающих.

Пришли все в роту, умылись и бегом заправлять кровати. К этому времени должны были закончить все дела выделенные уборщики – они на физзарядку не должны ходить, назначали на уборку заранее на вечерней поверке. Требования к заправке кроватей здесь были жестче, чем в части. Кровати стояли в два ряда по пятнадцать, ведь здесь не было кубриков, как в части. На каждом одеяле по три поперечные полосы. Мы их заправляли так, чтобы видны были две. Потом натягивали нитку и выравнивали по ней полосы. Затем каждому матрасу, обернутому одеялом, изначально бесформенному, нужно было придать форму ровной доски, «отбить кантик». Если матрас был плохо отбит, сразу переворачивали кровать или выворачивали постельное белье и заставляли заправлять и отбивать еще раз.

Затем утренний осмотр и построение на прием пищи. Завтрак – это ломоть белого и черного хлеба, половник каши рисовой, гречневой, перловой или пшенной, стакан чая, пятнадцать граммов масла, два раза в неделю вареное яйцо.

После еды, если оставалось время, продолжали уборку. Потом мы занимались в учебном корпусе: как в школе конспектировали учебный материал и учили наизусть все, что необходимо, а именно, тактико-технические характеристики (ТТХ); БМП-2, автомата АКС-74, а также по строевой, тактической, технической, огневой, военно-медицинской подготовке, подготовке по связи, по уставам внутренней службы, требование безопасности при стрельбах и вождению и тому подобному. Так что учить какой-нибудь материал офицеры и сержанты нам находили без особого труда.

С четырнадцати часов подготовка к обеду – чистка обуви и мытье рук. На обед давали большую тарелку баланды, но на мясном бульоне, два ломтя хлеба, половник отварных макарон с мясной подливой, стакан компота и горсть салата из капусты.

После обеда по расписанию чистка оружия и противогазов; даже если они чистые, мы все равно драили их, до блеска, чтоб ни одной пылинки не было.

В 18.00 – часовая самоподготовка в ленкомнате. Во время ужина нам давали половник каши или толченой картошки, два ломтя хлеба, пятнадцать граммов масла, стакан чая, кусочек вареной или жареной рыбы.

После ужина начиналась подготовка к завтрашнему дню: подшивали воротничок белым материалом (в учебке называют все ее «селедкой», в обычной части – «подшива», а в просторечии – подворотничок), чистились, умывались, брились, делали «кантик» на затылке. Если мы это все успевали сделать, то оставалась возможность поболтать с сослуживцами, посмотреть телевизор, написать письмо.

В двадцать один час тридцать минут начиналась вечерняя поверка нашей роты. В строю проходила перекличка всего личного состава. Это делается для того, чтобы все ложились спать в одно время и не было самовольного оставления части – «СОЧ». В двадцать два часа звучала команда «Отбой». Но у нас лечь спокойно никогда не получалось. Новобранцы должны за одну минуту (но нам делали поблажку – за две минуты) раздеться, сложить свою форму, лечь в кровать и не шевелиться.

Кто-то один не уложился в положенный срок – команда «Отставить!»

– Строиться на «взлетке»! – гаркнул старшина. – Одна минута – время для ленивых «дедушек», а вы, «салаги», не укладываетесь. Значит будет сонтренаж!

И снова все вскакивали, одевались, занимали место в строю:

Старшина смотрел на часы, медленно поднимал руку, словно судья на старте.

– Рота, отбой! Плохо! Рота, подъем! Становись!

Мы опять попадали в строй. Половина не успевала застегнуться, портянки торчали из сапог…

– Равняйсь! Смирно!

– Разойдись! Подготовиться ко сну!

– Рота, отбой! Одна минута – время пошло! – командовал старшина и выключал свет. Но через три секунды включал его.

Половина солдат стояла в проходах. Одни смотрели на старшину удивленно, другие – со злостью.

– По команде «Рота, отбой!» вы должны прыгнуть в постель и замереть под одеялом, как мышки!

– Рота, строиться!

Старшина шел вдоль тяжело дышащих солдат. «Бойцы» дозастегивали пуговицы, поправляли ремни.

– Рота, отбой! Плохо! Рота, подъем!

И еще раз…

– Рота, отбой!

И так раз девять…

А если после отбоя дежурный офицер увидит вдруг, что кто-то не спит или шарахается по расположению, то нарушителя отправляли на помощь к дневальному в туалете убирать. Нам даже не разрешали в туалет ходить, правда, только до двенадцати ночи. Если кому нужно подшить воротничок, который не успел сделать вечером, постирать комок (то есть камуфлированный костюм), то заранее подходили к дневальному и предупреждали, записывались и на дужку кровати завязывали полотенце, чтобы дневальный легче нашел солдата среди такой оравы и разбудил часа в два-три ночи, поскольку самому подняться невозможно.

В выходные и праздничные дни все повторяется, только подъем у нас в семь утра и вдобавок не учимся, весь день смотрим телевизор или после обеда спим до ужина, если, конечно, не провинимся ни в чем. Вот из-за этого нам всем нравились суббота, воскресенье и праздники – для нас эти дни были святыми.

Суточные наряды

Вчера в первый раз заступил дневальным по роте. Заступают всего трое дневальных (количество (двое или трое) дневальных определяется, исходя из условий размещения подразделений, обеспечения охраны и поддержания внутреннего порядка и утверждается командиром воинской части) и дежурный. Дневальные – из числа солдат, чья подошла очередь, или провинившихся внеочередников, а дежурный назначается из числа сержантов.

Перед нарядом сначала проходит подготовка – подшиваемся, бреемся, а если остается время до развода (до семнадцати часов), то нам разрешают около получаса поспать, но в основном этого времени не было.

В семнадцать часов проводится инструктаж, выходим на плац, строимся. Проверяют, чтобы мы имели опрятный внешний вид и исправное снаряжение (это в основном штык-нож, а автомат только в том случае, если заступаешь в караул, антитеррор или группу блокирования – ГБР). Спрашивают наизусть обязанности дневальных и дежурных по роте. Также практическое занятие по выполнению воинского приветствия, выход из строя и возвращение в строй, подход к начальнику и отход от него.

В восемнадцать часов начинается развод наряда части: проходим торжественно под марш «Прощание славянки» мимо трибуны, где стоит высшее начальство, и все расходимся по местам несения службы. Меня дежурный поставил «на тумбочку», которая стояла у входа в подразделение, сам оружейку принимать пошел, два других дневальных принимали наряд, чтобы все было чисто, ничего не разбито, пожарные щиты должны быть опломбированы, по описи имущества, находящегося в казарме, должно быть все на месте и т. п. Если находили, что где-то не совсем чисто, требовали убрать все. Эти требования всегда выполнялись – иначе смену могли не принять. После этого дежурный распределял, кто в какой смене будет. Первая смена поддерживает порядок на лестничной площадке, на самой лестнице и при входе в казарму. Вторая смена следит за расположением, а третья – за туалетом (эта самая противная). Не так трудно помыть полы в туалете, страшнее – это забивание «очка», которое очень часто бывало. Вот и приходилось тыкать туда всякими предметами, чтобы пробить. Палки, длинные устойчивые проволоки, тросы, даже вантуз пробовали, который совершенно был бесполезен, так как маленький, а дерьма много. Хорошо, что я попал во вторую смену, меня это обрадовало.

С «тумбочки» менялись через каждые два часа. У входа охраняли свое подразделение. Никого из чужих не имели права пропустить внутрь, для этого постоянно держали дверь закрытой на щеколду. Если кто-нибудь из незнакомцев придет в расположение, то дневальный должен вызвать: «Дежурный по роте – на выход!». В случае, когда в подразделение входит командир батальона и более высокие непосредственные начальники, подается команда: «Смирно!». По этой команде находившиеся в коридоре солдаты, моментально должны повернуться лицом к входу и вытянуться в струнку. Дневальный также обязан бдительнейшим образом нести службу, не отлучаться с поста и зорко охранять вверенное ему подразделение со всем личным составом и материальным имуществом.

Мы определились, кто в какое время пойдет спать.

Я отправился спать в двадцать два часа. Разделся, свой штык-нож запрятал под подушку, чтобы не сперли, и лег спать до двух часов. Следующий очередной смены ложится в полночь до четырех утра, и третий ложится с двух часов до подъема всего личного состава. Но всегда может что-нибудь поменяться.

Дежурный спит днем без обуви, не снимая снаряжения и не раздеваясь, с десяти до четырнадцати часов, и вместо него назначается из первой смены «дневальный за дежурного».

Вообще, в любом наряде по уставу не разрешено меньше четырех часов спать дневальному, дежурному сержанту или офицеру.

А нарядов очень много, в которых приходится порядок и чистоту наводить: караул, ВАИ (военная автомобильная инспекция), патруль, КБО (комбинат бытового обслуживания – то есть баня), учебные классы, спортивный зал и многое другое. Но самое большое количество солдат, около сорока человек, отправляют в наряд по столовой. За время службы там побывали все и не раз на кухне котлы драили до блеска. На то она и армия – сама себя обслуживает. Оказывается, даже в таком деле, как чистка котлов, есть своя наука.

В основном, молодые все в столовую рвутся, так как там всегда наешься вдоволь. И вот однажды отправили меня. Теперь жалею. Поставили меня в варочную.

Пока помогал протирать полы и стол, где повар перебирал кости от вареного мяса, я потихоньку и незаметно со стола воровал мясо. Наелся до такой степени, что мне стало плохо, из-за того что недоедал до этого. А на сытый желудок спать так сильно хочется! Ведь в наряде спокойно не поспишь за сутки: как заступил в восемнадцать часов, значит, на следующий день в восемнадцать часов должен смениться из наряда. Не так просто уйти из столовой, ведь еще нужно сдать наряд, передать, показать, что все чисто, ничего не разбито. Так и получается: пока не примут – не сдашь наряд.

После того как в варочной помог с мясом, помыл полы, все стены протер, мне больше нечем было заняться, а поваришка заметил это и отправил в помещение пекарни, где пекут только булочки, чтобы вымыть целую гору офицерских тарелок, а напоследок отдраить котел, где замешивается тесто.

Я в первую очередь начал отскребать от стенок котла тесто. Потом пришла светлая идея: из этого остатка теста можно испечь булочки! Я решил из этой небольшой горсти слепить две лепешки, как раз печь была еще горячая, вот туда и положил.

Через некоторое время у меня получились две хорошо запеченные булочки. Я с аппетитом налетел на них и съел. Было очень вкусно. Потом принялся за мытье тарелок. Все добросовестно помыл, и всего одну тарелку, на которую сил больше не было, оставил плохо вымытой, думал, что не заметят.

Утром пришел повар, открыл дверь и отпустил меня в казарму. Через некоторое время повар опять вызвал меня в столовую. Я вначале не догадался, и только когда на меня налетели повара и отчитали именно за эту плохо вымытую тарелку, я понял, что мне будет плохо. Ведь эта грязная посуда попалась высшему начальству. Это был для меня самый неудачный наряд по столовой.

Самым престижным считался караул. Но я туда не попадал, потому что наш взвод никогда не привлекался.

 
Горит свеча, а свечи тают,
И тают так же, как и дни,
Кто не был в армии – не знает,
Как долго тянутся они.
 

(Из блокнота солдата)

Нет писем от солдата

Если я долго не писал письма, то родители переживали. Когда меня перевели в учебку, было не до писем. Они забеспокоились, начали звонить в ту часть, где я служил. Там сказали, что такого солдата вообще нет и не было. Они не знали, что и делать. Приходили в военкомат, откуда отправляли меня в армию, там тоже не знали, к кому обращаться. Родители собирались поехать на поиски, но этого не понадобилось, так как я все-таки написал письмецо, правда, с большим опозданием и с большой проблемой. Дело в том, что перед выездом на полигон, я написал домой самое огромное письмо и положил в почтовый ящик. Дежурный по роте, оставшийся в расположении, начал из почтового ящика вытаскивать письма, чтобы отправить на почту, и заметил то самое мое письмо, очень заинтересовавшее дежурного. Он решил нагло вскрыть его и прочитать. Когда приехала вся рота, он передал мое послание сержантам. Они удивлялись, ведь за всю их службу такого огромного письма никто еще не отсылал, и также все прочитали от корки до корки, многие моменты вызывали у них смех.

В этом письме, как назло, я рассказал все откровенно, кроме военной тайны, драк, ссор с сослуживцами и процветавшей «дедовщины», потому что со своими проблемами разбирался сам и не тревожил родителей. Самое главное, я написал, что со мной все в порядке, что меня отправили в командировку, и чтобы на московский адрес мне не писали.

Мне, конечно, с одной стороны, было все равно, когда сержанты это прочитали, но, с другой стороны, было неудобно. Ведь все-таки некоторые моменты они высмеяли, а мне было не очень приятно.

Но я вернулся к более серьезной проблеме и решил через командира роты учебки разузнать, как так может быть, что я не был зачислен в Московскую часть. Он сам заинтересовался и помог мне в этом деле. В итоге выяснили, что я и в помине не был, по их данным, в той части. Через несколько дней меня, как положено, оформили. Потом командир роты мне сказал, что, сколько он уже здесь служил, такой случай видел впервые.

В армии, конечно, долго и трудно привыкнуть к казарменным будням. К родителям все больше и больше тянет. Как они за меня переживали, когда я долго не писал письма! За все, что натворил на гражданке за свои восемнадцать лет, я готов просить прощения прямо сейчас.

 
***
Лишь только здесь,
В казарме мерзкой,
Я понял, что такое мать.
Как по утрам меня будила
И как укладывала спать.
Как по ночам переживала,
Когда из дому уходил.
Я помню взгляд ее печальный
И материнские слезы, глаза,
Когда на службу провожала,
Я не забуду никогда.
И этот взгляд я буду помнить,
Словно лучик в темноте,
Я знаю, что она скучает
И вспоминает обо мне.
 

(Из блокнота солдата)

Конечно, для любого солдата получать с гражданки письма – это самое приятное, что есть в армии. Но, правда, приходилось буквально требовать, чтобы посылали. Так вот я замучил всех, отправлял письма с солдатскими стихами, чтобы только написали ответ в два и три раза больше:

 
***
Ты пиши как можно чаще,
Тебе я буду отвечать.
Пойми, какое это счастье,
На службе письма получать.
***
Тяжело порой без хлеба,
Тяжело порой без сна,
Но еще трудней солдату,
Когда долго нет письма.
 

(Из блокнота солдата)

Выезд на полигон

Нам объявили, что выезжаем на общевойсковой полигон. За день до выезда провели инструктаж, строевой смотр на наличие учебно-материальной базы на занятиях по боевой подготовке, имущества, а именно: котелки, ложки, кружки, мыльно-рыльные принадлежности, уставные конфеты и сигареты, нитки, иголки и «подшивы».

Мы выехали на общевойсковой полигон, как в воинской части.

В это время стояли сильные морозы. В электричке, на которой мы добирались на полигон, отопления не было, и в сапогах ноги замерзали даже в двух портянках. Из электрички мы пересели в автобус и доехали до казармы. Навели небольшой порядок в расположении и определились, кто и где будет спать.

Температура минус тридцать пять градусов по Цельсию. Для меня, южанина, особенно невыносима холодная погода. Хорошо, что офицеры додумались выдать валенки, хоть и были они все разнокалиберными: один маленький, другой большой, один короче, другой длиннее. Попалась даже пара валенок либо на левую, либо правую ногу. Подобрать невозможно! Но лучше, чем сапоги, все равно от холода ничего не спасало. В валенках плохо потому, что очень часто сбивались портянки, поэтому приходилось их снимать на снегу и снова перематывать.

Утром выбрались на полигон и осваивали стрельбу из боевой машины пехоты БМП-2, точнее, за нас стреляли сержанты, потому что они нам не доверяли, а от офицеров все скрывали. Мы только помогали затаскивать в БМП-2 боеприпасы и заряжать. Нам, конечно, давали попробовать выстрелить, когда не было проверок высшего начальства.

При такой низкой температуре приходилось обслуживать БМП-2 таким образом: после того как отстрелялись, собирали губкой смесь масла, солярки, грязи (одним словом называли это – «чача»), то есть те отходы, которые стекали под коробку передач. Руки потом ничего не чувствовали. Хорошо, что была одна палатка с буржуйкой, в которой грелись офицеры, а из палатки на улицу выходила дымовая труба. Мы ее всегда обнимали руками и прижимались, как к любимой девушке. Таким способом грелись по две минуты… и опять в холодную машину руками в «чачу», пока не замерзнем. Конечно, обязанность обслуживать БМП лежала на механике-водителе, но они не успевали и отправляли на помощь нас, наводчиков-операторов.

На полевом выходе сплошное неудобства, а самое глобальное – это туалет. Во-первых, находился он в трехстах метрах от казармы. Во-вторых, по одному офицеры не разрешали нам ходить, так как мы здесь для всех чужие, и здешние военнослужащие могут надавать по шее и что-нибудь «свистнуть», к примеру, шапку или бушлат.

И самое противное – время от времени нас привлекали убирать дерьмо. На улице минус двадцать пять градусов по Цельсию. Ладно, если бы был нормальный туалет, а то без дверей и окон, все обледеневшее. Вот и приходилось ломом отдалбивать дерьмо. Вонь, конечно, была невыносимая, хоть оно и замороженное.

Одно радовало, что, придя в казарму, можно согреться, так как в ней очень тепло, а точнее, жарко (до двадцати пяти градусов), и ночью голову не приходилось засовывать под одеяло.

Холодно было только при построении в столовую. Мы, одетые только в китель и без шапки, строились на улице. Тому, кто выбегал первым, приходилось ждать до тех пор, пока соберутся все и двинутся в столовую. Иногда казалось, что голова лопалась от холода, а столовая находилась всего лишь в метрах ста от казармы, и ждать опоздавших солдат приходилось дольше, чем идти.

В течение всей этой недели в свободное время наш командир роты отправлял солдат в помощь наряду чистить картошку и всякие овощи. И этого момента я не пропустил. Человек семь приходили в столовую, садились вокруг ванны и принимались чистить по нескольку мешков картошки, морковки, лука и т. п. Но скучно никому не было, друг другу травили анекдоты, рассказывали интересные истории…

На следующий день не успели отойти от картошки, как наш командир отправил в распоряжение начальника полигона в подсобные хозяйства, которые относятся к N-cкой части. В ней было очень мало военнослужащих, и они не справлялись с работой. Вот их и выручали приехавшие на стрельбы солдаты.

Меня и троих солдат, это были Кузнечик или просто Кузнец (ему дали такое прозвище из-за того, что он был худой и высокий, умел прыгать выше своей головы, в детстве занимался акробатикой), Толстый (здесь можно не объяснять, понятно без слов, так как он был настоящая бомба, хотя и похудел, но ел больше всех), Мишка (простой человек без прозвища, в принципе он и так выглядел, как косолапый), отправили на пилораму. Других солдат – на свинарник, парники, разгружать фуры с продуктами, на строительство казармы и другие подсобные работы.

После того как пришли в N-скую часть, все разбрелись по точкам. Нас четверых сразу направили на пилораму и сразу озадачили. Нужно было отпиленные ровные доски перенести в новую столовую, в которой идет ремонт. А они длиннющие! Вот мы вчетвером паровозиком и таскали эти доски по несколько штук.

Потом пришел один солдат из нашей роты, Коля, и спрашивает:

– Как дела парни?

– Как видишь! Кстати, что ты здесь делаешь, ты должен быть на свинарнике, не так ли?

– Да! Но мы почти всю работу выполнили. Да, кстати, не хотите сухариков?

– Откуда они у тебя? – спросил Мишка.

– Да у нас их завались. Мы ими свиней кормим и себя подкармливаем.

– Нет, спасибо, это есть я не буду.

– Да они хорошие, посмотри! – и начал грызть при всех нас. Мы сами удивились, что сухарики были все чистые, лежали в полиэтиленовых мешках и, самое интересное, сделаны из сладких булочек, батонов и других мучных изделий.

– А они и правда свежие и чистые? – промолвил я.

– Коль.., пойдем! Я тоже наберу себе, – сказал Мишка.

Потом мы определились, чтобы офицеры нас не «запалили». Ходили попарно, то я и Мишка, то Кузнец и Толстый.

Мы незаметно прошли через речку, там перелезли через ограду свинарника, и мы на месте. В карманы все напихали и опять по своим рабочим местам разошлись.

Хоть здесь на подсобных работах мы чувствовали себя немного свободнее, чем с офицерами и сержантами в казармах!

Потом уставшие и почти наевшиеся все солдаты шли по дороге в казарму и доедали, что осталось в карманах.

Вот с такими приключениями прошел первый полевой выход в этой учебке.