Текст книги "Секрет Полишинеля"

Глава 10

Я превратился в соляной столб, как та баба, что посмотрела куда не надо, а соль, как известно, вызывает жажду.

Внезапно я принимаю героическое решение. Я быстро выбегаю в холл.

Тибоден по-прежнему лежит на полу. Его завернули в одеяла, а его персонал обсуждает, что же надо делать. В конце концов они врачи, так что пусть действуют…

– Он еще жив? – спрашиваю я. – На мой вопрос едва отвечают. Вижу, грудь старикана слабо поднимается. Да, он еще жив, может быть благодаря уколу, сделанному, чтобы поддержать сердце.

Я бросаюсь в кабинет умирающего, снимаю телефонную трубку и требую срочно дать мне Париж. К счастью, мой шеф не на совещании.

– Алло, босс!

– А! Добрый день, мой дорогой… Ну что?

– Я сделал все необходимое, патрон, но только что обнаружил, что произошла ошибка…

– Вы дали не тому…

– Нет! Юридическая ошибка. Тибоден невиновен! Он впервые выходит из своей легендарной невозмутимости.

– Что?!

– Я потом расскажу вам во всех подробностях… Надо попытаться что-то сделать, чтобы спасти его, шеф! Это ужасно! Он лежит в холле, чуть живой… Неужели не существует противоядия от той гадости, что вы велели мне ему подлить?

Он не протестует.

– Не кладите трубку, Сан-Антонио, я спрошу у нашего токсиколога, что он об этом думает…

Я жду, сопя от нетерпения. Слабо слышится голос босса, разговаривающего по другой линии. Быстрее! Быстрее! О господи, только бы удалось вытащить Тибодена из этой передряги. Я говорю себе, что если он умрет, то я швырну на стол Старику мою отставку!

Никто не сможет сказать, что я убил хорошего человека и продолжал жить как Ни в чем не бывало! Как я злюсь на моего начальника! А я-то всегда считал его непогрешимым.

– Алло, Сан-Антонио?

– Да.

– Дайте трубку кому-нибудь из врачей, мы передадим ему инструкции…

– О'кей!

Выбегаю в холл. Там я на мгновение останавливаюсь в нерешительности… Чертова работа берет верх и заставляет меня задуматься.

Следите за ходом моей мысли: раз профессор невиновен, значит, как мы и полагали раньше, предателем является кто-то из его окружения.

Позвав одного из типов, окружающих его, я имею один шанс из пяти нарваться на настоящего предателя. Представляете, в какой корнельевской ситуации оказался ваш друг Сан-Антонио?

Выбор за мной… Я должен за три секунды решить, который из них невиновен…

Смотрю на Минивье и Дюрэтра.

– Доктор Дюрэтр, – слышу я собственный голос. Я положился на свой инстинкт, и тем хуже, если он меня подведет!

Дюрэтр поднимает свою встревоженную физиономию.

Он еще бледнее, чем обычно.

– Вас просят к телефону.

Он идет с недовольным и удивленным видом.

– Кто? – спрашивает он меня.

Я молча вталкиваю его в кабинет и показываю мое удостоверение.

– Полиция! Не пытайтесь понять, просто выполняйте инструкции, которые вам дадут…

Совершенно ошеломленный, он берет трубку, не сводя с меня глаз. Не знаю, искренне ли его изумление, но если нет, то он отличный актер.

– Алло! Это доктор Дюрэтр… – представляется он.

Его собеседник называет свои имя, и оно, кажется, производит на врача сильное впечатление, потому что он перестает глазеть на меня, чтобы почтительно уставиться на трубку.

Он внимательно слушает, кивая головой и отвечая односложными словами.

– Да, да… – говорит он. – Есть… Отлично… Очень слабый… Да… Ясно, господин профессор.

Он кладет трубку и бросается к двери. Я ловлю его за руку.

– Молчок насчет меня, понятно?

Он быстро кивает и уходит.

Отметьте, что мне не приходится надеяться на сохранение моего инкогнито. Сообщение, посланное со вторым голубем, ясно показывает, что шпион в курсе того, кто я на самом деле…

В холле, превратившемся в медчасть, продолжаются суета и лихорадочная деятельность. Дюрэтр взял руководство операцией на себя… Надеюсь, я не ошибся, сочтя его невиновным.

Я выхожу на эспланаду и внимательно осматриваю дом, пытаясь вычислить, какая комната второго этажа находится над лабораторией.

Этот топографический анализ позволяет мне определить сектор. Я возвращаюсь в дом и бегу на второй этаж… После нескольких минут поисков я нахожу окошко… Оно оказывается в сортире!

Самое что ни на есть безымянное место, которым пользуются все, верно?

Дырка с линзой находится как раз за унитазом. Если не знать о ее существовании, ее совершенно невозможно обнаружить. Я наклоняюсь над ней и замечаю блокнот профессора благодаря свету, поступающему через оставшуюся приоткрытой дверь лаборатории. Этот блокнот как будто в полуметре от меня! Спорю, что отсюда можно читать, что пишет старикан, а ведь фотографии дают увеличение…

Я распрямляюсь: фотографии! Значит, у кого-то из персонала есть фотооборудование, а его не так легко спрятать!

Я выскакиваю из дома как раз в тот момент, когда папашу Тибодена переносят в его комнату.

По дороге я бросаю на Дюрэтра отчаянный взгляд. Он отвечает мне неуверенной гримасой, не говорящей ничего определенного. Только бы ему удалось спасти своего патрона!

Очень удобный момент для осмотра комнат этих господ. Я начинаю с ближайшего домика, в котором живут Бертье, Берже и Планшони.

Захожу в первую комнату и сразу кидаюсь на чемодан, задвинутый под кровать. В нем только грязное белье… В шкафу тоже ничего достойного моего внимания… Имя жильца комнаты я узнаю по размеру одежды. Тут обретается жирдяй Бертье.

Выйдя оттуда, я направляюсь в комнату Планшони. То, что она его, нет никаких сомнений, поскольку на стене над кроватью висит огромная фотография, на которой он изображен вместе с мамочкой. У обоих лошадиные физиономии. Снимок мог бы послужить отличной рекламной вывеской для магазина, торгующего кониной…

Копаясь в шкафу, я нахожу фотоаппарат, но не самой лучшей модели. Это старая квадратная штуковина в коробке, какие разыгрывались до войны в лотерею…

Ясное дело, что документы фотографировали не этим старьем шесть на девять. Для этой работы нужен усовершенствованный аппарат со вспышкой.

Я покидаю комнату и захожу в третью, где живет Берже. Мое внимание сразу же привлекает полный комплект фотоснаряжения в кожаной сумке, висящей на гвозде.

Я с наслаждением копаюсь в сумке. Вне всяких сомнений, я вышел на правильный след.

Вдруг слышится шум шагов, заставляющий меня вздрогнуть. Я собираюсь спрятаться, но уже слишком поздно. Дверь открывается, и появляется Берже. На его сотрясаемом тиками лице глаза горят так, что запросто могли бы заменить печку.

Исходящая от него жара обжигает меня.

Вместо того чтобы спросить, что я у него делаю, он набрасывается на меня. Он действует с такой быстротой, что я, не ожидавший нападения, оказываюсь зажатым между кроватью и шкафом и получаю великолепный удар его котелком в пузо. У меня появляется ощущение, что я весь превратился в желудочные колики.

Издав жалкое бульканье, я падаю вперед. Тогда он поднимает меня хуком правой в челюсть, от которого я забываю, кто я такой.

Я отрубаюсь, даже не успев вспомнить, какого цвета была белая лошадь Генриха Четвертого!

Прихожу в себя я очень быстро. Нежная рука моего ангела-хранителя восстановила контакт, и электричество снова поступает в мои мозги. Я с трудом поднимаюсь, массируя челюсть. Брюнет, разъяренный, как крестьянин, заставший на своем клеверном поле стадо муфлонов, следит за мной; ему никак не удается справиться со своими тиками.

– Мне сразу не понравилась ваша морда, – говорит он. – Я догадывался, что вы подозрительная личность. Надо бы вызвать полицию.

Я размышляю так быстро, как только позволяют мои потрясенные мозги.

Не он ли предатель? Может, он отмолотил меня, потому что знал, что я полицейский, и увидел в данной ситуации возможность продемонстрировать свою невиновность, навешав мне тумаков? Или он все-таки действительно чувствует негодование человека, заставшего постороннего в своей комнате?

Озабоченный, я иду к нему.

– Слушайте, старина, прежде чем начинать военные действия, выполняют обычные формальности!

– Чего?!

– Я говорю, что, прежде чем бить меня по морде и оскорблять, могли бы задать мне несколько элементарных вопросов, я бы на них ответил, и недоразумение бы рассеялось…

Его тики становятся сильнее. Теперь его физия дергается каждые две секунды, как будто его заперли в бочку с лягушками. Пользуясь его растерянностью, я продолжаю:

– Если это ваша комната, простите, потому что человеку свойственно ошибаться. Дюрэтр попросил меня найти лекарство для профессора, которое лежит в его чемодане.

– Комната Дюрэтра в соседнем бунгало! – выплевывает брюнет.

– Откуда я мог знать? Я здесь всего три дня и живу в доме. Неужели нельзя быть полюбезнее?

Он начинает расслабляться… Я по-прежнему не знаю, искренен он или притворяется. По этой перекошенной роже ничего не поймешь.

– Доктор Дюрэтр мне сказал, что его комната слева…

Ну ладно, я пошел налево… Не думаете же вы, что я развлекаюсь, шаря в чужих вещах, как прислуга из отеля? На этот раз он убежден – или притворяется таким. На его губах появляется улыбка, которую я успеваю заметить прежде, чем его морду сотрясает сильный тик.

– Ладно, извините меня… Но когда видишь, как плохо знакомый тебе человек роется в твоих вещах…

– Да, понимаю. А крепко вы мне двинули… Вы, часом, не были чемпионом Франции в легком весе?

Он смеется.

– Я немного занимался боксом в университете.

– Зря бросили. При таких способностях у вас было бы блестящее спортивное будущее…

На этом мы расстаемся. Он мне показывает, где настоящая комната Дюрэтра, и я пользуюсь этим, чтобы провести в ней быстрый обыск. Фотопринадлежностей в ней нет.

Видя, что Берже ушел, я рискую заглянуть и в комнату доктора Минивье. В комнате этого тоже нет фотоаппарата… Вывод: наиболее вероятный подозреваемый – Берже.

Размышляя над этой загадкой, я возвращаюсь в дом, где узнаю, что Тибодену стало лучше. Дюрэтр, которого я отвожу в сторону, говорит, что надеется его спасти, и начинает задавать мне неудобные вопросы. Конечно, все это кажется ему странным. Он поражен при мысли, что профессор был отравлен, а еще больше от того, что мне известен яд…

Выкручиваясь, я наплел ему историю, не уступающую приключениям Тентена. Я ему объясняю, что наша Служба задержала поблизости подозрительного, при котором был пузырек этого яда. Увидев, что старик умирает, я позвонил в Париж… Он поздравляет меня с моими дедуктивными мозгами и принятым решением. Я принимаю цветы без радости. Согласитесь, что все-таки неприятно напичкать известного ученого отравой, а потом получать поздравления с тем, что попытался вытащить его из могилы.

Я ему говорю о подозрении, что арестованный нами человек имел в поместье сообщника, и добавляю, что, обыскивая сейчас комнаты ассистентов, был пойман с поличным, но выкрутился. Пришлось рассказать, как мне это удалось. Он обещает не противоречить моим словам, когда Берже заговорит с ним об инциденте.

Частично успокоившись – потому что я по-прежнему не знаю, виновен Дюрэтр или нет, – я направляюсь в соседнее поместье нанести визит вежливости второму голубю.

Он грустно воркует, пытаясь выбраться из клетки. Жрать ему не приносили, и бедняга выглядит анемичным. Конечно, предателю он больше не нужен.

Я связываю лапы птицы куском веревки и иду к своей машине, не проходя через поместье Тибодена…

Мне надо съездить в Париж. Я хочу кое-что проверить, потому что люблю убедиться в твердости почвы, прежде чем поставлю на нее ногу.

Старик выглядит невеселым. Его лоб исчеркан морщинами, взгляд погасший, как витрина магазина после закрытия.

Я сажусь без приглашения.

– Как он? – спрашивает Старик.

– Немного лучше, – отвечаю я. – Я посвятил в тайну одного из двух докторов; он занимается им и надеется спасти, если сердце профессора окажется на высоте.

– Какая катастрофа! – вздыхает босс. Я пользуюсь случаем, чтобы вылить на него частичку моей желчи.

– Честно говоря, шеф, я думаю, что решение, принятое в отношении Тибодена, было несколько… поспешным. У нас против него была только та записка… Нас должно было насторожить то, что она подписана… Человек, предающий свою страну и посылающий сообщение с почтовым голубем, зная, что предыдущий голубь не долетел, должен быть осторожнее…

Человек с голой черепушкой не отвечает. Он молча скрывает свое разочарование и стыд. Это редкий случай, чтобы Старик так обделался.

– А теперь, – говорю, – давайте рассмотрим дело во всех подробностях. Во-первых, голуби. Вы сохранили тех двух, что привез Маньен?

– Разумеется…

– Вы не могли бы попросить принести их и того, что находится в моем кабинете?

Он снимает трубку внутреннего телефона и отдает распоряжения.

Через несколько минут нам приносят голубей. Один взгляд на них открывает мне глубину катастрофы. Я не мог выдать моих за тех, что были у шпиона… У моих серые лапки. Разница сразу бросается в глаза! Ночью мы ее не заметили, а тот тип при дневном свете увидел мгновенно…

– Моя вина, – говорю я Старику. Это идет ему прямо в сердце, и он ратифицирует мое покаяние осуждающей гримасой.

– Этот вопрос донимал меня, – говорю, – но сейчас я с этим разобрался… А теперь покажите мне второе сообщение. Может, мы что-нибудь из него узнаем…

Он охотно достает его из своего бездонного ящика.

Я строю гримасу, будто позирую для рекламы слабительного. Записка написана печатными буквами. Вы мне скажете, что хороший графолог сумеет установить ее авторство, сличив с образцами почерка сотрудников лаборатории, но я не очень люблю экспертов. Они считают себя волшебниками, а на самом деле простые ремесленники!

Я возвращаю записку Старику.

– По этому вопросу ничего… Переходим к следующему.

– К какому?

– К рассуждениям в их чистом виде. Пославший это сообщение думал, что наша служба примет то решение, которое приняла… Верно?

Лоб Старика разглаживается, в потухших глазах появляется блеск.

– Дальше? – говорит он.

– Это значит, что предателю Тибоден больше не нужен, вы понимаете?

– Выглядит убедительно, – соглашается босс.

– Значит, мы вправе задать себе следующий вопрос, шеф: “А почему ему больше не нужен профессор?"

– Потому что он получил все, что ему нужно, – отвечает мой почтенный начальник, у которого ничего нет на голове, зато есть много в ней.

– Вот именно!

Наступает натянутая тишина.

– Скажите, шеф…

– Да?

– Как этот человек, которого мы пока назовем месье Икс, если вы не возражаете…

Он не возражает. Хоть он и занимается самыми громкими шпионскими делами нашего времени, а все равно любит фальшивую таинственность, не развлекающую даже двенадцатилетних пацанов.

– Так вот, как этот месье Икс, – продолжаю я, – может иметь полное изобретение, когда его нет у самого Тибодена?

Непростая задачка, а, ребята?

Но для босса тайн не существует. Массируя черепушку, он предлагает версию:

– Сан-Антонио, люди, работающие с профессором Тибоденом, по большей части его ученики… Он их создал как ученых… Руководил их работами… Почему один из них не мог пойти дальше своего учителя?

Я подскакиваю:

– А верно, патрон, почему бы нет?

Полуприкрыв глаза, я думаю. Да, молодой честолюбивый ученый мог бы… Они все помешаны на своей работе. Доказательство: у них под рукой красавица-секретарша, а они едва с ней здороваются!

Старик, хорошо знающий своего любимого Сан-Антонио, улыбается.

Я продолжаю:

– Месье Икс понял, над чем работает папаша Тибоден. Тоже занявшись этим, он уходит вперед… Он опережает своего учителя… Благодаря проделанной в потолке дырке он следит за ходом его работ, что позволяет ему ориентировать свои… Черт возьми… Вот только работы профессора патронируются государством, и с этой стороны ничего не поделаешь… А он хочет продать свое открытие, заработать целое состояние, развернуться по-крупному, стать знаменитостью в научном мире…

Шеф встает.

– Сан-Антонио, вы должны быть не здесь!

– Почему?

– Как раз потому, что ваш месье Икс владеет изобретением… Он продаст его тому, кто больше заплатит… Надо найти этого месье Икс и забрать у него документы…

Не успел он закончить фразу, как я уже выскочил из кабинета.

Рассуждение – оно как лестница. Потайная лестница, ведущая вас к внешне недоступным правдам.

Я правильно сделал, что поднялся по ее ступенькам. Спорю, что на этот раз я иду верным путем.

Этот самый Икс ошибся, если держит меня за олуха!

И как, кстати, он раскрыл, кто я такой?

Глава 11

Гоня мою машину на скорости сто тридцать километров в час по Западной автостраде (непонятно, почему она так называется, ведь Восточной автострады во Франции пока нет!), я резюмирую ситуацию. Гениальная идея, как улитка или ажан мотопатруля, никогда не приходит одна. Вот и у меня появляется еще идейка, гораздо более потрясающая, чем первая!

С неувядаемой гениальностью, составившей мне популярность, я размышляю следующим образом: месье Икс проделал дырку в потолке и вставил в нее увеличивающую линзу. Браво! Сделал он это, чтобы следить за работами профессора. Еще раз браво! Но тогда это означает, что месье Икс не мог находиться в лаборатории, потому что был этажом выше! А пока Тибоден работал, трое его сотрудников работали в одной комнате с ним. Понимаете? Это позволяет мне вычеркнуть из списка подозреваемых Дюрэтра, Бертье и Берже… Значит, остаются только Минивье и Планшони… Могу признаться, что оба самые несимпатичные из всех, что не особенно меня огорчает. Я доверяюсь моему старому инстинкту, и, когда чья-то морда мне не нравится, можно спорить на что хотите, что это плохой парень.

Я проезжаю оставшийся участок пути на полной скорости, непрерывно повторяя две фамилии: Минивье или Планшони Минивье или Планшони. Как узнать? Может быть, виновны оба? Я в этом сильно сомневаюсь, потому что предатель честолюбив, а такие люди предпочитают действовать в одиночку…

Когда я останавливаюсь перед поместьем Тибодена, несчастного ученого уже перевезли в больницу Эвре. Я твердо решил доставить ему блистательную компенсацию.

Узнав, что он пришел в себя, я продолжаю путь до Эвре. В больнице мне говорят, что ученого поместили в отдельную палату и сейчас его навестить нельзя. Я настаиваю и прошу разрешения поговорить с заведующим клиникой. Просьбу удовлетворяют, несомненно благодаря моему безотказному шарму.

Заведующий оказывается любезного вида человеком. Мне кажется, мое звание комиссара производит на него впечатление. Не потому, что он особо уважает полицейских, а скорее из-за того, что читал кое-что из моих воспоминаний во время ночных дежурств.

Я спрашиваю его о состоянии Тибодена.

– Он выпил слишком большую дозу – (не настаивайте, я все равно не скажу вам название этого препарата), – отвечает главврач. – Не знаю, выпутается ли он. Я позвонил в Париж профессору Менендону. Это лучший токсиколог во Франции. Он уже выехал… Мы разберемся…

– Мне сказали, что Тибоден пришел в себя. Как вы думаете, я могу с ним поговорить? Он качает головой.

– Поговорить с ним? Да, он вас услышит, но отвечать не сможет…

– Мне бы все-таки хотелось попытаться…

– Как хотите, но не слишком его утомляйте… Он очень слаб… В его возрасте это серьезно;

Он сопровождает меня к отдельной палате, погруженной в успокаивающий полумрак.

В ней стоит противный запах.

– Ему сделали промывание желудка, – предупреждает меня главврач. – Я не уверен, что это даст положительный результат…

Я подхожу к кровати. Изможденное лицо профессора почти не выделяется на подушке. Серые волосы похожи на плесень. Его глаза закрыты, дыхание короткое… Я смотрю на результаты своей работы с перехваченным горлом.

– Господин профессор! – тихо зову я. Одно его веко наполовину приподнимается, но второе остается опущенным.

– Вы меня слышите? Я комиссар Сан-Антонио… Приподнятое веко подрагивает.

– Кто-то подсыпал вам яд, – говорю я, – но не волнуйтесь: мы вовремя это заметили, и вы спасены…

Никакой реакции. Можно подумать, что этот вопрос его совершенно не интересует.

– Я попрошу вас сделать небольшое усилие, профессор… Постарайтесь вспомнить, говорили ли вы обо мне в профессиональном плане с кем-нибудь из вашего окружения? Вы сказали кому-нибудь из ваших помощников, что я полицейский?

Его лицо остается неподвижным, как маска, и кажется высеченным из пемзы. Такое же серое и пористое…

– Вы не можете отвечать, профессор? – Я протягиваю ему руку. – Если можете, пошевелите пальцем!

Я чувствую ладонью легкое шевеление.

– Отлично. Я повторяю вопрос. Если вы пошевелите пальцем, это будет означать “да”… Вы говорили кому-нибудь из лаборатории, что я полицейский?

Его рука в моей остается неподвижной, как веревка.

– Никому? Вы уверены?

Он не шевелится.

Заведующий больницей подает мне знаки. Видимо, он считает, что я слишком усердствую. Эдак я убью старикана второй раз.

– Ладно, – вздыхаю я, – лечитесь, господин профессор. И не сомневайтесь, я скоро арестую виновного.

После этого довольно рискованного обещания я отчаливаю, эскортируемый главврачом.

– Мне кажется, он очень плох, – говорю я.

– Да. Меня удивит, если он выкарабкается! Я беру его за руку.

– Я хочу, чтобы вы его спасли!

– С этой просьбой, комиссар, надо обращаться к Господу Богу, а не ко мне!

– Тогда передайте ему ее от меня…

Я продолжаю задавать себе трудные вопросы. В своем туфтовом сообщении месье Икс написал, что в поместье находится полицейский. Как он догадался, кто я такой?

Узнали меня или…

Нет, решительно, что-то тут не то…

Я вхожу в телефонную кабину на почте и звоню Старику с просьбой прислать мне в подкрепление Пино, Берюрье и Маньена. Я решил нанести большой удар!

Господа между тем рьяно взялись за работу. Трудятся, ожидая новостей. Это у них такой способ убивать время. Я прошу Мартин позвать ко мне доктора Дюрэтра и, когда тот выходит, увожу его в парк, чтобы поговорить.

– Доктор, – говорю ему я, – в этом доме находятся шесть человек. Один из них преступник.

От этой преамбулы его рот раскрывается. Я вспоминаю туннель Сен-Клу.

– Что вы сказали?

– Правду. И, простите, вас я считаю среди этих шестерых.

От моей откровенности он закрывает рот, но тут же открывает его вновь, чтобы спросить:

– Что вы называете преступником?

– Шпиона! Он интересуется изобретением Тибодена… Один из вас предатель. Как видите, со времен апостолов не произошло ничего нового…

– Это безумие!

– А главное, аморально.

– Один из нас!

– Да. Поскольку я выбрал вас в доверенные лица, сам толком не знаю почему…

Я замолкаю и улыбаюсь ему. Нет, я знаю, почему обратился к Дюрэтру, а не к Минивье. У него глаза Фелиси, моей мамы. Знаете, такие большие удивленные и испуганные глаза, которые все прощают…

– Итак, раз вы посвящены в тайну, я задам вам следующий щекотливый вопрос. Если один из ваших коллег предатель, на кого бы вы скорее подумали?

Он хмурит брови, смотрит на мыски своих плохо начищенных ботинок, потом на меня.

– Я не могу ответить на подобный вопрос, месье! Вы должны это понимать… Делать такой выбор было бы подлостью… Позвольте вам сказать, что меня в равной степени удивит предательство любого из нас!

Это реакция честного человека, я могу ее только приветствовать.

– Не будем больше об этом. Я хочу задать вам второй вопрос.

– Слушаю вас.

– Вам известно, над чем именно работал Тибоден? Он краснеет и отводит глаза.

– Ну?

– Хм… Это… – Вдруг он улыбается. – Патрон просто помешан на секретности, вы это наверняка заметили… Он напускал таинственность, принимал излишние меры безопасности… Но он забывал, что Минивье и я специалисты в вопросах радиоактивности, из-за чего, собственно, он нас и выбрал…

– Так, значит?..

– С первого же месяца работы у него мы поняли, что он занят созданием препарата, защищающего от ядерной радиации…

– В общем, он хранил секрет полишинеля?

– В общем, да!

Именно так я и думал своими мозгами исследователя дамского белья!

– А трое ваших ассистентов тоже знают?

– Хотя Минивье и я не делились с ними нашими догадками, я думаю, что да.

– Угу… О'кей, доктор, благодарю вас.

Я смотрю вслед его тощей фигуре, мелькающей между деревьями. Он укрепил меня во мнении, что Минивье знал! И Планшони, вне всяких сомнений, тоже!

Я продолжаю подниматься по лестнице. Следуйте за мной, ребята!

По пожарной лестнице спускается ночь-Погода великолепная, приятно пахнет листвой…

Поднимаясь по ступенькам крыльца, я вижу подъезжающую черную машину Службы… Угадайте, кто за рулем? Старина Берюрье, налитый кровью, как бифштекс. Выйдя из машины, он начинает энергично махать мне руками.

Его сопровождают Маньен и Пино. Я направляюсь к ним.

– Во, святая троица, – говорю.

Берюрье бросается к ближайшему дереву и начинает поливать его с щедростью, свидетельствующей о большой вместимости его мочевого пузыря.

– Сколько тут зелени! – орет он. Я смотрю на Пино.

– Толстяк что, надрался?

– Да. Его пригласил на ужин приятель парикмахер, любовник его жены, знаешь? И вот после этого он никак не протрезвеет…

– Это кто тут говорит о трезвости? – спрашивает Берю, возвращающийся с расстегнутыми штанами от дерева.

– Я просил подкрепление, а не пьяниц! – заявляю я ледяным тоном, а Маньен тем временем ржет втихаря.

Глаза Толстяка налиты кровью, а дыхание заставило бы отступить целый зверинец.

– Это… ик!.. ты обо мне так? – возмущенно спрашивает он.

– А о ком еще, бурдюк с вином!

– Как тебе не стыдно! Да я ни разу в жизни не был пьяным… Пытался, но никак не получается…

– Закрой пасть! Делай, что я приказываю, и старайся поменьше разговаривать, а то у тебя изо рта несет, как будто ты нажрался падали!

Он насупливается. Я щелкаю пальцами, чтобы привлечь внимание моих помощников.

– Вот каково положение, – говорю. – В этом поместье шесть человек, один из них предатель и располагает секретными документами. Они надежно спрятаны, потому что он знает, кто я такой, и должен был принять меры предосторожности. Нужно заставить его пойти в тайник, понимаете?

Маньен и Пино утвердительно кивают. Берюрье рыгает, что означает то же самое.

– Итак, – говорю, – вы будете точно выполнять мои инструкции.