Текст книги "Желтый ценник"

Глава 5
Ночь

Ася хотела забыть эту ночь навсегда. Она предпочитала о ней не говорить и ни с кем не обсуждать. И если Руслан с ней разведется, то пусть эта ночь останется абстракцией, а не итогом ее проигрыша.

Голоса на кухне Асю расстроили.

Во-первых, она узнала учительский тон матери Алевтины, во-вторых, саму Алевтину и, в-третьих, Руслана.

Больше говорила мать Алевтины. Ох и ядовиты были ее слова.

– Посмотри, какая у меня дочь раскрасавица. Зачем ты живешь с этой маймылихой…

И еще много слов и убийственных доводов против Аси.

Алевтина поддакивала, Руслан отмалчивался.

– Я все слышу, – предупредила Ася. Сняла кроссовки, куртку, зашла на кухню. – Что здесь происходит?

Оковы ревности схватили сердце, голову. Она не ожидала от Руслана, что он все это слушает и, может, примеряет. По мнению Аси, он должен был отнекиваться, отбрыкиваться, а он, как козел, распустил бороду, выставил рога, вешайте на них лапшу, они у меня длинные.

– Тебя никак сватают? – обратилась она к мужу.

Было слышно, как заскрипела зубами мать Алевтины.

В глазах бездушие и цинизм. Пахло от нее кислым молоком и неприятностями. Каждое ее движение Асе казалось началом конца. Теперь она жалела, что не прошмыгнула в комнату и не спряталась в ней до утра. Не так уж плохо лежать на софе в одиночестве. Куда лучше, чем общаться с этой упырихой.

– Приперлась, – выдавила яд мать Алевтины.

Ася попыталась вспомнить ее имя и поняла, что просто не знает.

– Уважаемая, – Асю порадовала собственная отвага. – Освободите кухню.

– Эта моя кухня, – визгом стала на защиту матери Алевтина.

– Ваша только конура за туалетом.

«Грубо, очень грубо», – поругала свою несдержанность Ася.

– Успокойся, – вскочил Руслан и обнял Асю.

– Брось ее, брось ее, – завопила мать Алевтины, переходя на татарские оскорбления. – Жюлэр, маймыл, хайван, маржа…

О Аллах, до чего же все противно. Ася не сдержалась, разревелась и захлопнула дверь в комнату.

Она икала, куталась в одеяло, бесконечно себя жалела, осыпала упреками за несдержанность, за романтическую тупость. Руслан постоянно выходил на балкон, бесконечно курил, пытался читать, но исключительно чтобы забыться. Все события книги происходили в одиноком домике на одном из курортов. Как здорово жить в своем доме, утром ходить по берегу моря, дышать влажным воздухом. Как вкусно по утрам там пахнет кофе, и как хорошо по вечерам читать там книги.

– Как события книги не сочетаются с реалиями, – вздыхает Руслан и пытается говорить с Асей, она вредничает, отвечает редко и односложно.

Если Ася тихо успокаивалась, то Алевтина с матерью становились агрессивнее. Их возгласы походили на радио, которое постоянно теряло волну: «П-р-р что это? Д-р-р почему? Я тебе говорила… пух-т-р-р».

В дверь постучались.

– Руслаша, выйди на минуту.

Явно зовет Алевтина. Ася не ответила, Руслан на балконе не услышал.

– Русланчик.

Это уже зовет из окна на кухне.

Ася не понимает, что ответил Руслан. Но что-то говорит и, кажется, злится.

Если бы она знала, что так получится, она ни за что бы в тот вечер не вышла из комнаты. Терпела бы, мучилась, но не пошла бы ни в ванную, ни в туалет.

Когда в квартире наступила тишина, Ася тихо выскользнула в коридор, в темноте прошла к ванной, открыла дверь, потянулась к выключателю. Ярко вспыхнул свет, одновременно и в ванной, и в коридоре. И тут кто-то схватил Асю за волосы. Ася охнула, присела, стараясь ослабить хватку и боль, перехватила чужие руки, вцепилась в запястья. Ее стали мотать из стороны в сторону, а Ася пыталась освободиться. С усилием потянули вниз, пришлось присесть глубже, почти упасть на колени.

– Отпусти, сука, – дергала Ася голову и все пыталась прийти в себя от удивления и неожиданности. Наверное, прошло всего несколько секунд, но Асе они показались вечностью.

Где-то у кухни заголосил старческий дребезжащий голос. «Значит, за волосы схватила Алевтина, – сделала вывод Ася. – С тобой можно и пожестче». Порываясь подняться, Ася дернулась вверх. Алевтина удержала, царапая голову, схватилась глубже и стала пинать, стараясь коленкой попасть Асе в лицо.

Видимо, визг матери Алевтины и звуки потасовки услышал Руслан. Он выскочил в коридор с книгой в руке и остолбенел. Пока он приходил в себя, Ася примерялась к Алевтине. Она крупнее, выше и гораздо тяжелее – справиться с ней силой практически невозможно. Здесь нужна тактика. Но как в такой ситуации думать о тактике? Хочется рвать, метать, хочется убить эту дрянь. Когда Алевтина коленкой попала Асе по губе, она взвыла раненым зверем и пошла тараном. Она толкнула Алевтину в грудь и толкала до тех пор, пока та, отступая, не запнулась о порог ванной комнаты. И тут звезды перешли на сторону Аси. Алевтина не упала, но хватку ослабила. Ася зарычала и бортанула Алевтину о край чугунной ванны так, что та не удержалась и спиной рухнула поперек ванны и следом за собой утянула Асю. С полки внутрь ванны загрохотало металлическое ведро. Создалось впечатление, что Алевтина с таким звуком рассыпалась на части.

Мать Алевтины завизжала, по стенке сползла на пол.

Ася представила, как со стороны все это должно выглядеть. В чугунной ванне вверх ногами и с ошалелыми глазами лежит Алевтина, сверху нависает Ася.

– Отпусти, сука, – шипела Ася, пытаясь освободить голову. Она царапала руки, отжимала пальцы, но Алевтина продолжала держать железной хваткой. Но скорее это уже не нападение – это агония. Она, может, и рада отпустить, но от страха и ужаса все тело свело судорогой.

Мать Алевтины поднялась, бросилась спасать дочь, но по дороге наткнулась на Руслана.

– Вы че, вы че творите? Вы че… – бормотал он и пытался помочь Асе освободиться.

– Не подходи! – заорала она ему. – Не подходи, а то посадят. Вызывай милицию.

Руслан послушно рванул в коридор, его место тут же заняла мать Алевтины, перехватила Асю за халат, стала колотить по спине.

Ася нащупала ведро, подняла над головой Алевтины и сказала спокойно, но ровно так, чтобы услышали обе.

– Успокоились, или я убью ее.

Мать Алевтины поверила, отступила и стала шептать молитву.

«С одной справились», – выдохнула Ася.

– Теперь ты, – сказала она Алевтине и, чтобы было понятнее и доходчивее, ударила ведром о дно ванны.

Алевтина сообразила не сразу. Видимо, сначала услышала, обдумала, вышла из ступора, ослабила хватку, выпутала пальцы из волос Аси. На все это ей понадобилось время, и, наверное, много времени, потому что, пока она соображала, Руслан уже вернулся с милицией.

Милиционер смотрел на двух баб, одна лежала поперек ванны вверх ногами, вторая стояла раскрасневшаяся, с глазами, полными крови, со вздыбленными волосами. Обе, как драконы, пыхали жаром и огнем.

– Что здесь? – спросил милиционер.

– Все-е нормально, – Ася запахнула халат, попыталась поправить волосы. – Драка обоюдная.

– Скорую? – предложил милиционер. И явно не шутил.

– Если только ей, – показала Ася на Алевтину.

Через два часа скорую вызвали обеим. Асе вкололи успокоительное, Алевтине предложили госпитализацию, потому что она жаловалась на боли в спине. Алевтина уехала в больницу, а к Асе с Русланом пришел участковый.

Как Сагадат апа и предсказывала, мать приснилась на третий день. После той драки с Алевтиной Ася уснула только под утро, и ей сразу стали сниться кошмары: летали огромные мухи, проезжали машины, стены домов по направляющим перекатывались из стороны в сторону обнажая чужие квартиры. Ася бегала по лестницам вниз-вверх и никак не могла найти свой дом.

Когда откатилась очередная стена, Ася оказалась в большой темной комнате, где в красных лучах прожектора на огромном перевернутом ведре сидела мать. Она голыми пятками била по металлическим стенам, отчего по комнате шел монотонный гул. Одна рука матери лежала на черепе скелета, очень похожего на ту больничную старушку, а другой рукой она держала подушку.

– Я же просила, – сказала мать и положила подушку на голову скелета. – Для дочери слово матери закон.

Ася подалась вперед, то ли пыталась обнять, то ли что-то рассказать. Но в это мгновение подушка и скелет растворились в воздухе. Ася остановилась, боясь, что вслед за ними пропадет мать.

Мать сжала кисти рук в кулак и добавила:

– Такую боль, какую пережила я, можно пожелать только врагу. Я же просила. Я умоляла, а ты пихала мне кашу в рот. Я не хотела есть, я мечтала о покое.

Ты ослушалась, я прокляла. Но ты моя дочь, и я знаю, что ты так поступила не со зла, поэтому я тебе даю возможность обменять мое проклятие на жизнь любого человека. У тебя будет три шанса. Первый, – мать ударила пяткой по ведру, – ты уже истратила впустую.

Ася открыла рот, чтобы оправдаться, но стена тронулась с места и закрыла комнату с красным прожектором. Ася стала колотить, пинать стену, стала кричать, надеясь, что ее услышат на той стороне…

Руслан разбудил ее резким толчком.

– Ты чего кричишь?

– Нет, нет, ничего, – мямлила Ася и смотрела на руки. Они были все исцарапаны и болели. Но это не от той стены, это от стычки с Алевтиной.

Часть 2

Глава 6
Рынок

Полгода Ася безуспешно искала работу. После пожара на заводе осталось много безработных. Мужчинам везло больше, их брали охотно, стариков отправляли на пенсию, а вот женщины с маленькими детьми вообще не рассматривались, считалось, что их обеспечивают мужья и родители. У Аси оба варианта были в пролете. Руслан устроился на теплоэлектростанцию с отставанием в зарплате на девять месяцев, а родители-пенсионеры не могли помочь. Да и стыдно такой великовозрастной дылде просить у отца копеечку на хлеб. Они с Русланом даже не могли взять деньги в долг, потому что из-за инфляции кредиторы поднимали такие бешеные проценты, что вернуть их было нереально, да что проценты, само тело долга для семьи Загребиных было неподъемным.

Поздним вечером по подъезду с ровным мелким зудом носились мухи, комары. Ася стояла перед дверями, сгорбившаяся и перегоревшая, как оплавленная кнопка звонка, в которую она собиралась позвонить.

Алмазия с мужем Хайдаром – успешные предприниматели, и поэтому у них новая металлическая дверь с золотистым номером, которая контрастирует с обшарпанными соседними. Оплавленный звонок – это мелкая месть соседей за успех.

Два-три раза в неделю Хайдар устанавливал новый, люди с патологическим упорством его устраняли. Меняя звонок, он посмеивался над пакостниками, а тайные враги продолжали выходить на площадку – раздуть огонек в папироске и, не останавливаясь, переместить к кнопке зажравшегося соседа. Кнопка оплавляется быстрее, чем гаснет сигарета, – проверено сотни раз.

Пока Хайдар откручивает болты, появляется тот же курильщик, притворно цокает, сострадает и при удобном случае вновь вредит. Сделаешь замечание, так он тебе еще телевизионный провод подрежет, и так искусно это сделает, что придется менять всю систему в щитке. Телевизионный кабель стоит гораздо дороже кнопки.

Асе тяжело и больно признавать семейное банкротство. Перед тобой словно разом закрылись все двери планеты. Ты стучишь, тарабанишь, надеешься на чудесное разрешение проблем, а ведь не факт, что за этими дверями тебя ожидает радужное будущее. За ними ничего не слышно и не видно. Может, там пропасть похлеще твоей.

Ася втайне мечтает когда-нибудь добиться хотя бы части успеха, которого добилась семья Хайруллиных. Раньше оба учительствовали в деревне. Алмазия преподавала математику, Хайдар – физкультуру. Алмазия уже собиралась замуж за директора школы, скучного лысеющего человека. Собиралась вопреки желанию. Время шло, а чересчур умную «укытыче» местные ребята побаивались и не торопились приглашать на свидание. С Хайдаром встретилась на одном из учительских семинаров. На следующий вечер он прискакал на белом коне с белым букетом ромашек, закружил, зацеловал. Потом по пути забежали в сельсовет, расписались.

Только через три дня Алмазия вспомнила о своем женихе. Пришла, покаялась, он расстроился: где это видано, чтобы учителка бросила директора, – попросил уволиться. Алмазия с удовольствием собрала вещички и уехала в деревню к мужу.

«Все было как в сказке», – рассказывает Алмазия и кладет голову на плечо Хайдару.

За советом Ася первым делом пришла к ним. Надеялась, что Алмазия поможет найти работу, подскажет, куда обратиться.

Алмазия видит в Асе равного человека и с удовольствием делится, помогает. Но поначалу Алмазия считает своим долгом провести процедуру «крещения», поднять мотивацию.

– Благодари Аллаха, – начинает она учительствовать, – ты пришла за советом в благословенный дом. Конечно, женское счастье – детей рожать да чтобы в доме достаток был. И у детей твоих, слава Аллаху, останется все, что вы наживете, – в могилу ведь с собой не возьмете.

– Хватит ей нотации читать, – улыбается Хайдар.

Он принадлежит к крепкой породе мужей-отцов, гордящихся знанием кое-каких фермерских секретов и считающих своей обязанностью и привилегией обеспечить жену норковой шубой, сына и дочь – достойным образованием, большой квартирой, машиной, или перегородить родник плотиной, выкопать котлован под озеро, запустить выдр, карпа, уток, гусей, лебедей, или выкупить у колхоза разваленный коровник и обустроить в нем конюшни.

Кони – это особая страсть Хайдара, и его несбыточная мечта – иметь скакуна из конюшен короля Саудовской Аравии.

– Только счастье – оно живет у того, кто честь и совесть свою бережет, – продолжает Алмазия. – Помни об этом, соблюдай себя!

– Теть Ася, привет, – выглянула из комнаты Гуля, дочь Алмазии.

Гуля хороша собой. Невысокая, стройная, в голубом спортивном костюме известной марки, с прямыми черными волосами – они ловко подвязаны тугой резинкой, чуть наискосок на лоб спускается челка. И это шло ей, оттеняло смуглую кожу гладкого лица. Гуля улыбнулась иссиня-черными миндалевидными глазами, выцепила из вазы яблоко и прикусила белыми ровными зубами.

– Чем хочешь заняться? – налила Алмазия в чашку чай и придвинула Асе.

– Не знаю, – ответила она тихо. С трудом сдержалась, чтобы не наброситься на халву и печенье. Детей надо было взять с собой, поели бы конфет.

– Детям возьми конфет, – Алмазия словно прочитала ее мысли. – Может, на рынок выйдешь?

– Я – на рынок?! – мгновенно вскинулась Ася. Рынок – это последнее, чем бы она хотела заняться.

– А что так? – улыбнулась Алмазия. – Не по статусу?

– Конечно. Меня с высшим образованием в спекулянтки?! Да с голоду буду подыхать, а на рынок не пойду.

В рынке Ася видела наказание за юношеский максимализм. Наказание за обиду, нанесенную старой женщине, продававшей рябину. Она сидела, устало сгорбившись, окутанная туманом прохладного октября, безучастная к окружающим и особенно к визгливой школьнице. Со своей рябиной она была для Аси откровенной спекулянткой. Ее металлический бидон с мятыми боками был переполнен хамством халявы, жаждой наживы. «Как можно продавать рябину за два рубля, если этой рябиной переполнена вся тайга? Да с одного дерева как минимум можно набрать мешок», – громко возмущалась Ася.

От благородного гнева дочери мать краснела, смущалась, просила у женщины с рябиной прощения. Та тихо кивала, сдерживая слезы, прикусывала губы. «Это деньги не за рябину, а за труд, – грустно объясняла мать, стараясь поскорее увести дочь. – Человек сходил в лес, принес…» – «Я тебе принесу тонну!» – распалялась Ася и где-то краем души уже понимала и принимала пояснение матери. И чем больше она понимала, тем сильнее ей было стыдно. Но, разогнавшись в истерике, остановиться было сложно.

Конечно, времена изменились, сейчас люди выходили на рынок с единственной целью – продать что-нибудь из того, что они раньше привозили бесплатно или меняли на то, чего у самих было вдоволь. В благодарность их кормили пирогами, снабжали самодельными салфетками, вареньем, грибами. Те времена стали архаикой, теперь за все нужно было платить. Пока понятие «частный предприниматель» плохо приживалось в стране, где все еще главенствовал тезис о том, что предприниматели – это барыги, кровопийцы, чей мир – это туманные деловые отношения с опорой на обман и взаимное недоверие…

Слушая Асю, Алмазия вежливо кивала, но чувствовалось, что не верила. Должно быть, она сочла нежелание работать на рынке прикрытием лени.

Алмазия стала нащупывать подходы к столь категоричному настроению Аси. Обсудили цены на продукты, стоимость железнодорожных билетов, нравы милиционеров. Алмазии явно хотелось подтолкнуть Асю к действенному решению, но она чувствовала, что предпосылки для такого еще не созрели. Тема требовала повышенной деликатности, поэтому Алмазия начала издалека:

– У меня много знакомых бизнесменов, которые начинали с рынка.

– И все жулики.

– Верку Охлобыстину знаешь? Распред с главного конвейера? По выходным торгует на рынке овощами, – сказала Алмазия. – Лазарев, главный технолог по сборке, у себя в квартире делает оплетку проводов, сноха торгует на рынке запчастей.

Этих людей Ася прекрасно знала, назвать их жуликами не приходило в голову.

– Гуля на рынке.

– Гуля? Твоя Гуля торгует?

Ася не могла представить Гулю за прилавком. Ангельское лицо – под холодным солнцем, точеная фигура древнегреческой богини – в серой толстовке, с черной сумкой на плечах. Казалось, таким красавицам в соответствии с какими-то древними законами должен быть с рождения обеспечен успех и на них никак не могут отразиться даже малейшие зачатки реформ. Куда мир катится? Понятно, что во тьме перемен общепринятые законы деформируются, но несправедливо, когда они касаются слабых и неподготовленных.

– А чем она торгует?

– Брюками, – ответила за Алмазию Гуля.

– Зачем? Вам что, денег не хватает?

– При чем здесь деньги? Сама знаешь, семья у нас небольшая, сын и дочь. На хлеб, молоко хватает. Гуля зарабатывает себе на игрушки, – погладила Алмазия дочь по руке. Гуля громко рассмеялась.

– Шутите? – поняла Ася. И ей стало грустно.

Гуля смутилась, стала оправдываться:

– Мама игрушкой называет машину: «жигули» шестой модели.

– Что? На рынке можно заработать на машину? – В это Ася ни за что не поверит. Ни под какими пытками. Хлеб, молоко, в крайнем случае хлеб с колбасой. Но машина!

Алмазия и Гуля засмеялись одновременно и громко.

– Теть Ась, – промурлыкала Гуля, – вы прям как с другой планеты.

«Я из другой жизни, после распада которой остались душевные развалины, ослепившие глаза и разум. И надо привыкать жить так: решать рутинные вопросы, просыпаться по утрам, чистить зубы, будить детей в садик, искать работу. И все это делать по памяти и наощупь, потому что сам ты слеп».

В конце концов интерес все же нашелся. Алмазия упомянула еще нескольких общих знакомых: кто-то съездил в Турцию на отдых, кто-то в Саудовскую Аравию на хадж. Но были и печальные случаи банкротства, грабежа или попадалова. Поездка к Алмазии стоила того, чтобы потратить весь вечер. Первым делом надо было решить вопрос с деньгами.

Поговорить с Русланом не получилось. Ася намекала, что неплохо бы попросить денег у Саши, и никак не понимала, почему Руслан так категорически отказывается. По большому счету, бывшие партнеры – друзья. Почему Руслан периодически одергивает ее, когда она пытается заговорить о Саше? Хотя чего это она врет самой себе – отлично ведь понимает причину, просто пытается найти лазейку и помирить. Ее фальшь вычислялась в секунду, короткий бросок ответа, и ей, взрослой идиотке, остается только разжевать и проглотить эту новую реальность.

Разговор с Русланом о деньгах собирался из обрывков трех фраз: «отстань… не пойду… сама кашу заварила…» Ася на этой стороне проблемы, Руслан на другой, между ними красная черта, которая порой тянется к небу, чтобы превратиться в стену плача. И никакой слезой не перешибить этот рост. Жизнь после пожара на заводе до того изменилась, что, кажется, прошлого не было, а будущего не будет. Ася очень старается, чтобы все вернулось на круги своя. Но сейчас на любой вопрос появляется три ответа, и все три плохие. И все, кто пытаются ответить, не дадут соврать – вынуждены выбирать из всех зол меньшее.

Все-таки Асю смущало решение заняться своим делом: уж слишком откровенно она наивна в предпринимательстве, точно дитя малое. Но порой ей казалось, что она справится, тогда она, радостная, легко вбегала в дом, перепрыгивала через разбросанные игрушки. И ни с того ни с сего принималась целовать и обнимать то Руслана, то детей.

Особенно пугало Руслана, когда Ася начинала петь, не стесняясь отсутствия голоса и слуха. Все это, конечно, не вязалось с последними семейными неурядицами, но Руслан успокаивал себя тем, что со временем Ася остепенится, забудет о предпринимательстве. Вот он устроился на работу… да, пока не будет получать зарплату, но так живут практически все. Такова обстановка в городе, да и в стране в целом.

На следующий день Ася поехала к свекрови. В советское время та скопила предостаточно, но с резкими скачками цен ее сбережения очень быстро превращались в бумагу. Не факт, что даст, но попросить стоит.

Свекровь последние десять лет была на инвалидности по астме. Пенсии хватало только на коммунальные платежи. Спасала дача. Все, что росло, цвело, плодоносило, свекровь выносила на рынок. Самыми востребованными были овощи. Ей удавалось выращивать огромные помидоры со сладкой плотной сердцевиной, хрусткие огурцы, картошку, морковку. В один год она умудрилась вырастить баклажаны. Сама не зная с какого перепуга, вдруг посеяла в углу огорода. Лето было жаркое, и баклажаны чудным образом вызрели. Вынесла на рынок, под хохот старушек-болтушек выложила вдоль прилавка – ровно четыре штуки. Оказалось, что баклажанами торговать выгодно. Сразу появился человек, словно пришел на запах. Увидев баклажаны, взревел от удовольствия, рассказал про беременную жену, заплатил столько, сколько попросили. Свекровь, конечно, утаила подробности сделки: еще час назад она себя кляла последними словами и готова была отдать баклажаны хоть за пятьдесят копеек за штуку, лишь бы купили. Но, увидев охотного покупателя, взвинтила цену в пять раз и, узнав, что баклажаны для беременной, огорчилась и сделала хорошую скидку – по два рубля за каждый. Покупатель оказался хорошим, щедрым человеком, заплатил и вдобавок выкупил все баклажаны, которые еще только дозревали, на корню.

После столь удачной сделки свекровь в глазах старушек-болтушек выглядела деловым человеком. На следующий год уже все старушки высадили заморский овощ и даже научились его готовить. Предприимчивость старушек-болтушек сильно задела свекровь. Она пыжилась и смотрела на них с такой злостью, будто говорила своим видом: «Вы не больно тут гогочите, это я первая придумала сажать баклажаны. Вот научусь еще арбузы и дыни выращивать!»

Когда кто-то из покупателей приценивался к чужим баклажанам, она с нарочитой небрежностью, к месту и не к месту, встревала в разговор, пытаясь высмеять чужой товар. А когда ничего не получалось, теряла самообладание и, набычившись, сопела: «Уф, Аллакаем!» Если покупатель уходил с баклажанами, старушки-болтушки прыскали от смеха, в обратном случае разгорался скандал. И тут уж от свекрови бежал любой покупатель, потому что на него наваливались всем скопом и отговаривали от покупки.

Свекровь бухтела, пила успокоительное, потом грузила в тележку непроданные огурцы и помидоры и отправлялась домой. Такой уж был у нее характер. Привыкшая сызмальства к бедности и нужде, свекровь жила в строжайшей экономии. С утра до ночи работала за копейки. Не за рубль, хоть немного походивший на средство оплаты, а за копейку, которую уже и в банке не принимали. Копейка стала бесполезной кругляшкой и разочарованием покупателя, получавшего ее на сдачу, но, видимо, она приносила доход монетному двору, иначе как объяснить ее производство. Свекровь копейкой не брезговала, аккуратно собирала в стеклянную баночку из-под майонеза. И ничто не могло заставить ее пройти мимо кем-то оброненной монетки. Останавливалась, и удостоверившись, что никто не покушается на монету, начинала сложную процедуру ее поднятия. Самой, с ее большим весом и слабой астматической грудью, было очень трудно наклониться и поднять монету, так что она сначала пыталась найти помощников: то мальца попросит поднять, то какую другую добрую душу подсобить. Когда помощников не находилось, наклонялась сама, держась за тележку. И чем более клонилась, тем более взывала к Аллаху, чтобы не рухнуть на землю.

Выглядывая свекровь, Ася заметила отца, идущего впереди нее, шагах в двадцати. Остановила на нем внимание, как на обычном предмете в необычной обстановке. После смерти матери он старался на улицу не выходить, много раз случалось, что, совершенно не помня дороги, проходил мимо дома. В отце было что-то странное и с первого взгляда бросающееся в глаза. Во-первых, он выглядел явно моложе своих лет, шел уверенно, в белой шляпе, новом пиджаке с медальными планками на груди, шел, как-то смешно размахивая палкой, словно баловался ею, а не опирался. Поднимет, бултыхнет, поставит. Ася догнала отца у арки дома, мешая пройти, вышла навстречу. Отец, встретив препятствие, попытался сначала обойти, потом вскинул палку, явно намереваясь отодвинуть препятствие, а может, и ударить. Странно и дико было смотреть на такое. Ася сделала еще шаг навстречу. Вглядевшись в нее, отец ее узнал.

– Дочь? – удивился отец. – Ты чего здесь?

– К свекрови. А ты?

– За квартиру ходил платить, – как-то разом ссутулился и постарел отец.

– Почему один, где Валентина Ивановна?

Площадь перед магазином никогда не была пустынной, теперь же, в третьем часу и в середине недели, никого почти не было. И, однако ж, на другой стороне дороги, под вывеской «Магазин штор», остановилась женщина, которой, по всему было видно, очень хотелось догнать отца, но ей мешал поток машин. Она бросала на них злобные взгляды и с нетерпением ожидала, когда поток иссякнет. Дело было ясное. Отец сбежал от сиделки или решил с ней поиграть. Ася ужасно разозлилась: они с таким трудом нашли ее и с еще большим трудом уговорили переехать из Челнов в Елабугу Никто не хотел ухаживать за стариком круглосуточно.

– Что это значит? – строго спросила Ася, нахмурив брови.

– Я ж только заплатить, – язык у отца заплетался. Он взмахнул палкой, и в этот момент на него набросилась Валентина Ивановна.

– Куда же вы… – она схватила его за руку. – …Куда вы?

Ася посмотрела на нее внимательно. Седые ухоженные волосы, лицо с алыми щеками и губами и обеспокоенный взгляд. Ася еще не привыкла к ней.

– Вот, смотрите, совсем как ребенок, шли по улице, гуляли. Он гулять попросился. Я ему кашу с утра сварила, а он стал одеваться. Я отговаривала, – стала путано оправдываться Валентина Ивановна.

– Вас проводить?

– Мы сами. Сами, – хлопотала вокруг старика Валентина Ивановна. Оттряхивая мешковатые брюки, похлопала по заду, застегнула пиджак, сняла шляпу, сдула с нее невидимую пыль, потом подхватила старика под локоток и потащила через дорогу, нежно приговаривая, словно младенцу: – Щас кашки поедим и баюшки.

Отец через дорогу переходить не торопился. Он переступал через белую полосу перехода как через непреодолимое препятствие. На середине дороги он вовсе остановился.

Водитель «газели» надавил на клаксон.

– Да разве так можно? – сказала громко Валентина Ивановна и указала на него рукой.

Водитель услышал и хотел ответить что-то сердитое, но одумался и ограничился одним презрительным взглядом. Затем медленно объехал старика. За ним последовали другие. Машины тихо обтекали двух людей. Один, опершись обеими руками о палку, был безмолвен, вторая что-то бесконечно бормотала, оглядывалась по сторонам, словно просила прощения у всего белого света за доставленные неудобства.

– Пошли, миленький, пошли, – уговаривала Валентина Ивановна и даже подталкивала старика в спину.

Ася легкой пробежкой догнала стариков.

– Па-а-ап!

Он вдруг открыл глаза, посмотрел внимательно, как будто понял, что дела плохи, и пошел обратно, в ту сторону, откуда пришел.

– Па-а-а-п!

Несмотря на то что отец вроде послушался, Асе стало очень тяжело. Она взяла отца за руку. Мысли ее были рассеянны… Да и вообще тяжело было думать в эту минуту о чем бы то ни было. Она бы хотела совсем забыться, потом проснуться и начать все сызнова.

– Бедный! – причитала Валентина Ивановна, семеня следом. – Проснется, поплачет, жену вспомнит, поплачет.

Все горюет, что она раньше него ушла… А ведь никому не ведомо, у каждого свой срок…

«Куда ж я иду? – подумала Ася. – Странно. Ведь я шла к свекрови за деньгами. Как отца увидела, так и забыла… Не придумала, как просить… Может, и не надо просить. У меня есть замечательный повод не выходить на рынок, надо ухаживать за отцом, очень благородный повод. С такими выкрутасами отца Валентина Ивановна долго не выдержит. Даже если она и ангел и даже если она бесконечно терпелива – все равно не выдержит, сбежит и оставит ей повод отказаться от барыжничества. Отлично же?»

– Да что это я! – в глубоком изумлении останавливается Валентина Ивановна. – Ведь мы, наверное, вас задерживаем? Ведь вы, наверное, по делам в Елабугу? Чего ж я такая? Чего ж я до сих пор не догадалась? Вам, милая, по делам надо? По глазам вижу, торопитесь. Вы нас бросайте и бегите. У вас муж, дети малые. Бегите, милая, бегите. А мы уж сами как-нибудь по-стариковски. Правда ведь, Абдрахмашунька.

«Абдрахмашунька! Как она быстро превратила Абдрахмана в Абдрахмашуньку, и ведь ему нравится, жмурится хитрой котярой. Неужели у нее получится?»

Ася остановилась, в удивлении осмотрелась кругом, как бы дивясь тому как здесь оказалась, и пошла обратно к рынку. Она почувствовала, что сбросила с себя лишнее бремя, давившее ее так долго, и на душе стало вдруг легко и мирно. «О Аллах! – вдруг обратилась она к Всевышнему. – Спасибо за отца и покажи мне путь истины».

Переходя через дорогу, она тихо и спокойно смотрела на машины, на яркую вывеску магазина «Цветы». Несмотря на усталость последних дней, ощутила прилив тепла в сердце. Точно дверь в подвал, закрытая тяжелым засовом, вдруг открылась. В глаза брызнули свет, тепло, воздух. Она увидела голубое небо.

Пошла к рынку через арку девятиэтажки. Крюк был небольшой, но, очевидно, сейчас совершенно необходимый.

Если свекровь даст деньги на товар, отступать будет некуда. Обмануть и не вернуть деньги Ася не могла. А чтобы вернуть, надо пахать. Впоследствии, когда она припоминала то время и все, что случилось с ней за эти минуты, пункт за пунктом, сантиметр за сантиметром, более всего поражалась тому, что она полностью положилась на предопределение судьбы. Именно так.

Но зачем же, спрашивала она себя, зачем такое важное для себя решение она перекладывала на случайное настроение свекрови, на ее окончательное действие на всю Асину судьбу?