Текст книги "Желтый ценник"

Свекровь сидела на деревянном ящике и словно специально поджидала Асю.

Было около четырех часов дня. Все торговцы на ящиках, в палатках, за столиками – в ожидании вечернего потока людей, возвращающихся с работы. Тихо переговаривались, прибирали свой товар, подходили новые торговцы, равно как и первые покупатели. У цветочного ларька громко торговались два паренька, белые розы называли ромашками, красные гвоздики – зеленью. Цветочница цену не сбавляла, но, раз пять ответив культурно, вдруг стала паренькам хамить, а потом и вовсе погнала от прилавка прочь. Пареньки с удовольствием сбежали, прихватив пару гвоздик.

Около свекрови на овощном ящике лежали пять пучков зеленого лука, прошлогодний чеснок, горка свежей картошки и самовязаные шерстяные носки. Сегодня не густо.

– Народ есть? – присела Ася на соседний ящик.

– Ниче, – вяло ответила свекровь, стала неторопливо заправлять волосы под белый платок.

Она любила носить белые платки, как на дачу, так и на рынок. Постоянно платок поправляла, перевязывала, утирала пот, отчего к вечеру он превращался в грязную тряпку. И чем больше забот, тем грязнее был платок.

– Как торговля? – Ася спрашивала, не надеясь на честный ответ. Свекровь свою прибыль никогда не выдавала.

Хоть один огурец продаст, хоть тележку помидоров – ответ один: «Ниче, Аллага шекер».

Подошла знакомая свекрови. Ася знала ее в лицо, но без имени.

«…Здрасьте… здрасьте… Аллага шекер… картошка? Две тысячи за кило, свежая… только утром выкопала… да, на той неделе было дешевле… на следующей будет дороже…»

Знакомая ушла, так и не купив. Остановилась около столика с обувью, долго приценивалась, мерила, разговаривала – ушла, не купив. Ася ее прекрасно понимала.

Свекровь достала из сумки банку с холодным чаем. На дне бултыхались ягоды малины, ставшие уже белесыми от многочисленного заваривания.

Ася от чая отказалась, а вот хлеб взяла. С утра ничего не ела. Хлеб был мятый и от песка хрустел на зубах.

– Как дела? – вернула свекровь банку в сумку.

– Хочу на рынок выйти, – сразу начала Ася тяжелый разговор.

– Молодец, – вздохнула свекровь.

– Вот приехала к тебе за деньгами.

– Уф! – всколыхнулась она всеми своими ста двадцатью килограммами. – Откуда у меня?

Ася улыбнулась.

– Значит, не дашь?

– Ну кто так деньги просит?

– Я! – вздохнула Ася. – По мне, так лучше бы ты не дала.

Свекровь уставилась Асе в глаза, словно ища в них искорки лжи. «Нет, кажется, не врет и не шутит».

– Руслан где?

– С детьми сидит дома.

– Че сам не приехал?

– Денег нет на автобус. Я на попутках.

– Дам! Только в долг, – резко вскинулась свекровь.

Ася обреченно вздохнула. Вот судьба и решилась. Отступать некуда.

Глава 7
Твое место…

На часах девять утра, рынок открывается в шесть. Непонятно, зачем так рано, все равно люди раньше девяти не приходят. Ася завернула на Ленинский проспект, идти до рынка примерно минут пятнадцать, на автобус не села, экономила деньги. Перед входом остановилась. Надо собраться с духом, чтобы вступить в тот, другой, непонятный мир предпринимательства. Честно говоря, она уже устала от целого месяца этого сосредоточенного и мрачного обдумывания.

Время шло. Ася сторонилась, пропускала людей в ворота, а сама никак не могла решиться переступить порог Ей казалось, что еще один шаг – и у нее на груди или спине появится желтый ценник распродажи. Если и это не сработает, дальше жизнь ее спишет на свалку. Она как тот увядший букет тюльпанов, который однажды свекровь пыталась вернуть к жизни. Восстанавливая тургор, бесконечно его поливала. Из всего букета поднялся только один цветок, чему свекровь была рада, остальные пришлось выбросить.

Тургор – это сложное слово отец Руслана вычитал в одной из книг и однажды, заболев, применил к себе: «Мой тургор жизни совсем иссяк». Ася это запомнила и очень часто примеряла на себя, на свою жизнь.

«Ну не на каторгу же тебя отправляют!» – разозлилась Ася на свою трусость и слабость. Очень захотелось есть. Сейчас бы горячего чая, хлеба с маслом. Ни того и ни другого давно не было. Ася потрясла кистями рук, ладонями крепко прижала уши к голове, потом сделала глубокий вдох-выдох, задержала дыхание, медленно и широко раскинула руки, словно сбросила с себя весь негатив. Этому их научил преподаватель философии в институте, теперь Ася часто его вспоминала, красную бархатную скатерть на его столе и такую же растяжку на весь кабинет с коротким словом «Думай».

Сквозь ворота проникал звук дрели. Грузчики тащили тележку, переполненную баулами и сумками. Рядом устало шла женщина в синем трико, желтой футболке с ярким павлином на груди. Павлин переливался на солнце яркими блестками и подмигивал стразными глазами.

Ася миновала ворота, залепленные всякими объявлениями, и пошла вдоль рядов. Напротив некоторых палаток были свалены сумки, во многих уже был порядок, аккуратно развешанные на цепочках блузки и футболки, пара мест пустовала черными беззубыми провалами. Этот ряд был самым козырным – хорошо просматривался еще от входа. Но сюда, скорее всего, не сунешься. Ася стала присматриваться к лицам продавцов, чего раньше никогда не делала. Для нее продавцы всегда были серой массой. Сначала выбиралась вещь, а только потом уже приходилось обращать внимание на продавца.

К звуку дрели добавились гортанные звуки двух женщин, видимо, соседок по палаткам. Они кричали что-то про «мое место… администрация…», что-то друг другу доказывали, пихали тележки, сумки, дергали цепочки с развешанными вещами. Увидев Асю, мгновенно затихли и расплылись в улыбке: «Пожалуйста, кофточку, новый, свежий привоз из Польши, босоножечки, большие скидки, шундый матур кульмэк…» Ася трусливо отшатнулась, женщины тут же потеряли к ней интерес. Одна вытащила из сумки термос, вторая вспомнила «о вкусных печеньках на сливочном масле».

Вчера приезжал Саша, привез бутылку водки, пачку сливочного масла. Руслан от спиртного отказался. Саша уговорил бутылку в гордом одиночестве, потом, расчувствовавшись, стал хвалиться, что купил гараж, холодильник. От каждого слова Руслан все больше мрачнел. Саша хлопал рюмку, закусывал сливочным маслом и упрекал Руслана в том, что он продал машину.

– Я, понимаешь, вынужден был тебя уволить, но ты можешь вернуться. Мне нужен водитель. Мне ж пьяному за руль нельзя. Дурить начинаю. Вчера со штрафстоянки машину забрал, за пять дней штраф отвалил – на полмашины хватит. Я тебе, друг, зарплату обещаю – деньги небольшие, но на хлеб хватит. Я смотрю, у тебя и хлеба даже нет, закусить нечем, – сочувствовал Саша, а сам хоп – рюмку, хоп – масло.

Руслан сдерживал себя, злился.

– Вот что ты сегодня собирался делать? – хлопал Саша Руслана по плечу. – Молчишь? А я с семьей в хамам записался. Представляешь, турки открыли у нас в Челнах хамам, говорят, там девицы танцуют танец живота. Поехали со мной. Хотя нет. Жена будет против. Опять хай-вай поднимет, будет упрекать, что ты меня спаиваешь. Ведь спаиваешь? – хитро улыбнулся Саша.

Руслан обнял проходившую мимо Асю за талию, ласково прижал.

– А мы с Асей в мечеть собирались.

Ася удивилась. Она, как и Руслан, была неверующей. Никогда не вникала в каноны молитв и обрядов. Свое неверие оправдывала современной гордыней, высшим образованием, душевной ленью. Но в противоречие с верующими не вступала. Справляла поминки, приглашала стариков читать молитву, давала хаер. Это могло выглядеть противоречиво, но не отказывалась от соблюдения мусульманских обычаев и праздников, назначение которых совсем не понимала. Когда надо, прятала волосы под платок, перекатывала пальцами тридцать три бусины четок, шептала бессвязные пожелания в раскрытые для молитвы ладони. Делала это скорее не для веры, а для желания не вызвать упрека со стороны старших и родителей.

– Зачем в мечеть? – вновь хохотнул Саша. – За милостыней?

Руслан вновь нахмурился.

– За благословением, – нашлась Ася. – Я собираюсь выйти на рынок.

– Барыжничать? – удивился Саша. – Смело! Весьма смело. Хотите, отвезу. – Саша, видимо, решил поймать Руслана на слове. Он был уверен, что они не поедут, откажутся. Да не дураки же они на самом деле, чтобы выходить на рынок.

Оскорбленный отказом Руслана работать у него водителем, Саша дождался, когда они войдут в мечеть, потом уехал. Он был уверен, что Руслан приползет на пузе, а Саша еще подумает, брать ли его обратно.

Когда Руслан с Асей вышли из мечети, она его упрекнула.

– Почему ты отказался?

– Потому что он нас кинул. Если кинул однажды, кинет и дважды… и многажды.

– Но ты же не знаешь точно.

– Я точно знаю. Ему негде было взять деньги. Он все-таки получил эти КамАЗы и мне не сказал. На наши с тобой деньги покупает холодильники и гаражи. Нашими же деньгами будет платить мне зарплату.

– Если бы согласился, мне бы не пришлось выходить на рынок.

– Потерпи немного, это временно. Скоро все устаканится, закончится вся эта перестройка.

– Я жду уже год, а становится все хуже, – фыркнула Ася.

– Ну потерпи. Мы же вместе, а вместе мы…

– …Сила.

Ася прошла семь рядов. С каждым рядом торгашей становилось заметно меньше, видимо, сказывалась их удаленность от входа, значит, снижалась их престижность и востребованность. А может, покупатели здесь появлялись гораздо позже. Пока дойдут до последнего ряда, время пройдет до обеда и взамен потраченным деньгам придут усталость и раздражительность. До последних рядов часто доходили только те люди, которые изначально ничего не собирались покупать, или те, кто не умел принимать решения. Они могли ходить месяцами, долго думать, долго покупать, а потом, вернувшись домой и получив чье-то «фи», уже с утра топтаться у прилавка с требованием вернуть. Это Ася знала по себе. Сама не раз так делала.

Поговорить об аренде места с одной из женщин, которая раскладывала флаконы с одеколоном, оказалось дурацкой затеей. Ася смотрела на женщину и не понимала, чего та испугалась. Вроде ничего плохого не спросила, не нагрубила.

– Опять чужое место заняла? – буркнула другая, таща тележку. Она даже не остановилась. Просто прошла мимо, но напоследок обернулась, припугнула: – Анька приедет, нахлобучит.

Женщина с одеколонами сосредоточенно уставилась в свою сумку, по ее мрачному виду можно было понять, что она ни за что отсюда не тронется и пропади все пропадом, если вдруг кто посмеет ее тронуть.

Ася все кружила и кружила по рынку, по рядам, от входа до продуктового павильона, вокруг кафе с запахом жареных пирожков, вокруг вагончика администрации с мятой металлической крышей, и все уговаривала себя не сдаться, не сбежать.

Площадка между администраций и продуктовым павильоном была засыпана белым щебнем, настолько крупным, что приходилось выбирать, куда ставить ногу.

В одном месте все-таки оступилась, подвернула лодыжку. Стало совсем невмоготу.

Когда в груди появилась тянущая боль, Ася повернула к невысокому крыльцу синего вагончика администрации. Двери были закрыты. Дернула. Дверь не поддалась. Дернула сильнее, сверху задрожала крыша, задребезжало стекло в окне. Ася подняла голову, суеверно глянула на небо, словно оттуда протянулась чья-то царственная рука и придерживала дверь, давая время одуматься и сбежать.

Постояв немного, вновь взялась за ручку.

– Вот чего дергаешь? – на Асю вопрошающе, даже с укором, глядела женщина с ведром и шваброй. – Видишь же, что закрыто, зачем дергаешь, и так уже каждый день ручки отрывают.

– Когда откроют?

– Почем я знаю, когда надо, тогда и откроют. Дорогу дай!

Уборщица открыла вагончик ключом и громко захлопнула за собой дверь.

К вагончику подошла торговка в синей кофте и спортивных брюках с лампасами и справа от входа стала раскладывать стол. В металлические крючки двух трубок вставила ножки, натягивая покрывало, расправила трубки в стороны. Поставила на землю, проверяя устойчивость, покачала, несколько раз передвинула, потом стала раскладывать товар: мужские трусы, детские футболки, разноцветные носки, табличку «Куплю ваучеры». Убедившись, что все выложено, женщина подняла голову, и Ася вздрогнула от неожиданности. Она узнала Татьяну.

И Татьяна здесь?

Нет! Это не она. Ошиблась.

Да, она. Точно. Она.

– Тань, – тихо позвала Ася.

Таня откликнулась, улыбнулась, но совсем другой, чужой улыбкой. Дрогнули лишь губы. Грустные глаза не шелохнулись, словно жили отдельной жизнью. А ведь какая у Татьяны была роскошная улыбка, на все лицо, с чудесными лучиками вокруг глаз. Смеялась она заливисто – на всю комнату.

Первым чувством был испуг. Вспомнилась свадьба. Ася пригласила Татьяну быть свидетельницей. Татьяна долго отнекивалась, ссылалась на загруженность. Ася настаивала. Лучшая Асина подруга Алина вдруг отказалась быть свидетельницей, тут было несколько причин. Самая главная – Алинин муж был русским, а свадьба намечалась татарская, да еще и безалкогольная. Революционные веяния нового правительства. Возникало ощущение, что разрешалось бить, грабить, стрелять, только делать это все на трезвую голову. Виноградники вырубили, водку запретили. Вдруг стало модным говорить только на татарском языке. Пока запуганный обыватель подчинялся, справлял безалкогольные свадьбы, спешно учил татарский язык, наглецы шли напролом. Подпольно гоношили водку, торговали отравой, покупали какие-то бумажки с грабительскими печатями и захватывали все вокруг. Директора магазинов, заводов, совхозов вдруг становились хозяевами, а работники – рабами. Не сразу конечно. Сначала всем выдавали бумажки с непонятным названием «ваучеры» и призывали быть богатыми и успешными. Ушлые сориентировались, обещая золотые горы, выманивали ваучеры у простофиль и пропадали навеки. Прошло много лет, прежде чем обыватели поняли, как виртуозно их нагрели. Они привыкли верить власти, ее твердости и решимости и по-другому жить не умели.

Татьяна была образцом патриотизма – комсорг общежития. По статусу она занимала отдельную однокомнатную квартиру. Ася в это время ютилась в комнате на семь человек – училась спать среди толпы народа, музыки и обалденного запаха жареной картошки и мяса. Девчонки в основном были деревенские и привозили продукты из дома. Ася же существовала на талоны: в месяц кило шестьсот мяса, или восемьсот граммов вареной колбасы, или четыреста – копченой. Выбирай что хочешь. Ася стояла перед прилавком, щедро заваленным мясными продуктами, нервно мяла коричневую бумажку с синей печатью. «Месяц, год, товар» – так коротко и ясно обозначался момент праздника желудка. Желудок, не принимая политики партии, требовал: «Все-все-все, и это-это-это, и желательно много-много-много». Особенно это чувствовалось, когда Ася переехала из маленького шахтерского поселка в город-автогигант. Там мамины домашние котлеты, здесь – разноцветные талоны: на масло – белые, на крупу – серые, на мясо – коричневые. Иногда Асе везло, и она покупала у старушки ведро картошки. В основном питалась в заводской столовой. Прилипшая к тарелке лепешка картофельного пюре и серая котлета, затерянная в огромном количестве бурдового соуса. Именно бурдового, потому что другого названия для этой подкрашенной и подкисленной томатной пастой бурды не находилось.

Татьяна бесконечно поднимала патриотический дух девочек общежития, устраивала дискотеки, встречи с поэтами, которые своим нудным чтением убивали свои гениальные творения. Татьяна организовывала слеты и была в курсе всей комсомольской жизни завода. Иногда избранных приглашала в свою комнату на междусобойчик, девчонки оттуда появлялись воодушевленные и окрыленные, потому что их угощали шпротами и гречневой кашей. Ася ни разу не удостаивалась такой чести.

Татьяна с Асей сдружились, когда ее выбрали комсоргом цеха. Стали встречаться на собраниях у генерального директора и на комсомольских мероприятиях.

Все это было в той, советской жизни.

Эта нечаянная встреча просто перевернула сознание Аси. До встречи с Татьяной она так себя, любимую, жалела, что была уверена: происходит какая-то ошибка. Случился временный сбой, еще немного – и все придет в норму, она вновь устроится на завод, Руслан начнет получать зарплату, лет через пять получат квартиру, Руслан пойдет по карьерной лестнице, а Ася займется детьми, будет водить их в художественную или музыкальную школу.

Асе однажды приснилось, что при рождении получила серебряную пластинку с описанием судьбы. Но прочитать не получилось, поэтому то, что хотела прочитать, придумала сама: «…бла-бла-бла, рождена для семьи, детей, и будет жить во дворце с четырьмя башенками». Что было начертано на серебряной пластине на самом деле она не помнит, может, не разобрала черные каракули: «фи-фи-фи, ты чмо и твое место… на рынке». Асю реально штормило, утром она себя жалела, а вечером ругала и ненавидела. Ася была отнюдь не сумасшедшей, вообразившей себя божеством. Наоборот, трезво оценивала свою жизнь и это существование. То, что лепнина с потолка ее дворца рушилась, грозя засыпать до макушки, ее ничуть не расстраивало. Угнетало то, что дети голодали. Они просились зайти в магазин не для того, чтобы мама что-то купила, а просто так, просто посмотреть. «Просто посмотреть на молоко и хлеб» – повергло Асю в шок. Это стало самым мощным поводом, чтобы выйти на рынок.

Татьяна для Аси была образцом для подражания.

«Не сотвори себе кумира!» в этот раз не сработало. Тогда она сотворила себе кумира Татьяну, и теперь ее кумир тоже стоял на рынке. Еще один удар по балде: «Думай! Чего ты здесь стоишь, такая нарядная, и сомневаешься. Да кто ж тебе сказал, что торгаши – люди второго сорта. Сама сказала, сама поверила, сама расстроилась. А вот засунь свою гордыню куда подальше и начинай работать. Еще и еще раз тебе доказать, что это не каторга, а очень хорошо оплачиваемая работа? Да, тяжелая! Да, непрестижная! Обычная работа. И если ты хорошо будешь ее работать, она хорошо будет тебе платить».

Как только Татьяна разложила товар, пошел народ, словно включили магнитофон. Потянулась черная лента звуковой дорожки, в динамиках зазвучали привычные вздохи и ахи: «Почем? Че так дорого? Уступите?» Татьяна солировала, вела свою партию, тихо, одиноко, устало. Иногда привычная дорожка отключалась, происходил обмен: трусы – в сумку покупателя, денежка – в сумку Татьяны.

Не очень шибко, но на сто «почем?» – одна покупка. Ася простояла около Татьяны примерно часа два, практически до обеда. Таня тихо отвечала. Все это было смерть как скучно и уже пересмотрено много раз.

Подошла женщина. На голодный желудок Ася сразу уловила застарелый запах пирогов, настолько въевшийся в ее одежду и в каждую клетку ее тела, что выдавал человека с головой.

– Что сегодня? – встрепенулась Татьяна.

– Треугольники, пирожки с капустой и яйцом.

– Треугольники почем?

– Тридцать пять.

– Тридцать пять! – не сдержалась Ася от удивления. – Да за эти деньги можно купить две буханки хлеба.

Женщина с пирогами мельком глянула на Асю, затем на Татьяну.

– Будешь? – спросила Татьяна у Аси. – Угощаю.

– Вот еще! – фыркнула Ася. Она просто не могла позволить себе такое угощение.

Татьяна надкусывала горячий треугольник, а запах картошки, мяса, лука своим ароматом сшибал Асю с ног. Она крепилась, старалась не смотреть на Татьяну завистливым взглядом.

– Тань, – вдруг решилась Ася начать разговор. – Хочу тоже выйти на рынок.

– Выходи, – и вновь укусила пирог.

– А как здесь с местом?

– Никак, – честно призналась Татьяна и утерла с подбородка капельку масла, брызнувшего из треугольника. – Сама стою без места. Вот по блату договорилась с администрацией, чтобы сюда пустили.

Татьяна откусила побольше, чтобы быстрее съесть и не видеть этого голодного взгляда. «Откуда только эта Ася взялась на мою голову?»

– Тань, а можно я встану с тобой рядом?

Татьяна не смогла ответить, потому что подавилась, закашлялась. Ася постучала ее по спине. Татьяна прокашлялась, утерла слезу и спрятала недоеденный треугольник в сумку.

– Так я встану?

– Куда? Здесь и так места нет.

– А если боком? Вот твой стол боком, а сюда я.

Было видно, что Татьяна соображает, как Асе отказать: попросить уйти, наорать, послать безвозвратно. Пока Татьяна думала, появилась соседка. И, о Аллах, еще один подарок судьбы. Татьяниной соседкой оказалась Гуля, дочка Алмазии.

– Привет всем, – радостно кивнула Гуля. – Теть Ась, вы чего здесь?

– Вот решила выйти на рынок, место ищу.

– А давай здесь. Я чуть подвинусь, чтобы не мешать Татьяне. Продержимся. Скоро, говорят, будут распределять новые места, вот и сунемся. Уже и щебень завезли, неудобно, правда. Камни большие, неровные, того и гляди ногу подвернешь. Приходится быть внимательной, осторожно. Ничего. Все лучше, чем здесь, без места. Правда ведь? – непонятно у кого спросила Гуля.

Тут Гуля заметила женщину с пирогами.

– Теть Светочка, четыре треугольника, – позвала ее Гуля. – В два пакета. В один – три, в другой – один.

Гуля щебетала, раскладывала стол, складывала в ряд брюки. Сразу подошли муж с женой. Зайдя за спину Гули, мужчина стал мерить. Двое брюк подошли. Пока думали, какие купить, появился другой покупатель. Примерил, не торгуясь купил двое. Муж с женой, не определившись с выбором, тоже взяли двое брюк. А за ними еще и еще стали подходить люди. Примерно за полчаса Гуля продала восемь штук. Продала бы больше, если бы были размеры.

– Треугольники совсем остыли, – напомнила Ася Гуле.

Гуля всплеснула руками.

– Это вам. Совсем забыла… Какой вам размер?.. Ничего. Теть Ась, дома согреете… Мерить надо… Ешьте, кушайте, они и холодные вкусные… Больше есть… сейчас посмотрю… остальные детям и дяде Руслану, – одновременно со всеми разговаривала Гуля.

Через три часа Гуля свернула столик, упаковала остатки брюк в сумку. Торговля Гули кардинально отличалась от Татьяниной. Веселая Гуля щебетала, широко улыбалась, лично застегивала покупателям брюки, выправляла складки, подтягивала, одергивала. Мужчины на такое внимание реагировали по-разному: кто-то пугался, кто-то сотню раз перемеривал одни и те же брюки, кто-то жмурился, делая Гуле пошлые намеки. Она неизменно отшучивалась:

– Это я на работе такая бойкая, а дома я примерная жена и хожу в парандже.

– Мне бы такую жену, – удивлялись покупатели и добавляли, – только чтобы на работе была в парандже, а домой приходила развязной, доброй, веселой.

– Если такую найдете, мне покажите, – наигранно вздыхала Гуля и упаковывала купленные брюки в пакеты, отсчитывала сдачу. – Приходите, скоро будет новая зимняя коллекция.

– Да, да, – кивали мужики и тихо переругивались с женами, которые пытались поскорее увести их от словоохотливой торгашки.

– Надо ехать за товаром, – радостно сокрушалась Гуля, вновь вытаскивая остатки брюк из сумки.

Прибежал запыхавшийся мужчина, обрадовался, что Гуля оказалась на месте, слезно умолял показать все, что есть.

Остались только крайние размеры – большие и маленькие. Мужчина помялся, порасстраивался и купил брюки на два размера больше. «Ремнем затяну, а то завтра на свадьбу надеть совсем нечего».

Гуля улыбнулась.

– Я вам уступлю, на свадьбе хорошо покушаете, пополнеете, потолстеете, и брюки будут как раз. Вот телефон, звоните, через неделю привезу новую партию.

– Ох, спасибо, дорогая. Дай Аллах тебе мужа хорошего.

– Спасибо, – улыбалась Гуля в ответ.

Ася шла домой и все время вспоминала Гулину улыбку. Такая хорошая, добрая. Нет, надо, наверное, сказать: такая светлая, душевная улыбка. Словно улыбаются не губы, а человек светится всей своей внутренней энергетикой.