Текст книги "Желтый ценник"

– Это я заберу.

«Забирай. Ущипните меня, если это не любовь. Или человеку нездоровится? Или тебе почудилось от страха и переживания. Нет, милая моя, ты права, требуя от него отсрочки. Пусть он подтвердит, что находится в нормальном состоянии. То, что ты сейчас видишь, может отразиться на тебе слишком сильно».

Когда Нургаяз ушел, Ася разбудила детей, отвела в садик, потом забежала к старшей по дому за советом.

– Имеет право, – коротко кинула она и посоветовала обратиться к участковому.

– А какие у вас отношения с этим человеком? – озадачил участковый Асю вопросом.

«Какие могут быть отношения? Пришел – ушел. Видела – не видела».

– Нормальные.

Видимо, ответ участкового удовлетворил, потому что он посоветовал взять расписку и не лезть в чужие семейные дела.

Нургаяз вернулся через три дня. Позвонил в дверь.

– Кто там? – встревоженно спросила Ася, отчетливо понимая происходящее.

– Я…

– Никого нет дома, – крикнула нервно, с досадой. Как назло, Руслан, пробыв дома два дня, сегодня утром уехал на работу, сама Алевтина так и не появилась.

– Открой! Иначе выломаю дверь. Имею право, это мой дом…

Он был прав.

– Обещай мне, что напишешь расписку на все вывезенные вещи.

– Напишу.

За ним зашли двое, помятые, с многодневной щетиной на лице. Нургаяз несколько мгновений стоял у двери, словно задумавшись, но вдруг встрепенулся и ударил, метя лезвием топора в замок. Дверь поддалась с первого раза.

Ася мигом скрылась в своей комнате, закрыла дверь на замок. Затем она наблюдала с балкона, как мужики вынесли софу с красными подушками, телевизор, торшер. Когда зашумела вода, Ася вышла в коридор и увидела, как Нургаяз моет полы в комнате. Вещей практически не осталось, всего несколько пакетов, большой фарфоровый чайник на подоконнике.

– Нургаяз, – тихо позвала Ася. – Ты мне расписку оставь, пожалуйста.

– Да, да, – поднялся он и направился было к ней, но вдруг остановился, вернулся к подоконнику за чайником.

– Это вам на память о нас.

– Не надо! – в испуге крикнула Ася.

– Если откажешься, не напишу расписку.

Ася схватила чайник, протянула лист бумаги и ручку.

– Только все опиши, все, что взял, я все видела. Все пропиши: и мыло, и мочалку, пеленки, и… прокладки.

Нургаяз писал долго, осторожно выводя каракули с ошибками. Он, видимо, так увлекся, что на мгновение даже забыл об Асе. Когда она забрала лист, весь исписанный кривыми строчками, он вдруг опомнился, даже смутился…

– Мы все, – проговорили грузчики, явно успевшие уже сильно взбодриться. Ожидая оплаты, они топтались у порога. Глядели они прямо перед собой, но как бы никого не видя. В глазах стояла беспросветная пустота, опухшие лица были синюшными. Совсем побелевшие губы слегка вздрагивали при каждом слове.

– Може-йт, мы пойдем?

Нургаяз потянулся к карману, вытащил купюру.

Грузчики переглянулись.

– На пятьсот договаривались.

– У меня нет меньше. Можно без сдачи.

Грузчики дрогнули, их синюшные лица моментально покрылись багровыми пятнами. По щекам одного струйками потек пот. Второй потянулся к купюре и тихонько захватил ее большим и указательным пальцами правой руки. Он не почувствовал напряжения с другой стороны, и вот купюра в руке. Но есть еще время передумать. Они готовы услышать: «Мужики, я пошутил». Но Нургаяз в точности знал, что он не ошибся и не пошутил. В глубине его кармана сегодня жил праздник, которым хотелось щедро делиться.

Грузчик, убегая, споткнулся, второй успел подхватить его за локоть, вырвал купюру.

– Дай сюда, носить не умеешь. Потеряешь ишто.

Ася дожидалась, пока Нургаяз домоет полы: сидела на табурете у приоткрытой двери в прихожей, заглядывала через дверное стекло в комнату, откуда виден палас с разбросанными игрушками. На нем сидела дочка и старательно вытряхивала куклу из платья. Ася уже выпила две кружки горячего чая, съела полбулки хлеба и уже накапала в чашку корвалола. Выпила, во рту словно обожгло холодом.

Так и пила корвалол три дня, пока мучили кошмары, пока не приехала Алевтина.

Ася как раз собиралась в садик за сыном. Одела дочь и уже стояла в коридоре.

Алевтина ввалилась в квартиру с сумками, коляской. Освобождая ей место в прихожей, Ася вернулась в комнату и стала считать секунды: сейчас зайдет в комнату и произойдет одно из двух – или обрадуется, или взорвется ором. Алевтина поступила по-третьему Она ворвалась в комнату Аси и зашипела:

– Ты меня обокрала! – и даже протянула руки, явно намереваясь схватить Асю за горло.

Ася замерла в проеме меж стеной и платяным шкафом, отчего-то разболелся живот, словно мгновенно решился освободиться от накопленных переживаний и непереваренных чувств.

Три дня существования в вечном ожидании не прошли даром.

– Здравствуй, – не своим голосом произнесла Ася. Она потерялась в вихре эмоций.

– Где мои вещи?!

– Забрал… Вы же переехали. – Ася отчего-то испугалась произнести имя Нургаяза. Ей показалось, что, произнеси она его имя, все его буквы лопнут, как воздушные шарики, и пропадет последний шанс оправдаться, доказать, что она не воровка.

В коляске проснулся сын Алевтины, громко заплакал.

Пока Алевтина успокаивала ребенка, Ася, глотая собственные слезы, выскользнула с дочкой в коридор, стала спускаться по лестнице. В мутном грязном окне билась муха.

– И тебе плохо, – пожалела ее Ася.

Когда Ася с детьми вернулась домой, за их кухонным столом сидела женщина и что-то писала. Двое мужчин стояли у окна, третий оперся задом о газовую плиту.

Увидев Асю, женщина поднялась, поздоровалась, представилась.

– Следователь Опряхина. Вы соседка?

Ася кивнула.

– Расскажите, что случилось.

– Пришел муж соседки, сказал, что они переезжают, собрал вещи и уехал.

– Врет! – протиснулась между следователем и Асей Алевтина, зачем-то схватила со стола чистую тарелку, стала мыть. – Это ложь. Она моего мужа даже не знает. Да у меня нет никакого мужа.

– Успокойтесь, – мягко попросила следователь Опряхина Алевтину и вновь обратилась к Асе.

– Как зовут мужа?

– Руслан. – У Аси появилась мелкая дрожь в пальцах, которую немного удавалось унять, крепко схватив пальцы в кулак. Еще не хватало сюда приплести Руслана.

– Фамилию знаете?

– Загребин. Руслан Загребин. И моя – Загребина, и у детей такая же.

Женщина неожиданно смутилась, прокашлялась.

– Извините, я, кажется, неправильно сформулировала вопрос. Вы знаете имя мужа гражданки, – тут следователь всмотрелась в бумаги и прочитала по складам: – Алевтины Мази-дуро-вой.

– Зовут Нургаяз, фамилию не знаю. Но, наверное, как и у жены, Мазидуров.

– У нас разные фамилии. И нет у меня мужа. И вообще она врет, не было у меня никогда мужа. – Алевтина смотрела на Асю страшными глазами цвета запекшейся крови.

Дрожь от пальцев передалась всему телу и заставила Асино сердце бухать в разные стороны.

– Это ложь, – гундела Алевтина.

Следователь Опряхина внимательным взглядом изучала Асю.

– Почему вы решили, что Нургаяз – муж потерпевшей?

– Потому что она сама говорила. – Ася подошла к вешалке и тронула зимнее пальто за рукав. – Она говорила, когда приедет муж, покажете ему, где хранится ключ. И положила в левый карман вот этого пальто. И мне показала, и Руслану показала.

– Это правда? – обернулась следователь к Алевтине.

Алевтина на секунду замешкалась, но этой паузы хватило, чтобы понять, что Ася не врет.

– Это было давно, сейчас там нет ключа, – собралась с мыслями Алевтина.

– Мы сейчас о муже, – жесткой интонацией остановила ее следователь.

Алевтина на секунду притихла, потом радостно выкрикнула:

– А зачем ему прокладки? Ведь даже женские прокладки пропали.

– Во-первых, я бы удивилась, если бы муж при переезде оставил мои прокладки на старой квартире. А во-вторых, в расписке прокладки тоже упомянуты.

При слове «расписка» следователь Опряхина напряглась, а трое мужчин встрепенулись.

– Есть расписка? – искренне удивилась Опряхина.

– Да, конечно. Там, в комнате.

Ася принесла книгу, между страниц которой спрятала свернутый в четверть лист бумаги.

Следователь нетерпеливо выхватила из рук Аси бумажку, долго ее изучала, потом показала мужчинам и обратилась к Алевтине.

– Вы знаете почерк своего мужа?

– Конечно, – с вызовом ответила она.

– Посмотрите. Вы узнаете его почерк?

И тут Алевтина начала выкручиваться. То ли не знала почерк, то ли понимала, что проиграла.

Следователь тут же потеряла интерес к Алевтине, что-то быстро дописала, сложила бумаги в черный портфель и обернулась к Асе.

– Вы все-таки могли как-то уговорить его дождаться жену.

И тут Ася закипела откровением.

– Во-первых, я не нанималась охранять чужое добро, во-вторых, как бы вы поступили, если бы к вам в квартиру ворвался человек с топором? В-третьих, я сходила к старшей дома, она меня отправила к участковому, а он сказал, чтобы я взяла расписку и не лезла в чужие семейные дела. Может, хватит или еще перечислять?

– Вы правы, – улыбнулась следователь и пошла следом за остальными, которые так ни разу и словом не обмолвились. Просто постояли, послушали, ушли. Вообще непонятно, зачем приходили.

Когда милиция покинула квартиру, Ася вместе с детьми заперлась в комнате и не выходила до прихода Руслана с работы.

Ася зашла в милицию, поднялась на второй этаж, постучала в кабинет, который был обозначен в повестке.

– Войдите, – сказал женский голос.

Ася отворила, осторожно переступила порог.

– Загребина? – улыбнулась стоявшая у окна женщина в милицейской форме.

Ася кивнула.

Женщина встала, собрала разложенные бумаги в стопку и сказала:

– Пройдемте со мной.

«Меня, что, сразу в камеру?» – испугалась Ася и пошла по коридору вслед за женщиной.

– Проходите, – она отворила дверь с табличкой «Дознаватели» и пропустила Асю вперед.

Большой кабинет. Четыре стола, за двумя сидели женщины в милицейской форме, за третьим – скорбная Алевтина, четвертый заняла та, что привела Асю.

– Присаживайтесь, – сказала одна из дознавателей и указала на стул, который находился посреди комнаты.

Ася села, чтобы унять дрожь, зажала ладони между коленей.

– Расскажите нам, пожалуйста, что произошло?

– Да я сто раз уже рассказывала, – вскинулась Ася.

– Расскажите нам еще раз, – сделала упор на словах «еще раз» все та же дознаватель. Остальные молчали.

– Хорошо, – сглотнула Ася, чтобы протолкнуть комок, появившийся в горле. – Вот она, – Ася кивнула на Алевтину, – подает на меня в суд уже в третий раз.

– В смысле? – удивилась дознаватель.

– Первый раз, когда мы поменяли замок на входной двери.

– Да! – вспыхнула благородным гневом Алевтина. Она хотела еще что-то добавить, но дознаватель остановила ее взмахом руки.

Асю аж передернуло. Неужели справедливость восторжествовала? Значит, она не зря ходила к главному и писала заявление, чтобы следователей мужчин поменяли на следователей женщин.

– Продолжайте, – кивнула дознаватель.

– Ключи оставили ближайшим соседям. У нас кнопки звонков рядом. Других соседей предупредили устно. Когда мы уехали, «она» приехала и вместо того, чтобы позвонить соседям и спросить, побежала в милицию писать заяву что мы ее не пускаем в дом.

– Да, да! – вскочила Алевтина.

– Сядьте! – приказала дознаватель Алевтине и кивнула Асе. – Продолжайте.

– Второй раз, когда муж вывез все вещи.

– Она меня обокрала! – вновь взвилась Алевтина.

– И как вы выпутались из этой истории? – осторожно спросила дознаватель у Аси.

– Так у меня была расписка.

– В деле нет никаких расписок, – внимательно всмотрелась в Асю дознаватель, чем сильно ее удивила.

«Значит, подняли все дела?»

– Да, я знаю, что расписка пропала. Но если бы ее не было, меня бы давно уже посадили.

– Хорошо, – кивнула женщина. – Продолжайте.

– А в третий раз мы с «этой» подрались. Драка была обоюдной, – Ася вздохнула и добавила: – И я нисколько об этом не жалею.

«Зря это сказала», – поругала себя Ася.

Алевтина заплакала в голос. Дознаватели переглянулись. Та, которая привела Асю в кабинет, поднялась и пригласила Асю следовать за ней.

Снова вернулись в комнату, указанную в повестке. Женщина вытащила из папки документ и протянула его Асе.

– Что это? – взяла она бумагу.

– Читайте.

– Я не могу, у меня все п-перед глазами прыгает.

– Мы закрываем ваше дело. Мазидуровой сообщим через две недели, чтобы у нее не осталось времени на обжалование.

Ася стояла и не могла понять, о чем ей говорят.

– Вы что, меня отпускаете?

Женщина рассмеялась в голос.

– Да. Вы свободны.

– И что? Я могу идти?

– Конечно.

Ася задом стала продвигаться к дверям. Она еще не верила в это чудо, боялась, что вот сейчас откроет дверь, а там ее возьмут под белы рученьки и уведут в камеру.

Ася взялась за ручку и обернулась.

– Хочу вас предупредить, что Мазидурова – ваш постоянный клиент.

Дознаватель вновь рассмеялась в голос.

– Мы это поняли.

Глава 10
Белый клатч с пайетками

В двухтысячном году, под февральский праздник защитников Отечества, был морозный солнечный день. Ася вышла из дома, села в автобус и поехала на рынок. Там зашла на склад, в сумраке долго грузила коробку с обувью на тележку. В морозной пустоте склада слабо мерцала круглая лампочка, а Ася боялась лишний раз вздохнуть, чтобы сохранить остатки домашнего тепла. А впереди еще целый день. Выйдя со склада, потащила тележку к палатке. Замерзшие колеса тихо поскрипывали на снегу и от тяжести отказывались вращаться, пришлось тащить тележку волоком. Идти недалеко – сто двадцать четыре шага. Она тянула тележку, не замечая людей, машинально обходила, здоровалась, иногда натыкалась на кого-то.

Натянув тент на палатку, Ася расчистила стол от снега, раскрыла коробку и стала выставлять обувь. Обувь на морозе задубела и потеряла свой товарный вид. Это ничего. Она сегодня у всех продавцов такая.

Ася давно разложила товар, и уже стали подходить покупатели. Один раз даже померили сапоги, но не сошлись в цене. Вроде недорого запросила, но, видимо, кто-то сбрасывал цену. Верка, наверное, из второго ряда, у нее такая же модель.

Ближе к обеду пришли соседи напротив, семейная пара Виктор и Лена. Лена ранее учительствовала, но, когда зарплату стали задерживать, вышла на рынок. Виктор был отличным мебельщиком, но совершенно не мог договариваться об оплате, и выходило, что он все время работал вхолостую, правда, иногда его кормили и давали бутылочку. Но это никак не помогало семейному бюджету.

Лена была упитанная, невысокая, с веснушками на щеках, особенно высвечивающимися на морозном румянце. Двигалась она медленно и лениво. Она ходила взад и вперед по некрытой палатке из металлических прутьев и ровно укладывала черные ремни на раскладном столе. Она что-то шептала, кажется, пересчитывала, всячески сдерживалась, чтобы не показать плохого настроения, и своими большими темными глазами со страхом следила за мужем. Виктор, скорчившись, пытался удержаться на ногах. Это давалось ему с большим трудом. Вцепившись голыми руками в прутья палатки, он, казалось, мечтал намертво к ней приморозиться и упасть разве что вместе с ней. Неустойчивая палатка колыхалась под его весом и, если бы не снег, в которую палатка была вморожена, давно бы опрокинулась вместе с Виктором. Пока Лена раскладывала ремни на столе, он все время перед ней извинялся, иногда оборачивался к Асе и зычно кричал:

– Аська, я люблю тебя! – В эту секунду глаза его блестели, как трепещущий огонь угасающей свечи.

В другой ситуации, в другое время она бы взвизгнула от восторга. Хотя ей далеко за тридцать, она стройная и еще красивая, но это там, далеко, под тяжелой шубой, тонкой курткой, толстой кофтой. Когда она раздевалась в гостях, снимала валенки с двумя вязаными носками, шапку, Асе давали двадцать пять. Но она понимала, что ей льстили, чтобы не обидеть, что с ее обветренным лицом, с потрескавшимися губами и черными незаживающими блямбами герпеса она выглядела не девочкой, а грубой уродиной.

В восемнадцать Ася была симпатичной пышечкой – щеки, как две милые булочки, глаза, аккуратно подведенные черным карандашом. Краска с ресниц обязательно оставляли следы на веках. Оказывается, нависшие веки были не модны в современном мире, а она не знала и обожала подчеркивать их голубыми тенями. Еще она не знала, что парни смотрят не на веки, а исключительно на другие места. Вообще-то, у нее никогда не было пышных форм, иначе бы развился комплекс неполноценности. А может быть, и догадывалась, но не потворствовала чужому мнению. «Вот я такая, какая есть. Хотите, любите, хотите, нет». В общем, никто к Асиным формам не стремился.

– Люблю тебя, Аська. И тебя, Ленка, люблю. – Виктор падал на колени, с трудом поднимался и вновь примораживался к палатке.

Ася вздыхала, ей больно было это видеть, а Лена словно не слышала и не замечала его окриков. Сама виновата, когда-то пожалела его, смирного и послушного. Он долго за Леной ухаживал, приносил жиденькие цветочки и боялся дотронуться даже до ее руки. Так бы и ходил, если бы однажды, выпив стопарик, не набрался храбрости и не сделал предложение. Лена предложение приняла, непонятно почему – то ли по душевной доброте, то ли понравилась его смелость. А может, и любила. Но то, что была любовь, она с каждым днем все больше сомневалась.

Согласие Лены было первой победой Виктора. С тех пор он все чаще и чаще в ответственные минуты жизни принимал на грудь. Сначала оправдывал себя тем, что якобы для смелости, а потом это просто вошло в привычку.

Лена, казалось, была готова преодолеть любые трудности, лишь бы Виктор выстоял весь день на рынке, при этом что-то продал, не пропил, не потерял. Даже если продаст пару ремней, уже хорошо.

– Ась, присмотришь? – Лена прижала замерзшие руки к губам, стала отогревать пальцы неровным, прерывистым дыханием. – Деньги сама забирай. Ладно?

«Куда я денусь? – кивнула Ася и в сотый раз пожалела Ленку. – Зачем, спрашивается, мучается?»

Подошла женщина в норковой шубе, не торгуясь, купила четыре самых дорогих ремня. Настроение Лены моментально улучшилось. Благодаря бога торговли, она уже принялась все складывать обратно.

Виктор, увидев хорошее начало дня, мгновенно протрезвел и, как бы соображая, что неплохо бы еще продать парочку на бутылочку, отлип от палатки и стал выталкивать Лену наружу.

– Иди к себе. Я сам тут.

Лена послушно вышла, сунула руки в варежки и понесла сумку со столом к продуктовому павильону, около которого торговала сама. В какой-то момент она обернулась к Асе.

– Ась?

Ася кивнула: «Понимаю: денег на водку не давать, следить за товаром, покормить». Все как всегда за последние три года.

Когда Виктор был трезв, а это случалось крайне редко, он был тих, интеллигентен и мог поддержать беседу на любую тему. Когда торговли не было, Виктор маялся по соседям и мог подолгу рассуждать о космосе, инопланетянах. Но когда случалась первая продажа, то полученная сумма моментально делилась поровну, одну половину – на покупку товара, а вторую – на «пропить».

– Вот скажи мне, Ася. – Виктор передернул озябшими плечами, сунул руки в карманы. – Вот почему писатели-фантасты такие провидцы?

– В чем они провидцы? – удивилась Ася такому непривычному заходу.

– Ну смотри, ведь это они давно описали летающие машины. Вот смотрю фантастические фильмы пятидесятых годов, а там люди уже высадились на Луну. Какая смелая фантазия. Никто тогда не верил в это, а сейчас уже никого этим не удивить. Американцы побывали на Луне. Гагарин был в космосе. И ведь только мы, последующее поколение, можем оценить их предвидение. А люди пятидесятых наверняка смеялись или удивлялись такому повороту дел.

– Что ж твои писатели-фантасты не предрекли нам такой жизни? – громко вставил Абузар. – Взяли бы да сказали: вот, ребята, придут к вам умные головы, ваши деньги обесценят, накопления заморозят, и будете вы с высшим образованием толкаться на рынке.

– Подожди, подожди, – перебил его Виктор и вновь обратился к Асе: – Не надо валить с больной головы на здоровую. Всегда были те, кто похитрее, поизворотливее, поудачливее. Вот ты мне скажи, правда, что мы в скором времени полетим на Венеру?

– В скором – это когда?

– Допустим, в 2024 году.

– Ну ты и замахнулся! – удивилась Ася. – Я не знаю, что завтра будет.

– Слышали, что с понедельника мэр вводит лицензии на торговлю? Триста рублей в месяц, – вставил Абузар.

– Значит, налоги отменяют. Я правильно поняла? – улыбнулась Ася Абузару.

– Ты самая хитрая?

– Почему? – обиделась Ася. – Это же логично. Раз ввели лицензии, значит, надо отменять налоги.

– Налоги идут в государеву казну, а деньги за лицензию остаются в городе. За налоги тебе в пенсионный фонд денежка капает, а с лицензии ни шиша.

– Надо еще дожить до пенсии, – подхватил Виктор и достал из кармана пуховика журнал, свернутый в трубочку. – Вот журнал по фантастике купил. Послушай, что здесь написано. «В погоне за реальностью фантазия является едва ли не единственной возможностью заложить фундамент научного познания, она же является альтернативной трактовкой познания. Собственно, никто фантастику не воспринимает всерьез, хотя именно фантастика способна предоставить некое поле для новой деятельности, для реализации новых экстравагантных поступков и идей».

– Ну и зачем мне это? – пожала плечами Ася, ее уже немного злило, что приходится торчать на морозе и вместо торговли слушать этот бред. Виктор уже продал пятый ремень, а у нее пусто.

– Разве у тебя сердце не болит о том, что прилетят инопланетяне и заразят нас какой-нибудь гадостью? Все умрем, а инопланетяне завоюют нашу Землю.

– При чем здесь инопланетяне? – не поняла логику Ася. – И вообще, иди наместо, у тебя покупатель, – подсказала она Виктору.

Среди примерно ста покупателей всегда попадается одна бестолковая овца, и когда такой покупатель уходит, он не забирает с собой дурную энергетику. Он оставляет ее продавцу, заодно избавляясь сразу и от памяти домашнего мусора или рабочего кошмара. И ворожливые рыночные духи круглосуточно разбирают те завалы мусора по буквам, по взглядам, по вздохам. Почему так сложно? Почему не оставить хотя бы нашептанные сквознячками в углы палаток остатки невысказанных добрых слов продавцу. Это еще сложнее, этому надо учиться. Так думала Ася, когда вечером шла домой.

Все началось с той минуты, когда нарисовалась утренняя дама, которая купила четыре ремня. «Наверное, так понравились ремни, что привела с собой другую покупательницу – миловидную девочку, наверное, дочь», – решила Ася и сперва не могла понять, чего они так долго разговаривают, пока Виктор не подошел и не попросил двести рублей.

– Зачем? – удивилась Ася.

– Вернуть надо деньги.

– Почему?

– Говорит, что я ее обманул и вместо итальянских ремней продал китайские, – пожаловался Виктор.

– Мы не лопушары какие-то, – добавила дама Асе, решив, что она жена Виктора и что она решает, вернуть или не вернуть деньги.

– Он вам сказал, что они итальянские? – удивилась Ася.

– Не говорил, – отказалась дама. – Но тут написано «Маде ин Италия». А на работе сказали, что это вовсе не итальянские, что «Маде ин Италия» пишется по-другому, да и за сорок рублей итальянский ремень не купишь.

Ася достала деньги из поясной сумки и протянула женщине.

– Но мне не нужны деньги, мне нужны итальянские ремни.

Ася от удивления округлила глаза.

– Может, вам в бутик? – предложил Виктор.

– Я хочу, чтобы вы мне дали итальянские ремни за сорок рублей.

Виктор развел руками.

– Я знала, что вы все – торгаши хитровытраханные, постоянно обманываете честных покупателей, и поэтому сразу пригласила сотрудника из отдела по правам потребителя. – Дама выдвинула вперед девочку, с которой пришла.

Девочка была растеряна и явно не могла справиться с такой ситуацией. Видно же, сунули в новую сферу желторотика, в институте научили паре фраз, а как их использовать, не научили, вложили в голову сценарий беседы: «Просто иди и ругайся, покупатель всегда прав, даже если не прав, то все равно прав». Девочка топчется на морозе в дорогущем пуховике и проклинает родителей, которые заплатили за учебу в институте, по знакомству устроили в теплое местечко, но не предупредили, что иногда придется работать.

Внешний облик девочки совершенно не вязался с вылупившейся проблемой. Чтобы помочь самой себе, девочка вытащила серую бумагу, которая – по ее мнению – должна была напугать кого угодно, и протянула Асе.

«Что это?» – начала читать Ася и расхохоталась вслух. По иронии судьбы слово «потребитель» попало в конец строки и при автоматическом переносе компьютера появилось странное словосочетание «потр-ебитель». По всему тексту «потребитель» неизменно сочетался с «потр-ебителем». В принципе, как и в жизни: потребители делилось на две части, первая часть покупателей понимала и принимала суть дела, а вторая просто пользовалась преимуществами своего положения. Очень сложно было объяснить людям, что у каждой вещи есть своя внутренняя цена. Не та цена, которую просит продавец, а себестоимость, из чего состоит товар. Но ведь никому в голову не придет требовать бриллианты по цене бижутерии.

– Мы не лопухи какие-то… нас охраняет закон, – распалялась дама, видя, что, скорее всего, поддержки от представителя отдела по правам потребителей не получит.

– Это закон забвения, – сказала Ася. – Времена новые, законы старые.

Дама погрозила Асе пальцем. Потом покачала головой, вздохнула и еще раз погрозила. Видимо, Ася задела какие-то струны.

– Чего молчишь? – вдруг набросилась женщина на спутницу. – Хочешь с работы вылететь? Я устрою, пусть потом твоя мамка больше не пасется у моих дверей.

Угроза подействовала.

– Предъявите документы, – блеснула глазами девушка. Она словно вспомнила, что имеет право. Она при власти и силе, с корочкой в кармане пуховика.

– Да просто выпиши ей штраф.

– За что? – вскинулась от наглости женщины Ася.

– Чтобы меньше болтала. Еще не хватало, чтобы меня торгашка учила.

У женщины, кажется, все отработано, отрежиссировано. Она заранее знает, сколько стрясет с этих барыг.

Ася сурово глянула на Виктора. «На, мол, забирай свои проблемы или беги к Ленке за помощью».

– Верните итальянские ремни, и вопрос будет исчерпан, – продолжала поражать женщина своим покупательским интересом.

Покупательский интерес – это такой воланчик, курсирующий между покупателем и продавцом. Продавец для покупателя – то необходимая отдушина, то слегка обременительный дурачок, своего рода навязчивая услуга серости с клетчатой сумкой, набитой барахлом, то привычка снисходительной игры общения. Такой покупатель по рынку идет лениво, не смотрит, потому что «корректирует баланс значимости».

В худшем случае он хамит и наглеет, в лучшем – проявляет снисходительность. При этом он бывает снисходителен, даже когда извилин у него еще меньше, чем денег. Мышка-торгашка, ты готова? Вот тебе кусочек сыра, поиграй, только недолго и не поцарапай. Придет время, отдашь с процентами.

– Я напишу про вас в газету. Пусть вся страна узнает, какие вы гады! – не унималась женщина. Она вытащила блокнот из своего белого клатча и потребовала Асю назвать свою фамилию.

Ася назвала. Женщина записала и уже набросилась на Виктора.

– Как твоя фамилия?

Виктор попятился. Женщина наступала.

– Покажи документы на право заниматься предпринимательской деятельностью.

Самое неприятное, что ты для покупателя такой мышкой становишься автоматически, поскольку твоя природа уже пластична – и, когда, уже окончательно скорректировав баланс значимости, он начинает поливать тебя грязью, ты обретаешь способность лавировать в этом потоке сотнями разных способов.

Покупатель цикличен, как природа. Его личность, как правило, – это плохо прописанное программное обеспечение советского прошлого, удобные выемки из творчества Омара Хайяма, где он призывает бояться воров, лгунов и торгашей. А ты, простой человек, неожиданно, под влиянием обстоятельств становишься обладателем документов предпринимателя. По наивности полагаешь, что бумажка расширяет твои горизонты, а по сути, она зачисляет тебя в категорию каких-то изгоев, которые обязаны платить налоги, аренду, мзду браткам, бесконечные выдуманные штрафы. Создавалось ощущение, что тебя втянули в какую-то жуткую аферу и ты вынужден с этим смириться.

Виктор весь сжался, ссутулился, стал суетливо складывать ремни в сумку. Женщина стала вытаскивать.

Виктор бросал ремни в сумку.

Женщина вытаскивала.

– Сбежать решил? Ты у меня сядешь…

Он бросал.

Она вытаскивала.

– Прекратите! – потребовала Ася. Но ее никто не услышал.

Иногда и тебя уносит, как сейчас, когда приходит смазливое женское личико в норковой шубке и решается банковать закон, опираясь на только ей ведомые знания. Напичканная на планерках или чаепитиях лайфхак-примерами и номерами статей девица разбирает на фантики твою предпринимательскую деятельность и выписывает штраф. На немой вопрос «За что?» ее глаза светятся ласковым ответом: «Просто так! Так надо. Привыкай!»

– Назови фамилию! – уже орала женщина.

Виктор держался за свою палатку, пугливо озирался и качался из стороны в сторону. «Дайте выпить!» – требовал его взгляд.

В этот момент чувствуешь себя актером, которому дали чрезвычайно непонятную роль. Тебе велят исполнять танец мухи в темноте и дают прослушать музыку, прочитать либретто, обозначают время выхода. С тобой работает постановщик танцев, показывает, в какой поступи мухи сосредоточена вся ее женственность. Шаг – шаг – вжиг – голову вправо – влево – вжиг… О Аллах, что происходит? Какая муха в темноте? Ты начинаешь сопротивляться, но тебе доказывают, что у тебя ответственная роль, и, очень возможно, тебя заметят, возьмут на главную роль, и ты веришь в этот бред, сидишь у окна и наблюдаешь, с какой женственной поступью муха бьется о стекло. При этом надо понять ее характер, уловить переживания. Твое сердце работает на полных оборотах, пытаясь поймать ритм мухи. И вот ты выходишь на сцену и играешь муху в темноте. Изображаешь звон стекла, скрип открытой форточки. Все делаешь сама. Ручкой бьешь по стакану тянешь и мнешь воздушный шарик в темноте. И, видимо, играешь очень талантливо, потому что зритель тебя в этот момент ненавидит и презирает. Он наблюдает со стороны, шуршит фантиками, разговаривает с соседями.

– Вы знаете, кто мой муж? – вернулась женщина к палатке Аси.

– Не знаю, – вырвалась из своих запутанных мыслей Ася. Удивилась, что ее так занесло. Она не знает, что еще ответить этой женщине. Ненароком попала в неловкую ситуацию и решила как-то отговориться пустыми фразами. – Женщина, что вы ко мне пристали? Это не мои ремни.

– Как не ваши? Муж ваш, а ремни не ваши?

– И ремни не мои, и муж не мой.

– Ты, значит, уже и от мужа отказываешься? – губы женщины скривились в нехорошей улыбке. – И правильно, и я бы от такого отказалась.

– Женщина, прошу вас, отойдите от моей палатки, вы мешаете мне работать.