Текст книги "Фиалки в марте"

Глава 6

Четвертое марта

– Вчера вечером звонила твоя мама, – сказала за завтраком Би, уткнувшись в газету «Сиэтл таймс».

Лицо Би хранило непроницаемое выражение – как всегда, когда она говорила о моей матери.

– Сюда? – удивилась я, намазав тост толстым слоем масла. – Странно. Откуда она узнала, что я здесь?

Мы с мамой никогда не были близки в общепринятом смысле. Конечно, мы разговаривали по телефону, и я довольно часто приезжала к родителям в Портленд, но какая-то часть маминой души оставалась для меня закрытой. Наши с ней отношения всегда омрачало скрытое неодобрение, причину которого я не понимала. Она сильно расстроилась, когда в колледже я выбрала курс писательского мастерства. «Такая ненадежная профессия! Неужели ты и вправду хочешь этим заниматься?» Тогда я просто отмахнулась. Ну что моя мать может знать о жизни писателей? Тем не менее, мамины слова преследовали меня в течение долгих лет, не давали покоя, и в конце концов я сама засомневалась – а вдруг она права?

Пока я пыталась преодолеть мамино недовольство, ее отношения с Даниэль, моей младшей сестрой, складывались как нельзя лучше. Когда мы с Джоэлом решили пожениться, я спросила маму, можно ли мне надеть бабушкину фату, ту самую, которую я много раз примеряла в детстве. Но вместо того, чтобы благословить меня, мать покачала головой: «Фата тебе не пойдет. Вдобавок она порвана». Было очень обидно, тем более что через три года Даниэль пошла под венец в этой кружевной фате, тщательно заштопанной и отутюженной.

– Она позвонила тебе домой, и твоя подруга сказала, что ты здесь, – пояснила Би.

Судя по голосу, ей явно нравилось, что мама не в курсе всех событий моей жизни.

– А зачем звонила, не сказала? Что-нибудь важное?

– Нет. – Би перевернула страницу. – Просила, чтобы ты перезвонила, когда сможешь.

– Хорошо, – кивнула я, отхлебнув кофе. – Би, что между вами произошло?

Ее глаза расширились. Я поняла, что застала Би врасплох. Раньше я никогда не интересовалась семейными делами. Мы обе ступили на неизведанную территорию, но что-то придало мне сил.

Би опустила газету.

– Что ты имеешь в виду?

– Между вами определенно чувствуется натянутость. Я давно хотела спросить, почему вы не любите друг друга.

– Неправда, я очень люблю твою маму.

Я почесала нос.

– Что-то не верится. Почему вы почти не разговариваете?

Би вздохнула.

– Долгая история.

– Ничего, сокращенная версия меня вполне устроит.

Я придвинулась ближе, обхватила колени руками. Она кивнула.

– В детстве твоя мама часто у меня гостила. Я всегда ей радовалась, и твой дядя Билл тоже. Но однажды все изменилось.

– Как это?

– Ну, – начала Би, тщательно подбирая слова, – твоя мама начала задавать вопросы о своей семье.

– Что еще за вопросы?

– Она хотела узнать правду о своей матери.

– Бабушке Джен?

Би отвела взгляд и стала смотреть в окно на воду. Бабушка Джен умерла лет десять назад. Дедушка сильно горевал, и моя мама тоже, хотя у них с бабушкой были сложные отношения. Как ни ужасно признать, я отнеслась к смерти бабушки довольно спокойно, и вовсе не потому, что она плохо со мной обращалась. Каждый год, даже после того, как я окончила колледж, она поздравляла меня с днем рождения – присылала открытки с пожеланиями, написанными красивым почерком, таким витиеватым, что я не могла его расшифровать без помощи папы. У нее на каминной полке стояли наши с сестрой фотографии. И все-таки бабушке Джен чего-то недоставало, а чего именно – я так и не смогла понять.

Когда мама была маленькой, бабушка с дедушкой перебрались с острова на восток штата Вашингтон, в городок Ричланд, скучный и унылый, как вареная брокколи. Однажды я подслушала разговор Би с дядей Биллом. Она говорила, что бабушка и дедушка «прячутся» там слишком долго и что бабушка не разрешит деду вернуться домой, на остров.

Хотя каждый год мы проводили Рождество в Ричланде, я не хотела туда ездить. Дедушка мне нравился, но в бабушкином ко мне отношении сквозила какая-то неискренность, которая проявлялась то в косых взглядах за обеденным столом, то в том, как она смотрела на меня, когда я говорила. Мне было одиннадцать, когда родители отправили нас с сестрой в Ричланд на выходные, а сами уехали. Бабушка отдала нам целый ящик своих старых нарядов еще сороковых годов, и, конечно, мы с Даниэль не преминули устроить «показ мод». Я надела красное платье с корсажем, отделанным кружевом, и вдруг заметила, что бабушка глядит на меня с ужасом. До сих пор вижу, как она стоит в дверях гостиной и трясет головой. «Дорогая, тебе не идет красный цвет». Смущенная и растерянная, я стянула белые перчатки и сняла украшения, изо всех сил сдерживая слезы.

Бабушка подошла ко мне и обняла за плечи.

– Знаешь, что тебе нужно? – спросила она.

– Что? – всхлипнула я.

– Новая прическа.

– Завивка, сделай ей химическую завивку! – завопила Даниэль.

Бабушка улыбнулась.

– Нет, Эмили нужно покрасить волосы. – Она приподняла мой подбородок и кивнула. – Да, я всегда представляла тебя брюнеткой.

Я послушно пошла за ней в ванную, где бабушка достала краску для волос и велела мне сесть на обтянутый шелком пуфик возле ванны.

– Не двигайся, – сказала она, методично разделяя мои волосы на пряди и нанося на них черную пасту с запахом аммиака.

Через два часа мои светлые локоны стали такими темными, что я расплакалась, взглянув на себя в зеркало.

От этого воспоминания меня передернуло.

– Би, вы с бабушкой Джен выросли вместе, да?

– И с твоим дедушкой тоже. Здесь, на острове.

– Что ты рассказала о ней моей маме, из-за чего они поссорились?

Би глубоко задумалась.

– В юности твоя мама взялась за очень серьезный проект, – наконец сказала она, – а когда у нее ничего не вышло, решила, что больше не хочет быть частью семьи, по крайней мере, как раньше. Перестала приезжать на остров. Мы с ней встретились только через восемь лет, когда родилась ты. Я приехала в портлендскую больницу, чтобы посмотреть на тебя. К тому времени твоя мать сильно изменилась.

Би вновь погрузилась в воспоминания, но я быстро вернула ее к дню сегодняшнему.

– То есть как, изменилась?

Тетя пожала плечами.

– На ум приходит только одно сравнение: из нее словно высосали жизнь. Видно было по глазам. Да, она стала совсем другой.

Я в замешательстве тряхнула головой. Жаль, что нельзя прямо сейчас поговорить с дедом. Он уже несколько лет живет в споканском доме для престарелых, и мне вдруг стало стыдно, что я два года его не навещала[6]6
  Спокан (Spokane) – город на Северо-Западе США, в штате Вашингтон.


[Закрыть]. В последний раз, когда к нему ездила мама, он ее не узнал. Собственную дочь!.. По ее словам, он назвал ее другим именем и сказал что-то такое, от чего она расплакалась. И все же мне вдруг страшно захотелось его увидеть.

– Би, а за какой проект взялась мама? – осторожно спросила я.

Она покачала головой.

– После того как ее постигла неудача, Билл заставил меня дать обещание никогда об этом не вспоминать, ради твоей мамы, да и ради всех нас тоже.

Я нахмурилась.

– Значит, не скажешь?

Би решительно сжала ладони вместе.

– Прости, дорогая, это все давно в прошлом.

У меня вспыхнуло лицо от досады.

– Выходит, все эти годы, когда мы приезжали на лето, мама не разговаривала с тобой из-за той давней истории?

– Если честно, не имею понятия, – ответила Би. – Люди меняются. Как бы то ни было, она – нужно отдать ей должное! – по-прежнему привозила вас с сестрой сюда, на остров. Знала, что вы любите проводить здесь лето, как когда-то она сама. Думаю, она сумела превозмочь обиду ради вас с Даниэль.

Я вздохнула и посмотрела в окно. Залив, казалось, сердился, волны пенились, бурлили и так свирепо обрушивались на бетонную дамбу, что соленые брызги долетали до окон. Несправедливо, что Би не посвятила меня в эти секреты. Разве я не имею право знать семейную историю, пусть и не совсем приятную?

– Прости, милая.

Она погладила меня по руке. Я снова вздохнула и отвернулась. Би всегда отличалась упрямством, а я давно научилась читать между строк и не затрагивать некоторые темы.

Тетя кивнула сама себе, словно вспоминая о чем-то тревожном. Я вгляделась в ее лицо, надеясь уловить хотя бы намек на то, что она скрывает. Свет из окна подчеркнул глубокие морщины на лбу Би, напомнив о ее весьма преклонном возрасте. Было очевидно, что тетя несет в душе тяжкое и, как я опасалась, мрачное бремя.

Я сказала Би, что пойду на пляж, хочу побыть одна. Говорить, что возьму с собой дневник, я не стала. Пройдя немного вдоль берега, я нашла подходящую корягу, к которой можно было прислониться. Конечно, не диван, зато вокруг хватало травы, чтобы подложить под спину. Холодный ветер обжег кожу. Я застегнула верхнюю пуговицу свитера, открыла тетрадь на странице, где остановилась вчера ночью, но тут зазвонил телефон. Я бросила взгляд на экран. Звонила Аннабель.

– Ага, а я уж было решила, что ты либо закрутила бурный островной роман, либо умерла! – выпалила она.

– Жива и здорова. Извини, что не звонила. Немного завертелась.

– Завертелась с лицами мужского пола?

Я хихикнула.

– Вроде того.

– Ох, ничего себе! Давай, Эмили, выкладывай!

Пришлось рассказать ей о Греге и Джеке.

– Я рада, что ты ни разу не вспомнила Джоэла.

Мое сердце ухнуло вниз, как всегда, когда я слышала имя бывшего мужа.

– Ну зачем ты это сказала?

– Что именно?

– Без него нельзя было обойтись?

– Прости, Эм. Хорошо, меняем тему. Как там у тебя дела?

Я вздохнула.

– Чудесно. Все-таки это место особенное.

Чайки в небе пронзительно кричали и хлопали крыльями. Интересно, слышит ли их Анни, подумала я.

– Видишь, а я говорила, что тебе там будет лучше, чем в Канкуне!

Я рассказала ей о вчерашнем поцелуе с Грегом на берегу, и она взвизгнула от восторга.

– Почему, почему ты не позвонила мне в три часа ночи, чтобы сообщить эту новость?

– Ты бы разозлилась, что я тебя разбудила.

– Наверное, – призналась она. – И все равно мне было бы интересно!

– Ладно. После следующего поцелуя, если, конечно, он состоится, я сразу тебе позвоню. Довольна?

– Ага. Только мне нужны все подробности!

– Идет.

– Ты там будешь еще три недели, да?

Мне вдруг показалось, что времени осталось совсем мало. Я почувствовала себя ребенком, который впадает в панику, когда в июле по телевизору показывают рекламу школьных товаров. «Разве они не знают, что учебный год начнется только через два месяца?»

– Нужно разобраться с кое-какими делами.

– Эм, у тебя все получится, даже не сомневаюсь.

– Не знаю, у меня такое ощущение, что здесь что-то серьезное и это касается моей семьи и моей тети. Семейная тайна. И еще тетрадь, которую я нашла в комнате для гостей…

– Какая тетрадь?

Судя по голосу, Анни явно заинтересовалась моей находкой.

– Старый дневник, кто-то вел его в сорок третьем году. А может, это начало книги, не знаю. Если честно, немного неловко его читать, но меня не покидает смутное чувство, что эта тетрадь не просто так попалась мне на глаза, я должна была ее найти. Странно, да?

– Вовсе нет, – быстро ответила Анни. – Однажды я наткнулась на мамин дневник, который сохранился еще со школьных времен, и прочитала его от корки до корки. За эти несколько часов я узнала о своей маме больше, чем за все тридцать три года жизни.

Помолчав, она продолжила:

– Так чей дневник? Би?

– В том-то и дело, что не знаю. Но я давно не читала с таким удовольствием.

– Может, кто-то хотел, чтобы ты его прочитала, – заметила Аннабель. – Погоди, ты же сказала, что завтра вечером у тебя свидание с этим, как там его?

– Я ужинаю с Джеком у него дома. Ну да, можно сказать, свидание.

– Эмили, если мужчина готовит для женщины, это и есть свидание.

– Ладно, пусть свидание. А как у тебя дела? Что там с Эваном?

– Ничего. Похоже, все заглохло. Буду терпеливо ждать своего Эдуарда.

Мы обе знали, что, в соответствии с ее исследованиями, для долгих и надежных супружеских отношений больше всего подходит Эдуард.

– Да, кстати, Аннабель, как насчет имени Эллиот? Просто любопытно.

– С чего бы? Таинственный холостяк номер три?

Я рассмеялась.

– Нет, что ты. Это… м-м-м… один из здешних моих знакомых, вот я и интересуюсь.

Было слышно, как Анни что-то ищет у себя на столе.

– А, вот оно! – сказала она. – Эллиот… ух ты! Очень хорошее имя. Средняя продолжительность брака с Эллиотом примерно сорок два года. Конечно, не сравнить с сорока четырьмя годами супружества с Эдуардом, но все равно прекрасный вариант.

– Спасибо, – улыбнулась я.

Только после нашего разговора мне вдруг пришло в голову, что я забыла спросить про имена Джек и Грег. Впрочем, почему-то это было не так важно, как с именем Эллиот. Мне хотелось узнать для Эстер. Она-то бы порадовалась.

«Бобби вернулся домой без десяти девять, как и обещал. Бобби всегда приходил вовремя. Снял синий пиджак, повесил в шкаф, потом зашел на кухню и поцеловал меня.

– Я по тебе соскучился, – сказал он.

Он всегда так говорил. Я разогрела ужин, села за стол с Бобби и смотрела, как он ест, слушала о том, как он провел день. Так проходили все вечера.

Потом мы легли спать, и, так как была среда, Бобби повернулся ко мне и потянул за лиф моей ночной рубашки. Бобби предпочитал заниматься любовью по средам. Только в ту ночь я не застыла неподвижно, считая до шестидесяти и молясь, чтобы все поскорее закончилось. Я закрыла глаза и представила, что я с Эллиотом.

За три года до нашей свадьбы с Бобби я была помолвлена с Эллиотом, и тогда жизнь казалась прекрасной. Помню, как похолодало за день до традиционного пикника на морском берегу. Тогда я еще не знала, что это предвещало начало конца.

Фрэнсис, одна из моих лучших подруг, предложила мне надеть перчатки, но Роуз, еще одна лучшая подруга, встала на мою защиту.

– И спрятать кольцо? Глупости! Нельзя скрывать такое красивое кольцо. Это кощунство!

Мы похихикали, потом нарядились и припудрили носы. Через час мы рука об руку уже спешили на главное событие сезона, благодаря которому все мужчины, женщины и дети собирались на пляже в Орлиной бухте. Берег был усеян столами для пикника и кострами, где свежевыловленные моллюски и крабы жарились рядом с котлами горячего супа-чаудера[7]7
  Чаудер (Chowder) – общее название нескольких видов традиционного американского супа, приготовленного из моллюсков и бульона, с добавлением либо молока (новоанглийский чаудер), либо помидоров (манхэттенский чаудер).


[Закрыть].

Повсюду висели гирлянды лампочек, а еще на пикнике всегда играла музыка и устраивали танцы. Мы втроем радостно вскрикнули, когда из динамиков полилась «Серенада лунного света», наша любимая мелодия Гленна Миллера. Я пританцовывала под музыку, когда сзади меня обняли сильные руки Эллиота и он поцеловал мою шею.

– Привет, любимая, – прошептал он, увлекая меня на танцплощадку.

Наши тела двигались в унисон под лунным светом. Когда песня закончилась, мы подошли к скамье, где в одиночестве сидела Фрэнсис.

– А куда делась Роуз? – спросила я.

– Наверное, пошла искать Уилла, – ответила она, пожав плечами.

Услышав в ее голосе обиду, я высвободила руку из пальцев Эллиота и протянула Фрэнсис.

– Ну что, девушки, повеселимся? – галантно предложил Эллиот.

Мы подхватили его под руки, и Фрэнсис сразу оживилась. Эллиот расстелил на берегу плед, и Уилл с Роуз присоединились к нам. Мы пили пиво, ели моллюсков из жестяных мисок и любовались красотой прохладной звездной ночи. Эллиот взял свой темно-зеленый рюкзак, достал оттуда фотоаппарат, повозился со вспышкой и махнул рукой, привлекая мое внимание.

– Хочу навсегда запомнить тебя сегодняшней, – сказал он и отщелкал один за другим три кадра.

Эллиот почти никогда не расставался с фотокамерой. Он мог запечатлеть сцену в черно-белом цвете так, что от умиления наворачивались слезы.

Вспоминая ту ночь, я жалею, что не уговорила его остаться. Как бы мне хотелось повернуть время вспять! Но около десяти часов вечера он сказал мне:

– У меня сегодня дела в Сиэтле, придется ехать. Увидимся завтра вечером?

Я не хотела, чтобы Эллиот уходил, однако кивнула и поцеловала его.

– Люблю тебя, – шепнула я, оттягивая момент расставания.

Наконец Эллиот встал, отряхнул песок и, как обычно, насвистывая, зашагал к паромному причалу.

На другой день мы с Фрэнсис и Роуз отправились утренним паромом в Сиэтл за покупками. Роуз собиралась зайти в универмаг «Фредерик и Нельсон», чтобы купить платье, которое видела в последнем номере журнала «Вог». Фрэнсис нужны были новые туфли. А я радовалась возможности покинуть остров. Мне нравилось бывать в городе. Я, наверное, раз сто говорила Эллиоту, что мечтаю о большой квартире в центре и с видом на залив. Я бы выкрасила стены в розово-сиреневый цвет, а шторы сделала бы кремовыми, с изящными подхватами, как в журналах.

Вдруг я увидела Эллиота – он вышел на Марион-стрит у отеля «Лэндон-Парк», огромного кирпичного здания с двумя массивными колоннами. Эллиот был не один, но только через пару секунд, когда движение на дороге поредело, я разглядела, с кем именно. С блондинкой, почти такой же высокой, как он сам. Эллиот обнял ее, казалось, объятие длилось вечность. Я стояла рядом и слышала их разговор, вернее, обрывки, но мне хватило.

– Вот ключ от квартиры.

Женщина протянула ключ Эллиоту, он сразу сунул его в карман и подмигнул. У меня похолодело внутри.

– Увидимся вечером? – спросил он.

Рев проезжающего грузовика заглушил ответ незнакомки. Эллиот помог ей сесть в такси и помахал вслед.

«Увидимся вечером?» Я вдруг вспомнила книгу, которую прочитала несколько лет назад. Ни одна из выдуманных героинь не была мне так близка, как Джейн из романа «Годы милосердия».

От удивления у меня округлились глаза. «Годы милосердия»! Я изумленно покачала головой и стала читать дальше.

«Из-за того, что Джейн, будучи замужем за Стивеном, влюбилась в другого мужчину и в своей страсти зашла довольно далеко, нарушив брачный обет, моя мать назвала книгу «чушью». Я сказала, что роман получил Пулитцеровскую премию и мне его порекомендовал учитель английской литературы, но мама осталась при своем мнении. Она заявила, что подобные книжонки внушают молодым женщинам странные и опасные мысли, и мне пришлось прятать «Годы милосердия» под матрасом.

И вот, пока я стояла в тот день на тротуаре, на меня обрушились воспоминания, только теперь история Джейн болезненно переплелась с моей. В голосе Эллиота звучала нежность, когда он говорил с той женщиной. Я подумала о том, что нас связывает, о наших клятвах и об измене. Если Джейн смогла выйти замуж за Стивена, но любить другого, то что мешает Эллиоту встречаться еще с кем-нибудь, кроме меня? Все может быть. Отношения Джейн с Андре, а потом с Джимми, ее любовью в зрелом возрасте, в книге казались романтичными, однако сейчас я увидела подобную историю своими глазами, и мне это не понравилось. Неужели нельзя любить всю жизнь одного человека? Держать слово? Эллиот мог бы добиться любой женщины, но до сегодняшнего дня я верила, что ему, кроме меня, никто не нужен. Как же я ошибалась!

Письмо. Я вспомнила ужасное письмо Андре, которое получила Джейн через несколько лет после того, как он признался ей в любви. В книге оно приводилось полностью. Андре разбил сердце Джейн, решив уехать в Италию вместо того, чтобы вернуться к ней в Чикаго. Поэтому-то она и решила выйти замуж за Стивена, что навсегда изменило их жизнь. И перед самой войной отправила Андре резкое и холодное послание, написав, что между ними все кончено, хотя любовь еще долго тлела в ее сердце. «Если убиваешь, то убивай сразу», – сказала Джейн. Она действовала решительно, и я тоже знала, как поступить.

Роуз и Фрэнсис молча держали меня за руки, словно боялись, что я упаду или брошусь через улицу. Все же я вырвалась и, не обращая внимания на машины, побежала через дорогу к газетному автомату, возле которого стоял Эллиот.

Я сорвала с левой руки кольцо с крупным грушевидным бриллиантом между двух рубинов. В прошлом месяце это кольцо мне подарил Эллиот. Безумно дорогое, я сразу так и сказала, но он ответил, что у меня должно быть все самое лучшее, даже если ему придется залезть в долги. Думаю, так оно и было, но теперь, после того, как я увидела его с другой женщиной, услышала слова, уличающие в измене, это не имело значения.

– Здравствуй, Эллиот, – холодно произнесла я.

Казалось, он ошеломлен и спокоен одновременно, словно что-то скрывает, или, наоборот, безупречно честен. Я вспыхнула.

– Как ты мог?

Он озадаченно нахмурился, потом покачал головой.

– Ты все не так поняла, она просто друг.

– Да? А почему ты тогда соврал, что у тебя дела? Что-то не похоже на деловую встречу.

Эллиот опустил взгляд.

– Мы с ней просто друзья, Эстер. Клянусь.

Я крепко сжала кулон – маленькую золотую рыбку на тонкой цепочке. Когда-то я выиграла его на уличной ярмарке, и с тех пор он стал моим талисманом на счастье. А в тот день счастье было бы кстати: я знала, что Эллиот лжет. Видела, как она смотрела на него, кокетничала, как они обнялись. Он держал руки на ее талии… Нет, дураку понятно, что это не дружба.

Еще не успев ничего сделать, я уже пожалела о своем поступке, но меня это не остановило. Стиснув в кулаке кольцо, я изо всех сил швырнула его на тротуар. Оно отскочило, потом покатилось и упало в водосточную канаву.

– Между нами все кончено, – сказала я. – Пожалуйста, больше не подходи ко мне. Я этого не вынесу.

Роуз и Фрэнсис в ужасе смотрели на нас с другой стороны улицы. Мне стоило огромного труда отвернуться и пойти к ним. Ведь я знала, что навсегда ухожу от нашей с Эллиотом совместной жизни.

– Эстер, постой! – крикнул он сквозь уличный шум. – Подожди, я все объясню! Не уходи!

Но я не остановилась. Велела себе идти вперед».