Текст книги "Лазурные берега"

Деирдре кусала губы. Она почти не разбиралась в медицине, однако здравый смысл подсказывал ей, что дела месье и мадам Курбен плохи. Если даже одна-единственная ложка супа вызвала такие тяжелые симптомы, то целая тарелка должна…

– А на вкус суп был не таким, как обычно? – спросила Деирдре.

– Он был ужасным, – пожаловалась Иветта. – Как я уже сказала, я не люблю куриный суп… Не так сильно, Сандрина, ты намочишь мне все волосы! – Иветта начала бранить свою рабыню, и Деирдре решила, что, по крайней мере, кризис она преодолела. Значит, яд был в курином бульоне.

Она испугалась. Яд? Неужели она подумала о яде? До сих пор Деирдре полагала, что отравление было вызвано испорченными продуктами, может быть, мясом. Может, курица для супа…

– Патрик зарезать курица незадолго перед тем, как варить. Я клянусь! И я сама пробовала суп. Все было хорошо. Шарлин ничего не добавляла в суп! Мадам верить Шарлин! – Повариха, которую Деирдре расспросила сразу же после разговора с Иветтой, вновь начала доказывать свою невиновность.

Деирдре испытующе посмотрела на толстую чернокожую женщину. Она не могла представить, чтобы повариха стала травить своих хозяев. А судя по тому, какая она была толстая, она определенно предварительно пробовала все блюда. Ведь она должна была первой попробовать этот суп, и при этом, определенно, съела его как минимум столько же, если не больше, чем Иветта. Но Шарлин была совершенно здорова…

– А кто подавал суп на стол, Шарлин? – спросила Деирдре.

Повариха ненадолго задумалась.

– Новая девочка, – сказала она затем. – У нее такое странное имя… Она африканка.

– Ассам, – подсказала служанка Иветты, которая как раз проходила мимо с озабоченным видом, без сомнения, выполняя новое задание хозяйки. – Она здесь всего три или четыре месяца.

Деирдре насторожилась. Это был след…

Она сошла по лестнице вниз и натолкнулась на крепкого раба, который перед этим принимал у них лошадей. Он тем временем вошел в дом и уже командовал слугами. Вероятно, это был мажордом, который сегодня из-за царившего в доме хаоса не надел ливрею.

– Где я могу найти Ассам? – осведомилась у него Деирдре.

Мужчина, однако, не смог дать ответ на этот вопрос. И остальные рабы тоже не могли вспомнить, когда в последний раз видели «африканку».

Через два часа месье Курбен умер. Тело его жены все еще сотрясалось в судорогах. За это время она настолько ослабела, что уже не могла стонать или кричать.

В тот же вечер она последовала за своим супругом. Узнав об этом, Иветта разрыдалась. Она успокоилась лишь тогда, когда Виктор дал ей лауданум[20]20
  Средство, содержащее опиум.


[Закрыть].

Это могло ослабить организм девушки еще сильнее, однако ее пульс нормализовался и она, казалось, благополучно пережила отравление. Ни у Виктора, ни у Деирдре не осталось сил на то, чтобы утешать ее.

Прежде всего Виктор совершенно не знал, что делать дальше. За это время молодой врач испробовал все, чтобы удалить яд из организма своих пациентов, однако он приехал слишком поздно.

– Кто знает, смогли бы мы их спасти, если бы лечение было начато немедленно, – размышлял Виктор. – Яд, очевидно, подействовал очень быстро… Ну да матери будет легче. Наш ужин тут совершенно ни при чем.

Виктор пригубил вино из своего бокала. Деирдре недолго думая приказала одному из слуг открыть бутылку, находившуюся в ее седельных сумках. Напитки из запасов Курбенов она побоялась пробовать.

– Нет, – сказала Деирдре. – Это дело связано с куриным супом и, очевидно, с рабыней по имени Ассам. Я бы с удовольствием спросила ее об этом, но после обеда она исчезла.

Деирдре и Виктор провели воскресный день у родителей. Жандармское подразделение допрашивало рабов семьи Курбен. Жандармы пользовались довольно жестокими методами, и почти все домашние слуги были подвергнуты наказанию плетьми – таким образом из них выбивали сведения. В конце концов слуги, и прежде всего повариха, были оправданы, как сообщил жандарм Жаку Дюфрену ближе к вечеру. Как соседи пострадавшей семьи, Дюфрены по понятным причинам были крайне обеспокоены, и власти отнеслись к этому с пониманием. Начальник жандармерии пообещал информировать плантаторов о том, как продвигается расследование.

– Повариха поела сама и угостила двух девочек из кастрюли с супом после того, как наполнила большую супницу для своих господ и передала ее рабыне Ассам, – докладывал жандарм резким тоном. – Та вернула супницу пустой, прежде чем исчезнуть. Повариха еще удивилась этому: обычно господа не доедали первое блюдо. К сожалению, супница и тарелки сразу же были вымыты. Таким образом, невозможно было взять пробу.

– В том, что случилось, сомнений нет, – заметил Виктор, когда они с Деирдре ехали ранним вечером домой. – У этой рабыни Ассам есть быстродействующий и, очевидно, не имеющий ни запаха, ни вкуса яд, который она добавила в суп, а остаток позже куда-то вылила. Она явно не хотела подвергать опасности других рабов. После этого она сбежала. Сейчас ее ищут.

– Почему она совершила это ужасное преступление? – удивленно спросила Деирдре.

Убийство Курбенов словно тень омрачило поездку, которая вообще-то ей понравилась. В воскресенье после богослужения Деирдре смогла поговорить со своей свекровью. Мадам Дюфрен немного оттаяла и в конце концов стала обращаться с ней довольно любезно. О моде, музыке и об обществе Кап-Франсе с Луизой Дюфрен можно было очень приятно побеседовать. Беседа, однако, была весьма поверхностной. Деирдре казалось, что она произвела довольно приятное впечатление на свою свекровь, однако по-настоящему так и не познакомилась с ней. Все же молодая женщина сочла первый визит к Дюфренам вполне удачным.

Виктор горько рассмеялся.

– Наверняка у нее были для этого свои причины, – сказал он. – Многие рабы испытывают ненависть к своим хозяевам. Меня заботит совершенно иной вопрос: откуда у нее яд?

Через несколько дней, когда Виктор в виде исключения закончил работу пораньше и, надев халат, уединился с Деирдре, перепуганная Амали доложила хозяевам о том, что на пороге дома их ожидает жандарм.

Виктор поговорил с ним и стал переодеваться.

– Неужели заболел кто-то из жандармов? – удивленно спросила Деирдре.

Виктор прикусил губу. У него был очень серьезный вид, и он явно был не рад столь позднему визиту.

– Они схватили эту девочку, Ассам. Здесь, в Кап-Франсе, на рынке, недалеко от порта. Они… они допрашивают ее уже несколько часов.

– И для этого им нужен ты? – изумилась Деирдре. – Она заболела? Они ведь все равно ее казнят. Или нет?

Виктор мрачно кивнул.

– Я, по всей вероятности, должен позаботиться о том, чтобы осталось хоть что-нибудь для казни… – пробормотал он, прежде чем взять свою сумку. – Не жди меня, я думаю, это надолго. Или… или… все же подожди меня… я…

Он не договорил фразу до конца, а лишь торопливо поцеловал Деирдре, прежде чем поспешно выйти из дома и последовать за жандармом.

Встревоженная Деирдре осталась дома. Весь вечер она не знала, что ей делать, не могла сосредоточиться ни на чтении, ни на рукоделье, пока не услышала, как Виктор наконец закрывает за собой дверь дома на ключ. Молодая женщина заранее приказала открыть бутылку вина, однако когда Виктор, бледный, как мертвец, с трудом владея собой, вошел в комнату, он тут же устремился к встроенному в стену шкафу, в котором хранились более крепкие спиртные напитки.

– Что случилось? – испуганно спросила Деирдре.

Она уже привела себя в порядок, надела пеньюар и распустила волосы. Однако ее мужу было явно не до нее. Он ответил ей только после того, как влил в себя первый стакан рома из сахарного тростника.

– Это было ужасно, – тихо сказал Виктор и уселся в кресло, держа в руке стакан, вновь наполненный ромом. – Они пытали ее. Сначала она ничего не хотела говорить, но затем в конце концов… Там любой бы заговорил. Только не заставляй меня рассказывать подробности…

– Она сказала правду?

Деирдре была дочерью адвоката, а Дуг придерживался мнения, что признания, полученные под пытками, недорого стоили.

Виктор кивнул.

– Я думаю, да, – ответил он. – В таких условиях никто не лжет. Да и до этого Ассам не отрицала, что совершила убийство. Напротив, она, казалось, гордилась своим поступком. Однако жандармам этого было недостаточно. Они хотели знать, кто за ней стоял…

– Неужели ею кто-то руководил?

Деирдре удивилась. В колониях время от времени случалось, что какой-нибудь раб, доведенный до отчаяния, убивал хозяина или надсмотрщика. Но чтобы за убийством крылся заговор или готовилось восстание, Деирдре еще не слышала.

– Жандармы, очевидно, тоже задавали себе этот вопрос, – сказал Виктор. Он успокоился и больше не тянулся за ромом, а взял бокал вина, который подала ему Деирдре. – Рабыня из Африки – а девочка, очевидно, прибыла сюда на одном из последних кораблей, – не могла за такое короткое время изучить местные ядовитые растения, чтобы самостоятельно приготовить яд. Это было бы очень трудно. Даже я, будучи врачом, не смог бы этого сделать, и до сих пор у меня нет никаких идей по поводу того, какой именно яд был применен. Значит, она получила отраву от кого-то другого.

– От одного из пакотильеров? – предположила Деирдре. Она постепенно начинала понимать, почему Жак Дюфрен не хотел допускать на свою плантацию бродячих торговцев.

– Возможно, – ответил Виктор. – К тому же стала известна еще одна деталь – это не первый случай смертельного отравления такого рода. В окрестностях Порт-о-Пренса таким образом уже погибла одна семья, и еще одна семья возле Мирбале. Судя по всему, у них были такие же симптомы, по крайней мере, отравление протекало так же. Этим людям добавили яд в еду домашние рабы. И поэтому понятно, что жандармы воспользовались очень… жестокими методами, чтобы выбить информацию из девочки. Даже когда я… – Он не закончил фразу и влил в себя вино так же быстро, как и ром.

Деирдре наполнила еще один бокал.

– И что же сказала Ассам? – с любопытством спросила она.

Виктор потер лоб:

– Что это – великое дело. А под конец крикнула нам это прямо в лицо. Что наступает конец господству белых людей. Вот как она сказала. Она является лишь первой, одной из многих рабов, которые еще будут наносить удары. Франсуа Макандаль собирает целую армию, и в конце концов к ней присоединятся все рабы на Эспаньоле. Они победят, сказала эта девочка. Они победят…

Виктор закрыл лицо руками.

– Завтра утром на рыночной площади ее казнят, – закончил он свой рассказ. – Жители обязаны будут привести туда своих рабов. Казнь должна стать для них уроком. Однако мы оставим наших рабов дома, по крайней мере, Нафию. Если надо, я дам ей и другим слугам справку о том, что у них заразное заболевание. Этого… этого они видеть не должны.

Деирдре кивнула и провела рукой по волосам. Строго говоря, Нафия, Амали и Ленни уже не были рабами. Она осуществила свои намерения, и грамоты о даровании свободы лежали у нотариуса, который должен был их заверить.

– А кто такой Франсуа Макандаль? – спросила Деирдре.

Глава 6

– Это тот самый мерзавец, который сбежал от де Маки.

Жак Дюфрен навел справки о том, кто дал задание Ассам. Теперь он сообщал о результатах. Деирдре настояла на том, чтобы уехать из города, и таким образом они с Виктором провели следующие выходные на плантации. Виктор все еще был потрясен, и на рыночной площади, должно быть, еще дымились остатки костра, на котором сожгли рабыню Ассам. Молодой врач сопроводил ее в последний путь и постарался сделать так, чтобы она больше ничего не чувствовала, ведь после пыток она была скорее мертвой, чем живой.

Вся эта история очень расстроила Виктора. В семье молодых Дюфренов царила гнетущая атмосфера. Когда происходила казнь, Амали, Нафия и повариха остались дома в соответствии с полученными указаниями, но Ленни все же не смог удержаться от того, чтобы не понаблюдать за «представлением». Теперь у него был испуганный вид, но он был также исполнен ненависти. Амали все время говорила с ним, чтобы его успокоить. В конце концов, не все белые люди на Эспаньоле сжигали своих рабов, и к тому же для него самого и его семьи не существовало никакой опасности. Молодая негритянка заметила, что Ленни все еще не понял значения вольных грамот.

В любом случае Деирдре сочла необходимым подождать, пока в доме и в городе все не успокоятся. Она уговорила Виктора взять выходной в пятницу после обеда и уехать в Новый Бриссак. Взволнованную маленькую Нафию она взяла с собой в качестве личной служанки. Девочка сияла от гордости. Квартира Амали и Ленни осталась на два дня и две ночи в их полном распоряжении. Это должно было настроить Ленни на другие мысли.

Виктор, однако, не мог успокоиться. На плантации единственной темой для разговора был Франсуа Макандаль и его планы.

– Ленорман де Маки когда-то купил этого парня, – рассказал Жак Дюфрен сразу же после ужина вечером в пятницу. – Де Маки принадлежала одна из самых больших плантаций на Эспаньоле, и находилась она в двадцати милях от Кап-Франсе. Он купил Макандаля на рынке, практически прямо с корабля. Тогда Франсуа был еще ребенком, ему было около двенадцати лет. Макандаль должен был выжимать сок из сахарного тростника… и каким-то образом попал под пресс. Ну, во всяком случае, он потерял руку…

– Двенадцатилетний мальчик?! – возмущенно воскликнула Деирдре. – Но он же еще не мог работать на прессе!

– Может быть, тогда он был старше, – перебил ее Жак, явно рассерженный ее замечанием. – Но это к делу не относится. Как бы там ни было, после этого его сделали пастухом крупного рогатого скота…

– Тебе, отец, наверное, следовало бы упомянуть о том, что парень оказался неглупым, – заметил Жером, как всегда, жеманно вытирая рот. – Он очень быстро научился французскому языку и, как говорят, свободно владел им, а не только наречием патуа. Возможно, поэтому старый Ленорман постоянно держал его под контролем. Возле пресса легче следить за этими парнями, чем на полях…

– А я слышал, что он говорит по-арабски… – добавил Жисбер. – По крайней мере, так болтают в Порт-о-Пренсе.

Об этом рассказал Жисбер, который побывал в городе, чтобы посетить табачную биржу.

– Мне, однако, это кажется странным.

– Ничего странного тут нет, – возразила Деирдре, и на этот раз привлекла к себе внимание всех сидящих за столом. Она покраснела под слоем пудры, которую послушно нанесла на лицо. Дюфрены и их гости – а здесь снова были две супружеские пары с других плантаций – повернули к ней головы. – Возможно, он мусульманин. У нас тоже есть несколько мусульман на плантации… и они…

– В Сан-Доминго каждого раба обращают в христианскую веру, – недовольно заметила мадам Дюфрен.

Деирдре пожала плечами.

– Ну а на Ямайке – нет. – Она быстро взяла себя в руки. Ей не следовало заводить об этом речь, однако сейчас волей-неволей надо было признаться в том, что в поместье Каскарилла Гарденс царила свобода религий. – Как бы там ни было… в Африке многие чернокожие мусульмане. И они обращаются к своему богу по-арабски. Поэтому они немного понимают этот язык, еще будучи детьми. Если этому Макандалю легко даются языки и у него в Африке были хорошие учителя, он уже в двенадцать лет мог говорить по-арабски.

– Это, по крайней мере, логичное объяснение, – заметил Виктор. – Но рассказывай дальше, отец. Значит, юноша потерял руку, возможно, из-за халатности – и это, очевидно, настроило его против белых господ. А потом…

– А потом он, собственно, уже ни на что не годился, – продолжал Жак Дюфрен. – Итак, Ленорман заставил его работать пастухом и практически больше не охранял его, и раб очень скоро сбежал! Судя по всему, сейчас он подвизается в роли предводителя мятежников.

– Говорят, что он в горах, – повторил Виктор показания рабыни Ассам. – У маронов. И похоже на то, что ему удалось установить среди них определенное единство. Это делает их опасными, как известно по опыту других колоний…

Ему не нужно было больше ничего объяснять. По крайней мере, в общих чертах все присутствующие знали историю Нэнни-Тауна и других поселений маронов на Ямайке.

Жак Дюфрен отмахнулся от сына.

– Подумаешь! Мы выкурим эти гнезда. Уже сейчас ведется подготовка к экспедициям – мы набираем рекрутов. И их много, скажу я вам! Этот парень сеял тут недовольство так долго, как еще никому не удавалось. А теперь мы его поймаем.

Деирдре чуть не рассмеялась. На Ямайке часто говорили о карательных экспедициях против Грэнни Нэнни и ее братьев Кудойе, Квао и Аккомпонга. Большинство участвовавших в карательных походах плантаторов с удовольствием вспоминали о том, как они верхом на лошадях пробирались в горы в поисках повстанцев. В конце концов никогда ни с кем ничего плохого не случалось, а ром и другие крепкие спиртные напитки лились рекой, в то время как всадники в хорошем настроении прочесывали Блу-Маунтинс. И при этом они не встречали ни единого чернокожего, а что касается выкуривания маронов из их поселений – об этом даже не было и речи. Однако Дуг Фортнэм был убежден в том, что чернокожие держали под контролем каждый их шаг. За всадниками наблюдали, однако им позволяли свободно передвигаться, очевидно, чтобы не спровоцировать войну. Грэнни Нэнни всегда действовала очень осторожно.

Возможно, Макандаль был слеплен из другого теста. Деирдре была рада, что никто не требовал от Виктора присоединиться к какой-нибудь из этих карательных экспедиций.

В последующие дни жандармские подразделения и команды добровольцев снова и снова выдвигались в горы, однако, как и ожидала Деирдре, безо всякого успеха. Некоторые из них возвращались, так и не увидев ни одного марона, а некоторые не возвращались вообще. При этом поражало одно обстоятельство: при встрече с противником патруль всегда уничтожали полностью, до единого человека. А покушения на убийства с помощью отравления продолжались. Макандаль, казалось, всерьез решил осуществить свою угрозу – и ему каким-то образом удавалось разжигать ненависть домашних рабов к господам настолько, что те готовы были уничтожать с помощью яда целые семьи плантаторов. Действовали они всегда по одному и тому же сценарию: убийцы исчезали после преступления, и, очевидно, никто из других рабов не знал, куда они сбежали. Если же у них были сообщники, то рабы их не выдавали, и, естественно, хозяева не заходили так далеко, чтобы пытать до смерти всех домашних слуг. Убийц почти никогда не удавалось поймать, а когда один из них однажды попался, он покончил жизнь самоубийством, и тоже с помощью яда. Причем умер он быстро и относительно безболезненно, что еще больше обозлило плантаторов. Белые люди умирали медленно и в страшных мучениях.

Врачи в колониях, даже если их вызывали вовремя, пока жертвы отравления не испустили дух, были бессильны. Виктора еще дважды приглашали на плантации, но он так и не смог никого спасти. Выжить после отравления, как это произошло с Иветтой Курбен, почти никому не удавалось. Преступниками чаще всего оказывались домашние рабы, бывшие в услужении многие годы и знавшие все предпочтения и антипатии своих хозяев. Таких ошибок, какую совершила Ассам, которая могла бы добавить яд не в суп, а в соус, который ели все члены семьи, у них не случалось.

В то время как в сельской местности все больше и больше распространялись пугающие слухи, а между хозяевами и рабами воцарилась атмосфера недоверия и подозрительности, жизнь в Кап-Франсе продолжалась как бы в стороне от войны Макандаля против белых. За исключением дворца губернатора и городских домов богатых плантаторов, которые, разумеется, держали бесчисленное количество домашних слуг, рабов здесь было мало. Поскольку те все равно не имели права собираться вместе, у Макандаля не было аудитории для провокационных речей. Судя по слухам, он по ночам приходил на плантации и проповедовал чернокожим, которые вскоре стали видеть в нем бога. В любом случае среди рабов в Кап-Франсе Макандаль уже стал легендой, причем их отношение к его делам было разным. Домашние слуги, такие как Амали и Сабина, жизнь которых была вполне благополучной, проявляли такое же отвращение к его поступкам, как и белые господа.

– Это несправедливо – отравлять людей, что бы они ни сделали! – заявила Амали своему мужу Ленни, который выглядел несколько нерешительным. Они только что услышали о новом отравлении. На этот раз умерло четверо маленьких детей вместе со своими родителями. – Некоторые баккра, конечно, очень плохие и злые и обращаются со своими неграми дурно. Но отравлять…

Деирдре, которая слышала этот разговор, обеспокоилась, потому что Ленни явно одобрял эти убийства или, по крайней мере, оправдывал преступников. Однако у всех ее рабов были свидетельства о дарованной им свободе. Значит, покушения со стороны Ленни опасаться, конечно, не стоило.

Сама Деирдре также не беспокоилась за свою жизнь и здоровье, по крайней мере, в Кап-Франсе. В Новом Бриссаке Жак Дюфрен ввел безукоризненную систему безопасности: каждый слуга, подававший еду на стол, должен был сам предварительно попробовать ее, прежде чем поставить перед своим господином…

– Это будет действовать до тех пор, пока они не пойдут еще дальше и не начнут приносить в жертву самих себя, – заметил Виктор. – Если этот Макандаль действительно является такой харизматичной личностью, что ему удается уговаривать рабов, на протяжении многих лет являвшихся верными слугами, убивать своих господ, тогда он, вполне вероятно, сможет манипулировать ими настолько, что они будут принимать смерть вместе со своими хозяевами. Однако в этом случае, очевидно, плантаторы будут умирать не такой мучительной смертью, отец. Существуют различные яды, а добровольно никто не захочет закончить жизнь в таких мучениях, как недавно произошло с семьей Сатремонтов.

Последние жертвы, жившие неподалеку от плантации Новый Бриссак, видимо, приняли яда меньше, чем Курбены. Виктор почти два дня отчаянно, но безуспешно боролся за их жизнь. Деирдре всегда испытывала страх перед каждым блюдом, когда молодые Дюфрены гостили на родной плантации Виктора, и ей хотелось привозить еду с собой. Впрочем, это было единственным недостатком этих поездок. Молодая женщина всегда радовалась возможности выехать на природу. Потому что каким бы красивым и уютным ни был их дом и как бы она ни любила Виктора, Деирдре вскоре после прибытия в Кап-Франсе начала скучать.

Разумеется, Виктор сдержал обещание и ввел ее в высший свет города. Уже во время первого посещения церкви Деирдре познакомилась со всеми важными семьями. Однако в высшем свете почти не было супружеских пар их возраста. Каким бы оживленным и молодым ни казался город на первый взгляд, однако большинство людей, населявших эти улицы, и те, кто открывал здесь ремесленные предприятия или оказывал какие-либо услуги, были либо мулатами, либо чернокожими. Один столяр женился на своей черной рабыне и тем самым освободил ее от рабства. Деирдре вскоре познакомилась с этой женщиной и быстро пришла к выводу, что с ней намного легче найти тему для разговора, чем с пожилыми дамами из церковной общины, которые регулярно приглашали супругу доктора на чай. Но, конечно же, членам семьи Дюфрен не подобало общаться с простолюдинами. А за тем, что подобало и не подобало, высшее общество города следило очень тщательно!

Однажды Виктор отчитал Деирдре за то, что она выехала на конную прогулку без сопровождения.

– Понимаешь, мне сделали замечание по этому поводу, – сказал он с некоторым смущением, – и это была сестра пастора…

Фабьенна Роше вела хозяйство в доме священника и во многих отношениях держала общину крепкой хваткой в своих руках – гораздо увереннее, чем ее брат. Деирдре даже сказала бы, что это была не хватка, а удушающий захват, если бы нашла себе подругу, с которой можно было шутить.

– Опасно выезжать верхом в одиночку, тем более что ты не ограничиваешься улицами города…

Деирдре сердито посмотрела на мужа.

– Нет, я поехала вниз к ближайшей бухте и… – В последний момент она замолчала. Лучше было не признаваться в том, что она еще и плавала в море. – Я скакала галопом вдоль побережья, – сказала Деирдре упрямо. – Что в этом плохого?

– Собственно, ничего, – пробормотал Виктор. – Но ты же знаешь, какие здесь люди. Они будут сплетничать. А я как врач и ты как жена врача… Ну да, все ожидают от нас примерного поведения. И в эту картину не вписывается то, что ты в одиночку катаешься верхом по окрестностям.

– Если я прикажу Ленни ехать позади меня, я не смогу быстро передвигаться, – сказала Деирдре. – К тому же ты часто берешь своих лошадей, а тогда для него не останется скаковой лошади…

Виктор прикусил губу.

– Неподобающим сочтут и то, что ты в одиночку выезжаешь в сопровождении чернокожего, – сказал он. – Люди могут прийти к выводу, что ты… – Виктор не стал договаривать.

Деирдре недоверчиво посмотрела на него.

– Старуха Роше может предположить, что я и Ленни… – Она рассмеялась.

На Ямайке это было бы неслыханным – связь между белой женщиной и рабом невозможно было даже представить, и поэтому там допускалось, чтобы госпожу сопровождал слуга-конюх. Но здесь… «Черный кодекс» содержал правила относительно детей, рожденных от связи белой женщины и ее раба. Значит, такие романы тут, очевидно, случались…

– Как ты думаешь, что же мне теперь делать? – задала Деирдре мужу провокационный вопрос. – Значит, Аллегрия должна скучать в стойле до самой смерти?

Виктор сокрушенно покачал головой:

– Нет. Конечно нет. Однако… если бы ты, по крайней мере, хотя бы не выезжала из города… Я тоже с удовольствием сопровождал бы тебя… и вообще… Или, может быть, запрячь Аллегрию в небольшую повозку… Прогулки в карете более приемлемы.

В ответ на это Деирдре подняла бровь. Она наказала мужа, следующие два дня встречая его с недовольным видом. В Новом Бриссаке Виктор выехал с ней на конную прогулку всего один раз – даже там нашлись пациенты, которые потребовали его внимания. И как можно было запрягать скаковую лошадь в карету? Деирдре спрашивала себя, как вообще до этого можно было додуматься. Если лошадь, запряженная в карету, понесется вскачь, она может убить и себя, и седока.

И, конечно, Деирдре продолжала свои тайные прогулки верхом. Она старалась не сообщать о своих поездках ни Виктору, ни тем более кому-то из дам, входивших в церковную общину. Ей это удавалось довольно легко – ведь дамы почти не выходили из дома, а усадьба Дюфренов находилась на краю и располагалась в том месте, где улицы переходили в неукрепленные дороги. Мангровый лес отделял город от бухты, в которой больше всего любила бывать Деирдре. Однако эти тайны угнетали юную женщину. К тому же она знала, что когда-нибудь в их квартале начнут строить новые дома. Тогда у них появятся соседи, и они тоже будут неодобрительно относиться к ее вылазкам и судачить о ней.

Даже приглашения на вечерние приемы, которые вскоре, естественно, стали поступать к Дюфренам, недостаточно занимали внимание Деирдре. Конечно, ей доставляло удовольствие наряжаться, однако в гостях она всегда встречала пожилых и очень высокомерных людей, похожих на ее свекровь и свекра. Очень редко бывали танцы, и тогда Деирде была обречена ждать, когда Виктор пригласит ее, как правило, на очень медленный и старомодный танец. Виктор же, однако, не испытывал желания танцевать. Он и без того ни во что не ставил эти приемы в высшем свете, а после целого дня работы чаще всего был слишком усталым, чтобы еще и развлекаться. Достаточно часто его вызывали по какому-то срочному делу, и именно тогда, когда Дюфрены собирались в гости. В таких случаях Деирдре вынуждена была оставаться дома, ведь жене врача не пристало посещать вечера, концерты или театральные представления без сопровождения мужа.

Таким образом, Деирдре проводила в одиночестве дни и вечера, проходившие одни за другими, и, как ни старался Виктор поднять ей настроение по крайней мере ночными ласками, она по-настоящему оживлялась лишь тогда, когда они проводили выходные в Новом Бриссаке. Виктор там был отдохнувшим, и у него было больше времени для нее, а Дюфрены и их соседи приглашали также людей помоложе – в конце концов, Жисбер и Жером все еще подыскивали себе невест.

«Когда у вас появится ребенок, все наладится, – утешала Нора дочь в письмах. Мать была единственным человеком, которому Деирдре жаловалась на скуку и одиночество. – Как дела? Еще нет признаков?»

Деирдре вынуждена была отвечать отрицательно. Это обстоятельство тоже несколько отравляло ей жизнь в Сан-Доминго. Деирдре надеялась вскоре забеременеть, однако месяц за месяцем ее постигало разочарование. Это немного омрачало их отношения с Луизой Дюфрен. Свекровь, очевидно, рассчитывала на скорое появление внуков и безо всякого стеснения спрашивала об усилиях, которые предпринимали в этом отношении Деирдре и Виктор.

– Люди уже начинают сплетничать, – недовольно заметила она, когда Деирдре через шесть месяцев после свадьбы вынуждена была отрицательно ответить на вопрос о «благословенном состоянии». – Надеюсь, ты не предпринимаешь ничего, чтобы предотвратить беременность?

Луиза строго посмотрела на Деирдре, которой стало неловко под ее взглядом. Среди английских поселенцев на Ямайке не было принято говорить на интимные темы столь бесцеремонно.

– Belle-mère[21]21
  Обращение к свекрови и теще (фр.).


[Закрыть], Виктор и я желаем ребенка больше всего на свете, – с достоинством ответила Деирдре. – И я даже не знаю, как… как… – Она покраснела.

Луиза Дюфрен подняла брови.

– Ну, Виктор ведь врач, – сказала она, – а при ваших стесненных жилищных условиях…

Деирдре чуть не рассмеялась. Это было абсурдно – полагать, будто в их городском доме не поместится детская колыбелька. Старшие Дюфрены все еще не видели этого дома, однако Жисбер за неделю до этого побывал у брата в гостях и высказался о его доме еще с бóльшим ужасом, чем Жером.

– Не сомневайтесь, belle-mère, – проговорила Деирдре уже раздраженно, – ребенку мы будем рады в любом случае. В нашем доме хватит места для двух или трех детей. Для колыбельки не нужен бальный зал. Просто до сих пор Бог нас еще не благословил, – лукаво добавила она. Наконец-то возникла ситуация, когда ей пригодилось знакомство с сестрой священника, которая елейным голосом прокомментировала плоский живот Деирдре. – Нам больше ничего не остается, как снова и снова молиться.

Луиза Дюфрен издала нечто вроде фырканья, что вообще было не похоже на столь безукоризненную даму.

– Если вы хотите ограничиться только этим, я сомневаюсь, что у меня когда-нибудь появятся внуки!

Деирдре снова пришлось бороться со смехом, или, лучше сказать, с истерическим хихиканьем. Она давно знала, что французы считали англичан-протестантов ханжами. Затем, однако, она выдавила из себя улыбку.

– Belle-mère, мы стараемся делать все, что в наших силах. Во всех отношениях…