Текст книги "Лазурные берега"

Бонни с трудом поднялась по ступенькам на веранду – и, услышав голоса Маану и Джефа, почувствовала, как ее сердце забилось чаще. Значит, ей повезло, он был здесь! Однако мать и сын разговаривали на повышенных тонах. Бонни показалось, что они ссорились.

– Джеф, тебе уже почти восемнадцать лет!

Маану пыталась сохранять спокойствие, однако по ее голосу Бонни слышала, что она расстроена. Свободная чернокожая женщина говорила на чистом английском языке. Поначалу это тоже казалось Бонни невероятным, однако за последние годы она так часто имела дело с Маану и Джефом, что сама научилась говорить довольно правильно.

– Ты же не можешь всю свою жизнь шляться по порту, выжидая, когда кто-нибудь даст тебе пару монет за то, что ты погрузишь товар на его корабль!

– Ну а что еще мне делать? – вызывающе спросил Джеф.

Чтобы лучше видеть их обоих, Бонни пододвинулась немного ближе к двери магазина, на которой висела пестрая занавеска от мух, состоявшая из отдельных пестрых ленточек. Джеф сидел на мешке с сушеными бобами, задрав крепкие ноги в белых льняных штанах. Он был чрезвычайно сильным, мышцы под его белой рубашкой могли бы принадлежать борцу-призеру. Волосы Джефа были коротко острижены. Лицо было иссиня-черным. Он унаследовал от матери высокие скулы, но не ее раскосые глаза. Его глаза под выпуклыми надбровными дугами были скорее круглыми и широко расставленными. У Джефа был широкий рот, и, когда юноша смеялся, он выглядел неотразимо. Однако Джеф смеялся редко.

Маану пожала плечами. Она явно не могла спокойно продолжать разговор с сыном.

– Если бы я знала, Джеф! Сам придумай что-нибудь! Наймись матросом на корабль или…

Джеф фыркнул.

– На торговый корабль, мом? – насмешливо спросил он. – А может, на корабль, который привозит рабов из Африки?

Маану подняла руки. Это был беспомощный жест – она делала вид, будто хочет поправить ярко-красный тюрбан у себя на голове, под которым прятала волосы. Мать Джефа была одета в традиционный наряд острова. Она носила широкую красную юбку и простую льняную блузку, а также бросающийся в глаза, но практичный головной убор.

– Бывают же корабли, которые не перевозят рабов. Или поговори с каким-нибудь ремесленником. Может быть, ты смог бы работать у него помощником на плантации…

– Тогда я сразу же могу идти рубить сахарный тростник! – Джеф вскочил на ноги. – Я не буду работать ни на одного из этих баккра! – Он словно выплюнул это слово. – Я не позволю бить себя плетью и унижать. Я…

– Ты свободный человек, и никто не будет бить тебя плетью, – возразила Маану. – А то, что какой-нибудь мастер может дать оплеуху ученику, как тогда сделал кузнец, – так с этим приходится мириться даже белым молодым людям.

Бонни вспомнила, что именно из-за этого случая два года назад закончилось неудачей обучение Джефа кузнечному ремеслу. Фрейзер Уоттс, кузнец, был из числа тех немногих жителей портового поселка, которые были честными и обходительными. Сам он был мулатом и не возражал против того, чтобы взять в ученики чернокожего юношу. Однако они с Джефом не поладили. Просто сын Маану терпеть не мог, когда ему приказывали. Он заявил мистеру Уоттсу: воин из племени ашанти не должен никому подчиняться. После этих слов Уоттс отвесил ему пощечину, а потом с изумлением увидел, как его кипящий от ярости ученик замахнулся на него раскаленными докрасна щипцами. После этого Уоттс заявил Маану, что не хочет иметь в учениках воина из племени ашанти. Либо Джеф должен научиться вести себя как следует, либо пусть не появляется у него.

Джеф больше не переступил порога кузницы.

– Только не начинай! – вздохнул Джеф. – Я не собираюсь ублажать белых баккра! Когда я слышу, как старый Уоттс говорит: «Конечно, мистер Такой-То! С удовольствием, мистер Чтоб-Я-Так-Знал! Разумеется, мистер Как-Вас-Там!» – мне хочется лопнуть от злости!

– Быть вежливым не значит унижаться! – заметила Маану, однако тут ее взгляд упал на дверной проем, и она увидела Бонни, которая смотрела на них через занавеску. На строгом лице женщины тут же появилась улыбка. Маану всегда обращалась с молодой рабыней дружелюбно и ласково.

– Привет, Бонни. Заходи! – пригласила она девушку. – Не пугайся. Я ругаю Джефа, но он это заслужил.

Маану сердито посмотрела на сына, который ответил ей ленивой ухмылкой.

– О, какой у тебя вид, Бонни! – Маану бросила испуганный взгляд на разбитое лицо девушки и, конечно же, поняла причину ее замедленных движений. – Что, этот тип опять тебя избил?

Бонни прикусила губу. Маану время от времени грозила пожаловаться на баккра Скипа властям. Издеваться над рабами просто так, без причины, было запрещено. Однако в действительности такие жалобы никогда не имели последствий, а для Бонни все могло обернуться еще хуже.

– Я поскользнулась, – заявила она. – На лестнице.

Маану подняла брови.

– Бонни, в доме твоего баккра нет лестниц, – сказал она, но затем решила не углубляться в детали. – Сядь и подожди, я принесу тебе что-нибудь поесть. Ты такая худая, девочка…

Маану с озабоченным видом исчезла в доме, который находился сразу же за лавкой. Там на плите почти всегда варилось что-нибудь вкусное, наполняя ароматом помещение, и без того приятно пахнущее благодаря привлекательным товарам. Бонни с ожиданием посмотрела вслед Маану. Причина худобы девушки заключалась не в скудном питании – Бонни всегда была худой, независимо от того, сколько она ела, а в свои шестнадцать лет она, может быть, еще и росла. Однако в это утро девушка действительно не могла собраться с силами, чтобы позавтракать чем-нибудь еще кроме черствой корочки хлеба. Кроме того, ей нравилась еда Маану…

Здесь не было густых супов, не было подгоревшего мяса, как у Бонни, когда та сама его готовила, а также надоевшей вяленой трески, из которой состояла пища большинства бедных жителей острова. Маану готовила блюда из бобов с приправами. Все ее рецепты были родом из Африки. Их дала ей Грэнни Нэнни, легендарная королева маронов.

И сейчас мать Джефа появилась с экзотическим блюдом – остро приправленной кашей из чечевицы на свежей лепешке. Бонни жадно откусила кусок.

У Джефа при взгляде на нее разыгрался аппетит. Он встал, пошел в кухню и тоже появился с порцией еды. По дороге он бросил взгляд на ссадины Бонни.

– Подлец! – процедил Джеф сквозь зубы.

Странно, но Бонни почувствовала утешение.

Пока она ела, Маану собрала для нее покупки. Скипу Дейтону нужны были приправы, и прежде всего соль для засолки мяса. Он продавал солонину на корабли, которые приставали в порту. Следом за приправами Маану положила хлеба и немного овощей, а также две бутылки рома.

– Лучше бы я не продавала ему спиртное, – сердито пробормотала Маану. – Если Скип напьется, то опять нападет на тебя.

Бонни пожала плечами.

– Он все равно напьется, – заметила она. Девушка уже давно смирилась со своей судьбой. – Когда он напивается дома, то чаще всего хотя бы остается спокойным. Можно я посмотрюсь в ваше зеркало, миссис Маану?

То, что Маану испугалась ее вида, заставило Бонни задуматься. Девушка вдруг почувствовала что-то похожее на стыд – и странно, что она стыдилась Джефа. Она не хотела показывать ему свое разбитое страшное лицо.

Да, Бонни не отличалась красотой, даже когда один ее глаз не был заплывшим, а губа не была разбита. Девушка по кивку Маану прошла дальше в дом и попала в чистую, обставленную простой мебелью спальню. Здесь висело большое зеркало, которое показало ей не только ее ссадины и раны, но также и ее костлявое, грубое лицо с узкими губами, крупными зубами и непокорными курчавыми волосами. Бонни считала, что у нее широкий нос и чересчур низкий лоб. В ней не было ничего от принцессы или воительницы племени ашанти. Ничего от тех гордых черных женщин, о которых иногда рассказывала Маану – мать Джефа также сохранила воспоминания о Нэнни-Тауне. «Я простая негритянская девочка… Неудивительно, что Джеф никогда не смотрит на меня так, будто ему не терпится меня поцеловать», – подумала Бонни и прикусила губу. Конечно, ей не хотелось, чтобы он смотрел на нее с похотью. Наверное, она испытала бы отвращение, если бы в глазах Джефа было такое же похотливое выражение, как в глазах ее баккра, но тем не менее выражение какой-то… может быть, радости на его лице при ее появлении ей все же хотелось бы увидеть.

Джеф как раз засунул последний кусок лепешки в рот, когда Бонни вернулась в лавку. Пережевывая еду, он взял ее корзину с покупками.

– Я помогу Бонни отнести все это, – сказал он как бы мимоходом, обращаясь к матери. – Не годится ей одной идти через порт. Тут как раз причалили два новых корабля. Из Англии. У матросов, конечно, несколько недель не было ни одной женщины…

Бонни с благодарностью улыбнулась ему.

Маану кивнула.

– Но потом сразу же возвращайся домой! – приказала она. – И без глупостей!

Бонни спросила себя, относятся ли последние слова Маану к ее баккра, и на долю секунды представила, как Джеф поймает Дейтона и убьет его из-за нее или хотя бы задаст ему хорошую трепку.

Молодой человек подмигнул ей, когда они вместе вышли на улицу.

– Я мог бы выбросить их в море! – заметил он, увидев пару белых мужчин, которые сидели в находившемся рядом кабаке, заливая свои глотки водкой из сахарного тростника, в то время как их рабы на улице укладывали мешки штабелями. – У тебя иногда не возникает желания… отплатить им за все?

Бонни кивнула. Никто не смог бы измерить, как сильно она этого желала, хотя все ее фантазии о мести ограничивались ее баккра. Ну ладно, может быть, еще парой надзирателей с плантации ее матери, которые пинали Бонни, когда она была еще ребенком. Впрочем, некоторые черные приятели Тилли вели себя не лучше. И вообще, ее мать… В черном списке Бонни Тилли стояла на самом верху, гораздо выше большинства белых из поселка.

Джеф ухмыльнулся.

– Тогда пошли, – с заговорщическим видом сказал он и завернул за угол кабака. – Давай посмотрим, кому мы тут можем насолить.

Перед ними находился дом коменданта порта. Сейчас он был пуст – мистер Бентон был на работе, а его жена, наверное, делала покупки. Однако на подоконнике в кухне охлаждался паштет… Джеф, проходя мимо, смахнул его с окна. Паштет упал в сад, форма лопнула. На ее содержимое, безусловно, набросятся маленькие черные свиньи, которых держали многие жители острова. Животные свободно бегали по улицам и питались объедками, которые люди выбрасывали из своих домов. Хрюканье и чавканье, а также вонь не делали поселок особенно приятным местом.

– Ой… Очень жаль, что сегодня погонщик рабов мистер Бентон останется без обеда, – насмешливо прошептал Джеф.

Бонни испуганно огляделась по сторонам. Ей ни в коем случае не хотелось попасться на горячем. Впрочем, улица словно вымерла, за исключением пары лошадей, которые были привязаны за одним из борделей через два дома от них. Один из коней был красивым вороным жеребцом, и на нем было дорогое, украшенное серебром седло.

– Ты посмотри, мистер Льюис… – Джеф огляделся по сторонам, затем подошел к коню и быстрым движением ножа обрезал поводья, которыми был привязан жеребец. – Какое седло… Но иногда, как это ни глупо, лошади сами отвязываются…

Жеребец, который до сих пор не делал никаких попыток освободиться, обрадовался и, опустив голову, побрел вдоль улицы. Далеко он не уйдет, но, судя по всему, животное искало подходящее место, чтобы поваляться в пыли. Седлу это вряд ли пойдет на пользу.

Первым порывом Бонни было убежать подальше отсюда. Эта шутка могла обойтись ей очень дорого… Однако Джеф зашагал, улыбаясь, дальше, словно с ним ничего не могло случиться.

– Мистер Льюис увидит, что поводья обрезаны, – испуганно сказала Бонни. Льюис был хозяином одного из борделей, и, когда он злился, с ним было опасно шутить.

Джеф пожал плечами и ответил:

– Он заподозрит Бромсли.

Бромсли был владельцем другого борделя.

– Может быть, они даже подерутся. Тогда окажется, что мы убили двух мух одним ударом…

Бонни шла за ним дальше по улице, но уже не чувствовала себя в безопасности. Она даже не смогла засмеяться, когда Джеф открыл какой-то курятник, а затем отвязал сидящего на цепи пса, который тут же принялся охотиться на куриц. При этом пес принадлежал мулату, у которого явно возникнут неприятности, если собака передавит кур его белого соседа. Однако Джефу было все равно; казалось, он испытывал ненависть ко всем жителям поселка.

– Все дураки и трусы, – пробормотал он, проходя мимо кузницы.

Воспользовавшись отсутствием мистера Уотсона, Джеф как бы нечаянно бросил пару гвоздей и уже готовых подков в горн.

Бонни была рада, когда они оставили поселок позади и свернули на улицу, ведущую к бойне.

Джеф ухмыльнулся, повернувшись к девушке.

– Так лучше? – спросил он. – Мы им показали? Да?

Чтобы не сердить его, Бонни смущенно кивнула. Но облегчения она не почувствовала. Она считала проделки Джефа детскими и глупыми. Месть, настоящая, серьезная месть людям, которые этого заслужили, должна быть иной.

Глава 4

Когда Деирдре присоединилась к гостям в празднично украшенном, ярко освещенном бальном зале, она сразу же обнаружила, что окружена толпой людей, желающих поздравить ее. Большинство поздравлявших были, естественно, мужчинами, однако девушки также старались приблизиться к ней, уже хотя бы для того, чтобы их тоже заметили. Но у них было мало времени. Вечер начинался с застолья, и Нора сразу же пригласила гостей в находившийся рядом обеденный зал. Адвеа уже полчаса ворчала из-за того, что ее жаркое остывает, а суфле может сморщиться, если в конце концов не начнется ужин. Нора улыбнулась, подумав о том, что пришлось бы выслушать Деирдре от старой поварихи, если бы ее еда действительно пострадала. Гости, конечно, ничего не заметили. Поварское искусство Адвеа компенсировало опоздание виновницы торжества. Как всегда все, что попадало в столовую из кухни, было великолепным.

Большинство женщин, однако, едва ли могли оценить еду по достоинству. Корсеты беспощадно стягивали желудки и позволяли съесть лишь небольшую порцию, независимо от того, насколько голодна была обладательница корсета до того, как ее в него зашнуровали. Нора спрашивала себя, как некоторым дамам – и прежде всего леди Уоррингтон, чей муж пожирал глазами Деирдре, – удавалось, несмотря ни на что, все же наесть округлые формы. Однако леди Люсиль всегда была склонна к тучности.

Деирдре сидела в центре и изо всех сил старалась поддерживать оживленную беседу со своим соседом по столу – секретарем губернатора. У нее не было ничего общего с этим пожилым господином, но она знала, что тот является важной персоной. Дуг лично пригласил и губернатора, однако в действительности не рассчитывал на его визит. Адмирал Чарльз Ноулз был, конечно, посвящен в семейные дела Фортнэмов своим предшественником Эдвардом Трелони. Без сомнения, он ценил заслуги Дуга Фортнэма перед обществом Ямайки (адвокат помог уладить конфликт с повстанцами – свободными чернокожими, так называемыми маронами), но почтить своим присутствием дебют его дочери-мулатки губернатор, конечно, не мог. Все же адмирал прислал на бал высокопоставленного представителя – лорда Боудена, и тот теперь обхаживал Деирдре в соответствии с полученными указаниями. Собственная дочь лорда Боудена собиралась дебютировать через месяц, и Нора надеялась на ответное приглашение.

Ужин закончился тем, что Адвеа и ее помощники внесли в зал огромный именинный торт с восемнадцатью свечами. Деирдре пришлось встать и обойти стол, чтобы задуть свечи и разрезать торт. Гости с восторгом аплодировали.

Нора одобрительно кивнула дочери. Без сомнения, ее заметил каждый из присутствующих молодых мужчин, а половина уже была, очевидно, влюблена в нее. Когда начнутся танцы, кавалеры, без сомнения, будут наперебой приглашать ее.

Пока музыканты еще раз проверяли настройку инструментов – до сих пор они развлекали общество тихой музыкой, сопровождавшей застолье, – слуги Фортнэмов открыли двери в сад, где уже были зажжены разноцветные фонарики. Кулиса из разноцветных лучей, освещавших мимозы, каскариллы и гибискусы, была похожа на сказку, и гости отреагировали восхищенными и признательными возгласами, прежде чем устремиться наружу. Сейчас, вечером, можно было надеяться на свежий бриз.

На танцевальной площадке сначала был показан разученный заранее менуэт – к восхищению всех присутствующих, младшие сыновья Дуга и Норы, четырнадцатилетний Томас и двенадцатилетний Роберт, вывели свою красавицу-сестру на сложный медленный танец. За ними последовали другие пары, как правило, тоже братья и сестры. Большинство плантаций находилось слишком далеко от ближайшего города, чтобы дети из разных семей могли вместе обучаться танцам и другим искусствам или наукам. Только молодые люди, которые жили либо в самом Кингстоне, либо в Спаниш-Тауне, либо недалеко от них, посещали школы, в которых обучали музыке и танцам. Там учителя танцев обучали юношей и девушек, не являвшихся родственниками, создавая из них пары, о чем в обществе, естественно, сразу же начинали ходить слухи. Может быть, родители сами этому способствовали? Не намечалась ли здесь помолвка?

Наконец руководитель церемонии объявил о начале общего танца, которого так страстно ожидали молодые люди. Люди постарше заняли места за столами, расставленными в зале и в саду. Слуги подали кофе и шоколад для дам и ромовый пунш для мужчин. Многие из гостей-мужчин, однако, уже давно удалились в рабочий кабинет хозяина дома со своими сигарами. Они предпочитали говорить о делах и политике, а не наблюдать за молодыми людьми во время танца или строить брачные планы, а затем их отбрасывать. В колониях это было скорее занятием для дам, которым больше нечем было заняться.

Позади стульев в саду стояли дети рабов, обмахивавшие гостей опахалами из листьев пальмы. На Ямайке круглый год было очень тепло, и многие переселившиеся сюда из Англии плантаторы так за всю жизнь и не смогли привыкнуть к жаре и высокой влажности воздуха. Особенно жаловались на это дамы в корсетах.

Леди Уоррингтон, все еще находившаяся в скверном настроении, а после банкета еще и мучимая тяжестью в желудке, неохотно, почти с недовольством наблюдала за фигурами, которые выделывали танцоры. Люсиль видела, как молодые мужчины, едва начался общий танец, дружно рванулись к Деирдре Фортнэм. Леди Уоррингтон, будучи молодой женщиной, никогда не исполняла первый танец. Ей всегда предпочитали более худощавых и изящных девочек. Кавалеры не соревновались за право потанцевать с ней. У леди Люсиль возникло подозрение, что ее супруг, когда просил ее руки, интересовался больше плантацией Холлистера, чем ее персоной. И детей у них тоже не было…

– Эй, осторожнее! – сердито крикнула леди Уоррингтон чернокожей девочке, которая нечаянно зацепила ее пальмовым листом. Это была совсем маленькая девочка. Ее лицо исказилось от страха, малышка уже готова была заплакать. – Ты испортишь мне прическу! – продолжала браниться леди. – Ну, в чем дело? Ты что, не хочешь даже извиниться?

Другая девочка опустила свою пальмовую ветвь и поспешила к малышке на помощь.

– Конечно, она очень сожалеет, миссис! – заявила служанка на чистом английском языке, на котором говорили рабы в Каскарилла Гарденс.

Леди Уоррингтон, как и большинство других колонизаторов, это доводило до бешенства. Без сомнения, негры не должны говорить так же, как и их господа!

– Просто Регима еще очень маленькая. Ей еще рано участвовать в празднике. Но она сама этого захотела.

Регима… Что за имя! Неужели Фортнэмы не могли называть свою рабыню Дженни или Лиззи, как все остальные плантаторы? Малышке на вид было года четыре. Другой девочке, которая очень умело сделала книксен, было лет семь или восемь. Леди Уоррингтон следовало бы успокоиться после извинений, однако в этот вечер ее злило все.

– Что значит «она захотела»? – раздраженно обратилась женщина к старшей девочке. – Что может хотеть ребенок? Ох эти наглые, избалованные негры…

Девочка снова сделала книксен, чувствуя себя совершенно беспомощной. Она явно не могла понять причину гнева леди Люсиль.

– Я могу еще что-нибудь сделать для вас, миссис? – вежливо спросила малышка. Конечно, это выражение она подслушала у старших слуг.

– Да, конечно, можешь! – желчно ответила леди, все же немного успокоившись, и указала на полупустую кофейную чашку. – Кофе слишком холодный и, кроме того, чересчур крепкий. У меня уже появилась изжога. Ты можешь принести мне немного горячей воды из кухни?

Девочка просияла и в третий раз сделала книксен.

– Да, конечно, конечно, с удовольствием, миссис. Я сейчас же вернусь назад. Я не заставлю вас долго ждать! – С этими словами она уронила пальмовую ветвь на землю и убежала.

Нора, которая как раз шла по траве, намереваясь присоединиться к дамам, с улыбкой остановила малышку:

– Нафия, куда ты так торопишься?

Девочка посмотрела на нее с серьезным выражением лица, однако ее глаза сияли.

– У меня важное дело для миссис… леди… Уоррингтон! – гордо заявила она. – Я должна сделать это очень срочно. У нее из… из…

Нора улыбнулась.

– У нее изжога, Нафия… У Адвеа есть отвар из трав, который очень хорошо помогает в таких случаях. Беги и принеси его!

– Я очень быстро, миссис Нора! – И Нафия помчалась дальше.

Нора, все еще улыбаясь, подсела к женщинам.

– Ну вот, кое-кто чувствует себя важным, – добродушно сказала она, провожая взглядом убегавшую маленькую девочку. – В этом возрасте мы не привлекаем их к настоящей работе, они еще такие неумелые. Однако девочки хотят быть большими. Не прикасайся пальмовой веткой к моим волосам, Регима. Ею нужно только разгонять воздух. Смотри, вот так!

К огромному изумлению леди Уоррингтон, Нора взяла у ребенка опахало и показала, как нужно обмахивать гостей. Маленькая Регима захихикала, когда ее коснулся поток воздуха. Затем она старательно стала имитировать движения Норы, в то время как та разговаривала с леди Люсиль. Отношения между обитателями Каскарилла Гарденс и плантации Холлистера были натянутыми с тех пор, как Дуг Фортнэм много лет тому назад дал взаймы тетке леди Люсиль черную служанку. Лорд Холлистер попытался изнасиловать девочку, однако юная Алима оказала ему сопротивление. Горячим утюгом она нанесла лорду тяжелое ранение, и семейство Холлистеров до сих пор злилось на Фортнэмов из-за того, что Дуг не выдал Алиму, а, наоборот, помог ей сбежать в Блу-Маунтинс. Теперь Холлистеры круглый год жили в Кингстоне, а с лордом Уоррингтоном у Дуга сложились добрососедские отношения. Однако леди Люсиль, как и прежде, с предубеждением относилась к Фортнэмам, и особенно к Норе. В свое время она сама надеялась выйти замуж за Дуга Фортнэма.

Вскоре снова появилась Нафия. Маленькая чернокожая девочка побежала через сад к кухне, что значительно сокращало путь. Но там она встретила не маму Адвеа, а кого-то из младших помощниц по кухне. К счастью, она знала, где находится настойка от изжоги, в конце концов, это был частый недуг, который испытывали беременные женщины, независимо от цвета кожи, но прежде всего изжогой страдали зашнурованные белые леди – как правило, после еды. Адвеа всегда держала свое лекарство наготове.

Молодая повариха налила глоток отвара в красивый бокал для черри и приказала Нафии обращаться с ним осторожно. Кроме того, она налила кипяток в маленький фарфоровый чайник. Все это девочка понесла на подносе, направляясь в сторону сада и балансируя своей ношей. Она старалась донести отвар как можно быстрее. Сосредоточившись на бокале и на чайнике, Нафия не заметила пальмовую ветвь, которую сама же бросила на траву, и споткнулась об нее, когда хотела приблизиться к леди Уоррингтон элегантно, как настоящая, хорошо обученная официантка.

Нора попыталась поймать Нафию или хотя бы посуду, но было слишком поздно. Малышка упала, бокал для черри разбился, горячая вода разлилась по вырезу платья Нафии и брызнула на руку леди Уоррингтон. Леди немедленно заорала, словно ее насадили на вертел, в то время как Нафии потребовалось еще какое-то время, чтобы ощутить боль. Тогда малышка тоже громко закричала. Все собравшиеся сразу же обратили внимание на стол в саду.

Деирдре, которая только что с одним из кавалеров покинула танцевальную площадку и вышла в сад, чтобы освежиться, увидела, что Нафия лежит на земле, и поспешила к ней. Маленькая девочка была младшей сестрой Амали и любимицей Деирдре. Подруги всюду брали Нафию с собой, когда та была еще грудным ребенком, и играли с ней, словно с куклой. Теперь Деирдре, не обращая внимания на свое белое платье, опустилась рядом с девочкой на колени и обняла ее.

– Что случилось, Нафия? Ах ты, боже мой, она обожглась! Как это могло случиться? Мне нужен мокрый платок! Скорее. Кто же посылает такую маленькую девочку за горячей водой?

Это интересовало также Нору, которая быстро взяла со стола тканевую салфетку, опустила ее в кружку с холодной водой и подала дочери. Затем она, исполняя долг гостеприимной хозяйки, наклонилась к руке леди Уоррингтон.

– Она нарочно это сделала! – злобно кричала леди Люсиль. – Это нарочно спланировано против нас! Ваши ниггеры состоят в заговоре. И меня не удивит, если…

Нора не увидела покраснения на коже леди Уоррингтон. Хозяйке хотелось заняться ожогами Нафии, которые, без сомнения, были куда более серьезными, однако, пока она искала слова, чтобы успокоить леди, какой-то молодой человек уже протиснулся сквозь толпу зевак.

– Позвольте мне взглянуть. Я врач.

Деирдре, которая в растерянности прикладывала холодную ткань к образовавшимся от ожога пузырям на груди кричащей Нафии, удивленно подняла глаза и увидела озабоченное овальное лицо, обрамленное парой темных локонов, которые выбились из простой прически. Длинные волосы мужчины не были напудрены, он зачесал их назад и не заплел, а спрятал под бурсе – черный чехольчик из тафты. «На удивление просто», – мысленно констатировала Деирдре. Собираясь на бал, большинство мужчин ухаживали за собой гораздо более тщательно. На лбу молодого мужчины, когда он, сосредоточившись, нагнулся над Нафией, появились маленькие морщинки. Он прищурил глаза, серьезные темные глаза, цвет которых Деирдре не могла различить в слабом свете фонарей. У него были густые черные брови, прямой нос и полные, резко очерченные губы. Привлекательный мужчина, чей низкий спокойный голос, когда он заговорил с Нафией, также озадачил Деирдре. Его английский язык был правильным, однако она уловила в нем странный мягкий акцент.

– Не плачь, малышка. Как тебя зовут?

Громкие рыдания Нафии сменились всхлипываниями.

– Нафия, – сказала она. – Мне так больно… и бокал разбился… и…

– Нафия. Какое красивое имя, – сказал врач и умелой рукой освободил место ожога, расстегнув платьице, залитое горячей водой, и отодвинул его вниз. – Откуда такое имя? Я еще никогда не слышал ничего подобного.

– Из Африки, – ответила Нафия уже спокойным голосом. – Моя момми родом из Африки. Она назвала меня так, как звали ее момми. – Девочка шмыгнула носом.

Врач, казалось, удивился такому ответу и быстро взглянул на малышку, причем он пытался встретить взгляд Норы или кого-то из белых людей, живших в Каскарилла Гарденс. Лишь немногие плантаторы разрешали своим рабам давать имена детям, и уж ни в коем случае не африканские, которые для большинства белых казались непроизносимыми. Чаще всего дети рабов и вовсе получали простые английские имена, такие как Тоби или Мэнди.

Деирдре, которая все еще держала Нафию на руках, кивнула, и Виктор Дюфрен впервые заглянул в ее очаровательные зеленые глаза. Ему понадобилось на несколько мгновений больше, чем нужно, чтобы оторвать от нее взгляд. Затем он прокашлялся и снова обернулся к своей пациентке.

– Очень красивое имя, малышка, как раз для очень красивой и храброй девочки, которая уже не плачет. Я знаю, что тебе больно, но ожог не такой уж большой. Мы сейчас смажем его охлаждающей эссенцией, и тогда тебе станет легче. Через пару дней все заживет, даже рубца не останется…

Врач поднял взгляд на Деирдре, чтобы дать ей дальнейшие указания, однако тут в разговор вступила Нора.

– Господин доктор, вы не могли бы также посмотреть вот сюда? – спросила она, указывая на руку Люсиль. – Кажется, у леди Уоррингтон ужасная боль, но я ничего не вижу…

– А врач лечит какого-то негритянского ублюдка, вместо того чтобы позаботиться о леди! Невероятно…

Нора не слышала, кто из столпившихся вокруг гостей произнес этот упрек, но она и не хотела этого знать. Врача, казалось, это тоже не интересовало. Он с сожалением оторвал взгляд от красивого лица Деирдре, от ее черных локонов и быстро осмотрел руку леди Уоррингтон, а затем покачал головой:

– Там ничего нет. Может быть, небольшое покраснение, которое плохо видно при таком свете. Главным образом, это просто шок… Вы должны, миссис…

– Леди! – резко поправила его Люсиль.

Как только врач обратил на нее внимание, она прекратила орать.

– Леди Люсиль Уоррингтон, – покорно представила ее Нора.

– Принесите леди Уоррингтон… – молодой врач вежливо поклонился, прежде чем продолжить свою речь, – большой бокал ромового пунша. Она должна успокоиться. Как только внутреннее жжение вытеснит наружное…

Нора подавила улыбку. Она обратилась к гостям и озабоченным слугам, которые появились следом за белыми гостями и со страхом смотрели на обожженную маленькую девочку.

– Вы слышали, леди и джентльмены? Небольшое происшествие, не случилось ничего серьезного. Мэдди, Кеша… Вы слышали, что сказал доктор. Пусть Адвеа передаст сюда большую кружку своего замечательного ромового пунша. Пожалуйста, угощайтесь все, уважаемые дамы! Наша повариха делает пунш с фруктовыми соками и сахаром. Он прекрасно освежает и не слишком крепкий…

С этими словами Нора оставила леди Уоррингтон на попечение других утешителей, которые буквально столпились вокруг нее. Между тем Деирдре и молодой врач помогли Нафии подняться на ноги. Нора кивнула врачу:

– Идемте, доктор… то есть если вы разрешите мне воспользоваться вашей помощью. У нас на кухне есть довольно большая аптека. Если вы хотите перевязать ожог…

Нора и сама могла бы это сделать, но ей хотелось выслушать профессиональное мнение. Свои познания в медицине она почерпнула от одного врача, который более двадцати лет тому назад работал в трущобах Лондона, а также от женщин-травниц с Ямайки и из Африки.

Доктор кивнул.

– С удовольствием. Но если вы позволите, сначала я представлюсь: Виктор Дюфрен… К сожалению, никакой не лорд. Наверное, я единственный человек такого рода в столь блестящем обществе…

Нора рассмеялась.

– Мы также до сих пор не купили себе дворянский титул, – заявила она без особых церемоний. – Меня зовут Нора Фортнэм, и вам, конечно, это известно. Я не знаю, кто вас сюда привел, но он, наверное, сказал вам, как зовут хозяйку дома. А это моя дочь, Деирдре… Деирдре, почему ты так смотришь на доктора Дюфрена? Ты не хочешь снова пойти потанцевать? Тебя, наверное, уже ищут…