Текст книги "Невеста желает знать"

Его пальцы замерли.

– Что случилось с вашей нелюбовью к нечестности?

Ее брови сошлись.

– Она осталась со мной.

– Вы пытаетесь сбежать со своей помолвки с другим мужчиной. По-моему, это величайшая нечестность.

– Не с другим мужчиной.

Кросс словно окаменел:

– Прошу прощения?

Пиппа поспешила объяснить:

– То есть вы, конечно, другой мужчина, но вы не настоящий мужчина. То есть не представляете угрозы для Каслтона. С вами я в полной безопасности…

Она осеклась, внезапно почувствовав, что о безопасности не может быть и речи.

– И тот факт, что вы просили меня помочь вам в поступках, которые вполне могут уничтожить вашу репутацию и положить конец вашей помолвке, ничего не значит?

– Но это все еще не делает вас мужчиной, – выпалила она быстро. Слишком быстро. Достаточно, чтобы немедленно взять свои слова обратно: – Я хотела сказать… то есть вы знаете, что я хотела сказать. Не то, что имеете в виду вы.

Кросс тихо засмеялся:

– Сначала вы предлагаете заплатить мне за секс, потом ставите под вопрос мою мужественность. Человек с более слабой волей принял бы ваши слова близко к сердцу.

Глаза Пиппы широко распахнулись. Она вовсе не собиралась намекать…

– Я не…

Он шагнул к ней и встал достаточно близко, чтобы она ощутила идущий от него жар.

– Человек с более слабой волей попытался бы доказать вашу неправоту.

Пиппа с трудом сглотнула. Кросс буквально подавлял ее своим ростом. Выше, чем любой из ее знакомых…

– Я…

– Скажите, леди Филиппа…

Он поднял руку. Указательный палец остановился в одном волоске от ее верхней губы, но не касаясь…

– Изучая анатомию, вы узнали название области между носом и губой?

Пиппа раскрыла рот, борясь с желанием податься вперед. Ощутить его прикосновение.

– Philtrum, – прошептала она.

– Умница, – улыбнулся он. – Это латынь. Вы знаете перевод?

– Нет.

– Это означает «любовное зелье». Римляне считали это место самым эротичным во всем теле. Они называли его «лук Купидона» – из-за того, как он формирует верхнюю губу.

Говоря это, он провел пальцем по ее губе: скорее искушение, чем прикосновение… Голос стал мягче. Ниже.

– Они считали его меткой бога любви.

Пиппа тихо вздохнула:

– Я этого не знала.

Он наклонился ниже, рука упала.

– Готов биться об заклад, что в человеческом теле есть много всего такого, чего вы не знаете, мой маленький эксперт. И я был бы счастлив всему вас научить.

Кросс стоял так близко… слова, скорее выдох, чем звук. Она ощущала их ухом, щекой, и это обрушивало на нее миллион ощущений.

«Именно это я должна была испытывать с Каслтоном».

Мысль пришла ниоткуда. Пиппа постаралась выбросить ее из головы, решив все обдумать позднее.

Но сейчас…

– Я бы хотела научиться.

Кросс улыбнулся. Изгиб его губ… philtrum… был так близко… такое же опасное оружие, как то, в честь которого его назвали.

– Это ваш первый урок.

Пиппа хотела, чтобы именно он научил ее всему.

– Не дразните льва, – сказал он. Его слова дотрагивались до ее губ, раздвигали их прикосновением. – Ибо он наверняка укусит.

Господи боже. Она бы с радостью…

Кросс выпрямился, отступил и небрежно поправил обшлага фрака, абсолютно не тронутый столь важным моментом.

– Возвращайтесь на бал к своему возлюбленному, Пиппа.

С этими словами Кросс отвернулся, и она судорожно втянула в легкие воздух, словно долго была лишена кислорода.

И долго смотрела, как он исчезает в темноте.

Глава 6

Несколько часов спустя, еще долго после того, как последний игрок покинул «Ангела», Кросс сидел за письменным столом, в третий раз пытаясь подсчитать сегодняшнюю прибыль клуба. И в третий раз ошибаясь.

Ошибаясь, потому что не мог стереть из памяти образ светловолосой очкастой леди Филиппы Марбери, бегущей к нему по ступенькам заднего входа Долби-Хауса. Каждый раз, пытаясь перенести цифру из одного столбца в другой, он представлял, как ее пальцы перебирают его волосы. Как ее губы чуть приоткрываются под его рукой. И цифра тут же терялась.

С Кроссом такого не бывало. Большую часть жизни его наказывали за неспособность ошибаться в вычислениях.

Он снова склонился над книгой.

И некоторое время работал, прежде чем его внимание привлекли маятники на столе. Он вспомнил, как она запускала их легким движением руки.

Соблазн кружил голову. И Кросс представил, как эти самые руки совершают совсем другие движения. Например, расстегивают ширинку его брюк.

Кончик пера ударился о бумагу, послав россыпь клякс по странице.

«Она считала, что с ним находится в безопасности».

Любая другая женщина имела бы полное право так сказать. С ними он был олицетворением безопасности. Но с Пиппой… его самоконтроль, то, что он ценил в себе превыше всего, повисал на ниточке. Тонкой шелковой ниточке, мягкой, как ее волосы. Ее кожа. Ее голос в темноте.

Кросс со стоном запустил пальцы в волосы и отодвинулся от стола, прислонив стул к стене и широко расставив ноги. Он должен изгнать воспоминания о ней из этой комнаты. Куда бы он ни бросил взгляд: счеты, глобус, проклятый стол, – все носило ее следы. Он был почти уверен, что ощущает ее запах, аромат солнечного света и свежего белья.

Будь все это проклято!

Она уничтожила его кабинет… так, словно ворвалась в комнату и сбросила с себя одежду.

И легла на его стол, не имея на себе ничего, кроме очков и легкой кривоватой улыбки. И кожу, такую белую и прекрасную на черном дереве.

Кросс закрыл глаза, но видение не уходило. Он прижал ее одной рукой, чуть пониже прелестных белых грудок, вершинки которых были цвета ее губ: свежие персики, сбрызнутые медом.

Он не смог бы запретить себе нагнуться над ней. Взять ртом один из совершенных сосков. Он бы провел над этими грудями целый век, дразня ее, пока она не начнет извиваться под ним. Смакуя, пока она не станет отчаянно молить его двинуться ниже.

И только тогда он даст ей то, чего они оба хотят: разведет ее бедра, проведет ладонями по мягкой сливочной коже и…

Стук в дверь прозвучал выстрелом. Стул свалился на пол, сопровождаемый грязным ругательством.

Сейчас он убьет стучавшего. Медленно. И с огромным удовольствием.

– Что? – рявкнул Кросс.

Дверь открылась. На пороге обнаружился основатель «Падшего ангела».

– Теплый прием.

Кросс подумывал, не перескочить ли через стол и не удушить ли Чейза.

– Должно быть, я не так выразился. В клубе никому не позволено оставаться. Врываться можно, только если клуб горит. Ты здесь нежеланный гость.

Чейз, не слушая, закрыл дверь и уселся в большое мягкое кресло на противоположной стороне стола.

Кросс сделал зверскую гримасу. Партнер невозмутимо пожал плечами:

– Считай, что клуб горит.

– Что тебе нужно?

– Книгу.

Лондонские клубы джентльменов гордились своими книгами с записями пари, и «Ангел» не являлся исключением. Толстый альбом в кожаном переплете использовался для записи всех пари, даже самых обычных. И «Ангел» брал процент от ставок, дабы удостовериться, что стороны заплатят даже самые безумные ставки, которые только делались в этом клубе. Чейз собирал информацию и любил книгу за тайны членов клуба, которые она открывала. За страховку, которую обеспечивала.

Кросс положил на стол тяжелый том.

Чейз не потянулся к нему.

– Джастин сказал, что тебя не было почти весь вечер.

– Джастин заслуживает хорошей трепки за то, что доносит тебе о нашем местопребывании.

– В последнее время меня интересует только твое.

Чейз протянул руку и привел тяжелый глобус в движение.

Кросс молча наблюдал, как вращается глобус, ненавидя осознание того, что предпоследним человеком, касавшимся его, была Филиппа Марбери, и ненавидя прикосновения к нему Чейза.

– Не понимаю, почему.

– За Найтом легче наблюдать, когда я знаю, где его найти.

Брови Кросса поднялись. Он, кажется, не так понял!

– Предлагаешь, чтобы я проигнорировал тот факт, что он погубил моего зятя, угрожал безопасности сестры и шантажировал меня?

– Нет. Конечно, нет.

Чейз остановил глобус, ткнув длинным пальцем в Сахару.

– И мне наплевать, женишься ты на девушке или нет. Но я хочу, чтобы ты с осторожностью выбирал наказание для Найта. Полумеры его только обозлят.

– И что это значит?

Их взгляды встретились.

– Что у тебя есть только один шанс сделать это. Ты обрушишь на него всю нашу мощь, или вообще не стоит это начинать.

– У меня уже есть план. Именно всю мощь.

– Есть причина, по которой его самые козырные игроки не члены нашего клуба. Такие здесь не приветствуются.

– Может, и нет. Но респектабельность их искушает. Сила. Возможность встретиться и пообщаться с теми, у кого все это есть. И в придачу титулы. Шансы сыграть в «Ангеле».

Чейз кивнул и взял коробку с сигарами с ближайшего стола.

– Где ты был сегодня вечером?

– Мне опекуны ни к чему.

– Еще как к чему! Думаешь, я уже не знаю, где ты был?

Слова доносились из-за облака дыма.

Кросс раздраженно поморщился:

– Ты следил за мной?

Чейз не реагировал на гнев.

– Я не доверяю Найту. Он способен на все. Между вами двумя всегда была… вражда.

Кросс встал, возвышаясь над столом и партнером:

– Ты не должен был следить за мной.

Чейз покатал сигару между большим и указательным пальцем.

– Жаль, что у тебя здесь нет скотч-виски.

С Кросса было довольно.

– Убирайся.

Чейз не пошевелился.

– Я не приказывал следить за тобой. Но теперь вижу, что стоило бы.

Кросс выругался грязно и грубо.

– У тебя был плохой вечер, верно? Куда ты ездил?

– Повидаться с сестрой.

Чейз ошеломленно уставился на него.

– Ты ездил на бал Нидемов?

«Я также видел Филиппу Марбери».

Но этого он говорить Чейзу не собирался. И потому промолчал.

– Насколько я понимаю, встреча прошла не слишком хорошо.

– Лавиния не желает иметь со мной ничего общего. Даже когда я обещал позаботиться о Найте. Она молчит. Не верит мне.

Чейз помолчал, оценивая ситуацию.

– С сестрами бывает сложно. Они не всегда хорошо реагируют на диктат старших братьев.

– Ты это знаешь лучше, чем кто-либо.

– Хочешь, поговорю с ней?

– Ты слишком много о себе думаешь.

Чейз улыбнулся:

– Леди имеют тенденцию встречать меня с распростертыми объятиями. Даже такие, как твоя сестра.

Кросс недобро прищурился:

– Я не желаю, чтобы ты к ней приближался. Довольно и того, что ей приходится иметь дело с Диггером… и со мной.

– Ты ранишь меня в самое сердце.

Чейз с наслаждением попыхивал сигарой.

– А она будет держаться подальше от него?

Кросс задумался, вспомнив, как яростно набросилась на него сестра. Лавинии было семнадцать, когда умер Бейн, когда Кросс ушел из дома. Лавинию заставили выйти замуж за Данблейда, поскольку тот был готов взять ее, несмотря на все несовершенства.

Несовершенства, причиной которых стал Кросс.

Несовершенства, на которые не следовало бы обращать внимания… если бы она смогла сбежать от скорби матери и гнева отца. Если бы не была вынуждена выживать самостоятельно, без всякой помощи.

Без брата, который оберегал бы ее.

Неудивительно, что она не поверила, когда он сказал, что исправит содеянное Найтом и ее мужем.

Его охватили гнев, досада и огромное презрение к себе.

– Не знаю, как она поступит. Но Найт не посмеет сделать ничего, опасаясь поставить под удар свадьбу дочери.

– Нам стоило уничтожить его много лет назад.

Когда Кросс не ответил, Чейз добавил:

– Ты всегда его жалел.

Кросс слегка пожал плечом:

– Если бы не он… – Блеснули белые зубы. – У тебя бы не было нас.

– Если рассматривать это под таким углом, возможно, мне следовало бы, не колеблясь, его уничтожить, – рассмеялся Кросс.

Чейз затянулся, прежде чем ответить:

– Тебе придется вести себя тихо, пока не будешь готов нанести удар. Защитить Лавинию.

Кросс кивнул.

– Темпл сказал, ты собираешься использовать дам. А для того, чтобы их завербовать, нужен я.

– Не думаю, что это необходимо.

– Уверен? Они меня любят.

– Уверен.

– Хорошо. Интересно, какова его дочь.

– Она отродье Найта, и полагаю, выросла либо редкостной стервой, либо запуганной забитой овечкой.

– Она, кроме всего прочего, еще и женщина, так что это наиболее вероятные варианты.

Пауза.

– Возможно, тебе следовало бы жениться на ней. С Борном это сотворило чудо.

– Я не Борн.

– Не Борн.

Чейз выпрямился и снова крутанул глобус, оглядывая комнату.

– Удивительно, что ты никого не смог здесь найти. Я готов послать девушку, чтобы прибралась здесь.

– Только попробуй.

– Не стоит твоего гнева.

Чейз затушил сигару и, встав, постучал пальцем по огромной книге пари.

– Уже поздно, и я еду домой, но перед этим хочу спросить: может, желаешь заключить пари?

– Я не записываю пари в книге. Ты это знаешь.

– Уверен, что не хочешь сделать исключение для этого? У тебя превосходные шансы.

Кроссу стало не по себе. Он скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и попытался усмирить партнера холодным взглядом.

– О чем ты?

– Леди Филиппа Марбери, – произнес Чейз.

Неприятное ощущение сменилось страхом. Чейз знал. Это не сюрприз. Вовсе нет. Чейз всегда все знает. Но Кросс не собирался это признавать.

– Кто?

Чейз бросил на него взгляд:

– Значит, вот оно как? Делаешь вид, будто не знаешь, о чем я?

– Тут нечего делать вид. Я действительно не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Джастин впустил ее. Показал, где находится твой кабинет. И все рассказал мне.

Черт!

– Джастин – хуже любой сплетницы.

– Иметь парочку сплетниц в заведении весьма полезно. А теперь о девушке.

Кросс нахмурился. Настроение из мрачного быстро превращалось в убийственное:

– Что именно?

– Что ей понадобилось здесь?

– Не твое дело.

– Но это может быть делом Борна. Так что я все равно спрошу.

«Окажись моя сестра в его лапах, я бы подумывал исполнить его требование».

Слова Борна отозвались в его мозгу, терзая угрызениями совести.

– Не важно, что она хотела. Однако стоит упомянуть, что Найт ее видел.

Сторонний наблюдатель мог бы не заметить, что Чейз слегка напрягся:

– Он узнал ее?

– Нет.

Слава богу.

Чейз расслышал колебания в его тоне.

– Однако?

– Она его заинтриговала.

– Не удивлен. Леди Филиппа из тех, кто умеет интриговать.

– Это очень мягко сказано.

Ему не понравился понимающий взгляд партнера.

– Ты не сказал Борну?

Хоть убей, но Кросс не мог понять, почему Борн считается одним из самых холодных и жестких людей в Лондоне. Решив, что Пиппа в опасности, он уничтожил бы угрозу голыми руками.

Но Кросс обещал хранить ее тайны.

«Мир полон лжецов».

Слова снова звучали в ушах. Не было причин сдержать обещание, данное леди. Ему следовало сказать Борну. Сказать и покончить с этим.

И все же…

Кросс вспомнил, как счастливо она улыбалась спаниелю, вспомнил выражение ее лица, и на сердце потеплело. Ему нравилось видеть ее улыбку. Ему нравилось в ней все.

Нравилась она.

Черт!

– Я позаботился об этом.

Чейз немного помолчал, прежде чем повторить:

– Ты позаботился.

Кросс сдержал порыв отвести глаза:

– Девушка приехала ко мне.

– Но мне неясны подробности.

– Тебе необязательно все знать.

Чейз насмешливо улыбнулся:

– И все же. Так получается, что я почти всегда знаю все.

– Но не это.

Их взгляды скрестились. Битва характеров…

– Похоже, – сдался Чейз.

– Надеюсь, ты воздержишься от разговора с Борном.

– Если только он не потребует, чтобы ты все сказал. И, кроме того, если я скажу Борну, вряд ли выиграю пари.

Ему следовало бы не думать о пари…

Но отзвук мягкого прикосновения Пиппы и ее странных слов, очевидно, свели его с ума, так же как ее.

– Каковы условия?

Чейз улыбнулся во весь рот:

– Сто фунтов на то, что она та женщина, которая избавит тебя от твоего проклятия.

«Его проклятие».

Кросс усилием воли заставил себя не реагировать на слова. На подначку.

– Не готов принять пари? – с издевкой спросил Чейз.

– Я не записываю условий пари в книге, – повторил Кросс. Каждое слово камнем летело в воздух.

Чейз ухмыльнулся, но ничего не ответил, только поднялся с грацией тигра.

– Жаль. А я-то думал быстро заработать сотню.

– Не знал, что тебе не хватает денег.

– Хватает. Но я люблю выигрывать.

Кросс не ответил, выжидая, когда партнер уйдет. Большая дверь красного дерева тихо закрылась – единственный знак, что Чейз вообще здесь был.

Только потом Кросс сообразил, что все это время задерживал дыхание.

«Ему стоило принять пари».

Чейз мог знать больше, чем другие, о тайнах лондонской элиты. Но один факт был неоспорим.

Кросс больше не дотронется до Филиппы Марбери.

Не мог дотронуться.

– Пиппа, пора примерить платье.

Слова маркизы Нидем и Долби, отчасти взволнованные, отчасти укоризненные, привлекли внимание Пиппы, наблюдавшей за снующими по магазинам Бонд-стрит хорошо одетыми людьми. Хотя Пиппе очень нравилась витрина мадам Эбер, позволявшая видеть лондонских аристократов, занятых своими делами, она не особенно любила модисток. Они, как и танцы, не были ее предпочтительным способом проводить время.

Но для подвенечных платьев модистки необходимы. И для приданого тоже.

Поэтому она и совершила самую длинную в истории покупки платьев поездку к модистке.

– Филиппа!

Пиппа отвернулась от группы мужчин, стоявших у входа в табачную лавку «Буше и Бабкок», и поспешила на резкий взволнованный оклик из примерочной:

– Посмотри на сестру!

Пиппа со вздохом раздвинула занавески, чувствуя себя так, словно шла на битву. Бархатные драпри не вернулись на свое место, когда она остановилась у входа, взирая на Оливию, изящную и миниатюрную, посреди возвышения в центре комнаты. На ней было самое прекрасное подвенечное платье на свете.

– Оливия! – ахнула Пиппа. – Ты…

– Великолепна! – воскликнула исполненная материнской гордости маркиза, хлопая в ладоши.

Оливия взбила юбки из прелестного кремового кружева и широко улыбнулась:

– Потрясающе, верно?

– Абсолютно, – согласилась Пиппа. В конце концов, это правда. Но она не устояла против искушения добавить: – Ты так скромна.

– О, чепуха, – отмахнулась Оливия и снова посмотрелась в зеркало. – Если не можешь сказать правду в задней комнате мадам Эбер, где же еще? Лавки модисток созданы для искренности и сплетен.

Модистка, признанная лучшей в Британии, взяла зажатую в губах булавку и заколола лиф платья, прежде чем подмигнуть Пиппе со своего места за плечом Оливии:

– Не могу не согласиться.

Оливия была не в силах оторвать глаз от своего отражения в одном из десятка зеркал, расставленных по комнате:

– Да. Идеально.

И это так и было. Правда, Оливия не нуждалась в дорогих платьях, чтобы казаться красивее. Самая младшая и хорошенькая из сестер Марбери, она могла бы нахлобучить мешок из-под овса из конюшни Нидем Мэнор и все же выглядеть куда прекраснее большинства женщин в их самые лучшие дни. Вне всяких сомнений, через две недели, когда Оливия и виконт Тотнем встанут перед алтарем в церкви Святого Георгия в присутствии всего лондонского общества, она будет самой неотразимой невестой.

Пиппа, разумеется, будет выглядеть весьма бледно в сравнении с сестрой.

– Леди Филиппа, Элис уже принесла платье.

Модистка отвлекла ее от печальных мыслей и взмахнула длинной рукой, украшенной алой подушечкой для булавок, в сторону молодой помощницы, стоявшей у высокой ширмы в дальнем конце комнаты с охапкой шелка и кружев в руках.

Подвенечное платье Филиппы.

Что-то дрогнуло внутри. Она заколебалась.

– Ну же, Пиппа, надень его.

Оливия повернулась к модистке:

– Оно совсем другое, надеюсь? Не хотелось бы, чтобы мы выходили замуж в одинаковых платьях.

Пиппа не сомневалась, что, будь платья похожи, как две капли воды, невест в день свадьбы различил бы всякий.

В то время как четырех старших сестер природа наградила пепельно-серыми прямыми волосами и кожей – либо красноватой (Виктория и Валери), либо слишком бледной (Пиппа и Пенелопа), и фигурами – либо слишком пухлыми (Пенелопа и Виктория), либо чересчур худыми (Пиппа и Валери), Оливия была само совершенство. Волосы ее, густые, блестящие и золотистые, переливались на солнце. Кожа была чистой и розовой, а фигура… идеальным сочетанием изгибов и стройности. Тело Оливии было словно создано для французских мод, и мадам Эбер сшила платье, долженствующее это доказать.

Но очень сомнительно, что модистка – лучшая в Лондоне или нет – сумеет сделать то же самое и для Пиппы.

На Пиппу стали надевать платье. Шорох ткани не давал сосредоточиться, пока молодая портниха возилась с застежками, завязками и пуговицами. Пиппа нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Жесткое кружево царапало кожу, шнуровка корсета угрожала ее задушить.

Она еще не видела себя в зеркале, но платье оказалось на редкость неудобным.

Закончив работу, Элис поманила Пиппу в примерочную, и на какой-то момент Пиппа задалась вопросом, что будет, если, вместо того чтобы стоять под критическими взглядами сестры, матери и лучшей модистки по эту сторону Ла-Манша, она выйдет черным ходом и улизнет из магазина?

Возможно, они с Каслтоном должны обойтись без свадьбы и сразу приступить к семейной жизни. В конце концов важно именно это, не так ли?

– Это будет свадьбой сезона! – проворковала леди Нидем из-за ширмы.

«Что же… возможно, церемония и есть самая важная часть для матерей».

– Разумеется, – согласилась Оливия. – Разве я не говорила тебе, что, несмотря на несчастный брак Пенни, я удачно выйду замуж?

– Говорила, дорогая. Ты всегда достигаешь своей цели.

«Счастливица Оливия».

– Миледи?

Молодая швея озадаченно смотрела на нее. Пиппа сообразила, что не каждый день невеста так неохотно примеряет подвенечный наряд.

Она подошла к ширме.

– Ну, вот и я.

– О!

Леди Нидем в волнении едва не упала с роскошного дивана. Чай плескался в чашке, когда она подпрыгивала на сапфирового цвета обивке.

– Какая чудесная графиня из тебя выйдет!

Пиппа глянула мимо матери на Оливию, которая следила за полудюжиной молодых швей, на коленях закалывавших ее подол, подшивавших оборки и ленты.

– Очень мило, Пиппа, – бросила она и, помедлив, добавила: – Не так мило, как у меня, конечно…

Некоторые вещи не меняются. И слава богу.

– Конечно, нет.

Мадам Эбер уже помогала Пиппе встать на возвышение. Булавки были крепко зажаты в ее зубах. Пиппа повернулась, чтобы взглянуть на себя в большое зеркало, но француженка немедленно встала перед ней.

– Еще рано.

Швеи работали молча. Пиппа проводила кончиками пальцев по лифу платья, гладя кружевную отделку и шелковые вставки.

– Шелк делают шелковичные черви, – сообщила она, словно эти сведения служили ей утешением. – Ну, конечно, не черви. Они окукливаются, а из коконов разматывают шелковые нити.

Не дождавшись ответа, она взглянула на свои руки и добавила:

– Но это нужно делать прежде, чем из коконов могут вылететь бабочки.

Швеи по-прежнему молчали, и Пиппа, оглядевшись, обнаружила, что все присутствующие уставились на нее с таким видом, будто у нее выросла вторая голова. Первой опомнилась Оливия.

– Ты такая странная!

– Кто может думать о червях в такое время? – вставила маркиза. – И какое отношение черви имеют к свадьбам?

Пиппа решила, что сейчас идеальный момент думать о червях. Трудолюбивых червях, оставлявших позади жизнь, которую они хорошо знали: комфорт и сытная еда, – чтобы сплести коконы, в подготовке к жизни, которую они не понимали и не могли представить. Только затем, чтобы их остановили на середине процесса и превратили в подвенечные платья.

Вряд ли мать заинтересуется этой историей. Поэтому Пиппа молчала, пока модистка закалывала на ней платье, и лиф становился все теснее и теснее. Наконец Пиппа кашлянула.

– Простите. Я не могу дышать.

Но мадам Эбер, казалось, не слышала ее и, защипнув четверть дюйма ткани на талии, безжалостно ее сколола.

– Вы уверены… – снова попыталась Пиппа. Но модистка оборвала ее взглядом.

– Уверена.

«Вне всякого сомнения».

Но тут модистка отступила, и Пиппа оказалась перед зеркалом, в котором наконец увидела себя. Платье выглядело изумительно. Оно так и льнуло к маленькой груди и тонкой талии. И в нем Пиппа совершенно не походила на длинноногую птицу.

Нет, она выглядела настоящей невестой.

Вот только платье, казалось, с каждым моментом становилось все теснее. Возможно ли такое?

– Ну, что вы думаете? – спросила модистка, внимательно следя за ней в зеркале.

Пиппа открыла рот, чтобы ответить. Не зная, что ждет впереди.

– Она просто влюблена в него! – взвизгнула маркиза. – Они обе влюблены в свои платья! Это будет свадьба сезона. Свадьба века!

Пиппа встретила исполненный любопытства взгляд шоколадных глаз модистки.

– А век едва начался.

Глаза француженки на мгновение улыбнулись, прежде чем Оливия счастливо вздохнула:

– Совершенно верно! И Тотнем не устоит передо мной в этом платье! Ни один мужчина не смог бы.

– Оливия! – вознегодовала маркиза. – Леди так не выражаются!

– Почему? Ведь цель именно такова, верно? Соблазнить своего мужа.

– Никто не соблазняет своих мужей! – настаивала маркиза.

Улыбка Оливии стала лукавой.

– Но ты, матушка, должна была раз или два соблазнить своего мужа.

– О!!!

Леди Нидем обмякла на диване.

Мадам Эбер поспешно отвернулась и знаком велела двум девушкам подколоть подол Пиппы.

Оливия подмигнула сестре:

– Пять раз, по меньшей мере.

Пиппа не смогла устоять перед искушением:

– Четыре. Виктория и Валери – близнецы.

– Довольно! Я этого не вынесу!

Маркиза ринулась из примерочной, оставив дочерей хохотать.

– Меня нисколько не удивляет то обстоятельство, что ты в один прекрасный день станешь женой премьер-министра, – хмыкнула Пиппа.

– Тотнем просто счастлив. Говорит, что европейские лидеры по достоинству оценят мой энергичный характер, – улыбнулась Оливия.

Пиппа снова рассмеялась, радуясь, что можно отвлечься от тревожащего созерцания невесты в зеркале:

– Энергичный характер? Это очень слабо сказано.

Оливия кивнула и жестом подозвала модистку.

– Мадам, – тихо сказала она, – теперь, когда матушка ушла, мы сможем обсудить детали соблазнения мужей?

– Оливия! – укоризненно воскликнула Пиппа.

Но Оливия только отмахнулась:

– Приданое, которое заказала матушка… там полно хлопчатых и полотняных ночных сорочек, не так ли?

Губы мадам Эбер изогнулись в насмешливой улыбке:

– Я бы и хотела вас обрадовать, но, зная предпочтения вашей матушки, должна сказать, что там очень немногое предназначено для соблазнения.

Оливия улыбнулась самой милой, самой ослепительной улыбкой. Той, которой была способна завоевать любого мужчину и любую женщину на свете. Той, что сделало ее любимицей всей Британии.

– Но могло быть многое?

– Да. Спальня – это моя специальность.

Оливия кивнула:

– Превосходно. Мы обе требуем лучших ночных сорочек.

Она махнула рукой Пиппе:

– Особенно Пиппа.

Пиппа растерялась:

– Что это означает?

– Только то, что Каслтон, кажется, из тех людей, которым требуются дорожные таблички по всему пути, – бросила Оливия и, глянув на модистку, добавила: – Полагаю, дорожные таблички нам не пригодятся?

Француженка рассмеялась:

– Я сделаю все, чтобы ваши мужья нашли дорогу.

Дорожные таблички…

Пиппа вспомнила прикосновение к руке Каслтона вчерашним вечером. Его улыбку. И как она не ощутила при этом ни капли искушения. Ни намека на знание, которое искала.

Возможно, это ей, Пиппе, требуются дорожные таблички.

Кто знает?

– Я не волнуюсь, – сказала Оливия, в глазах которой светилось знание, больше приставшее взрослой женщине. – Тотнем без труда найдет дорогу.

У Пиппы отвалилась челюсть. Эти слова позволяли предположить, что Оливия и Тотнем не ограничились только поцелуями. Оливия глянула на нее и рассмеялась:

– Ни к чему выглядеть такой шокированной.

– Ты… – Она понизила голос до шепота. – Не только поцелуи… с языками?

Оливия улыбнулась и кивнула:

– Прошлой ночью. Правда, были только поцелуи. В которых участвовали и языки. В интригующих позициях.

Пиппа боялась, что ее глаза выкатятся из орбит.

– Полагаю, у тебя нет подобного опыта.

Нет…

– Когда? Где?

– Зато я получила ответы на свои вопросы, – сухо заметила Оливия, рассматривая длинный кружевной рукав. – А что касается «где и когда», ты удивилась бы, узнав, каким изобретательным может быть умный, желающий уединения джентльмен.

Маленькая Оливия. Младшая Марбери. Обесчещена.

А значит, из всех Марбери одна Пиппа остается девственной.

Оливия понизила голос и добавила:

– Ради твоего же блага надеюсь, что Каслтон проявит изобретательность. Это крайне полезный опыт.

Пиппа покачала головой:

– Ты…

Она не знала, что сказать.

Оливия удивленно воззрилась на нее:

– В самом деле, Пиппа, для обрученных пар вполне нормально… экспериментировать. Все это делают.

– Очевидно, не все.

Оливия снова повернулась к модистке, чтобы обсудить силуэт платья или покрой, или что-то такое же неважное, не подозревая о бунтующих в голове Пиппы мыслях.

Эксперимент.

Слово напомнило о встрече с мистером Кроссом. Пиппа надеялась обрести хоть слабое понимание сути брака, предполагая, что отношения с мужем окажутся весьма скудными, и это в лучшем случае.

Но она и вообразить не могла, что Оливия… что лорд Тотнем и Оливия… познали друг друга. В библейском смысле.

Каслтон даже не пытался поцеловать ее. За два года неофициального ухаживания. За месяц официального. Даже прошлой ночью на балу в честь помолвки, после того как она его коснулась. У него имелась масса возможностей увести ее в укромный уголок, когда они в напряженном молчании стояли на дальнем конце зала.

Но он этого не сделал.

А Пиппа не увидела в этом ничего необычного.

До настоящего момента.

Когда она нуждалась в экспериментах больше, чем когда-либо.

«Я воздержусь просить других мужчин помочь мне в исследованиях».

Условия пари звенели в ушах, словно она произнесла эти слова вслух, прямо здесь. Она сделала ставку и проиграла. Она дала слово. Но теперь, когда сердце и ум были в смятении, Пиппа отчаянно искала решения. Одно дело – не иметь опыта в брачную ночь, и совсем другое – не иметь опыта, который она ожидала получить.

И день свадьбы наступит слишком быстро.

Пиппа поймала собственный взгляд в зеркале.

«Ради всего святого, на мне подвенечное платье!»

Времени почти не остается. Исследования необходимо провести. С ним или без него.

Возможно, стоит спросить Оливию.

Ее взгляд упал на идеальную розовую улыбку сестры, знающую улыбку. И этого знания Пиппа раньше в ней не замечала, но могла определить абсолютно точно.

Нужно действовать. Немедленно.

И решение пришло.

Необходимо приехать в «Ангел».

С этой мыслью Пиппа воззрилась на младшую сестру, прелестную в своем подвенечном платье, и озвучила не совсем лживую мысль:

– Мне нехорошо.

– То есть как это нехорошо? – встрепенулась Оливия.

Пиппа покачала головой и прижала руку к животу:

– Мне… мне плохо. – Она опустила глаза на хлопочущих внизу девушек, словно муравьев кишевших на выброшенной кем-то сладости.

– Но твое платье? – Оливия покачала головой.

– Оно прелестно. И очень мне идет. Но мне необходимо его снять.

Девушки одновременно подняли головы:

– Сейчас.

Ей нужно проводить исследования. Очень срочные.

Пиппа обратилась к мадам Эбер:

– Я не могу остаться. Мне необходимо вернуться домой. Мне плохо.