Текст книги "Сквозь кальку. В ожидании главной героини"

* * *

Видно, просто сер и пресен

белый свет с его людьми

без былых раздольных песен,

без грустиночки в любви!

(Евгений Маркин. «Белый бакен»)

Здравствуй, Яша!

Сейчас воскресенье, я сижу в общаге. Черчение лабать невмоготу, поэтому решил сделать перерыв, письмо написать. Может, душой отдохну хотя бы…

Был дома на мартовские праздники, Надюху видел. Набор подарила косметический.

Ну, что ещё… Жрал водовку, отдыхал… А вернулся – будто и не было этой недели дома: опять чертежи, опять расчёты… Как же достало!

Мая жду, чтобы снова вырваться… Всё оттает, так что можно будет, как приеду, и на полянку нашу! Полежу на ней, сколько захочется… И потом выжру свою обычную норму, ясное дело.

Видел Авдея. Заходили к Василию Юрьичу, привет от тебя передали. (Ну, и тебе от него привет.) Выпили… Он на одеколон перешёл: дешевле выходит. Пьёт оный полустаканами. В новогодние каникулы раз употребил двадцать пузырьков с кем-то на двоих, чуть копыта не откинул. Ну, ничего, пока вроде жив (и как ребёнок рад каждому новому «ослепительному мигу»)…

А вот меня, Яша, здешняя жизень окончательно притомила. Такая тоска навалится порой, что только старый друг Залиф Шаров помочь мог бы… а залиться-то нечем: денег нет. Так и живу: мечтами о светлом будущем… А в мутном настоящем – водка и вино по талонам. Пиво, правда, на каждом углу, но уж такое отвратное… Даже «Московское» лучше раз в сто!! Но за неимением лучшего приходится хлебать это. Возьмёшь с кем-нибудь литров восемь, нажрёшься в дрова – вот и вся, так сказать, программа культурная…

И сны нехорошие что-то стали мне сниться, вот. Пиши, ладно? Так хочется весточки! – хоть от кого-нибудь.

Обнимаю. Арсений.

* * *

О бездонная горькая честность —

Одинокая смелость моя!

Соблазнительная неуместность

Нарциссического бытия…

(Александр Гингер. «Имя»)

Если бы кто-нибудь попросил дать информацию о себе, Яков Александрович Подкапотний мог бы сообщить следующее: дядя сорока семи лет от роду, слегка поседевший («перец с солью»), стройный (пожалуй, даже чересчур для такого возраста) и – подтянутый: имеет место быть военная выправка. Немудрено: окончив Архаровское училище погранвойск имени Таратуты, оттрубил затем положенное на заставе, а потом… Потом сказала своё веское «надо» партия (у них там в неуклонном росте процента членства сбой вышел) – он и влился в её сплочённые ряды. Словно бы за него кто-то другой это… Без особого удивления и даже с некоторым… не вполне поддельным энтузиазмом, что ли.

Каковой не остался незамеченным: сразу в штаб округа последовал перевод – видать, оценили, из молодых да раннего по достоинству… Приметили и приветили: аж отдельный кабинет получил… Лекции читать доверили, о как! – ну, понятно какие: «…В эти тревожные дни, мы, патриоты своего отечества, обязаны все как один дать принципиальную оценку» – и далее перечисление уродливых веяний Запада.

…Жена? Было дело: студенточка-медичка, запавшая ещё на курсанта… Знала, на что шла, ну, знала ведь! И да, сознательно готовила себя к полутюремной атмосфере военных городков, к беспросветной скуке захолустья, к отсутствию элементарных удобств (не говоря уж о «буржуазных излишествах») … Потому что на собственное терпение ставку делала! верила в будущее, да! В то невыразимо прекрасное, светлое… в котором муж – с веточками в петлицах – примостив папаху на колене, будет ездить на служебной «Волге»… Не сам, разумеется: шофёр же есть!

(А что целыми днями, бывает, не видишь его, так это специфика службы: как-никак почти самый передний край идеологического фронта!)

Но вот один раз с кем-то не тем повздорил… А в другой – излишне резко указал имяреку на систематические злоупотребления. Пятое-десятое… Вмешался чей-то папа, не последний человек в соответствующих эшелонах…

Что ж… И на том спасибо, что не размазали, как червя. Просто засунули по-тихому обратно, в медвежий угол: «на охрану рубежей» замполитом.

Вместе с мужниными «перспективами» иссякло и терпение несостоявшейся генеральши. Упаковав бóльшую часть совместно нажитого, ненаглядная рванула на родину, к замужней сестре. Играючи, словно бы мимоходом, отсудив полуторагодовалую дочку. А далее…

Далее в жизни старшего лейтенанта Подкапотнего следовал период исканий, о котором он предпочитал не вспоминать… И мы не будем.

Уволившись через некоторое время в запас, перепробовав ряд гражданских специальностей (выпадали и довольно экзотические: инкассатор, метранпаж, санитар… даже грузчик на пивзаводе…), вдоволь намыкавшись без какой-либо крыши над головой, изъездив необъятную родину вдоль и поперёк в поисках хотя б относительной стабильности… кое-как пробившись сквозь те препятствия, что достались от судьбы (вернее, от собственной веры в её справедливость) и без сожаления оставив позади бесприютный пик жизни, он… неторопливо спускался теперь по «склону лет», стараясь экономно расходовать силы и, главное, не перенапрягаться понапрасну.

Так оказался в школе № **** (довольно средней, что да, то да). Поселился, как водится, в общежитии, рядом с новым местом работы. Вёл себя тихо, баб не водил: ему ведь «об однокомнатной квартире подумать» обещали…

(Ах, изолированная жилплощадь! – мечта всей сознательной жизни, граждане… Возможность остаться наконец одному! Чтоб совершенно отдельно… ото всех от вас.)

Ученики сменяли учеников, время текло. С «лоботрясами» (как он называл любой класс, проходивший через горнило его метóды) был суров, но корректен. Имел обыкновение в минуты крайнего раздражения переходить с ребятишками на «вы», и… И – поначалу-то школьники относились к нему сравнительно равнодушно. Но, когда выяснилось, что на Якова Александровича периодически находит и мужик становится «психованным», стали побаиваться… Так, чуток. А жизнь, она всё тянулась и тянулась – размеренная, сбалансированная… до недавнего времени представляя собой не реку, а скорее болото…

До того дня, когда известный столичный литератор Роллáн Бежин, решившись наконец перебраться в провинцию, воцарился в двухэтажном коттедже, расположившемся в одном из самых живописных уголков городской окраины.

Собственно, не в писателе было дело, но в одной из его дочерей – в разгар учебного года нарисовавшейся вдруг на уроке. (Без всякого предупреждения со стороны дирекции, вот так!)

Другой бы, прежде чем влюбляться, сто раз подумал бы: всё же разница в возрасте… Хотя, с другой стороны, история знает много случаев, когда именно она, разница, являлась залогом почтительного восхищения с одной стороны и осторожной нежности – с другой… В Индии, например, это вообще нормальное дело! – а ведь не зря же у нас с ними дружба столько лет подряд: наверняка в основе родство ментальное… Да и не из таковских был Яков Александрович, кто терзается сомнениями, когда действовать необходимо! Вот, например…

* * *

Добро можно делать и одному…

(Аркадий Кутилов. «У Гуляй-ручья»)

Однажды соседка забыла ключи. Собралась в магазин, взяла сумку, деньги, даже валидол на всякий случай в карман сунула: мало ли что! – а ключи-то забыла. Дверь за собой захлопнула, отошла шагов на десять – и тут ка-ак вспомнит…

Что тут было! Крики, причитания… Даже без слёз не обошлось (после участливого вопроса товарки, приключившейся неподалёку: «А утюг ты выключить не забыла, сердешная?») … Другие соседи услышали, бросились утешать, в замочную скважину гвоздями да скрепками тыкать – кутерьма поднялась жуткая (сразу и валидол пригодился), но всё без толку.

А по лестнице спускался Яша, на тот момент являющийся по отношению к тётеньке соседом сверху. Гулять шёл. Увидал он, что творится, и, вникнув быстренько в существо проблемы, предложил: «Давайте-ка я с нашего балкона на ваш спущусь, взломаю раму, пролезу через окно в квартиру и открою изнутри!» – «Да чем же ты, миленький, взломаешь-то?» – «Стамеской могу». – «А сумеешь?» – «Почему нет!»

Тётенька загорелась: «Ну, раз так, – говорит, – давай, родной, взламывай!».

Сказано – сделано. Нашёл Яша на антресолях подходящий тросик, сделал булинь на перильцах, потом контрольку… потом стамеску в зубы, за пояс киянку сунул и – полез.

…Страшно особо не было. Просто ощутил он в те напряжённые секунды, когда лишь верёвка сомнительной надёжности удерживала его, вцепившегося побелевшими пальцами, от падения – которое означало… Тогда Яша вряд ли мог себе представить, что означало оно для него, а всё же почувствовал, что – достаточно этому произойти, и больше ничто не сможет повлиять… ни на что! Ровным счётом.

А почувствовав такое, чуть не сорвался вниз (мурашки по спине, знаете ли)…

«Однако не сорвался? Ну, и забей».

Вскрыть (правда, не окно, а балконную дверь: зазор расковыряв, язычок отодвинуть) – это уже было делом техники…

Да только вот что: тётенька-то теперь и не знает – радоваться, что обошлось, или всерьёз подумать о смене замкá. И на Яшу стала поглядывать… косо.

Теперь, когда всё позади, – очень уж подозрительной кажется та лёгкость, с которой Яша провернул это! Тут опытом попахивает… А откуда он, опыт-то? Не сказать чтобы праздное любопытство…

* * *

Чересчур далеко,

чтоб тебе различать голоса —

На эзоповой фене…

(Иосиф Бродский. «На смерть друга»)

Привет, Яша!

Вот, сижу на физике – и под шумок пишу тебе. (Ну, и учусь понемножку.)

Знаешь, каждый раз, когда получаю очередное письмо, прямо теряюсь. Не пойму никак: либо я такая глупая, либо, наоборот, на мальчиков так армия действует… Хотя у тебя ведь там не совсем армия, да? Ну, всё равно…

Господи, ты смеёшься, что ли, надо мной? За каким чёртом через предложение мелкие подковырки и издевательства?! Да, может быть, я дура, так горбатого могила исправит.

А ты вроде реже стал писать, нет? – едва успела привыкнуть, что письма каскадом сыплются.

Наверно, я слишком многого требую от других… ну и ладушки. И пока, раз так.

Мариша.

[Дубль №2: ]

И я – с утра сутулый и усталый

Усталостью своею и чужой.

(Константин Симон.

«У перекрёстка, в выщербленной яме…»)

Здравствуй, Яша!

Удивляюсь я тебе: за что извиняешься, с какой стати?

Не за что! Просто в тот раз девчонки у меня остались ночевать (поздно было, их в общагу не пустили бы) – вот, думаю, теперь возись… Плюс ещё и на душе как-то муторно. На подругах зло срывать не комильфо, родичей тоже дома нетути – и как выходить из положения прикажешь? Не стенке же выговаривать… Ну, я и отвела душу в письме: бумага стерпит… Устала. От суеты вокруг, от всего… Спокойствия бы!

Читаю твои рассуждения о нашей стране, и кажется: выпади шанс, взял бы свой автомат (начищенный до блеска, полагаю?) и – паш-шёл бы строчить направо и налево, без разбору! (Илья Муромец, да и только…) Или нет?

У меня-то подобное желание часто возникает в последние месяцы. Особенно после посещения магазина. Как увидишь, что на прилавках пусто, будто Мамай прошёл, сразу взяться за оружие тянет! Даже чего-то более весомого, чем автомат, хочется… Чтобы действие ощутимее и нервам разрядка получше…

И ведь что самое обидное: года три уже, как все эти частные шахер-махеры разрешены, и что же? Где практический результат?!

…Говорят, русский мужик медленно запрягает, да быстро едет… но тем не менее «тише едешь – дальше будешь»…

Голова – будто ватой набитая… И ложь везде…

«Я иду по ковру, ты идёшь, пока врёшь, мы идём…» – и когда ж это кончится-то?!

А прямо сейчас: вот, кончилось. На сегодня.

Маришка-ковришка.

* * *

Тебя будут стараться украсть,

а другие такие же – спрятать…

(Геннадий Капранов. «Глаза»)

Устойчиво популярное среди читателей покетбуков, в кругу собратьев по перу и цеху имя Роллана Центурионовича Бежина произносилось обычно со снисходительной усмешкой – как бы мимоходом опошленным.

«Как там Ролик Центробежин, не собирается по новой в народ валить?» – поинтересуется, бывало, театральный критик Лёха Пивоваров у поэта Сфинского. «А то! – с энтузиазмом откликается Велимир Сфинский, легендарный создатель эпического цикла „Страны мои братские“. – На днях в приёмной у самогó встретились. Говорит, бежать отсюда пора, бежать, не могу жить по-старому. Сны пророческие донимают, мол. Ну не можется ему в центрах, и всё! Центробежин, он и в Африке Центробежин!» – после чего жлобы переключаются на изучение карты вин, потому что тема, можно сказать, исчерпана.

Действительно, прозаику Бежину было душно в столице.

Небо, три четверти года пасмурно висящее над головой общежитским матрасом – словно отражающее серые стены преждевременно состарившихся новостроек; пергаментно блёклые из-за хтонического переутомления (нет, это не опечатка) лица прохожих; мёртвые воды пространных обсуждений «в прямом эфире» – явно срежиссированных, а потому обесцвечивающих самые яркие, самые важные слова… Хамство, пошлость, всеобщий цинизм душили ревнителя званий и лауреата премий повсюду: в магазинах, в общественном транспорте, в присутственных местах… На пресс-конференциях и в гостях у читателей, в издательствах и банкетных залах… Ох.

Подруга жизни, Инна Петровна, хоть и жалела его, не могла сопереживать в полную силу: просто не была в состоянии… Отчасти благодаря философскому складу ума – позволявшего ей сохранять насмешливо-ироническое отношение ко всем этим домыслам, сплетням… а то и прямой клевете…

Каждый раз, когда писателю удавалось внести что-либо новое в собственное вúдение мира и, как следствие, в концепцию семейного уклада, она с готовностью впрягалась в почин и, презрев, если была в том нужда, изжившие себя условности, гордо несла знамя (или бремя, кому как покажется реалистичнее) очередного идефикса.

Возможно, даже с большей бескомпромиссностью несла, чем нужно бы… Роллану Центурионовичу порой чудилась в этом доброжелательная укоризна: что ж ты, мол, сам-то…

И правда, что ж это он?!

Ну… то самое.

Будучи радикалом на словах, в реальной жизни Ролик крайне болезненно переносил косые взгляды общепризнанных авторитетов и… Честное слово, не мог же он просто так, без веских оснований отмахнуться от… ну да, некоторых соображений (вполне резонных, если сходу не отметать) … по поводу отдельных случаев недопродуманности… А Инна! – нет, не постигнуть ей сути состояния, в котором пребывал мэтр.

Дочери, те другое дело: они, может, ещё не всё понимали… но чуяли: так же, как и он сам (его кровь, конечно!)…

Он старался развить в них это из сокровенных тайников души, de profundis поднимающееся неприятие убожества – которым жизнь, утратившая вдруг ориентиры, просто сочилась… но что толку-то! Постепенно становилось ясно, что в этом железобетонном кулаке (суставы и сухожилия которого поражены, однако, неизлечимой хворью), в шебуршании людей, вынуждаемых тихой сапой принимать как оно есть существующее положение уже в своём собственном сердце – просто для того, чтобы выжить! – во всём этом аду его девочки обречены на одиночество. (Или, что ещё хуже, на запоздалое, а потому вдвойне мучительное перерождение в пустоглазых хабалок.)

Вдобавок Роллана Центурионовича стал с некоторых пор посещать сон…

Снилось поначалу безоблачное: провинциальный городишко. Обрывистый берег речушки, теряющейся в дымке предутреннего… Штиль. Свинцовая тяжесть воды.

Раздевшись донага, вся семья плещется в прибрежной заводи. Он – учит плавать: сначала Инну, потом их младшую, но…

А другая-то?

«Калька, ты где?» – вскрикивает он.

На этом месте всегда что-то спотыкалось. Внезапно темнело, воздух делался затхлым… Заперли! Размеры склепа определить невозможно, однако даже в кромешной тьме чувствуется, насколько мир тесен! – и такое ощущение, что холодное и липкое… в общем, терпеливо ждёт, когда на него наткнутся.

Постепенно глаза привыкают… Свет льётся через дыру в потолке, и сквозь неё же свисает неопределённого назначения толстая верёвка. А затем, после того как взгляд вновь опускается, Роллан Центурионович вдруг… О нет.

Даже во сне он боится понять до конца… что же парúт там, удерживаемое на крохотном расстоянии от цементного пола… Аж наволочка с простынёй каждый раз влажные.

«Вот! Это знак… Как там у Акутагавы? Паутинка!» – мечутся мысли…

Но по-настоящему томит, изводит неясной тревогой лишь одно: просыпаясь, никогда не можешь вспомнить… Никогда.

* * *

Что бездна – коль не в нас,

то перед нами…

(Валерий Краско.

«Из детских грёз —

в гипноз тоски и страха…»)

Здорóво, Джейк.

Ты вот постоянно просишь описывать «похождения»… Должно быть, оттого что в письмах мы слегка приукрашиваем реальное положение дел, у тебя сложилось не совсем верное представление о нашей жизни. Думаешь, мы только тем и занимаемся, что какие-то похождения совершаем? Поверь, я был бы рад. И Авдей, и Арсений тоже рады были бы регулярно совершать что-то в этом роде. Но увы…

Вспомни, как мы проводили время до того, как ты подался в училище своё дебильное: ведь никаких особо частых похождений не было, а? Ну так вот, с тех пор, как тебя с нами нет (теплится робкая надежда, что временно), ничего не изменилось.

Единственное существенное отличие вот в чём: мы стали крейзеть гораздо привольнее. Вследствие чего больше не маемся от беспонтовой жажды действий – на фоне избыточно полного осознания, скажем, тупиковости ветви развития… вот этого всего…

Да, избыточно: во многих знаниях и вправду радостного мало, практика показывает. С другой стороны, стоит закосить однажды под Йозефа Швейка, и – прямо удивительно, до какой степени сразу становится по фигу! (Что, как ты уже, наверно, догадался, является единственной по-настоящему стоящей целью. Впрочем, и единственным же средством её достижения…) Короче, процесс сразу делается и легче, и приятнее, – попробуй, сам убедишься. Однако чур не отступать потом! Ни шагу назад! Вот как я, к примеру.

Сижу в каморе своей, в Доме пионеров, где работаю теперь, охраняю территорию. Сигарет голяк. Была одна, да и та накрылась (выронил на улицу, лёжа пузом на подоконнике: с испугу – когда обнаружил осу, шакалящую по шее). Ходил за вайном, безрезультатно.

Казалось бы, все причины для уныния налицо? А я не отступаю. Три бутылочки «Пепси-колы» купил. И пельменей. (И ещё двадцать коробков спичек: на чёрный день.)

…Последние дни раз за разом переслушиваю недавно найденную на улице пластинку «Мойдодыр» (в исполнении автора), таски абсолютные! Соль в том, каким макаром слушать: пластинка рассчитана на 78 об./мин., а я, естественно, слушаю её на скорости 33 оборота; сам понимаешь, что получается…

Но это ещё что! Вот мы тут как-то втроём с Арсением и Авдеем, предварительно выжрамши, залегли на мою тахту и включили песню The Beatles «Revolution №9» (ну, ты помнишь: «Number nine… number nine… number nine…» и т. д.), так чуть было до полного коллапса не дошли…

Уж не обижайся на нас, что мы, тебя не дожидаясь, с ума сходим: только вернись – сразу наверстаешь, дело нехитрое… То есть нет, гоню: хитрое… но – наживное. Просто надо почувствовать во всём этом изюминку.

Ты там у себя, в корпусе вашем недопажеском, тоже клювом не щёлкай: чуть начальство отвернётся, крейзей! Не перебарщивая, в меру: у вас там чуть что, сразу трибунал, наверно? Кстати, хорошее слово – «трибунал»! Похоже на название чего-то сильнодействующего. Представь себе: «Мадам, разрешите пригласить вас на облаточку трибунала!"… Я почти уверен, что за отсутствием доступного алкоголя скоро так и будет у нас…

Вчера позвонил Евсей и пригласил в гости. Посидели у него, поговорили, поели пельмешек… Евка рассказал, в частности, что не может больше светиться в своём меде, так как ему там за какие-то дела нетухло вломят евонные однокашники. Так что учёба, похоже, задвинулась. Хорошо, что от армии откосил, по «7Б», – приписное свидетельство мне показывал, хвастался… Я даже переживаю чуть-чуть: вдруг он опасен?

Вот такие новости у нас.

Пиши. Твой Стэн.

(И ещё мужики тебе привет передавать просили.)

* * *

Мой милый друг, а всё-таки как быстро,

Как быстро наше время протекло…

(Георгий Суворов.

«Ещё утрами чёрный дым клубится…»)

Вообще говоря, мужикам они свойственны… похождения. Общеизвестный факт.

Вот жил один такой Арсений (ну, вы знаете). И был он, как и сам Яша, большим любителем употребить пива. (Бабы-то не давали пока, ну и…)

Однажды вечером сидели на лавочке перед Яшиным подъездом и думали разные думы. Думы думались обыкновенные: денег не было, а выпить хотелось, да ещё как!

Так они без толку унывали бы ещё долго, но тут в голову Арсению пришла идея: а что, если пробраться на близлежащий пивзавод и, прикинувшись своими, на некоторое время там зависнуть?

Ясен пень, завод обладал несколькими степенями защиты: территория обнесена бетонной оградой двухметровой высоты; на каждой проходной опытные контролёры (затаившие, судя по рожам, обиду на весь мир, а оттого вдвойне внимательные), внутри – мающийся от безделья ОМОН; до кучи «крепость» опоясана газоном шириной метров двадцать (выполняющим пусть и не совсем те функции, что контрольно-следовая полоса у пограничников, но примерно) – благодаря чему подступы к забору отлично просматриваются с дороги, которая…

Впрочем, по шоссе этому следуют большей частью транзитные фуры, водителям которых наверняка наплевать на всё, что не имеет отношения к рейсу, ведь да?

Но – едва кенты (давно прибывшие на место и прятавшиеся теперь у насыпи маневровой ветки) успели обменяться мнениями на этот счёт, как углядели проблесковый маячок, а затем и саму машину, ползшую мимо них. Жёлтую с синими полосками! – в точности как рубаха Сени… Короче, ситуация казалась почти безнадёжной.

…Улучив момент, когда УАЗ проследует мимо, кинуться к забору, неизвестно каким чудом оседлать его, перекинуть ногу, спрыгнуть, не медля ни секунды, вниз… А с той стороны, пожалуй, собаки рыскают!

И, потом, человек – верхом на заборе, на фоне неба… при том что из-за угла, сделав очередной кружок, уже и ментовозка приближается… Много ли шансов, что удастся незамеченным сквозануть? Да такое ни представить себе невозможно, ни тем более осуществить в реальности! Никому, никакому герою…

Кроме Яши с приятелем: уже накативших ранее по сто или сто пятьдесят ректификата из общего их НЗ (в одном гараже, в маленькой такой канистре… не важно). Уже припёршихся сюда, «с-спица-ально». (И раз припёршихся, то отступать от намеченного не планировавших!)

В общем, предприняли следующее: подождав, пока голубой огонёк в очередной раз не скрылся за углом, выскочили из укрытия, подбежали к первому попавшемуся врытому у обочины невысокому столбику (с табличкой, информирующей о глубине залегания какого-то кабеля), выдернули на раз-два из земли и… подхватив на руки, расторопно ретировались. Вовремя! – полуминуты не оттикало, а «буханка» показалась опять! И…

И: спокойно пропустив патруль, удостоверившись, что «всё чисто», стремглав пересёкши, в обнимку с трофеем, полосу отчуждения, оказались возле забора, прислонили к нему, не сбавляя скорости, столбик, по очереди взобрались… перемахнули на ту сторону…

Фу-ух! Едва успели нырнуть за батарею ржавых ёмкостей, как возникли амбалы, двое (и ага, с овчарками на поводках!) … Остановились, достали курево, трындёж забулькал…

Разобрать что-либо, за исключением горестного «падло буду, через неделю верну», не удалось, хотя, судя по всему, ключевой была именно эта фраза: один полез (картинно выпустив дым из ноздрей) за пазуху… и – застыл, насторожённый поведением псин: страдальчески заглядывающих непонятливым людям в глаза и беспокойно скулящих. Затем двинулся к «укрытию»; но тут…

Арсений – хлопнув Яшу по плечу и шепнув: «Давай за мной!» – вылез из-за бочек, стараясь всем своим видом демонстрировать крайнюю озабоченность.

Сделав вид, что заметил охранников лишь миг назад, он улыбнулся одной из своих самых компанейских улыбок и обратился к ним (от неожиданности притихшим) так: «Мужики, контейнер из второго цеха куда делся, не знаете?».

«Мужики» пялились откровенно хищно. Тот, что собирался отдать другому свои кровные, снизошёл наконец: «А он тоже контейнер ищет?» – и впился зенками в Яшу, который в это время с деланой пристальностью осматривал подошву своего белоснежного баскета. «Точняк! – размашисто кивнул входящий в роль Сеня. – Говорю ему, пошли лучше у девчат спросим, а он: „Сам видел, сам видел“… Тоже мне, ясновидящий!».

«Ни хрена мы не знаем», – другой, получив наконец деньги, заныкав их в карман и, видимо, почувствовав себя хозяином жизни, беззаботно хохотнул, – но вот первый… Первый помолчал, посопел и выдал: «Смотрите, хлопцы, чтобы я не видел, как вы продукцию за территорию налаживаете! А то есть такие… хитромудрые! Если каждый выносить начнёт, то… Ну, вы меня поняли…» – только после этого напутствия он, изобразив на лице сознание выполненного долга, продолжил путь, увлекая за собой и напарника. Проследив за тем, как затянутые в чёрную форму спины скрылись за углом невзрачной будки, ребята тоже подались… в противоположную сторону.

«Сеньк, – вспомнил Яша, – что за контейнер, а?» – «Ты с дуба рухнул?! Да любой контейнер, любой… Никак не въедешь? Важно было, чтоб они повелись, дурашка!» – «А девчата… тоже абстрактные?» – «А что, беспроигрышно: должны же на этакой махине хоть какие-то девчата работать, в конце концов!» – «Наверняка… Но если бы тут не было второго цеха…» – «Один цех на весь завод?! Не смеши». – «Предположим, у них они буквами обозначаются!» – «Кончай». [Вот зануда, действительно! А ведь какой смелый малец был…]

Арсений раздражённо махнул рукой и толкнул первую попавшуюся дверь; Яше ничего не оставалось, кроме как юркнуть следом.

Снаружи, на полосе фанеры, вылинявшей до полной невозможности распознать исходный цвет, тем не менее отчётливо читалось сакраментальное: «Светить всегда, светить везде…» – но внутри царил полумрак, а кроме того, было душно, влажно и шумно, как в бане; впрочем, этим сходство с оной и исчерпывалось: стоял неожиданный, особенно по контрасту с уличной жарой, холод. Воздух казался вязким, липким… И плыл в нём, растекаясь по мрачным помещениям, ни с чем не сравнимый аромат семидесятиоборотной тархуновой эссенции.

Персонал обнаруживать себя не спешил – то ли заховались, как говорится, подальше от начальства, то ли вовсе по домам разошлись; так или иначе, сейчас предприятие функционировало в автономном режиме… и к тому же на холостом ходу. Во всяком случае, опознать какие-либо плоды невидимой деятельности, кроме непрестанного шума (и амбре, валящего с ног), не представлялось возможным.

…Оскальзываясь на металлическом полу, с трудом лавируя между пахучими лужами, Яша и Сеня шли тёмным коридором с обескураживающим количеством ответвлений… всё шли и шли… пока, решившись, не свернули в одно из них. Где и обрели практически сразу то, ради чего была затеяна вся глупость.

Эдем, воистину! Он… представлял собой квадратную комнату, в изобилии заставленную ящиками со стеклотарой. Судя по тому, что посуда стояла незакупоренной (а кое-где посверкивали и отбитые горлышки), складировался тут… исключительно брак, да? Догадка рассеяла остатние угрызения совести! Схватить первые попавшиеся бутылки, и поднести к губам, и…

Из нивелированного тенью угла помещения донёсся новый звук. До того неожиданный, что даже Арсений вздрогнул, а Яша, тот попросту выронил своё пиво (капитально при этом облившись).

Некто тощий и жилистый, выпростав на свет божий, капающий из единственного окна, заспанное табло (к слову, исключительно штрафное), поднялся им навстречу с груды битого кирпича. Вытер о засаленный комбинезон руку и протянул, хрипло дыша, Якову: «Не узнаёшь, что ли? Может, зеркальце дать?».

Мутно вперился в Арсения. Хотел и ему что-то сказать, да на ногах не удержался. Прочертил башкой замысловатую кривую, воткнулся в курган использованной ветоши и затих.

Переглянувшись, взяли по следующей: нет времени на сантименты…

«Кажись, нормы где-то по четыре на рыло», – машинально сделали в уме зарубку контролёры, спустя часа два выпуская наших героев через центральную во внешний мир. Сочувственно («такие молоденькие, а спиваются!») рассматривая этих двоих – чьи лица… хм… показались работникам турникета и свистка будто знакомыми, нет? Да-да: как лицо любого человека кажется знакомым – в случае если он нагрузился как следует: чисто профессиональное дежавю…

И что, задерживать всех идущих со смены пьяных? Так это надо будет выделить специальный бокс, чтоб их туда складывать, да ещё и отдельный штат сотрудников завести…

Поэтому на свежий воздух друзья выползли беспрепятственно. Небо оказалось чистым и – звёздным: стемнело.

Налетевший ветерок принёс с собой озноб. Яша отстранённо подумал, что – вот… Что застудит он себе потную шею. Что ангина ему обеспечена… Но что всё это будет завтра, а сегодня  – необходимо добавить ещё: вот столько… чу-уточку…

А там, где, приткнутый к забору, сиротливо ждал забытый на месте преступления столбик, – не конкретно там, но неподалёку – сгорала от нетерпения группа захвата, вызванная бдительным гражданином (его имени история не сохранила, как ни жаль): вели наблюдение за тем участком неба, на фоне которого, по идее, с минуты на минуту должны были высунуться злоумышленники…

(И в тот самый момент, когда Яша, благополучно доставивший на остановку общественного транспорта невменяемого Сеньку, помогал теперь последнему забираться в салон автобуса (лениво огрызаясь на истеричные требования пассажиров добираться своим ходом), старший наряда решил вызвать подкрепление: на всякий случай…)

Вот видите: наполняя жизнь содержанием, иногда можно и своими силами прекрасно обойтись… А то всё «бабы», «бабы», – а чё бабы!

Обыкновенные…

[Кстати, необходимое пояснение: ]

Дорогие мальчики и девочки!

Возможно, по ходу чтения у вас уже неоднократно возникал вопрос: да что же главный герой сотоварищи постоянно пьют, а? (У нас ведь нет причин не верить письмам? Ну вот…) Каждый раз – как последний! Неужели больше нечем заняться?!

Представьте себе, да. В смысле, нет: нечем.

Действие происходит на рубеже восьмидесятых и девяностых годов прошлого века, причём в стране, где, положа руку на сердце, из развлечений нету почти НИ. ЧE. ГО.

…Книги? Ну-у… Те немногие, кто пробовал развлечься с их помощью, убедились на собственном опыте: без мозгов это практически нереал. Значит, отпадает…

Что-что?.. Голос из зала: «Можно в планшетике посидеть…»

Эх-хе-хее… Ты не понял, мой юный друг. Это Советский Союз, конец 80-х / начало 90-х.

Персональные компьютеры уже существуют, да, но на деле… мало кто хотя бы знаком с теми персонами, у которых есть те компьютеры. Иметь компьютер в конце 80-х – то же, что сегодня владеть, допустим, самолётом: теоретически возможно, однако… М-да.

Уже есть где-то и первые лэптопы… но не здесь, не в СССР. Сюда их никакой контрабандист переправить не решится: зачем, кто купит-то! Таких денег даже у цеховиков не найдётся, пожалуй, не то что у фарцовщиков…