Текст книги "XXI-я пластинка"

Не добившись пророчеств о жизни и любви от мадам Жакмар, Шарль заглянул к музыкантам. Там он быстро получил признание и одобрение, ибо за последние пару лет его голос стал узнаваем в Париже, а его тексты разобрали десятки композиторов.

Алиса бродила по дому, словно тезка из страны чудес – удивляясь всему и интересуясь всем. И конечно, её привлёк зал художников. Однако, найдя его, она долго не решалась войти. Затем, набравшись сил, перебирая в голове имена, шагнула в комнату. Мужчины сразу повставали с мест, приветствуя мадмуазель, правда, один из них остался сидеть с бокалом в руке, не обратив на неё никакого внимания. «Это же!!! О Боже! Галье-Ла-лу!» – мысленно воскликнула Алиса и, окинув взглядом комнату, узнала в присутствующих ещё с десяток именитых особ. Глаза её загорелись, она сжала губы, чтобы не издать писк восторга.

– У Эжена трагедия, – возвестил невесть откуда появившийся перед Алисой парень в коричневом костюме с выраженной аристократичностью во всём своём облике. – Как результат: он немного невосприимчив к происходящему. Чтобы несколько сгладить впечатление, я могу встать для вас два раза.

«Это же Жорж Сёра!» – фанатично кричала про себя Алиса, изо всех сил сдерживая свои эмоции. Она покивала головой, мол «не стоит, спасибо», опершись на ручку двери и пытаясь выстоять против надвигающейся истерики радости в её душе. «Как бы в обморок не рухнуть от такого!» – подумалось ей.

– Жорж, не докучай нашей гостье, к тому же такими подробностями, – осекли его откуда-то. – Мадмуазель, вы к нам намеренно с каким-то поводом? Можем ли мы вам чем-то помочь?..

Алиса вглядывалась в лицо месье, он был ей несколько знаком, но она точно не помнила его имени. Этот факт её успокоил и увлёк в перечисление имен. Она отпустила ручку двери и вспомнила, что не у всех художников было принято представляться, и решила дать обезличенный ответ:

– Нет, я без повода, но мне интересны ваши беседы. Если я вас не стесню, то была бы рада принять в них участие.

Бородатый мужчина, стоявший у окна, в коем Алиса незамедлительно узнала Поля Сезанна, обращаясь к присутствующим, ответил:

– Разве можно стеснить художника? Импрессиониста? Решительно невероятно! Господа, никто не будет стеснён?

В ответ все хором сказали что-то своё, смысл которого хорошо передает слово «нет», а бородач подытожил:

– Окажите честь, останьтесь, нам интересно ваше участие. Мы здесь говорим, главным образом, о живописи, о философии. И, – черт её побери! – о конструкции на Елисейских, которая пошла дальше всех наших упражнений в цвете в своём построении.

Алиса уже разделилась на физическое и духовное. Её духовное «я» было настолько счастливо, что у него в руках оказался телефон и незримая материя Алисы вовсю делала селфи с присутствующими в зале. Физическое же тело продолжало сдерживать себя. Её восторг выдавал лишь легкий румянец да горящий взгляд, который был таким, словно ей сделали предложение руки и сердца и подарили планету в честь этого события. Из толпы ей навстречу шёл Анри Кросс, Алиса заламывала себе пальцы.

– Присаживайтесь сюда, мадмуазель, я приглашаю вас, – сказал он. – Это лучшее место не только в этой комнате, но и во всем особняке, а возможно, и во всей Франции! – Молодой мужчина в костюме вишневого сукна сопроводил Алису на диван с большими подлокотниками, окружённый подносами фруктов, вина и большими декоративными пальмами.

– Уж не потому ли, Анри, что оно рядом с тобой? – пошутил Жорж, по лицу которого было видно, что он немного обижен на брата по кисти за то, что тот оказался проворнее.

Анри в ответ только бровью повёл. Бородач, месье Сезанн, продолжил вводить гостью в курс дела:

– Мы тут рассуждаем о парадоксах. Один из наиболее интересных – сейчас, во время расцвета «импрессионизма»… Ох, так и прижилось это слово! Мы наблюдаем совершенно интересную картину – техника письма становится всё интереснее, а сюжеты – скупее. Мы приобретаем красивые формы, но утрачиваем содержание. Это, конечно, моё мнение… месье Поль не согласен. Хотя он собирается на Мартинику, и в связи с этим его мнение здесь, в Париже, не помешает мне считать так и дальше.

Художники засмеялись. Однако выпад, адресованный месье Полю, не был оставлен тем без ответа:

– Уважаемый тёзка, при всём своём авторитете можешь считать, что угодно. Но мир увидит, что прав – я. И Эмиль!

Нематериальное «я» Алисы, лишенное всяких моральных правил поведения, поднеслось к ответчику и вскричало: «Да вы же Поль Гоген! Я писала о вас курсовую!» Физическое улыбнулось.

Эмиль Бернар, о котором заявил Гоген, развел руками и сделал лицо, на котором театрально значилось: «А что я? Я ничего!». Тут началась настоящая шумиха. Месье, позабыв про гостью, начали наперебой доказывать друг другу свою правоту. Духовное «Я» Алисы, спокойно витающее до этого по залу, так перепугалось резких выкриков, что со скоростью света вернулось обратно в тело, та отшатнулась назад и удивлённо посмотрела на спорящих мужчин. Слева от неё стоял поднос с виноградом, она взяла веточку и стала есть, глядя на художественный базар, развернувшийся перед ней. «Как в кинозале с попкорном», – подумала она.

– А вы что скажете? – донеслось откуда-то. – Развейте наш спор, любезная гостья.

В зале воцариласьтишина. От такого неожиданного поворота Алиса проглотила ягодку целиком. Она планировала просто понаблюдать, но раз уж просят… Она вспомнила всё, что читала про это время у историков, культурологов и в мемуарах. Систематизировав для себя всё это в голове, она начала свою речь, призванную пролить свет и открыть присутствующим глаза.

– Вы говорите, расцвет импрессионизма? Я склонна считать, что импрессионизм пережил кризис и теперь переживает упадок. Современные тенденции в искусстве дают основания полагать, что некогда объединяющая работы импрессионистов смысловая трактовка, структура образа и техника письма сейчас разошлись так далеко, что говорить о продолжении развития этого течения в искусстве уже нельзя. Возможно, следует применять иное определение, скажем, «постимпрессионизм». Сейчас уже изображают не сиюминутное впечатление, а длящиеся или даже закономерные впечатления, сущностные состояния жизни. Притом, подчас, используя даже декоративную стилизацию.

Художники постепенно менялись в лице. Лекция же Алисы только набирала обороты.

– В принципе, всю современную живопись объединяет только то, что она вышла из импрессионизма. Многообразие техники и проблематики столь велико, что сказать, что это единое направление, никак нельзя. Но можно предполагать, что из него выйдет довольно большое количество иных стилей. Даже то, что вы сейчас это обсуждаете, – разве не доказывает, что началось рефлексивное осмысление философского аспекта творчества, а оно чуждо импрессионизму, ведь он был течением сугубо эмпирическим в своей сути! Вы рисуете не впечатление. Вы рисуете цвет и предметы. И эти предметы, зачастую, значат больше. Яблоко – больше чем яблоко, это суть совокупность связанных с ним чувств и смыслов.

Сезанн, погладив бороду, одобрительно кивнул, – видимо, он придерживался такого же мнения. Алиса, получив одобрение от мэтра пера, продолжала в том же духе, но с ещё большим запалом. Когда она закончила, в воздухе повисла пауза. Художники встали и зааплодировали, впрочем, вид имея весьма удрученный. Первым нарушил молчание Анри Кросс:

– Господа, неужели никто не решится развеять небытие, в которое нас погрузил наш очаровательный критик. Мадмуазель, позвольте мне? – Алиса кивнула. – Я очарован вашей речью, вашим умом, пониманием, в конце концов, того, чего мы сами понять не в силах… но при этом крайне обидно слышать, что мы – упадок.

– Да, Анри, ты прав, мы сами вряд ли в силах понять, что именно мы рисуем, – согласился бородач. – Но мы стремимся это сделать. Истина, однако, в том, что единого мнения не будет никогда.

– Да, Поль… а если будет, то не дай Бог, – простите, мадмуазель, лично я в восхищении от вашей речи, – но не дай Бог, если это мнение будет таким же, как у вас! – согласился Жорж. – Я лично нахожу нынешнее состояние импрессионизма его расцветом. А все эти направления, ответвления – как лепестки цветка, которые потом будут разрастаться, пока не опадут семенами и не дадут жизнь чему-то новому. Тут я с вами, мадмуазель, согласен. Кстати, как вас зовут?

– Я пожелала бы остаться неизвестной, если это приемлемо, – ответила Алиса.

Жорж провел руками с расправленными ладонями в стороны, как бы показывая, что тема закрыта.

– Да, мы есть расцвет. И в конце концов, оттого импрессионизма, о котором вы, мадмуазель, говорите и который почитаете за истинный, до нас – всего-то двадцать лет, а то и меньше! И если что-то и меняется, то не так уж явно и глубоко, – выступил из полутьмы зрелый рыжебородый мужчина.

Алисе давно не терпелось услышать этот голос. Это был Винсент Ван Гог.

– Винсент, а я соглашусь с нашей гостьей! – заявил Поль Гоген.

Все сделали удивлённо-неодобрительные лица.

– Я поясню! – успокоил присутствующих Гоген.

– Да уж, Поль, потрудись.

– Я, как и многие здесь собравшиеся, небогат… в крайней форме небогатства. И для многих из нас очевидно то, чего никогда не понять миллионерам. Так и здесь. Критик видит со стороны. И критик – не художник. Он не умеет рисовать. Поэтому ему не обидно за своё творчество. Это его гарантия беспристрастности! Поэтому я доверяю чужому мнению. Но! Когда оно обосновано.

Дальнейшую дискуссию прервал какой-то небритый парень лет восемнадцати, который забежал и возвестил о прибытии месье Эйфеля. Художники и Алиса вышли из комнаты и отправились в оплот буржуазии. Алиса чуть было не вошла со всеми, но вовремя заметив фигуру Антуана, отошла за ширму, а потом и вовсе вышла в небольшой холл – ей было любопытно, почему Эйфель окружен таким ажиотажем, и совсем уйти она не могла. Однако общение шло негромко, и Алиса ничего не услышала.

Примерно через десять минут тот же небритый юнец подошел к Антуану и что-то сообщил ему. Словно встрепенувшись, Антуан выбежал из комнаты. Вздохнув, Алиса вошла, однако далеко проходить не стала, так как знала, что тот может вернуться в любую минуту. Внизу слышалась музыка. Алисе даже показалось, что голос певца чем-то напоминает Шарля.

Она не ошиблась. Шарль стоял на большой мраморной тумбе с гитарой в руках и распевал песню.

 
Я прибыл только что назад
в прекрасное, как сон, владенье,
где был волшебный аромат
и поражал красой закат.
Но я увидел запустенье.
Закат померк, Гнильё смердит.
С построек сыплются каменья
и плац бурьянами покрыт.
На галереях всем подряд
несли радушно угощенье,
теперь мокрицы там кишат
и плесень, где ни бросишь взгляд,
и всё в крапивном обрамленье.
Борзых уж нет, и двор молчит,
где лай стоял на удивленье,
и плац бурьянами покрыт.
Не слышно клятв и серенад,
там смутны даже сновиденья.
Там даже полдень темноват,
а ночь страшна, как чёрный ад.
И где ж владелица именья?
Декор со стен дождями смыт.
Всё в тайне, всё без объясненья,
и плац бурьянами покрыт.
 

Томас стоял в числе зрителей, к нему присоединился всклокоченный Антуан и Гийом. Когда Шарль закончил петь, Антуан стащил его вниз за рукав, не дожидаясь конца аплодисментов:

– Ты для чего сюда явился? И почему ты опять устраиваешь балаган?! Это свет, Шарль! Высшее общество! Богатейшие и важнейшие люди города! Ты позоришь нашу семью!

Томас стоял в недоумении:

– Шарль, к тебе что, уже приставили ментора?

– Это не ментор, этот болван – мой брат! – Шарль прокомментировал ситуацию тоном, показывающим, что не следует обращать никакого внимания на это странное событие. – Я бы мог списать всё на то, что он болен… но он врач, так что это, скорее всего, отпадает.

Шарль обратился к Антуану:

– А скажи мне, братец, – с иронией в голосе начал он, – правда ли, что ты появился здесь в компании той русской красавицы, что была у меня сегодня утром?

Томас посмотрел вокруг и на месье Антуана, все взгляды были прикованы к его персоне и отсутствию рядом прекрасной гости. Томас усмехнулся, как и несколько рядом стоящих музыкантов, дам и одного почтенного гражданина, который озвучил мысли всех присутствующих:

– Сбежала…

Антуан развернулся и, не найдя слов, покраснел и выбежал вон.

– Чувства людей подобны музыке, – разводя руками, произнёс Шарль. – Кажется: только уловил ритм… а мелодия уже другая.

Он дал кивок музыкантам, и те заиграли. Неловкий момент был разряжен, а для Антуана поглощен ещё более неприятным событием. На входе он столкнулся с министром. Поздоровавшись, министр спросил, не видел ли тот Шарля. Антуан захлебнулся воздухом и кое-как вымолвил:

– Да, конечно, внутри комнаты, там… – Антуан остался стоять на входе, чтобы проследить, что будет происходить дальше. Шарль и министр поздоровались за руку и вышли в другую дверь. Антуан скользнул сетью коридоров – ему было любопытно, какие дела могут быть у его шального братца с правительством Франции. Он застал их в самом конце разговора. Исходя из последних фраз, сказанных обоими участниками, министр советовался с Шарлем по вопросу финансирования чего-то, а Шарль одобрял и, если Антуан не ослышался, даже был готов вложить туда сумму в сто тысяч франков.

«Если он продаст свой дом с аукциона, убедив покупателей, что в подвале зарыт клад, а сам пойдет в рабы на галеры – и то ему не собрать и половины суммы!» – подумал Антуан. Тут ему сделалось ещё хуже, и он бросился наверх, стремясь найти свою спутницу. Теперь, когда его брат возвестил о ней во всеуслышание, её отсутствие проливало на его репутацию не вполне хороший свет.

Антуан влетел в комнату, где последний раз мог видеть Алису.

Она заметила его первой с противоположного стороны. Его взгляд шарил по толпе. Алиса выбежала из комнаты. Секунду постояв на лестнице, она решила и вовсе покинуть особняк.

Макс тем временем столкнулся с худощавым парнишкой, который, упав, быстро вскочил и бросился кого-то догонять. «За вором, что ли, гонится?» – подумал Макс и, осознав, что это, возможно, связано с его знакомой, кинулся за ним следом.

Когда Алиса ловила экипаж на бульваре Осман, Антуан, быстро оглядевшись, заметил бегущего молодого человека в костюме вишнёвого цвета. Парень прыжком слетел с лестницы, распахнул окно, выпрыгнул в сад и бегом кинулся к бульвару. Антуан, заподозрив неладное, выбежал на улицу. Он успел увидеть только то, как этот молодой человек, догнав чей-то экипаж, запрыгнул на его подножку. Следом за ним из дома выбежал высокий и широкоплечий мужчина. Он также бегом запрыгнул в другой экипаж и уехал в том же направлении.

– Она что, тут всех с ума свела?! – воскликнул Антуан, всплеснув руками.

Макс, искавший Алису, наконец точно знал, что он едет следом за её экипажем и что, скорее всего, она что-то украла, иначе бы за ней никто не гнался. Подъезжая к отелю, он увидел, как её экипаж отъезжает от входа. Это означало, что Алиса вернулась в гостиницу. Он вошёл в холл и, проигнорировав портье, поднялся на этаж и подошёл к двери в номер Алисы.

Когда он собрался постучать, за дверью послышалось пение. Макс ни разу не слышал, чтобы Алиса пела. Он постучал в дверь. Было слышно, как песня приближалась, затем дверь открылась, на пороге стояла мило улыбающаяся Алиса.

– Привет, Макс, как дела? – спросила она. Макс был обескуражен. Голос Алисы звучал так мягко и обволакивающе, что все переживания прошли, а потраченные силы тут же восстановились в нём, и он стал добр и нежен.

– Алиса… я… нормально, а ты как? – речь пошла не совсем гладко.

– О Макс, хорошо. Прости, я тогда немного погорячилась… – Эти слова Алисы ещё больше насторожили его. – Что-то случилось? – сказала она и прошла в номер, приглашая его войти.

– Да, я… – Макс понял, что решать уже нечего и разбираться в происходящем тоже не имеет смысла. Проблемы испарились сами собой.

Алиса сняла с вешалки жакет и начала одеваться.

– Э-э… Ты собираешься? Куда? – Макс был в недоумении. Он внимательно посмотрел на Алису: отсутствующий взгляд и нелогичная речь, стремление куда-то идти. «Эти художники напоили её абсентом!» – подумал он.

– Прости, ты хотел пообщаться, но сегодня никак… Я собираюсь уходить.

– Ты в девятнадцатом веке, куда тебе идти?

– Макс, мне кажется, что… – Алиса оборвала себя на полуслове и, потупившись, остановилась. Потом, проведя рукой по щеке, продолжила: – В общем, знаешь, я бы побыла тут какое-то время. Посмотрела б всё… – Она окинула взглядом комнату.

– Алиса, не ты ли предъявляла мне, что вынуждена болтаться в прошлом и надо скорее домой, а? – Макс познавал очередные глубины шока.

– Эм-м… мое представление об этом изменилось! – Она повела по воздуху рукой.

– Как?

Тут в дверь постучали. Алиса открыла. За дверью стоял метрдотель с огромной корзиной цветов. В ней были почти все виды цветов, которые можно найти во Франции. В корзину были вплетены атласные ленты.

– Мадмуазель, вам просили передать, имя просили не разглашать…

– Хорошо, поставьте сюда.

Макс не понял, о чём они говорят, но общий смысл оказался ясен.

– Это что значит? Что за букеты? Куда ты собираешься? – Макс нервничал.

– Это что, допрос? – Алиса перешла в контратаку. – Да, девушке дарят цветы, представляешь?! Вот событие! Мне пора, удачи!

– А я тебя провожу! – Макс схватил её под локоть. – Мне, значит, тоже надо идти.

– Не трогай меня! – Алиса пыталась вырваться.

Выходя из отеля, она ударила каблуком по ноге Макса, он на секунду выпустил её руку, она резко выбежала на улицу, где успела сесть в подъехавший экипаж. Макс побежал за ним, но догнать не смог – лошади были пущены с места во все свои лошадиные силы. Потеряв экипаж из виду, он остановился и выругался.

Весенний Париж сегодня уже не радовал его, а злил. В нём обитали коварные существа, что имели власть над мыслями Алисы, а он был ей чужд. Спустя миг Макс быстро зашагал по бульвару. В его голове созрел план.

На следующее утро трое приятелей, нашедших приют в доме Шарля Кро, начинали приходить в себя, мучаясь жаждой и головной болью.

– Эй, Фома, вставай, поедем завтракать на Монмартр!

– Шарль, отстань… твою мать! Ещё восемь утра, и не Фома, а То-мас! – Господин Эдисон медленно вставал с дивана. – А почему я здесь?

– Потому что развозить вас, слабаков, по домам у меня не было настроения. – Шарль сидел в кресле с бокалом в руке. – Эх, жаль, сейчас не зима. А то бы дрова потрескивали… Болит что ли? Ненужный орган-то?

– Какой? – Томас наконец сел вертикально и почувствовал во всем теле неприятную дрожь.

– Незанятый в патентовании – голова! – Шарль захохотал.

– А почему тебе не плохо? – пытался разобраться Томас.

– Потому что мне хорошо, – не переставал хохотать Шарль.

В комнату вошел Антуан. Он молча надел сюртук, вытянулся в струну и произнес сквозь зубы:

– Я ухожу. Шарль. Ты вчера… – Тут Антуан зажал рот рукой и выбежал из квартиры.

Спустя час все трое сидели в кафе и читали газеты, попивая кофе. Часам к одиннадцати туда начали заглядывать люди из общества, здоровались, около дюжины поинтересовались у Антуана, где же та красавица, которая сбежала от него на балу. Один даже решил немного пошутить на тему «А от меня бы она не сбежала». Однако вскоре терпение Антуана иссякло и он, оборвав шутника фразой «С вами бы она вообще не пошла!», покинул кафе.

– Не нарвался бы он на дуэль… – промолвил Шарль вслух. – А эта русская красавица, видимо, наделала много шума в свете. Хе… не вздумай её патентовать!

Томас закашлялся, подавившись пирожным.

Макс, тем временем проснувшись, поспешил осуществлять свой замысел. Но прежде чем уйти из отеля, он решил заглянуть к Алисе и постучал в её дверь. Она долго не открывала. Когда же открыла, он не стал ожидать приглашения и прошёл в номер. Алиса явно этого не желала, пытаясь преграждать ему путь. Но с её комплекцией противостоять было трудно.

– Алиса, ты должна мне честно признаться! Ради твоего же блага! – Макс сделал строгое лицо.

– С чего это? – это во-первых. В чем? – во-вторых. И почему ты вваливаешься ко мне вот так, без приглашения, – в-третьих? – Алиса встала фертом напротив Макса. Макс обошел её и прошёл дальше в комнату. Тут он потерял дар речи. Вся комната – столы, стулья, пол, подоконники – были заставлены вазами и корзинами с цветами. Во второй комнате на столе стоял букет, свидетелем принесения которого он был.

– What a f… – Макс осёкся. – Что это такое? Откуда всё это? Почему ты так себя ведешь?

Макс перевел дыхание, Алиса улыбалась. Ей было важно, чтобы кто-то увидел следы её фурора в парижском свете и прореагировал. Реакция Макса была искренней и сильной. Ей польстило. Макс, собравшись с моральными силами, всё же решил спросить прямо:

– С кем ты связалась?

Вопрос, – кстати, совершенно обоснованно, – показался ей верхом неприличия.

– Макс. Иди к себе, – спокойно сказала она. – Я ничего тебе не собираюсь объяснять.

– Нам надо домой, Алиса…

– Всё, никаких нам, никаких домой и никаких надо! – Она начала выталкивать Макса из номера. – Я впервые в жизни чувствую себя человеком! И мне никуда не надо! Иди… да иди уже!

Макс был растерян, и Алисе хватило сил вытолкать его за дверь.

Когда он пытался сказать ей о белой королеве и прочем, дверь перед ним захлопнулась. Макс забрёл в номер и встретил взгляд трубы своего бессловесного собеседника.

– Ну что, супер ди-джей, скажи мне, вот что это было такое? Она реально ведь на какую-то дурь подсела, видимо. Видел бы ты ее absent face. Я думал, она тут карманницей подрабатывать будет, а она, видать, с местными мафиозями связалась. А что это за цветы? И почему так много? Весь номер усыпан! Ей что, вся Франция их дарит? Shit! Деньги-то все у меня. Где она ест, пьёт? Может, она в стриптиз-клубе подрабатывает?.. Не, надо это заканчивать… надо скорее домой возвращаться. Там ремонт уже завершать должны, аукцион впереди… И чего ты молчишь, а?

Макс подошел вплотную к граммофону и сделал в трубу «у-у-у-у-у!», после чего отшатнулся и сел в кресло как будто ошарашенный, с лицом чокнутого профессора, к которому пришла «эврика»:

– Му God… да… Да. Да-а-а-а-а-а-а!!!!

Он выскочил в коридор, чтобы рассказать свою догадку Алисе, забарабанил в дверь. Оттуда слышались шаги, но ему не открыли.

Решив осуществить свой замысел, он вышел из отеля и направился к мадам Жакмар.

– Месье Макс, это очень лестно для меня! – воскликнула Корнелия на его предложение. – Учить вас французскому, это так неожиданно и забавно. Я согласна!

Следующие три дня Макс ходил на занятия к Нели. Алисы же и вовсе не было в номере. Скрепя сердце, Макс решил подкупить служащих гостиницы, чтобы они сообщили ему о её прибытии:

– И убытиях тоже, – добавил он, давая наставления портье.

С чувством человека, взявшего контроль над женщиной, он отправился изучать местный язык у своей обаятельной учительницы.