Текст книги "XXI-я пластинка"

– Прошу прощения, что не дождался вас. Надеюсь, угадал с вашими кофейными пристрастиями. Совсем забыл представиться, Эдвар Хойэр.

– Макс Крестовский, – отвесив поклон, представился Макс.

– Алис Ибю! – воскликнула Алиса и, сияя, знаками показала Максу, чтобы тот опять отошёл с ней. Макс недоумевал, но делать было нечего – без Алисы перед французом он был глух и нем. Отойдя немного, Алиса остановилась и шёпотным криком начала излагать ему свои мысли.

– Макс! Ты слышал? Эдвар Хойер! Тот самый!

– Просвети.

– Основатель знаменитой часовой фирмы «ТагХойер»! Теперь понятно, что его так зацепило! Может, нам обменять твои часы на его?! Такие, как у тебя, ты купишь легко и просто, а таких, как у него, мы никогда и нигде не увидим! Макс!

– Алиса, спокойно. А на что мы будем покупать одежду, билеты, еду, в конце концов? Ещё не вышло бы как с теми рукописями.

– Ты теперь всё время будешь мне это припоминать?! Я думала, ты, как истинный джентл ьмен, не станешь указывать даме на её ошибки! – Алиса засверлила его взглядом.

– Ладно, пойдем за столик, продавать часы, – Макс говорил размеренно и ровно.

Макс вернулся за стол первым. Алиса немного помедлила, потом тоже вернулась на своё место. Взгляд у неё был дерзкий и обиженный. Джентльмены встали, дама села, и начался третий раунд переговоров. Первым, по обыкновению, начал Хойер:

– Чтобы вы не сомневались в моих покупательских способностях, сообщу вам, что я часовщик. Не буду хитрить, раскрою карты – мне, собственно, часы ваши нужны именно из профессионального интереса. Я никогда не видел ничего подобного.

– Как видите, мы не из этих мест, – сделал ход Макс, – но честно признаться, при таком раскладе продать вам часы мне бы было приятно. Отвечу честным признанием на вашу честность. Я не часовщик, и совсем не представляю, какую цену можно просить за них.

– Вы боитесь продешевить, я понимаю.

– Простите, но было бы опрометчиво с нашей стороны просто согласиться на первую же сумму. Хотя, я бы мог предложить вам два варианта…

Переводя, Алиса успокаивалась, в ней появилась уверенность в способностях Макса как талантливого переговорщика и бизнесмена. Камень с её души начал медленно сползать к краю пропасти недоверия, которая была уже почти доверху засыпана подобными камнями.

Глаза француза блестели, он понимал, что часы ему всё нужнее. Макс тянул время, при этом снял часы и положил их на стол как трофей будущего победителя, дразня таким образом Хойера. Тому не терпелось прикоснуться к механизму и он воскликнул:

– О, само собой! Это разумно. Понимаю. И какие же варианты?

– Первый: я вам называю цену, за которую купил их сам. Это было в прошлом году в Филадельфии, в Штатах. Но вы можете усомниться в цифре, и это ваше право, и никаких подтверждающих бумагу меня с собой нет. Вариант второй: мы сейчас вместе пойдем в местный ломбард, оценщик озвучит свою цену, и будем ориентироваться на неё.

– Мне нравится первый вариант, – ответил француз, – я бы не хотел показывать эти часы кому-то. К тому же, я вам верю. И знаете, у меня есть третий вариант… – Хойер сделал ход конём. – Та сумма, за которую вы купили свои часы – что ещё в Филадельфии можно купить за эти деньги?

Макс задумался. Он брал свои часы за тысячу триста долларов. На них много чего ещё можно купить, но вряд ли во Франции конца девятнадцатого века продавались запчасти к автомобилям, мотоциклам, спортивное снаряжение и прочие современные товары. Цен на продукты он не запоминал. И тут его осенило: «Коньяк! Он есть и в Филадельфии в двадцать первом веке, а уж во Франции он, кажется, был всегда!»

– На эти деньги у нас можно было купить дюжину бутылок французского коньяка.

– Двенадцать бутылок коньяка? – Хойер побледнел. – И это в прошлом году? Хорошая цена! Хотя, судя по всему, механизм удивительный…

– Судя по всему, коньяк тут дорогой… – заметила Алиса.

– Можно пойти посмотреть здесь за стойкой, наверняка тут есть в продаже коньяк, мы же во Франции, – предложил Макс, Алиса перевела.

Эдвар замотал головой:

– Нет, даже не пытайтесь. Коньяка в продаже здесь, в Довиле, вы не найдёте. Если только в Париже или Марселе, но не в этом городке. Тут такие деньги у посетителей вряд ли есть.

– Неужели и впрямь так дорого? – теперь уже удивился Макс. – Может, тогда сменим это сравнение цен на что-то ещё?

– После нашествия болезней на виноградники коньяк почти пропал. Это было около семнадцати лет назад, – пояснил Эдвар. – Говорят, какие-то вредители поели все виноградники, остался только старый коньяк в бочках. Он тут же подорожал почти вдесятеро. Его стало очень мало. Раньше мы разбавляли его водой Швеппа, соком и пили со льдом. Сейчас коньяк пьют аристократы, и из рюмок. В прошлом году появились первые молодые коньяки. Но они тоже ещё довольно дорогие. Однако вы сказали: двенадцать бутылок, значит – двенадцать и не меньше. Вы в Штатах могли этого не знать, у вас ведь есть свой виски. Я заплачу вам цену двенадцати бутылок «Мартеля», по рукам.

Он протянул Максу руку, Макс пожал её. Эдвар вытащил из кармана бумажник, но тут же осёкся.

– Пойдёмте, найдём место потише и менее людное. Франция измотана войнами, болезнями, налогами, она уже почти на пороге революции. Народ здесь голодный, бедный и злой. Вы обратили внимание? – почти все улицы, кроме рынка и городской площади, пусты. Они не думают ни о чём, кроме пропитания.

Они вышли из кафе и метров через сто нашли подходящий закуток – двор с аркой. Там Эдвар и отдал обещанную сумму – двумя ассигнациями по 200 франков, остальное монетами. Кучка получилась довольно увесистой. Макс передал ему часы, предварительно показав французу, как с ними обращаться, хотя тот, скорее всего, и сам разобрался бы. Только они решили попрощаться, как Макс спросил Эдвара по-английски:

– Эдвар, а у вас есть часы? Во сколько вы бы их оценили?

Эдвар, как выяснилось, немного понимал английский; он показал свои часы, серебряные с белым циферблатом, на кожаном ремешке, довольно простые, но изысканные.

– Я продаю их в своей лавке в Швейцарии по сорок франков, но особым спросом они не пользуются. Иногда их покупают, в основном – офицеры. В наше время заставить мужчину носить часы на руке всё равно, что одеть его в платье, – никто не хочет, хотя это, по-моему, очень удобно! Только вовремя заводить нужно. Я верю, что за этим – будущее!

– Уверен в этом! Вот, держите пятьдесят франков… – Макс отсчитал часть отданной ему суммы и вернул Эдвару. – Я покупаю их у вас, ведь нам нужно знать, сколько времени.

Эдвар снял часы и отдал Максу. Причин сожалеть о них у него не было – они были далеко не единичным экземпляром, к тому же он получил тот диковинный механизм, так запавший ему в душу.

На этом они распрощались. Как только Эдвар скрылся в арке. Макс отдал часы Алисе. Она, уже прикусившая губу в ожидании и нетерпении, наконец смогла не сдерживать себя. Попрыгав от радости и пища от восторга, она выдала членораздельную фразу:

– Спасибо, Макс! Я и правда не ожидала…

– А зря! – заметил довольный собой Макс.

– Но меж тем, опять… – вдруг погрустнела Алиса.

– Что – опять? – не понял Макс.

– Опять мы влезли в историю вещей. Ведь он разберёт твои часы и создаст свои на их основе!

– Значит, одними хорошими часами в мире будет больше, – не унывал Макс.

– Да… может, ты и прав. А вообще, спасибо, Макс, переговоры ты ведёшь, что надо. Сколько у нас наличности?

– Почти пятьсот денег. Франков. Наверное, это довольно много, судя по его глазам… – Макс изобразил выпученные глаза француза. – Пойдём, приоденем тебя, чтобы утереть нос всем этим таращащимся мадмуазелям.

Макс взял Алису под руку, так, как обычно изображают поведение художников и иной богемы, и повел даму в направлении площади, с которой они пришли:

– Пойдём, сегодня я богач!

И, улыбаясь, они отправились в сторону торговых лавочек. Можно сказать, они были счастливы. Впервые за все свои скитания по векам. Хотя дорогой им частенько казалось, что за ними следят. Поэтому Макс сжал деньги в кармане в кулак. Этот век в истории тоже оказался не золотым.

Глава XI

 
«Эта музыка – наш с тобою секрет!»
 

(«Ты знаешь», Ёлка, Burito, 2015 г.)

Экипаж побалтывало на неровностях дороги. Под ровный стук копыт и скрип колес можно было и уснуть, если бы не залихватские выкрики кучера, бодрящие сознание, словно холодный душ. Хотя карета и была изрядно потрёпана временем, чувствовалось, что экипаж перевозит довольно важных персон. Внутри кареты стены были обиты шелком, а на мягком диване расположились двое – мадмуазель и месье. Они сидели друг напротив друга. Красивые, юные и модные. Месье – в хорошем шерстяном костюме тёмного цвета, белой рубашке с воротом-стоечкой и шейном галстуке. На ногах красовались остроносые лакированные ботинки. Рядом лежало легкое короткое пальто, в руках он вертел трость с костяным набалдашником. Напротив него сидела мадмуазель с великолепной прической – волосы были уложены в пучок из кос, забранный жемчужной заколкой, два локона её вились, спадая вдоль лица. На ней было длинное платье голубого цвета с кружевом на вороте и рукавах. В руках она держала жакет и разглядывала узор, шитый серебряной нитью, теребя перламутровую пуговицу. Рядом лежала милая шляпка с цветами и пером в тон платью. На руке у мадмуазель, привлекая внимание, висели довольно большие часы в серебряном корпусе на плетёном кожаном ремешке.

– Знаете, Максим Федорович, – начала она беседу, загадочно улыбаясь, – очень хорошо, что вам вспомнился именно коньяк.

– Благодарю, Алиса Константиновна! Для вас, милая, старался! – Месье сделал резкий кивок головой вниз, как в фильмах про мушкетеров.

– А кроме шуток, Макс, я хочу… даже нет, не так, – Алиса занервничала и отложила жакет. – Я просто обязана сказать тебе кое-что. Это жизненно важно для нас с тобой.

Макс напрягся, ему больше понравилось играть в господ, чем услышать «кое-что», что заставило Алису так занервничать. Ему совсем не хотелось переживать, ведь всё складывалось удачно, и он не понимал, зачем нужно это всё портить «кое-чем». Но видя, что Алисе действительно необходимо с ним поговорить, сделал вид, что готов послушать её рассказ.

– Я просто обязана рассказать тебе историю появления граммофона, – продолжила девушка, отчего Макс ещё больше удивился, не совсем понимая, чего такого он не знает об истории граммофона, и что могло заставить Алису так волноваться.

Макс отложил трость и стал слушать.

Алиса, сложив руки на коленях, стала профессорским тоном вещать ему историю, которую другие могли читать в книгах, а они – видеть воочию.

– В одна тысяча восемьсот семьдесят седьмом году, то есть десять лет назад, американец Томас Эдисон, о котором ты наверняка слышал…

– Да, – перебил её Макс, – с него начинаются все ключевые рассказы в голливудских приключенческих фильмах… – Он заулыбался собственной шутке и посмотрел в окно, а потом на Алису и понял, что перебивать – это плохая привычка. Алиса так сердито уставилась на Макса, что ему захотелось выпрыгнуть из кареты или хотя бы завизжать, как если бы он был в дамском платье, и его начали бить школьники.

Наконец Алиса продолжила:

– Эдисон получил патент на аппарат, способный записывать и воспроизводить человеческий голос и музыку. Там была игла и фольга, и особая техника. Устройство было простым. Затем Белл…

– Кто такой?

– Изобретатель. Телефон изобрел. В общем, не перебивай. Белл и его соратники развили идею Эдисона и усовершенствовали его аппарат. Его стали называть фонографом. Но и тут запись звука всё ещё велась на цилиндрах. А еще позже, в одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году… ой! То есть сейчас, получается через год! Очередной изобретатель телефона – Берлинер – представил и запатентовал третий вид граммофона, уже с пластинками.

– А чего они все телефоны-то изобретали? – буркнул Макс.

– А-а-а… – Алиса недовольно сжала кулачки. – Да что с тобой такое?

– Со мной? Всё нормально. Это ты чего-то нервная…

– Я? Нервная? Я пытаюсь рассказать тебе возможный путь к нашему спасению, а ты ведешь себя так, будто тебе и так хорошо.

– В общем-то, да.

– Что? Ты не хочешь вернуться? Боже! Я думала, что мы с тобой преследуем одну цель – выбраться отсюда! А оказывается, тебе «и так хорошо»! Неужели тебе не за что переживать? Твоя семья наверняка места себе не находит! Кто будет делать твою работу? Ты же можешь вернуться банкротом? Неужели тебя не пугает то, что всё это произошло невовремя! – Алиса распылялась в речах, а Макс стал смотреть в окно. Ему было всё равно, как идёт жизнь там, где он был одинок. Он знал, что там и без него справятся, а ему хотелось бытье ней. Алиса же рвалась домой изо всех сил – там у неё было всё то, чего она с таким трудом добивалась… и телефон, на который, возможно, уже позвонил тот самый бывший муж, чьё отношение было по-прежнему важно для неё.

– Мы не были готовы к такому, – продолжала Алиса, пытаясь вразумить Макса, – и возможно, нас ищут. Ты не понимаешь? Тебя, возможно, весь мир уже ищет! А ты тут! И ты не переживаешь?

– Вот именно, что «возможно». А что если нет? – Макс высказал то, что вызвало самое страшное подозрение Алисы; для него это означало лишь снятие с себя ответственности. Для Алисы же подобный взгляд означал абсолютное и безоговорочное безразличие окружающих к её персоне. Всю свою жизнь она старалась быть нужной и важной кому-то. И в итоге ей грозило узнать о том, что всё было тщетно. Она не собиралась в это верить.

– Может, тебя и не ищут, а меня точно ждут! – воскликнула она, пытаясь не сомневаться в этом ни на секунду.

Макс почувствовал себя на диване в карете ещё хуже, чем в своей гостиной с нераспакованой мебелью. Он никак не мог понять Алису. Она любит историю и ради артефактов готова расстаться с жизнью, но с таким рвением стремится обратно. Макс решил, что она не совсем понимает, что с ними происходит, и решил объяснить ей:

– Алиса, ты едешь в карете девятнадцатого века. Собственной пятой точкой чувствуешь, как жили люди в это время. Ты же историк? Разве тебе это не в кайф? Я тоже хочу выбраться, как и ты, но… – Макс задумался, как правильней донести до девушки свою мысль и спустя мгновение продолжил: – Понимаешь, ты можешь проехать пятьдесят миль за час, а можешь за двадцать минут, и если тебе нравится попутчик, ты сбросишь скорость…

Макс не успел продолжить мысль, как вдруг его осенило, что это из-за него Алиса хочет вернуться. Он понял, что она хотела бы оказаться здесь, но в другой компании. Теперь это стало для него очевидным. Иначе говоря, в чём ещё могли крыться причины подобного поведения с её стороны.

– Макс… – Алиса смотрела на него, она была напугана и взволнована. Ей тоже стало всё понятно: перед ней сидит мужчина, который уже не раз спасал её и выручал, а она его обидела. Карета остановилась, и Макс вышел размяться – от долгой поездки затекли ноги. Алиса осталась наедине со своими мыслями.

Она чувствовала себя скверно и решила извиниться перед Максом и вышла следом за ним. Однако на ступеньках экипажа она запуталась в платье, подол которого оказался непривычно длинным, и наверняка упала бы лицом в грязь, если б не вовремя обернувшийся Макс. Он подхватил неуклюжую мадмуазель и, держа её на руках, поинтересовался:

– Ты что делаешь?

– За тобой иду, – робко ответила девушка. – Зачем ты меня бросил?

– Я тебя не бросал.

– Но ты ушёл! Оставил меня одну в карете… – Алиса забыла про извинения и выдала Максу очень много обоснований того, что его поступок она имела полное право посчитать за то, что он её бросил.

Макс, пока Алиса говорила, поставил её на землю и достал из кармана яблоко, которое, протерев о пиджак, смачно укусил. Затем он достал второе и протянул ей. Алиса схватила яблоко. Пока она наслаждалась пищей, он не упустил возможность объяснить ей своё поведение:

– Я вышел купить яблок, – Макс показал на лавочника, торгующего фруктами. – И узнать, где тут можно поесть, – он кивнул в сторону трактира с вывеской.

– Пошли скорее! Я страшно голодная! – Алиса заторопилась, ухватив Макса за рукав.

Сытно пообедав и вернувшись в экипаж, они решили позабыть про обиды и вновь обратиться к истории о граммофонах.

– Итак, – начал Макс, – мы должны сделать «двадцать первую» пластинку. А Берлинер – первый изобретатель пластиночного граммофона, который может быть создателем и нашего? – подытожил он болезненный вопрос. Алиса кивнула. – Хорошо. Значит, нам надо с ним встретится. Так?

Макс наконец рассмотрел цель их скитаний во времени. А достижение цели – своеобразный финиш – возврат домой, конец прогулкам по векам. Эта цель не была по душе ему, но оказалась так необходима Алисе… и он принял её, как должное.

Была в этом и своя прелесть: теперь они не удирают от обстоятельств, а ищут нужное им. Каждый мужчина от природы охотник или, как минимум, собиратель, и он почувствовал динамику жизни вокруг и в себе. Пришло время добиваться побед. Теперь ему вновь было, за что сражаться и ради чего играть. План действий был разработан.

– Но сначала – гостиница и душ! – умоляюще простонала Алиса.

На улице вечерело. Экипаж перестало трясти, просто мерно покачивало. Видимо, близилась столица. Пейзаж за окном искажался каплями дождя, дрожащими на стекле, но в целом был довольно скучен. За всю дорогу им попался только один встречный экипаж. Видимо, направление было непопулярным.

– Макс, – холодно произнесла Алиса, – мне нужно ещё кое в чём тебе признаться.

Макс опять напрягся. Данный оборот его и заинтересовал, и напугал одновременно.

– Давай, а в чём на этот раз?

– Твой граммофон… я сразу поняла, что он…кхм… необычный, – Алиса говорила с паузами и запинаясь, она пыталась как можно корректнее донести до Макса суть дела.

– Ты сразу знала, что он – машина времени? – Макс орлиным взором уставился даже не «на», а «в» Алису.

– Нет, нет, что ты! Макс, прошу, дослушай! – Алиса немного покраснела. – Я поняла, что он не имеет отношения ни к фабричным граммофонам, ни к каким-то другим. Он такой один, и он изготовлен, – это совершенно точно, – раньше, чем Берлинер и Эдисон представили свои аппараты. Лет на пятьдесят, как минимум. И кто его сделал, я не знаю. Скорее всего – неизвестный изобретатель, но гений. Он сильно опередил своё время. Вот. Делай со мной теперь, что хочешь.

Алиса закрыла лицо руками и опустила голову на колени.

– А в чём проблема-то?

– Он стоит баснословных денег! Я соврала тебе тогда.

– А… – Макса позабавило это признание. – Ладно, Алиса, не парься. Все иногда немножко врут. Теперь я знаю, какая ты сорока, – небось, тоже хотела прибрать его к рукам до выяснения обстоятельств. А чего сразу не спросила? Мне ведь он вообще зачем? Даже если он такой ценный, что я с ним буду делать? Я б его тебе и так отдал.

Алиса подняла на него глаза. Они были несколько более блестящими, чем обычно. Видимо, она собиралась всплакнуть.

– Нет. Не хотела «прибрать». Хотела выяснить всё, оставить у себя пока что… а потом открыть его для науки… Почему ты так легко к этому относишься?

– Да это не важно! Короче, не переживай.

Алиса была тронута такой лояльностью Макса по отношению к её вранью. Себе же она дала обещание больше так не поступать, особенно с Максом, к которому она всё больше проникалась уважением и признательностью.

Париж блистал огнями и мокрой от прошедшего дождя мостовой. На улицах было людно, практически как тогда, сто двадцать восемь лет и месяц тому вперед, когда Макс разыскивал Алису по гостиницам.

Поиски номера – процесс мало чем выдающийся, и проходил он совершенно спокойно, даже скучно. За неимением сотовых телефонов и Интернета сделать это было несколько сложнее, чем они привыкли. Но всё же было найдено два подходящих номера, по 20 франков каждый. И каждый, наконец, смог принять ванну, полежать в удобной кровати, и даже получить в номер ужин и приглашение послушать струнный квартет в восемь часов вечера в ресторане внизу, – хотя и не каждый его понял.

После ужина Макс практически сразу уснул. Алиса же сначала приняла ванну, потом долго смаковала ужин с шампанским, затем легла в кровать и углубилась в размышления. А подумать было над чем.

– Что возможно сделать в Париже в девятнадцатом веке для нашего возвращения? – ставила перед собой она вопросы и пыталась искать вразумительный ответ. – Это во-первых. И во-вторых, почему Макс так просто отреагировал на моё признание? Может, он теперь не будет мне доверять, или обманет в ответ… или – что? Его реакция какая-то странная. Может, он меня тоже обманывает частенько? Раз так просто к этому относится… Не знаю. Посмотрим. А с пластинкой… да… это проблема. Хотя!..

Алиса вскочила с кровати, как ошпаренная, накинула на плечи халат, сунула ногу в тапочку, попыталась отыскать ногой вторую под кроватью, но не нашла и, выскочив из номера, начала барабанить в дверь Макса. Там не отвечали. Она стала стучать ещё сильнее. Потом постучала босой ногой, встав спиной к двери. В конце коридора появился дворецкий и спросил её:

– Мадмуазель, у вас всё в порядке? Я могу вам чем-то помочь? Принести вторую тапочку?

– Будьте любезны, откройте эту дверь! Вдруг там с человеком что-то случилось? – надрывно произнесла она.

Дворецкий подошел ближе.

– Это ваш номер? – Это был вполне ожидаемый вопрос, но он вывел её из себя.

– Да какая разница, чей номер? Откройте! У вас должен быть ключ! Это номер моего… – Алиса запнулась, но быстро придумав довод, тут же выпалила: – Моего мужа!

Дворецкий посмотрел на неё с оттенком подозрения в лице. Париж был городом нравов весьма свободных, но такая ситуация всё же казалась странной.

– Как его зовут?

– Макс Крестовский, – гордо сказала Алиса. Ей казалось, что имя мужа нужно произносить с гордостью. Хотя в её голове и пролетели две ласточки с торжественной лентой, на которой была надпись: «И снова ты врушка!»

Дворецкий отпер дверь и, взяв канделябр, прошёл в номер. В кровати мирно и крепко спал сытый Макс.

– Это он? – спросил дворецкий.

– Да! – ответила Алиса и взялась трясти Макса. – Проснись, лежебока, давай!

Макс очнулся. На него смотрело две пары крайне серьёзных глаз.

– Как ваше имя? – спросил дворецкий.

– What a f***k? – выругался спросонья Макс.

– What's your name? – повторил дворецкий по-английски.

– Макс Крестовский!

– Не смею вам больше мешать, – сказал дворецкий и удалился, заперев за собой дверь.

Алиса окончательно растолкала Макса, приведя того в чувство. Он сел на кровати. Девушка заходила по комнате, схватила со стола яблоко, громко откусила и села рядом.

– Тебе что, всё равно? – спросила она.

Макс посмотрел в потолок.

– А-а-а-а-а-а-а-а! Нет, мне не всё равно. Поэтому я поел и сплю. Алиса, что случилось?

– Макс! – Алиса откусила ещё раз.

– А?

– Я вспомнила! Здесь, в Париже, живёт один человек. Если я не ошибаюсь, он должен быть ещё жив.

– Кто такой? – зевнул Макс.

Алиса хрустнула:

– Фарль Чфро?

– Кто? – не разобрал Макс.

– Да, фряд ли он фебе жнаком, – тут Алиса наконец дожевала яблоко. – Он из тех, кто всё придумал, но ничего не запатентовал. Он поэт, скульптор, инженер-любитель и много кто ещё. В одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году он продемонстрировал практически работающий прототип телеграфа! Ещё он работал над цветной фотографией, хотел придумать что-то вроде кино, но вышел палефон.

– Это гибрид пылесоса и патефона? – сострил Макс.

– Нет… хотя, кто его знает. В общем, он описал это устройство, а Эдисон, прочитав статью, заставил своих механиков сделать что-то подобное. И запатентовал. Так что это с него всё началось! С Шарля Кро! Его трудно переоценить. Думаю, нам надо его найти. Кро может подсказать, где найти материал для нашей пластинки или, как минимум, как и где нам её записать. Или… подсказать имя создателя нашего аппарата.

– Лишь бы жив был старик… и не спал… – заключил Макс, осуждающе посмотрев на Алису.

– Интересно, а мы сможем найти человека в Париже в одна тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году? – как ни в чём не бывало, продолжила Алиса. – У них же ещё нет телефонных справочников.

Она задумалась, а потом воскликнула:

– Можно! Они выпускали адрес-календари! Утром же пойдём и купим свежий адрес-календарь на этот год! И ещё, Макс… откуда у тебя в семье этот граммофон, – может, ты что-то знаешь?

– Ох… я почти ничего не помню… – Макс почесал затылок. – Мы же в городе жили, а граммофон я на даче видел, в том лесном доме. Мы летом туда приезжали. Насколько я помню, граммофон принадлежал деду. Мы когда в Америку улетать должны были, в тот самый день он по двору с топором бегал, орал, что надо разбить его. И пластинки тоже бил. Мама с бабушкой его тогда поймали, топор отобрали, наверх отвели. Потом граммофон этот прятали. Это, наверное, они его в ящик засунули. А повреждения, видимо, как раз то, что дед успел с ним сделать. Не знаю, откуда у него граммофон. Дед был не родным отцом для мамы. Они с бабушкой поженились, когда маме лет восемнадцать было. Они в Эрмитаже встретились. Бабушка там смотрителем работала. А… погоди… вот что помню: он обычно стоял в чулане. Думаешь, дед знал, что это машина времени? Или как раз когда узнал, разбить решил? Дед вообще странный был какой-то. Неспокойный. Носился вечно везде… Алиса?

Алиса лежала на углу его кровати и старательно сопела. Рядом на столике стоял огрызок яблока, а на полу лежал её единственный тапок. Макс укрыл девушку одеялом и вышел на балкон, потягиваясь спросонья.

Облака над городом уже рассеялись, и небо было усыпано мелкими звёздочками. Ночная жизнь в Париже, возможно, и кипела по меркам своего времени, но благодаря отсутствию неоновых огней и небоскребов можно было рассмотреть звезды. Посмотрев на них часок, он вернулся в номер. Алиса по-прежнему спала. Макс лег рядом. Весь его сон вытянули парижские звезды, взяв по щепотке. Их было так много, что самому Максу ничего не осталось. Временами он поглядывал на Алису. Она была всё так же безмятежна. Ощущение спящей рядом девушки было приятно Максу, и он не хотел её будить. Тогда он продолжил вспоминать, откуда же у деда был граммофон.

«Мама может знать что-нибудь про этот агрегат. Позвонить бы ей». С этими мыслями он встал с кровати, надел халат. «Как бы с ней поговорить, – задумался он. – Может, это безумство, но раз происходит нечто невероятное, почему бы не предположить, что возможны и иные чудеса», – размышляя, он вышел из номера и отправился вниз, к метрдотелю.

– У вас есть телефон? – спросил он скучающего за стойкой служащего.

– Да, месье, в прошлом году поставили, новейшую модель! – гордо и сонно заявил тот и, указав на аппарат, проинструктировал: – Снимайте трубку, там вас соединят.

Макс подошёл к аппарату, висящему на стене, снял трубку и попросил набрать нужный ему номер. Там ответили, что такого номера не существует. Он настоял, чтобы они попробовали набрать. В трубке зашипело. Шипение продолжалось минуты две, Макс уже хотел повесить трубку, как раздался голос мамы.

– Да, слушаю.

– Мам, привет! – обрадовался Макс.

– Максимушка мой, ты где? Куда пропал? Я звонила тебе вчера в гостиницу, и во Флориду – тебя нигде нет, почему не берёшь сотовый?

– Мам, нормально всё. Отъехал тут в… одно местечко. Не в этом дело. Мам, ты помнишь, у деда был граммофон. Откуда он у него?

На том конце трубки повисла пауза.

– Ты его нашел? – мама как будто испугалась.

– Да, а что? Эксперты говорят, он очень старинный. Мне интересно…

– Он не работает, Максим, дед на него злой был… Некоторые вещи лучше не трогать.

– А где он его взял-то?

– Максюш, не знаю, честно. Я его видела-то раза три, и то мельком. Но он всегда был у него. Он в чулане стоял, и дед ходил к нему при параде. Вечно собирался, как на свидание. А потом разозлился, что он «не работает», хотя мы слышали музыку; но он утверждал, что «аппарат сломан» и очень злился. Из обрывков фраз разных, оговорок там всяких я поняла, что он его то ли нашел, то ли ему его подарили…

– Ясно, мам, спасибо. Как у тебя дела?

– У меня-то хорошо. Ты надолго там, сынуль?

– Не знаю… как получится.

В трубке опять раздалось шипение. Макс нажал на рычаг и повесил трубку. В полутьме коридора он прошёл в свой номер, Алиса всё так же спала на его кровати. Он лёг рядом и провалился в царство грёз.

Утро было солнечное. Погода в это время в Париже была переменчива, но в общем, очень добра к жителям. Макс проснулся с первыми лучами. Алиса спала, раскинув руки. Он полюбовался ею, умылся, отжался, и в номер уже доставили завтрак. Макс попросил принести сюда и второй; дворецкий улыбнулся и что-то ответил по-французски, но просьбу, видимо, понял – во всяком случае, он её выполнил.

Когда Алиса открыла глаза, то обнаружила, что возле её кровати, нагло расположившись в кресле и закинув ноги на другое, сидит, как ни в чем не бывало, Макс и жуёт омлет с сыром и помидорами. Через минуту она заметила, что Макс к тому же передвинул диван и шкаф, а также поменял местами окно и дверь. Тут до неё стала доходить мысль, что, возможно, – конечно вряд ли, но все же вдруг! – это не он у неё в номере, а всё гораздо сложнее и вообще наоборот.

– Макс? – сказала она скорее для проверки связи, чем с какой-то целью.

– О, доборе утро, Алиса! Тебе тут завтрак принесли.

– Доброе… И ты его съел?

Она подошла к столу и посмотрела на пустое блюдо.

– А что ты тут делаешь? – поинтересовалась она.

– Конечно, съел. Засоням завтрак не полагается! – Макс улыбался. – И это не я тут, а ты. В смысле тут, у меня.

– А что я здесь делаю? – Алиса была в замешательстве. Видимо, шампанского вчера было хоть и немного, но достаточно. А может, и нервная система, находившаяся в напряжении, решила сделать перезагрузку.

– А ты что, ничего не помнишь? – В глазах у Макса блеснула чертовщинка. – Вот твой завтрак, вот кофе.

– Спасибо… о да… – Она сделала большой глоток кофе и помотала головой. – Не помню. А что я тут делала?

– Пришла часа в два ночи, в одном тапке, и с порога – прямо в кровать.

– Макс, не может быть! Ты серьезно? А что я говорила?

– Я тоже думал, что не может, а ты взяла и пришла. Природа своё берёт! – не унимался Макс.

– Что-о-о-о-о? – Алиса перестала жевать. – Что здесь было?!

– То, что было – было просто… супер! – довольно ухмылялся Макс.

Алисе не верилось, что между ними могло что-то случиться.

– Что ты сделал?! – Её глаза сверлили Макса.

– Всё, что ты просила, – ответил он, пожав плечами с невинным выражением лица.

Алиса растерянно развела руки; Макс поймал её руку, положил туда круассан и продолжил фразу:

– Выслушал, а потом накрыл одеялом, когда ты отрубилась на половине фразы.

Второй рукой Алиса схватила подушку и кинула в него.

Слегка успокоившись, она села во второе кресло и, поджав ноги, стала завтракать.