Текст книги "Огонь и меч"

Они встали, все еще глядя друг на друга.

– Мне лучше идти, – сказала Коригана.

– Да.

Они одновременно потянулись к пологу шатра, и руки их соприкоснулись. На какой-то миг оба застыли, но затем Линан открыл полог, и контакт прервался. Коригана вышла, не сказав больше ни единого слова.

Кайякан взял кувшин с вином, наполнил два кубка, поднял свой и сделал большой глоток.

– Не могу поверить, что это тот же самый мальчишка.

Гудон рыгнул, кулаком стукнул себя по животу и снова рыгнул.

– Откуда, говоришь, ты привез эту мочу?

– Я не говорил. Из каких-то новых виноградников в восточном Хьюме.

– Там слишком тепло для выращивания хорошего вина, – объявил Гудон.

– Это не помешало тебе помочь мне уговорить два кувшина этого добра.

– Два? – переспросил удивленный Гудон. – Уже?

– Мы готовы приняться за третий.

Слова Кайякана словно послужили сигналом: вновь появился один из его слуг с полным кувшином и забрал пустой.

– Как я говорил, не могу поверить, что это тот же самый мальчик.

– Мы теперь говорим о Линане?

– Конечно.

– Я спрашиваю просто потому, что в последние несколько часов мы обсуждали разгром наемников, погоду, политику Гренды-Лир, родословную какого-то купца, обидевшего тебя десять лет назад, погоду, новую племенную кобылу, которую ты купил зимой, и снова клятую погоду. Я уже сбился, пытаясь запомнить, о чем мы там говорили и на чем остановились.

– Мы остановились на Линане. Мальчике. Муже. Чем бы он там ни был. – Сквозь полузакрытые глаза Кайякан пристально посмотрел на Гудона. – И коль о том зашла речь, что он такое?

– Одним богам известно.

– Это не ответ.

– Он – вернувшийся Белый Волк… – Кайякан отмахнулся от этих слов. – Он наследник трона Гренды-Лир, он воин и полководец, он вождь, он создающееся пророчество, – Гудон поставил свой кубок и тяжело произнес. – И он мальчик. Всего лишь мальчик.

– Он тебе нравится, не так ли?

– Он мне очень нравится. По правде сказать, он мне как сын и брат одновременно. Я спасал ему жизнь. И он спас мою. Он заставляет меня гордиться. И ужасает меня.

– Ты говорил об этом еще кому-нибудь? – спросил Кайякан.

– А, ну и хитрец же ты, – погрозил ему пальцем Гудон. – Подпоил меня скверным вином, а потом допрашиваешь. Чего ты хочешь?

– Я хочу знать, не ведет ли Линан наш народ к гибели.

– Думаю, он спасет нас от гибели.

– Что ты имеешь в виду?

– В Верхнем Суаке он спас корону Кориганы. Может, даже спас ей голову. Он объединил под своим стягом большинство кланов и, возможно, еще объединит и все остальные. Если он завоюет трон, наша независимость будет гарантирована, и нашей изоляции придет конец.

– Он не сможет сделать и то, и другое. Наша изоляция и есть наша независимость.

– Это остроумно, Кайякан, но неверно. Независимость проистекает не от того, что нас оставляют в покое, а от нашего равенства со всеми другими народами, составляющими королевство Гренда-Лир.

– А если он проиграет? Как тогда будет относится к нам Арива, сидя на троне в далекой Кендре?

– Я слишком пьян, чтобы на это ответить.

– А завтра ты будешь слишком трезв, чтобы на это отвечать.

– О, вот это точно остроумно, – захихикал Гудон.

Кайякан наклонился вперед, пока его лицо не оказалось всего в пяди от лица Гудона.

– Я серьезно.

– Значит, ты выпил недостаточно этого вина.

– Я серьезно, – повторил Кайякан.

Гудон глубоко вздохнул.

– Ладно, я отвечу на твой вопрос. Если Линан проиграет в борьбе за трон, Арива не нападет на нас. Но она позаботится, чтобы наша изоляция стала постоянной и неизменной. Мы будем заточены в Океанах Травы.

– Это кажется похожим на награду, а не на наказание.

Гудон, нахмурясь, посмотрел на него.

– Кайякан, это самая большая глупость, какую ты когда-либо сказал.

Армия четтов оставалась в Суаке Странников больше недели. За это время большая часть травы вокруг суака была съедена лошадьми, но поскольку было понятно, что этой весной не придет никаких караванов, потеря была невелика.

Линан, Коригана и Гудон проводили дни, собирая припасы и оружие, необходимые для перехода через ущелье Алгонка и вступления в восточные провинции; Линан хотел избежать необходимости кормить свою армию за счет местных жителей и вызывать отчуждение среди тех самых людей, которых хотел сделать своими подданными. Камаль и Эйджер возобновили обучение армии и придумали стяги для каждого отряда-знамени – стяги с символами, не имеющими ничего общего ни с каким существующим кланом. Дженроза проводила все время с Подытоживающей, пытаясь овладеть своими способностями, надеясь, что у них есть какой-то предел и что она, в конце концов, всего лишь еще одна магичка; девушка больше не видела во сне Силону, но не могла забыть того сна, в котором она явилась ей.

К концу недели в Океанах Травы уже повеяли теплые ветры грядущего лета. Для Линана это послужило знаком, и он приказал армии выступать.

Знамена, гордо неся над собой свои новые стяги, покинули Суак Странников так же тихо, как и явились туда.

ГЛАВА 27

Галену не доставляло большого удовольствия быть в центре спора, но сын герцога знал, на чьей он стороне, и его это удивляло.

– Возможно, это и ваша провинция, ваше величество, но наша королева поручила командование принцу Сендарусу; более того, она не только поручила ему командование, но и вручила Ключ Меча, а всякий, у кого он висит на шее, обладает высшей военной властью в пределах Гренда-Лира.

Глаза Чарионы сузились, и она прожгла взглядом молодого аристократа.

– Я тоже королева, – прошипела она. – Мне нужна голова Салокана, и немедленно. И я не понимаю, почему сей… – она неодобрительно махнула рукой в сторону Сендаруса, – …господин не желает одолжить мне свою кавалерию и дать возможность преследовать этого ублюдка!

Принц Сендарус закрыл глаза и почувствовал отчаянное желание снова оказаться в Кендре, рядом с женой. А то из-за дурного нрава и брани этой черноволосой ведьмы ему сильно хотелось сбросить ее со стен ее же собственного города.

– Объясню еще раз, – спокойно начал он, – и на этот раз я ожидаю, что вы прислушаетесь к моим словам, так как этот раз будет последним. Я собираюсь преследовать Салокана, но подожду, пока меня не нагонит здесь, в Даависе, вся моя пехота. В то же время часть моей кавалерии и легкой пехоты будет постоянно тревожить арьергард Салокана, гарантируя, что он не сделает петлю назад с целью захватить нас врасплох. А остальные мои войска помогут исправить любой вред, причиненный вашей столице, и подвезти свежие припасы.

– Но что если Салокан доберется до Хаксуса прежде, чем…

– Как бы ни обернулось дело, – перебил ее Сендарус, повышая голос, – моя первая задача – обезопасить этот город. Когда я уверюсь в безопасности Даависа, мы примемся охотиться на Салокана и уничтожать его армию по частям.

Чариона подбоченилась и выглядела готовой сплюнуть, но у нее иссякли все доводы и оскорбления. Этот выскочка-принц явно не собирался позволить ей преследовать Салокана – несомненно, потому, что хотел присвоить всю славу расправы с иностранным королем себе. Как не собирался и позволить ей настоять на праве самой определять события в собственной стране.

– Отлично, – напряженно произнесла она. – Я дождусь, пока вы не соизволите пуститься в погоню. Когда ваши заблудившиеся полки обнаружат наконец, как найти этот город – площадью в десять квадратных лиг и стоящий на самой широкой реке континента, – я буду с нетерпением дожидаться случая снова приняться за войну.

Она круто повернулась и ушла, печатая шаг, прежде чем Сендарус смог ответить. Он вытер лоб тыльной стороной руки.

– Полагаю, сейчас было бы неподходящее время спрашивать у нее, где можно расквартировать войска, – промолвил он.

– Это верно, – согласился Гален. – По-моему, разговор прошел настолько хорошо, насколько вообще можно было ожидать.

– Вам уже доводилось иметь с ней дело?

– Только раз. Я сопровождал посольство к ней от Ашарны, состоял в свите Береймы. Берейму она совершенно за… задавила.

– Думаю, она вполне способна задавить и большого медведя. Они двинулись обратно к своему лагерю, на север от города.

– У меня еще не было времени поздравить вас и ваших рыцарей с победой над хаксусскими полками к югу отсюда. Скорее всего, именно это и заставило Салокана наконец поджать хвост. Не услышь он новость о вашей победе – вполне мог бы тем утром взять Даавис. Чариона, конечно, никогда не признает этого, но ее секретарь Фарбен рассказал мне, что оборона города готова была вот-вот рухнуть.

– Думаю, я буду говорить от имени всех Двадцати Домов, когда скажу, что мы крайне рады содействовать безопасности королевства.

– Обещаю, Арива услышит об этом, – сказал Сендарус.

Салокан знал, что потерпел поражение, но в панику не впадал. Его армия отступала в полном порядке, а не обращалась в бегство, и он хотел, чтобы так и оставалось в дальнейшем. Он отобрал в арьергард наилучшие свои войска, дав жесткий приказ замедлить любое преследование. За последние восемь дней произошло несколько стычек с кавалерией Гренды-Лир, в двух случаях с быстро передвигающейся и легко вооруженной пехотой – но ничего, способного всерьез помешать отступлению. Вся беда состояла в том, что вражеская кавалерия и легкая пехота даже не пытались на данном этапе затормозить отступление, а просто сохраняли боевой контакт, чтобы, когда подоспеет основная армия Гренда-Лира, она могла сразу же вцепиться в горло хаксусской армии. Он знал, что если хочет прожить достаточно долго и получить возможность добраться до собственного королевства, где у него имелись резервы и хорошо отлаженные линии снабжения, ему следует сделать нечто неожиданное, такое, что собьет врага со следа или заставит дважды подумать, стоит ли гнаться за Салоканом, совсем уж наступая ему на пятки.

Его бойцы были усталы и деморализованы, но они совсем устанут и падут духом, если враг настигнет их в чистом поле, выбранном для боя отнюдь не ими. И потому на восьмой день отступления, как только закончили с вечерней трапезой, Салокан приказал армии не устраиваться на ночлег, а выступать. Он гнал войска до полуночи, а затем вместо того, чтобы дать им отдохнуть, заставил каждый полк соорудить вал из утрамбованной земли с тянущимися перед ним двумя рвами – один с дном, утыканным деревянными кольями, другой с последними запасами растительного масла. Валы не составляли сплошной непрерывной линии, а были разбросаны в шахматном порядке – так, чтобы разрывы между валами первой линии прикрывались валами, составляющими вторую линию. Наконец, он велел прикрыть рвы и валы ветками и дерном. Работы завершили к рассвету; король дал войску поспать до полудня, а затем поднял его и заставил солдат выстроиться на валах со строгим приказом не издавать ни звука.

Неприятель, ожидавший схватки с арьергардом Хаксуса уже к середине утра – основываясь на предположении, что сам он разбил лагерь не слишком далеко от сил Салокана, – обнаружил, что преследуемая им дичь куда-то подевалась. Неприятельские командиры запаниковали и со всех ног бросились догонять противника. В первые часы вечера они его нагнали. Весьма эффектно.

Сперва кавалерия Гренды-Лир напоролась на скрытую защиту; некоторые бухнулись в первый ров, но большинство лошадей перепрыгнуло его – только для того, чтобы свалиться во второй, с дном, утыканным кольями. Вопли и крики проткнутых людей и лошадей вселяли страх, а когда в оставшийся позади первый ров из-за вала бросили факелы, поджигая масло, то ужас заставил уцелевших очертя голову броситься на поджидавшие их за валами войска Хаксуса. Произошла кровавая бойня.

Ошеломленная произошедшим, не уверенная в том, что именно случилось с их конными товарищами, легкая пехота заколебалась. Салокан приказал кавалерии атаковать. Пехота Гренды-Лир, усталая и потрясенная, была практически стерта в порошок. Кое-кому удалось бежать, но Салокан знал, что не может терять время на бесполезную погоню, и приказал войскам возобновить отход на север; день солдат вышел длинный, но испытывая прилив сил от победы, они совершенно не жаловались.

– Сколько? – спросил Сендарус, широким шагом идя к своему коню и пристегивая на ходу пояс с мечом. Вокруг его ног клубился туман раннего утра, уже выжигаемый ярким солнцем.

– Четыре эскадрона конницы и почти вся легкая пехота, – доложил Гален. – Насколько отстает от нас тяжелая пехота?

– По меньшей мере еще на день. Остальная кавалерия, включая всех ваших рыцарей, и все лучники уже здесь; этого должно хватить.

– Значит, мы выступаем на север?

– У нас нет иного выбора. Нам неизвестно, какие планы у Салокана. Может быть, он получил подкрепления и движется обратно. Даавис в своем нынешнем состоянии не выдержит еще одной осады. Мы должны остановить его прежде, чем он придет сюда. – К Сендарусу торопливо подошел ординарец с его кольчугой и шлемом. – Выбери гонца, Гален, и дай ему трех лошадей. К полудню он должен добраться до полков копьеносцев. Прикажи им следовать за нами вдвое быстрей прежнего.

– Они будут совершенно измотаны и почти бесполезны, если им придется сразу же вступить в бой.

– Тем не менее я хочу, чтобы они были с нами, хотя бы в качестве резерва. Салокан дважды подумает пускать в дело собственную кавалерию, если увидит нацеленные в его сторону несколько тысяч копий.

Гален кивнул и ушел выполнять приказ. Сендарус закончил облачаться и поднялся в седло.

– Вы ведь не выступили бы без меня, не правда ли?

Вот этот голос он в данный момент хотел слышать в последнюю очередь.

– Вы рано поднялись, ваше величество. Слухи разлетаются быстро.

– Слух о катастрофе всегда разлетается мигом, – ровным тоном ответила Чариона.

Она ехала, облаченная в полную броню, верхом на полукровке, а не на своей обычной церемониальной лошадке.

– Вы понимаете, что пока единственная серьезная потеря во всей кампании – уничтожение вашей кавалерии и легкой пехоты?

– Только четыре эскадрона кавалерии, ваше величество, – сквозь зубы процедил Сендарус. Он отлично представлял, какое послание она уже отправила Ариве с почтовым голубем. Придется ему отправить и своего, дабы изложить события в надлежащем свете.

«Каком именно? – спросил он себя. – Не забудь, ты выручил Даавис. Это самое важное».

– У меня все еще есть четыре полка кавалерии, в том числе три рыцарских, – уведомил он ее.

– Я могу дать вам еще полк, плюс два полка пехоты.

– А что у вас останется для защиты города?

– Большинство моих лучников и приличное количество мечников.

Сендарус хотел уже сказать, куда она может засунуть свое предложение, но прикусил язык. В данной ситуации любые дополнительные войска были весьма кстати, а еще один конный полк снова доведет его кавалерию до полной численности.

– Благодарю вас. Я принимаю ваше предложение.

– И я сама поведу их в бой, – добавила она.

Сендарус прожег ее взглядом, но Чариона не отвела глаз.

– Такова цена, – указала она.

– Вы будете находиться под мои началом, – сказал он.

– Конечно. Ведь у вас Ключ Меча. Гален Амптра вчера очень ясно объяснил мне положение дел. Вы согласны?

Сендарус не мог произнести ни слова, но кивнул.

– Хорошо. Мои войска будут готовы через час.

– Мы выступаем через полчаса, – процедил он сквозь плотно стиснутые зубы и, развернув коня, отъехал от нее.

Генералы Салокана, уверенность которых благодаря недавней победе резко повысилась, убеждали его повернуть обратно.

– Мы доказали, что можем схватиться с армией Аривы и разбить ее. Так давайте же завершим дело и возьмем Даавис.

Но Салокан их не слушал. Он понимал разницу между победой в стычке и победой в сражении. А также понимал, что даже если он столкнется с основными силами Аривы и разгромит их, его собственная армия понесет при этом такие потери, что будет не в состоянии начать новую осаду Даависа или произвести успешный штурм города. Он уже проглотил свою гордость.

Кроме того, если Гренда-Лир в свою очередь попытается вторгнуться в Хаксус, мстя за его вторжение, у него был более чем равный шанс отбить нападение, и тогда вариант возвращения в Хьюм со свежей армией будет реальной возможностью. Осенняя кампания имела то преимущество, что оставляла зиму между любым ответным ходом из Кендры. Возможно, ему следовало подумать об этом, прежде чем начинать свое нападение на исходе зимы.

«Ну, я проигрываю и учусь на своих ошибках», – сказал он себе. В отличие от своего отца, который проигрывал, а потом проигрывал вновь. Что бы ни произошло, этого он делать не собирался.

ГЛАВА 28

Отец Поул находился в покоях примаса, в СВОИХ покоях – ему приходилось постоянно напоминать себе об этом, – стоя на коленях. Глаза его были закрыты, а рассудок, как таракан, метался по воспоминаниям о Гиросе Нортеме, по всем когда-либо сказанным им словам, когда-либо преподанным урокам, по всем его намекам на величайшую тайну их религии.

– У бога есть имя, – сказал ему однажды Нортем, – и это имя есть все, чем может быть бог.

А в другой раз он сказал Поулу:

– Единственное слово открывает все, что только можно знать о боге.

«Так, значит, имя бога – единственное слово?» Он сцепил руки так крепко, что побелели пальцы, и молился так неистово, что жилы на висках вздулись подобно узорам на заиндевелом оконном стекле.

– Одна тайна, Владыка – вот все, чего я прошу, – молился он. – Одна тайна, дабы явить мне всю чудесность твою. Одна тайна, дабы позволить мне продолжать дело твое.

Он ждал голоса, шепота, знака, вообще чего угодно, способного указать ему правильное направление, но услышал лишь безмолвие собственного тяжкого греха.

– О Владыка, признаю, я слабый человек. Но я буду сильным для тебя, если только ты мне дозволишь.

Он попытался мысленно представить себе, каким должен быть с виду бог. Когда он был еще зеленым юнцом, бог столько раз являлся ему во сне, что лицо его было более знакомым, чем физиономии товарищей-послушников. Так почему же теперь, когда он был светским главой Церкви, Господень лик отвратился от него? Неужто грех его был столь велик?

– Яви мне лик свой, Боже, дабы я мог назвать тебя именем твоим.

И ответ пришел так внезапно, что глаза у него открылись от удивления.

– Когда ты назовешь меня именем моим, то узришь лик мой.

Голос этот принадлежал ему самому.

Деджанус прижал руки Иканы к постели, вонзаясь в нее. Он не смотрел ей в лицо, а уставился в пространство прямо перед собой. Женщина крякнула под его тяжестью, и он гадал, от удовольствия это или от боли. Она никогда об этом не говорила, а просто принимала его, как шлюха, – каковой она, собственно, и была.

Кончив, он рухнул на нее, тяжело дыша, словно пес после долгой погони. Икана выскользнула из-под него и быстро оделась.

– Что за спешка? – спросил он.

– Моя смена еще не кончилась.

– Хозяин будет не против. Он знает, кто я.

Икана не ответила, но торопливо покинула комнатушку на втором этаже таверны, которую хозяин отводил как раз для таких встреч.

Переведя дух, Деджанус уселся на постели и сделал большой глоток из оставленного им на полу кувшина. Ему пришло в голову, что он не очень-то нравится Икане. Ну, это не имело значения, покуда та держала язык за зубами, а ноги раздвинутыми. Он усмехнулся этой мысли.

«Ну и остряк же ты, стервец», – подумал он про себя.

Он улегся на постель, перевернулся на спину и допил вино.

Отец Поул снял с книжной полки у своей постели «О Теле Божьем». За последние несколько недель он проштудировал ее уже с десяток раз. Он тщательно переворачивал каждую страницу, высматривая любую пометку, любой знак, какой Нортем мог оставить, а он пропустить. Слов он не читал, слова больше ничего не значили для него, но Поул надеялся, что какое-то значение имелось в самой книге, в том, как она была украшена или выполнена – в неправильно помещенном орнаменте, или незаконченном предложении, или странной иллюстрации.

«Пожалуйста, Боже, дозволь мне найти сей знак».

Он закончил книгу, отбросил ее в сторону и взял с полки «Медитации Агостина». Эта книга была намного больше, но он внимательно проглядел каждую страницу. Закончив с ней, он просмотрел «Семь Епитимий Великого Грешника», а затем жизнеописание Марголая, первого примаса, и все другие книги, которые Нортем считал достаточно глубокими, дабы держать у себя в покоях.

Иной раз он наталкивался на сделанную рукой Нортема заметку на полях, обычно рядом с какой-то подчеркнутой фразой в тексте, но в каждом случае заметки содержали не больше, чем жалкие откровения, вроде «Теперь я понял!» или «Смотри Семь Епитимий, часть первую», или даже «Запомни это!».

На каком-то этапе просмотра он составил список всех заметок на полях и подчеркнутых фраз, думая, что в них мог быть какой-то скрытый код, но в конечном итоге понял, что все они именно то, чем и казались – банальные наблюдения, сделанные в ходе неторопливых размышлений.

«Ах, Гирос, я и не знал, что ум твой был столь мелок. Я-то ведь, помнится, смотрел на тебя как на мудрейшего из мудрых».

Он в гневе швырнул последнюю книгу через всю комнату и схватился за голову, переполненный жалостью к себе. Ему хотелось горько расплакаться, но он знал, что не сможет пролить слез. Он так давно не плакал – и думал, что уже разучился это делать.

Поул вспомнил, как не раз видел слезы на глазах у Нортема. Старый примас обладал большим сочувствием к тем, кто страдал.

«Возможно, не такой уж и мудрый, – подумал он. – Но хороший человек». И внезапно задумался: а можно ли его самого назвать мудрым или хорошим?

За дверью послышались торопливые шаги, и кто-то постучался к нему.

– Да, в чем дело?

Вошел священник из приюта, открыл было рот, собираясь что-то сказать, но увидел разбросанные повсюду книги.

– В чем дело? – раздраженно повторил Поул.

– Ваша милость, вы хотели знать, когда принц Олио в следующий раз посетит приют. Он сейчас там, лечит одного пациента.

– Какого пациента?

– Юношу, сильно избитого при ограблении два дня назад. Он умирает.

Поул нахмурился. Он не хотел, чтоб в данный момент его беспокоили из-за этого, но знал, что может пройти немало дней или даже недель, пока принц снова наведается в приют.

– Прелат-маг был с ним?

Священник покачал головой.

– Но его высочество сказал, что дождется его, прежде чем начать исцеление. Ваша милость, мне надо возвращаться. Вы пойдете со мной?

– Пойду, – смирился с неизбежным Поул.

Олио стоял над юношей, лежащим без сознания. Ему не верилось, что кто-то мог быть настолько сильно избит и все же оставаться в живых. Нос сломан, под заплывшими глазами синяки, порвана щека, сломана челюсть. Олио поднял одеяло и увидел, что одно ребро натягивает кожу под странным углом. Дышал избитый прерывисто, а это почти наверняка означало, что еще одно ребро проткнуло легкое.

Олио отошел от койки, выглянул в окно. «Давай, Эдейтор, где же ты? Он умирает; ему нужны мы».

Он заметил, как нагрелся прикасавшийся к его коже Ключ Сердца. Вынув Ключ из-под рубашки, он взял его левой рукой и протянул правую к зверски избитому – но убрал ее, не успев коснуться его.

«Подожди прелата, дурак, – велел он себе. – Ты недостаточно силен для этого».

Он снова выглянул в окно. Часть улицы заливала лужа света. Олио увидел сидящего на земле пьяного, с фляжкой вина в одной руке и масляным фонарем в другой. «Если он вскорости не отправится домой, – подумал Олио, – то в его фонаре иссякнет масло, и он нипочем не найдет дороги домой».

Именно это и случилось с данным пациентом, сообразил он. Светильник его жизни догорал, и он настолько углубился в темноту, что не мог найти выхода.

– Быстрей, Эдейтор, иначе даже мы не смо-можем ему помочь. Даже м-мне не по силам во-воскрешать из м-мертвых.

Он все еще сжимал левой рукой Ключ, и руку начало слегка пощипывать.

«Возможно ли это? Смогу ли я проделать это один?»

Он снова протянул руку. Его ладонь слегка коснулась лба пострадавшего. Олио почувствовал, как через его тело в тело юноши хлынул поток силы. Он настолько удивился этому, что отдернул руку, тяжело дыша. Как такое могло стать возможным? Принц вспомнил, как Эдейтор рассказывал ему, что некоторым магическим предметам – особенно наделенным большой мощью – требовалось время для настройки на своих владельцев. Наверное, этот Ключ наконец настроился на него. В конце концов он знал, что его мать была способна применять его без помощи какого-либо мага.

Олио снова возложил руку на пациента и на сей раз дал мощи протечь через него. И увидел, что воздух вокруг оказался заряжен мерцающей голубой энергией, подобной миниатюрным молниям, которые хлестали, исчезали и, появляясь, хлестали вновь.

Внезапно все закончилось. Его правая рука сама по себе упала и повисла как плеть. Он не смог удержать сорвавшегося с его губ усталого стона и, выпустив холодный теперь Ключ, обеими руками схватился за койку, удерживаясь от падения. Подняв взгляд, он увидел слабый остаток голубоватой энергии. Она окружала его, словно легкий туман. Через несколько мгновений исчезла и она.

Веки пациента задрожали и глаза открылись, в замешательстве уставясь на принца.

– Кто вы? – прохрипел он. Олио потрепал его по плечу.

– Дружище, – сказал он. – Как ты себя чувствуешь?

На лице парня не осталось никаких следов от полученных побоев.

– Уставшим. Никогда еще не был таким усталым.

– Тогда закрой глаза. Спи. А когда проснешься, сможешь отправиться домой.

– А где я?

– Не беспокойся сейчас об этом. Просто спи.

Олио видел, что юноше хотелось задать еще много вопросов, но глаза у него закрылись, несмотря на все его усилия не смыкать их, и он почти мгновенно уснул.

Олио тихо покинул помещение. Если бы он еще раз выглянул в окно, то увидел бы, что пьяный с фонарем пропал.

Деджанус спокойно спал у себя – нагой, не считая сапог. Хрелт боялся будить его. Ему пришло в голову, что он мог бы сунуть этому великану нож меж ребер и избавиться от него. Деджанус был жестоким хозяином, ничуть не похожим на Камаля, который держался с Хрелтом твердо, но уважительно.

Но ничего такого Хрелт, конечно, не сделает. Смелость свою он утратил много лет назад, сражаясь за Ашарну в Невольничьей войне. В том кровавом конфликте он лишился не только ее. Его родной брат погиб, стоя совсем рядом с Хрелтом в строю копьеносцев, получив стрелу в глаз. Хрелт жалел, что не может забыть об этом. Может, если бы он забыл, то смог бы вспомнить, на что же похожа смелость, и тогда как следует проткнул бы Деджануса.

Коннетабль фыркнул во сне; Хрелт так и подскочил. Ноги его издали едва слышный звук, ударившись об пол, но этого хватило. Одним гибким движением Деджанус вскочил с постели, одновременно выхватывая из сапога кинжал. Эффект был несколько подпорчен, когда он продолжил движение и упал на бок. «Возможно, я все-таки сумел бы его зарезать», – подумал Хрелт и чуть склонил голову, чтобы смотреть прямо на него.

– Ваша коннетабельность? С вами все в порядке? – Он увидел на постели пустой кувшин из-под вина. – Вы пили.

Деджанус зарычал и поднялся, садясь.

– Чего тебе, канавная крыса?

– Вы мне сказали, что хотите узнать, когда принц Олио придет в приют. Я только что видел его там.

– Чем он занимался?

Хрелт сглотнул. Если он чего и боялся больше Деджануса, так это магии. Но Деджанус-то был здесь, а магия была там.

– Он применял Ключ Сердца, мой господин.

Деджанус моргнул.

– Ты сам это видел.

– Да. Через окно. В комнате было темно, и вдруг ее залило странным голубым светом. Я увидел Олио.

– А прелат Эдейтор Фэнхоу был с ним?

– Я его не видел.

Деджанус нетвердо поднялся на ноги и протянул руку схватить Хрелта за грудки. Тот инстинктивно попятился. Деджанус зарычал и снова протянул руку. На сей раз Хрелт дал себя схватить. Взяв за рубашку, Деджанус вплотную придвинул его. Хрелт оказался настолько близко к нему, что почувствовал даже запах винного перегара изо рта, и еще какой-то.

– Ты уверен, что с ним не было мага?

Хрелт кивнул.

Деджанус с минуту разглядывал Хрелта, и тот гадал, не собирается ли коннетабль убить его за прерванный сон. Вместо этого Деджанус просто оттолкнул его. Хрелт врезался в стену, с громким стуком ударившись о нее головой.

– Жди на улице, – приказал Деджанус. – Я оденусь, и ты проводишь меня к приюту.

Хрелт не стал дожидаться, когда великан передумает. Выбежав из комнаты, он так и скатился вниз по лестнице. Оказавшись за дверьми таверны «Пропавший моряк», он хотел бежать и дальше, но знал, что с ним сделает Деджанус, если он сейчас сбежит. Чувствуя себя глубоко несчастным, он нашел свой фонарь и встал, держа его поближе к себе в холодной ночи.

Эдейтор прибыл в приют запыхавшийся, с лицом, покрытым тонкой пленкой пота. Олио ждал его на кухне, сидя за большим деревянным столом.

– Ваше высочество, извините за опоздание. Ваш посланец сперва не мог найти меня, и ему пришлось посетить две теургии, прежде чем он все-таки нашел. – Эдейтор с досадой поцокал языком. – Я завяз в разговоре с проклятым магистром Теургии Звезд. Самый скучный человек из всех живущих на свете, но очень влиятельный…

Олио глядел в его сторону, но у Эдейтора складывалось ощущение, что принц смотрит сквозь него. Он увидел, что в руке у него кубок.

– Вы ведь не… – он не смог закончить вопроса.

Олио помотал головой, словно выходя из глубокого транса. Моргнув, он посмотрел на Эдейтора так, будто впервые его видит.

– Эдейтор? Когда вы пришли сюда? И почему так поздно?

– Что у вас в кубке? – не давая сбить себя с темы, спросил Эдейтор.

Олио поднял кубок.

– Вода, – ответил он, кивая на небольшой бочонок на столе. – Всего лишь вода. Не хотите выпить?

Эдейтор понюхал воздух.

– Я как раз говорил, как сожалею об опоздании… – Он остановился и снова принюхался. В воздухе пахло еще чем-то, чем-то необыкновенным, чем-то таким, что ему довелось почуять лишь раз в жизни.

– Пациент еще жив? – рассеянно спросил он.

– О да, – ответил Олио.

– Тогда, возможно, нам следует начать. Где священник?

Олио пожал плечами.

– Когда я прибыл, он был здесь. А где он теперь – не знаю.

– Понимаю. – Эдейтор покинул кухню и прошел в специальное помещение, отведенное для пациентов, которых они с Олио должны были исцелять. Там лежал единственный юноша, вполне здоровый и спящий. Спокойно спящий.

Он вернулся на кухню.

– Священник положил в палату не того пациента.

– Нет, он не ошибся.

– Не понимаю. На мой взгляд, тот юноша выглядит вполне здоровым.

– Так оно и есть, – ровным тоном подтвердил Олио.

– Должно быть, я старею или впадаю в маразм, – промолвил Эдейтор. – Но мне непонятно, что же здесь происходит.

Он покинул кухню, снова зашел в специальную палату и склонился над спящим юношей. С ним определенно все было в порядке. Эдейтор сделал глубокий вдох и очистил разум. И снова был поражен тем же запахом, но теперь намного более сильным. Он быстро огляделся кругом. Откуда мог взяться этот запах? Впечатление складывалось такое, словно палату зарядили…