Текст книги "Университетский вопрос в России"

А в заключение я еще раз напомню и подчеркну, что каких бы специальных практических занятий для юридических и иных факультетов мы ни наизобрели, полной или даже хотя бы частичной замены ими лекционной системы, системы общих лекционных курсов, из вражды к коим исходят и с критики коих начинают любители практических занятий, резонным образом достигнуть невозможно.

Прекрасное дело (при надлежащей постановке, указанной выше) – чтение, перевод и разбор в аудитории Юстинианова свода (Corpus iuris) для изучающих специально гражданское право, но о систематическом познании содержания этого Свода или о прохождении курса римского права этим путем нелепо было бы говорить. И одну сотую часть этого юридического памятника и системы римского права этим путем трудно было бы пройти. Еще меньшую долю науки права или иной какой-либо науки можно было бы пройти путем задавания на дом и разбора студенческих работ на определенные темы, или путем чтения и разбора новейших исследований по отдельным вопросам, или путем разбора и решения конкретных казусов и т.п.

Поэтому представители движения против лекционной системы и в пользу «практических занятий» напрасно торжествуют по поводу «первого шага», сделанного в их направлении в университетском деле, думая, что дальнейшими шагами, дальнейшим развитием заведенной уже системы может быть постепенно вытеснена и упразднена лекционная система университетского преподавания.

Для этого надо было бы ввести иной род занятий, нежели рассмотренные выше.

Такой особый вид занятий, который действительно мог бы упразднить теперешнюю систему университетского преподавания, и в самом деле предлагается для университетов некоторыми критиками лекционной системы – в виде задавания уроков по учебнику и спрашивания.

Но так как сторонники этого метода преподавания, метода уроков и репетиций, обыкновенно отличают его от практических занятий в тесном смысле, то и мы его отличим особыми замечаниями в особой главе.

I.

В одном из недавно появившихся в «Новостях» интервью читаем, между прочим:

«Посещение лекций при существующем обилии всяких руководств и пособий, авторами которых являются почти исключительно сами лекторы, в глазах многих студентов не более чем лишняя трата времени. И с этим нельзя отчасти не согласиться.

Я поэтому с разрешения своего начальства отступил по преподаваемым мною предметам от господствующей лекционной системы, заменив ее системой бесед с освободительными репетициями, и пришел к весьма благоприятным результатам.

Я поступаю так. Раз в неделю устраиваю беседы со своими слушателями. Задаю им на неделю урок по книге. На беседе в течение нескольких часов опрашиваю участников, выясняю им темные места и прибавляю то, чего в учебнике нет. Таким образом, всякий раз имею возможность убедиться, усвоили себе мои слушатели пройденное или нет. По окончании отдела я произвожу освободительные репетиции и ставлю отметки. Получившие бал «четыре» освобождаются от экзамена по соответственному отделу.

Быть может, такая система неприменима ко всем предметам, но по многим из них она могла бы с большою пользою для дела заменить лекционную систему».

Я не вижу никаких оснований, почему по некоторым предметам замена лекционной системы этим приемом учения могла бы оказаться неосуществимой. Напротив, путем некоторого, довольно простого размышления можно прийти к выводу, что всякие лекционные курсы могут быть заменены этим приемом учения. Лекция состоит в сообщении другим известных мыслей путем произнесения ряда слов. Всякое произносимое слово может быть со времени изобретения письмен заменено написанным словом, а со времени изобретения книгопечатания соответственные символические знаки легко поддаются умножению, изданию в любом количестве экземпляров. Ergo: все лекции, т.е. произносимые речи, могут быть заменены рекомендуемым приемом учения, и выражающая неуверенность оговорка «быть может, такая система неприменима ко всем предметам» может быть смело вычеркнута, а лекционная система вообще и без остатка упразднена.

Это подтверждается (если кому нужно подтверждение) и опытом действительной жизни. Прежде всего заметим, что приведенный индивидуальный случай упразднения лекционной системы вовсе не единственный в своем роде. Нам известны и другие подобные случаи отмены лекционной системы по инициативе профессора в области различных наук, например и юридических, в области римского права и др. В новейшее время сильного антилекционного движения и лихорадочных, можно сказать, поисков всевозможных средств полной или по крайней мере частичной замены лекционной системы разного рода «практическими занятиями» учащение таких случаев представляет вполне естественное явление.

Можно даже, между прочим, отметить, что в некоторых случаях неупразднение лекционной системы, продолжение чтения лекций представляло бы неестественное явление. Если профессор убежден, что лекции бесполезны или даже, как иногда высказывается и в печати, прямо вредны, и тем не менее продолжает заниматься этим бесполезным или даже прямо вредным для учащихся делом и жалованье от государства за это получать, то это было бы не только неестественно, но даже прямо противоестественно. Естественный выход для честного и добросовестного человека в таком случае – обратиться к другому методу преподавания, если он убежден в его пользе, или выйти в отставку.

Но несравненно более обильные и обширные эмпирические подтверждения наших дедуктивных соображений о возможности упразднения лекций по различнейшим, просто по всем наукам представляют многие тысячи случаев упразднения лекционной системы по инициативе самих учащихся.

Все те студенты, которые по различнейшим наукам следуют рекомендуемому теперь некоторыми профессорами методу прохождения университетских наук, т.е. лекций не слушают, готовятся по учебникам и выдерживают с успехом экзамен, подтверждают на деле положение, что «такая система применима ко всем предметам».

В последнее время особенно обильны и часты такого рода фактические аргументы со стороны студентов в пользу мнения тех, которые в лекционной системе особого толку не видят или даже считают лекции не благом, которое следует ценить и которым следует пользоваться, а злом.

Впрочем, во избежание недоразумений спешу оговориться, что я отнюдь не приписываю таких взглядов всем студентам. Напротив, я отлично знаю, что многие студенты держатся совершенно противоположного взгляда, что они лекции, а по крайней мере лекции известных и выдающихся ученых, считают весьма ценным благом и весьма усердно ими пользуются; я даже думаю, что таких студентов, в глазах коих посещение лекций вообще – «не более чем лишняя трата времени», не так уж много, как некоторые полагают; а если еще взглянуть на степень развития ума и дельности характера, с одной стороны, тех, которые считают посещение лекций ценным благом, с другой стороны, тех, которые считают это занятие совершенно лишним для себя делом, то, пожалуй, и наиболее ярые противники лекционной системы перестали бы пользоваться постоянно повторяемою ссылкою на то, что и сами студенты согласны с их взглядами.

Тем не менее остается правильным как само положение о применимости интересующей нас системы ко всем предметам, так и подтверждение этого положения массою фактов.

Другой вопрос – вопрос о желательности такой замены.

Для уяснения сего вопроса необходимо, конечно, обратиться к рассмотрению существа этой замены: что заменяется чем?

Лекции состоят в сообщении известной совокупности мыслей (в известном логическом порядке) слушателям. Здесь профессор «преподает», дает, сообщает студентам нечто такое, чего у них не было, а студенты получают, воспринимают.

Система «опрашивания» – репетиционная система (независимо от того, совершаются ли репетиции раз в неделю, или раз в месяц, или в три месяца, имеют они характер «освободительных», т.е. завершаемых постановкою отметок, освобождающих от экзамена по всему курсу в конце года, или нет) – представляет процесс, так сказать, обратный тому, который происходит при чтении-слушании лекции. Здесь профессор не сообщает, как в лекции, а получает, воспринимает известные мысли и положения. Здесь уже студент (по импульсу, данному вопросом или требованием профессора, например требованием рассказать урок или такую-то часть его) выступает в роли сообщающего и преподносит профессору известную совокупность мыслей и положений в известном порядке (по учебнику), – разумеется, если он выучил урок (в противном случае происходит довольно мучительный процесс безуспешных попыток со стороны профессора добыть от студента познания, которых не оказывается налицо, с промежутками томительного обоюдного молчания и т.п.).

Нельзя сказать, чтобы здесь происходила полная перестановка ролей, чтобы студент (выучивший урок) выступал здесь в роли профессора (ибо он излагает не свои научные мнения и убеждения – таков смысл слов «profiteri», «professor», – а положения учебника) и преподавателя (ибо он не преподает, не сообщает другой стороне ничего нового), но во всяком случае роль professor’a и функция сообщения, «преподавания» здесь на стороне «педагога» устраняется, уступая место «опрашиванию», слушанию ответа, его оценке – вообще функции инквизиционной, экзаменаторской.

Положим, этот экзаменационный процесс осложняется подчас и некоторою дозою преподавательского и лекционного элемента. Последний состоит в выяснении темных мест учебника и прибавлении того, чего в учебнике нет («На беседе в течение нескольких часов опрашиваю участников, выясняю им темные места и прибавляю то, чего в учебнике нет»). Но что касается «темных мест», то нельзя забывать, что дело идет не о малых детях или подростках, а о взрослых людях с аттестатом зрелости, с добавкою к этому (если исключить начало первого года) и некоторой дозы высшего образования, тем большей, чем старше курс, на котором происходят эти занятия, а иногда и с добавкою диплома высшего образования другого учебного заведения или факультета. Для детского возраста и соответственного преподавания разъяснение смысла учебника (при учении по учебнику) – необходимейший и весьма существенный элемент преподавания, хотя бы учебник и был весьма толково и ясно написан. Чем старше возраст, тем более умаляется значение этого элемента преподавания, и даже теряется почва для него, а, например, в университетском преподавании он никакого значения не имеет и иметь не может: это подтверждается и опытом, и наблюдениями и не отрицается даже и страстными любителями какого угодно метода преподавания, лишь бы не лекционного[15]15
  Ср., например: П. Казанский, К вопросу о постановке преподавания на юридических факультетах, с. 48 (ссылка в смысле согласия на слова Герасимова: «Учащиеся предпочитают пользоваться в случае нужды помощью товарищей… если есть сколько-нибудь толковые записки, то случаи недоразумения весьма редки»).


[Закрыть]. Впрочем, и в приведенном сообщении говорится о «темных местах» учебника, т.е. предполагается учебник с дефектами и изъянами. Если в нем «темных мест» нет, то и нет места для рассеивания темноты.

Что же касается «прибавления того, чего в учебнике нет», то, с точки зрения отрицающих рациональность лекционной системы, последовательнее было бы таких дополнительных лекций не устраивать, заменяя их печатными или литографированными добавлениями. Да к тому же и эти придатки к репетиционной системе требуют для своего применения наличности недостатков учебника: если учебник содержит достаточно полное (в смысле учебника) изложение и никаких существенных пропусков и недостатков в нем (как в учебнике) нет, то нет и повода для «прибавлений».

Во всяком случае центр тяжести и существо репетиционной системы в учебных заведениях для взрослых сводится (как это, впрочем, известно и без особых рассуждений тем, кто имел случай наблюдать применение этой системы, например, во время попыток применения Устава 1884 г.) к процессу экзаменационного типа.

И вот экзаменные занятия – как переходные и окончательные экзамены в тесном смысле, так и разные их разновидности и суррогаты (освободительные и иные репетиции), – какой бы глубокий смысл и важное значение эти занятия ни имели (я вовсе не думаю отрицать пользу и смысл экзаменов и т.п.), следует строго отличать от преподавания в тесном смысле: кто хорошо знает курс или урок, тот ничего нового при этом не узнает (ему ничего не преподается), а только доказывает свои познания путем ответа – и это лучший случай и желательный вид опрашивания и ответов. Кто не знает соответственной части курса, тому лучше не мучить «профессора» и товарищей и признаться наперед откровенно.

Таким образом, при замене лекционной системы репетиционной получается собственно не замена лекционной системы преподавания иным методом преподавания же, а замена преподавания иного рода занятиями (может быть, весьма полезными в педагогическом или ином отношении, особенно для слабохарактерных юношей).

Поэтому собственно и о замене здесь удобнее не говорить. Не вполне логично было бы, например, говорить о замене питания или обучения ребенка сечением его, как бы высоко ни ставили сечение и каких бы достоинств этому педагогическому средству ни приписывали.

Точно так же гораздо правильнее и в нашем случае во избежание нелогичности, неясности и смешения совершенно различных вещей и понятий говорить не о замене лекционной системы иными методами преподавания, а об упразднении лекций (без замены их какими-либо иными методами преподавания в техническом смысле), с одной стороны, и о введении и расширении занятий экзаменного типа, с другой стороны.

Если лекции – «лишняя трата времени», т.е. не добро, а только зло, то упразднение – их хорошее дело, и приходится воскликнуть «браво!» – совершенно независимо от того, существуют ли вообще и как поставлены и устроены занятия экзаменного типа.

Если расширение и дополнение экзаменов или замена окончательных экзаменов «освободительными» и иными репетициями с точки зрения функций и целей этого рода занятий представляет улучшение этого (экзаменного в тесном смысле и репетиционного дела), то и по этому поводу приходится сказать «браво!» – опять совершенно независимо от того, существуют ли лекции или иные методы преподавания в тесном смысле. Поэтому, например, и те, которые не считают лекции лишнею тратою времени, могут все-таки вполне присоединиться к одобрению репетиций и завести эти занятия у себя, вовсе не отказываясь от лекций и не умаляя и не сокращая их (как это и делается в разных учебных заведениях, например в Училище правоведения, в Александровском лицее, где господствует лекционная система, как и в университете, но вместе с тем существуют периодические репетиции в течение года).

Одно другого не заменяет и не исключает, а дело идет о двух совершенно различных вопросах, которые отнюдь не следует смешивать и объединять.

II.

Итак, первый вопрос (при обсуждении коего можно и для ясности дела до́лжно оставить в стороне репетиции, экзамены и т.д.): полезное ли дело чтение-слушание лекций или бесполезное («лишняя трата времени»)?

Некоторые, заметим, считают лекции не только бесполезным, но и прямо вредным делом.

Целую коллекцию отрицательных комплиментов по адресу лекционной системы находим, между прочим, в появившейся недавно и возбудившей большое внимание главным образом в юридических сферах брошюре проф. Казанского «К вопросу о постановке преподавания на юридических факультетах» (1901).

По мнению автора, «чтение лекций, не давая знания, не дает и того воспитания способностей учащегося в области его особливой деятельности, которого мы вправе ожидать от университета. Более того, влияние господствующего приема преподавания на учащихся надо считать прямо вредным. Развивая стремление к красноречию, он должен насаждать в них любовь к громкому слову, к красивой фразе, к поверхностному отношению к вопросам серьезным и трудным; он должен убивать в них способность к упорному самостоятельному труду и мышлению… Надо ли говорить о том, что отношение самих учащихся к чтению лекций есть суровый приговор над этим приемом преподавания? Вместо того чтобы видеть в нем облегчение для себя, они считают его чуть ли не тяжелой повинностью» (с. 20) и т.п.

Еще резче те суждения других критиков лекционной системы, которые автор приводит в подкрепление своих взглядов (не проводимых им, как увидим ниже, последовательно – до требования полного и абсолютного упразднения лекций).

«Лекционное чтение… утомляет, притупляет, губит» (слова г. Герасимова (назв. соч., с. 21)). «Слушание чтения лекций – для учащегося весьма тяжкий труд из необходимости, производимый в самом стесненном и утомительном положении». «Непосещение лекций… протест… против той… апатии, в которую погрузила лекционная система учащихся вместе с самими преподавателями». «Практикуемый способ обучения противен природе учащихся… учащиеся находят лишним пользоваться… лекциями» (слова того же авторитета (с. 21)).

«Система эта, – пишет г. Триполитов, – в последнее время встречает много нареканий… и на практике теряет всякий смысл ввиду красноречивой оппозиции, выражаемой самими учащимися в непосещении лекций» (с. 22). «О, если бы исчезло наконец, – восклицает г. Дистервег, – притупляющее, губительное чтение лекций… Таковы отзывы, которые слышатся решительно со всех сторон» (последния слова, принадлежащие самому автору, содержат, впрочем, большое преувеличение: со стороны выдающихся и действительно авторитетных ученых во всяком случае таких отзывов не слышится).

Другие считают чтение-слушание лекций весьма полезным и необходимым в университетском преподавании делом.

«Защитники чтения лекций, во-первых, утверждают, что задачей последних является расшевелить, заинтересовать и заставить таким образом ученика самостоятельно идти далее, – словом, служить введением в занятия наукой; во-вторых, говорят, что лекция есть живое слово, которым можно за час сообщить то, чего из книг не узнаешь и за год, и, в-третьих, находят, что только на лекциях слушатель может познакомиться с новейшими данными науки».

Так (в общем правильно) резюмирует проф. Казанский главные и существенные доводы сторонников лекций (называя, между прочим, в дальнейшем, более подробном изложении и некоторых приверженцев лекционной системы: проф. Карасевича, Лексиса, Савиньи, в другом месте (с. 56) – также современного корифея науки уголовного права Листа)[16]16
  Ср. также появившуюся уже после брошюры проф. Казанского (по поводу ее) критику упреков против лекционной системы и положительную защиту лекций приват-доцента В.М. Гессена (О постановке преподавания на юридических факультетах, Право, 1901, № 18 и 19). Здесь, между прочим, читаем (№ 18, с. 916): «Не подлежит никакому сомнению, что лекции являются удобнейшим средством руководства самостоятельными занятиями студентов. Систематическое указание литературных пособий, их достоинств и недостатков, способов и приемов пользования ими всего легче и последовательнее может быть сделано при систематическом чтении курса. Слушание лекций – и только оно –дает слушателям общее знание предмета, проникнутое единством настроения и мысли. На лекциях нагляднее всего обнаруживается логический элемент науки – связь между общими началами и частными выводами из них. Научная перспектива – различие между основным и второстепенным –н а лекциях выступает с большей выпуклостью, чем в систематическом учебнике. Сравните хотя бы богатство интонаций с курсивным шрифтом печати! Устное положение одухотворяет самый сухой научный материал. В устном изложении всякая мысль легче схватывается и запоминается…»


[Закрыть].

Что касается моего взгляда на пользу чтения-слушания лекций, то я занимаю, так сказать, среднюю позицию, смысл и существо которой можно удобнее и нагляднее всего выразить так.

Если бы я теперь был студентом (имея в распоряжении тот взгляд на лекции, которого я держусь теперь, после отбытия студенчества в разных университетах: в Киевском, Гейдельбергском, Парижском и Берлинском – и дальнейшего занятия наукою в качестве писателя и преподавателя), то я бы отнюдь не последовал совету, вытекающему из взглядов противников лекционной системы (не ходить на лекции; я бы и не поступил в университет, если бы держался таких взглядов). Но не последовал бы я и противоположному совету: посещать аккуратно все лекции по плану.

Я бы лекции некоторых профессоров (например, таких как упоминаемые проф. Казанским в качестве сторонников лекционной системы: Карасевич (талантливый, безвременно погибший ученый!), Лексис, Савиньи, Лист – для этих и пояснений в скобках не нужно) аккуратнейшим образом посещал, боясь пропустить хотя бы одну лекцию. На лекции некоторых профессоров я бы даже пошел в случае болезни с некоторым риском для здоровья: встал бы с постели и поплелся бы в университет. Или даже, прослушав так аккуратно их курс, я бы в следующем году опять записался на их лекции и опять боялся бы, как бы не пропустить даже и одной лекции. Мало того, я представляю себе таких профессоров, курсы коих (даже под одним и тем же заглавием) я бы четыре года подряд аккуратно посещал, не пропуская ни одного слова профессора. Положим, из теперешних профессоров я не могу назвать такого, курс которого я бы счел для себя полезным прослушать четыре раза сряду. Но если бы теперь, например, в Кёнигсберге состоял преподавателем кёнигсбергский философ – профессор Иммануил Кант, то я не только счел бы полезным студенту оставаться четыре года сряду в Кёнигсберге, чтобы четыре года сряду слушать курс этого профессора, хотя бы кроме него там некого было слушать, но и сам, будучи уже профессором, за великое благо и за честь для себя счел бы, прервав на время свои профессорские занятия, записаться хотя бы на год в студенты к этому профессору.

Таких же профессоров, послушать которых два года сряду было бы далеко не «лишнею тратою времени», и среди теперешних профессоров нашлось бы немало. Сколько, например, в одном Берлинском университете если не гениальных, то во всяком случае глубоких мыслителей в сфере разных областей знания, великих талантов, атлетов и виртуозов мысли и первоклассных светил науки!

Но и слушание лекций второстепенных светил науки – только выдающихся, талантливых ученых, и даже только ученых, как следует быть, не одаренных выдающимся талантом, но глубоко знающих, понимающих и любящих свою науку, вполне владеющих ее данными и методами мышления, – далеко не «лишняя трата времени» для студентов, хотя, конечно, лекции только «ученых, как следует быть» и лекции гениальных ученых – несоизмеримые величины.

Зато некоторых других профессоров (например, таких как некоторые противники лекционной системы, упомянутые проф. Казанским[17]17
  Впрочем, некоторые из них, например Сандунов, заменяли лекции практическими занятиями («но подобная постановка дела не нашла себе подражателей среди их преемников» (Казанский, назв. соч., с. 56)).


[Закрыть]) я бы столь же усердно и аккуратно не посещал, даже если бы мне за одно только посещение была обеспечена «пятерка» на экзамене или за непосещение угрожала опасность подвергнуться испытанию, «гораздо более сложному, подробному, требовательному» (чем обыкновенно), т.е. той своеобразной репрессивной мере, которая теперь предлагается для поддержания практических занятий и которая при желании (и отсутствии или неразвитости чувства справедливости) всегда может быть применена профессором.

То правило, которое я без объяснения пока его теоретических оснований выразил в гипотетической форме «если бы я был теперь студентом…», представляет отнюдь не мое новое изобретение, а правило, давно выработанное опытом университетской жизни и применяемое на деле в университетах, известное, конечно, и большинству читателей по их студенческим воспоминаниям. Когда мы были студентами, мы тоже различали лекции и лекции и лекции некоторых профессоров высоко ценили и усердно посещали. Я, между прочим, был имматрикулированным студентом и посещал лекции семь лет, т.е. по окончании курса в одном университете не считал для себя лишним продолжать слушать лекции, в том числе по тем же наукам, в других. И это не новость. В крупных центрах науки можно встретить немало таких студентов, которые уже обладают университетским дипломом или даже и докторскою степенью и все-таки не считают для себя лишнею тратою времени слушать лекции по тем же наукам, курсы коих они уже прослушали. Читателю, незнакомому с университетским делом, может быть, показалось преувеличением мое замечание о пользе и уместности слушания некоторых лекций даже и со стороны профессоров. По сему поводу сообщу, что у знаменитых профессоров в аудитории среди слушателей нередко находятся и профессора, обыкновенно иностранных университетов, но иногда и профессора того же университета. Свидетельствую это по личному наблюдению, ибо мне (несмотря на мое профессорское звание) случается периодически попадать за границею на студенческую скамью и сидеть рядом со знакомыми коллегами, преподавателями же из России или иных стран. Между прочим, сравнительно недавно случилось мне сидеть рядом с седовласым старцем, ординарным профессором Берлинского университета, в аудитории приват-доцента того же университета. Несколько раньше случилось мне сидеть в ложе Прусской палаты господ и видеть, как к этому профессору (члену Палаты господ) после его речи (в пользу возвращения бывшему ганноверскому королю некоторых несправедливо отнятых у него имуществ) подходили министры, в том числе знаменитый Микель, со знаками глубокого уважения, чтобы поздравить его с успехом речи. Это был Дернбург – ученый, который из всех живущих пользуется во всем мире наибольшим авторитетом в своей науке и состоит, между прочим, почетным членом Петербургского, Московского и Киевского университетов; и он не счел для себя лишнею тратою времени слушать лекции приват-доцента, т.е. заниматься тем, что наши глубокомысленные критики лекционной системы не считают полезным и поучительным даже для студентов.

Между прочим, и случаи аккуратного слушания одного и того же курса одного и того же профессора в течение двух и более лет подряд (что относится вовсе не к остающимся на том же курсе, а именно к преуспевающим студентам) не фантастическая выдумка, а взяты из действительной университетской жизни. Что же касается моего выражающего уважение к университетским лекциям замечания, что если бы я был студентом, то и легкая болезнь не помешала бы мне пойти слушать некоторые лекции, то такое мое «усердие» во всяком случае не удивило бы тех, которым для слушания некоторых лекций приходится не переходить через улицу или из одной части города в другую, а перебираться с одной стороны земного шара на другую сторону, а во всяком случае совершать дорогостоящие путешествия в несколько тысяч верст, расставаясь иногда на несколько лет с родными и всем тем, что они любят и к чему привыкли, и перенося разные иные лишения, иногда тесьма серьезного свойства. Как это они не догадываются, что не только эти жертвы и лишения, в частности имущественные жертвы и дальние путешествия для слушания лекций в известном университете, никакого смысла не имеют, но даже и хождение на лекции для пребывающих уже в данном университетском городе – только лишняя трата времени? Ведь существуют учебники, и их число быстро растет и делает лекции излишними. В Берлинском университете, например, по данным, сообщаемым в ректорской речи проф. Ад. Вагнера 1896 г.[18]18
  Adolph Wagner, Die Entwicklung der Universitat Berlin 1810–896, с. 53.


[Закрыть],  было слушателей, прибывших из Америки, т.е. с другой стороны земного шара, в 1867/68 акад. году – 45; в 1873/74 – 70; в 1892/93 – 153; в 1895/96 – 179[19]19
  Студентов из России было в те же годы в Берлинском университете 46, 54, 163, 211 соответственно.


[Закрыть]. Теперь их, вероятно, еще больше. К тому же приведенные цифры обнимают только имматрикулированных студентов.

Поехал ли бы кто из Америки в Берлин, если бы ввели в Берлине систему «преподавания», состоящую в том, что профессора лекций не читают, а предлагают разучивать по кусочку известный учебник и раз в неделю спрашивают студентов, чтобы удостовериться, выучили ли они урок?

Таких людей, как, например, Гельмгольц, Вирхов, Моммзен, Целлер, А. Вагнер, Шмоллер, Дернбург, Гирке, Лист и т.п., трудно себе и представить в такой роли. Слишком нелепая картина!

Во всяком же случае никакой здравомыслящий человек не поехал бы из Америки в Берлин для того, чтобы разучивать там по кускам учебники и подвергаться периодическому спрашиванию. Это ведь легко устроить и дома. Учебник можно купить, а для спрашивания по учебнику можно нанять кого-либо или даже добыть такие услуги даром, условившись с каким-либо товарищем о совместном разучивании учебника и взаимном спрашивании. Вместо спрашивания раз в неделю можно было бы иметь в распоряжении ежедневное спрашивание, и притом гораздо более внимательное и подробное, без потери времени на слушание неудачных ответов тех спрашиваемых, которые не особенно хорошо выучили урок, и т.п.

Заметим, между прочим, что многие из иностранцев, съезжающихся слушать лекции в знаменитых университетах, избегают вообще тех существующих там для студентов «практических занятий», которые требовали бы их активного участия в беседах, чтении рефератов, решении казусов, переводе и комментировании текстов и т.п., вследствие того, что они могут только понимать немецкие лекции, но не говорят сами по-немецки, а во всяком случае слишком деликатны для того, чтобы мучить своим произношением и затруднять своим ломаным языком и неумением легко и свободно изъясняться профессора и студентов. Впрочем, многие из них, особенно те, которые на родине уже кончили университет или даже приобрели и ученую степень, и при отсутствии затруднений с точки зрения языка не стали бы участвовать в такого рода практических занятиях, ибо они приехали слушать лекции таких-то знаменитых и великих ученых, а не студенческие рефераты и указания их погрешностей, не переводы и комментирование текстов или решение казусов со стороны начинающих под руководством преподавателей и т.п.

Но особенно характерное явление – это, например, японцы и т.п., слушающие лекции юридического факультета в Берлинском и других знаменитых университетах, в том числе такие предметы, которые не имеют космополитического характера, а относятся к Германии или даже к одному только из германских государств (например, прусское государственное право и разные специальные ветви его, прусское гражданское право и т.п.), не касаясь вовсе Японии и т.д. и не давая иностранцам того положительного «правоведения» или «законоведения», которое им в их отечестве необходимо.

Здесь содержится указание на то, что лекции выдающихся ученых представляют нечто ценное даже независимо от ценности обстоятельного знания тех положительных данных, которые сообщаются в этих лекциях.

Свидетельство опыта в том же направлении содержит тот особенно часто наблюдаемый при смене общих точек зрения, методов и направления в философии и в специальных науках факт, что из аудитории великих профессоров выходят крупные люди, в том числе выдающиеся ученые, хотя и относящиеся к «школе» своего учителя, но дающие человечеству новые идеальные блага, открывающие новые научные истины, образующие «плеяду», как бы систему планет вокруг солнца, а иногда затмевающие даже своих учителей и первых отцов школы, подобно тому как Платон превзошел своего учителя Сократа, а Аристотель сделал для науки в тесном смысле больше, нежели его учитель Платон.

Почему в биографиях ученых традиционно упоминается, чьи лекции (каких выдающихся ученых) они слушали, причем обыкновенно указывается, что лекции такого-то профессора данный выдающийся человек особенно ценил, что в научном его развитии и направлении отразилось главным образом влияние такого-то выдающегося учителя его? Почему у нас к традиционной форме curricula vitae, читаемых на магистерских и докторских диспутах, относится непременно и упоминание тех всемирных или европейских светил науки, лекции которых слушал диспутант?

Массовый опыт человеческий разными прямыми и косвенными путями свидетельствует о том, что слушание лекций выдающихся особенно ценное идеальное благо.

Характерное явление представляет также материальная общественная оценка и оплата профессорского труда (при теперешней, т.е. лекционной, системе преподавания) в классической университетской стране – в Германии, где университетская наука процветает, как нигде в другой стране, а система вознаграждения за чтение лекций выработана историческим массовым опытом, а не путем единовременного и единообразного назначения свыше.