Текст книги "Путь и выбор историка. К 80-летию профессора В. В. Шелохаева"

В.М. Шевырин. Жизнь во имя науки

Уже более полувека Валентин Валентинович постоянно вызывает у меня изумление: он всегда в высочайшем творческом накале, в озарении фантастически грандиозных проектов, требующих стратегического мышления, необычайной энергии, недюжинных организаторских способностей. Историк по призванию, он своим подвижническим трудом во многом преобразил «ландшафт» исторической науки, само видение былого России в ее роковые годы реформ и революций. Диапазон его творческой деятельности и широта интересов поразительны. Несмотря на все турбуленции нашего времени, он везде успевает и всегда преуспевает – в научной, педагогической, просветительской работе. Валентин Валентинович создал свою школу: выпестовал целую плеяду талантливых ученых – кандидатов и докторов наук. Окинув взором все сделанное им, можно смело говорить о «феномене Шелохаева».

Сейчас кажется более чем странным даже предположение, что всего этого могло и не быть, если бы Валентин Валентинович избрал другое жизненное поприще. Но потому и совершенно нереально это предположение, что сама судьба, высшие силы уготовили ему трудный и славный путь служения науке. Как бы сами собой отпали, отсеялись все другие варианты жизненного пути: не осуществилась мечта его деда Ф.С. Шелохаева определить внука в суворовское училище, не состоялась ни учеба в Политехническом институте, ни в «мореходке». Не «увяз» Валентин Валентинович и в российской глубинке, судьба хранила его для того, чтобы явился он в столицу с твердым намерением посвятить себя науке, заняться глубоким изучением российской истории, конкретно – исследованием либерализма, идеалы которого мировоззренчески ему были близки.

В Валентине Валентиновиче не было ничего от героев Бальзака, явившихся «покорять Париж», но было что-то от романтического героя Сент-Экзюпери, любовно возделывающего свой сад и взрастившего прекрасную розу. Этим «садом» стала для Валентина Валентиновича историческая наука, в которой он надеялся «сделать что-то полезное», – скромное, в сущности, желание[144]144
  Шелохаев В.В. Дневник историка. М., 2013. С. 3.


[Закрыть]. К слову, скромность ему в высшей степени присуща – во всем и всегда. Но в самой «формулировке» скрыт глубокий смысл. Он открывался постепенно, в процессе творческой деятельности Валентина Валентиновича, и стал очевиден для всех, когда его масштабные новаторские идеи воплотились в реальность. Разумеется, конкретных проектов этих грандиозных трудов у Валентина Валентиновича тогда еще не было. Но они уже угадывались в его великом желании работать, чтобы «постичь логику исторического процесса» – цель, которую он поставил себе уже в самом начале изучения отечественной истории[145]145
  Там же. С. 33.


[Закрыть].

Не потому ли Валентин Валентинович и «привык искать что-то новое, пытаться из этого создавать Иное»[146]146
  Там же. С. 251.


[Закрыть]. «Привычка», может быть, порожденная сознанием, что историческое развитие определяют творчески мыслящие люди – «пассионарии, создающие Иное, которое рано или поздно начинает пробивать себе дорогу»[147]147
  Там же. С. 261.


[Закрыть]. Но ему всегда был абсолютно чужд образ кабинетного ученого, отшельника, творящего в «башне из слоновой кости». Напротив, его новаторские идеи появлялись и созревали в благодатной, высокоинтеллектуальной атмосфере, которая его окружала с аспирантских лет. И он хорошо понимал, что реализовать эти идеи можно только вместе с коллективом единомышленников. В связи с этим характерна его запись в дневнике за 1980 г.: «18 декабря все по традиции собрались у меня. Хорошо иметь столько умных и талантливых друзей. Если бы можно было самому создать Институт или Исследовательский центр. Мечты, мечты!!!» Здесь надо учитывать особенность Валентина Валентиновича: его мечты имеют необыкновенное свойство непременно сбываться. Прошло сравнительно немного времени и могучие коллективы, не только созданные, но и в значительной части своей взращенные им, под его руководством создали то, что по праву считается прорывом в исторической науке. В творческом портфеле Валентина Валентиновича оказывались только значимые и порой, можно сказать, циклопические проекты, которые всегда начинались с изучения новой тематики.

И он сам начал свой научный «марафон» с «целины». Никто и никогда не советовал ему заняться историей кадетской партии. Это был его собственный выбор. И в условиях 1960-х гг. – мужественное решение: история либерализма не была тогда, мягко говоря, в идеологическом фаворе. Но Валентин Валентинович твердо пошел «на вы». Выбирая тему кандидатской диссертации о кадетской партии, он хотел посоветоваться с одним из немногих специалистов по истории либерализма профессором истфака МГУ Е.Д. Черменским. Тогда, в 1969 г., я был его аспирантом, работал над диссертацией о партии мирного обновления. О визите к нему Валентина Валентиновича он мне никогда не рассказывал. Может, по скромности, а может быть, потому что эта встреча – почти «картина маслом» «Не ждали». По крайней мере, Валентин Валентинович долго помнил этот холодный профессорский «душ». Как он пишет, Черменский заявил, что «заниматься кадетами периода первой русской революции мне не стоит, ибо он уже все написал. Не знаю почему, но старшее поколение ревниво относилось к тому, что следующее поколение будет заниматься изучением того же исторического отрезка». Валентин Валентинович имел в виду аналогичное отношение к П.Н. Зырянову А.Я. Авреха, который долго сопротивлялся утверждению темы кандидатской диссертации Павла Николаевича[148]148
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 60.


[Закрыть]. Е.Д. Черменский с течением времени к Валентину Валентиновичу, по его словам, «помягчел», начал его «замечать»[149]149
  Там же. С. 51.


[Закрыть]. Но не слишком ли было для Е.Д. Черменского так откровенно «метить» свою «территорию» в 1969 г.? Интересен и эпизод встречи В.В. Шелохаева с М.Г. Седовым, рассказанный самим Валентином Валентиновичем. В 1965 г. он работал над дипломом, посвященном народническому движению 1870-х гг. в Поволжье и собирался поступать в аспирантуру МГУ. Написал в Москву М.Г. Седову, работавшему на кафедре истории капитализма истфака МГУ, там же, где Е.Д. Черменский. Завязалась переписка, которая являлась для Валентина Валентиновича, по его словам, «настоящим праздником»[150]150
  Там же. С. 125.


[Закрыть]. Михаил Герасимович был очень прямой, откровенный человек, много в жизни испытавший, блестящий ученый. Вряд ли кто в стране так досконально знал историю «героического периода» народовольчества, как он. Я всегда с восхищением слушал его.

Валентин Валентинович в том же году приехал в Москву, пришел к М.Г. Седову, и они обсуждали проблемы истории народничества. Михаил Герасимович согласился быть его руководителем, «но предупредил о трудностях поступления в аспирантуру»[151]151
  Там же.


[Закрыть]. Но это «предупреждение» ни в малейшей степени не повлияло на их добрые отношения. Между прочим, насколько мне представляется, Е.Д. Черменский и М.Г. Седов были в таких же отношениях друг с другом. Есть у меня «видение» прошлого, его «стоп-кадр»: вижу так ясно, будто сейчас, наяву, Е.Д. Черменского и М.Г. Седова еще вполне молодыми в начале 1960-х гг., стремительно идущими, в расстегнутых пиджаках по улице Герцена и о чем-то весело переговаривающимися, словно и не было в жизни у одного войны и тяжелых ранений, у другого – 12 лет ГУЛАГа! Было у них общее – комсомольская юность и священная любовь, любовь навсегда к истории Родины. Хотя по темпераменту и внешнему виду они совсем не были похожими. Михаил Герасимович – коренастый, плотный, с круглой, крепко посаженной седой головой, являл собой тип человека, при взгляде на которого было ясно: ничто и никто не может его сломить. И он резал правду-матку, не очень выбирая выражения, даже декану факультета И.А. Федосову при преподавателях и студентах.

Е.Д. Черменский же по первому впечатлению, «по виду», не слишком располагал к общению, был молчалив и как бы замкнут. Но это был не «Беликов», а «Чехов». Обладал тонким чувством юмора. Как-то американский профессор Л. Хеймсон, приехал к нему на квартиру, чтобы пригласить в США для чтения лекций. Приехал с бутылочкой коньяка. Два уважаемых профессора сели вдвоем в гостиной и просидели пару часов, так почти ничего и не сказав друг другу. И расстались очень довольные друг другом. С Хеймсоном встречался и Валентин Валентинович. У них были серьезные дела по изданию документов политических партий. Хеймсон с 1959 г. был директором проекта по истории меньшевизма, а В.В. Шелохаев уже приступил к штурму «Джомолунгмы» – начал издавать колоссальный массив документов по истории политических партий России. Я тоже познакомился с Хеймсоном. Благодаря Ю.И. Кирьянову и истории рабочего класса России ездил на международную конференцию в Питер. Потом брал у Лео (Хеймсон предложил перейти с ним на «ты») интервью, которое он дал мне в ресторане гостиницы «Октябрьская» (он жил там) для журнала «Россия и современный мир». Здесь мне пришлось быть свидетелем недурной сценки: когда официант выписал счет, у прижимистого американца глаза полезли на лоб от астрономической суммы. Он вскочил из-за стола и, не стесняясь, заорал на весь ресторан, что, мол, баснословные деньги за ничтожный обед. А начал он свою обличительную речь с того же слова, что и Канбронн, бросивший при Ватерлоо в лицо англичанам свою знаменитую фразу о том, что гвардия не сдается. «Гвардия», то есть я, полезла в карман, чтобы оплатить исторический счет. Но Канбронн уже сказал все, что ему было положено по ритуалу, и утих, смиренно выложил деньги «на бочку». Были у нас с Хеймсоном и другие достославные встречи. И тоже в 1990-х. Что касается Е.Д. Черменского, то его поездка в США не состоялась: времена были еще не «выездные». Но своих учеников у Евгения Дмитриевича всегда хватало: привлекали его обширные знания и «человечность». И ученики у него были не слабые, некоторых я знал (Н.Д. Ерофеев, М.И. Леонов, А.П. Бородин – все в будущем доктора наук). Всегда с теплотой вспоминал о Евгении Дмитриевиче Н.Д. Ерофеев. Но защита докторской Ерофеевым стала возможной во многом благодаря В.В. Шелохаеву, с которым Николай Дмитриевич активно сотрудничал многие годы. То же можно сказать и о М.И. Леонове, друге Валентина Валентиновича. Помогал В.В. Шелохаев «издаваться» и А.П. Бородину. Не говорю уж о себе. Причудливо переплетаются нити жизни. Подольше бы вились наши «ниточки».

А тогда, в 1969 г., кадетскую тему кандидатской диссертации Валентина Валентиновича поддержал его научный руководитель Л.М. Иванов. Дорогого стоило и безоговорочное «за» К.Н. Тарновского, о котором выдающийся историк Р.Ш. Ганелин сказал: «Такого сочетания талантливости и благородства нет ни у кого»[152]152
  Историк. Время. Общество. М., 2017. С. 33.


[Закрыть]. Так, с аспирантских времен Валентин Валентинович начал «холить» свою «розу», свое любимое детище – историю кадетской партии. С ней он не расстается и доднесь, хотя, казалось, полностью исчерпал ее в монументальной монографии «Конституционно-демократическая партия в России и в эмиграции» (М., 2015), которую я читал с истинным наслаждением, после написал на нее рецензию. Приверженность Валентина Валентиновича историческим штудиям в молодые годы была, наверное, соразмерна страстям и вере протопопа Аввакума. Он и сам говорил о своей преданности науке и полной погруженности в нее. Мне довелось видеть свидетельства этого. В 1970 г. в Секторе истории капитализма Института истории СССР состоялось обсуждение книги Е.Д. Черменского «Буржуазия и царизм в первой русской революции» (М., 1970). Валентин Валентинович всегда считал, что этот сектор являлся подлинной научной школой и интеллектуальным лидером в научном сообществе историков. Евгений Дмитриевич хотел услышать мнение лучших специалистов о своей книге. Многих из них он хорошо знал по их учебе и работе в МГУ. И директор института П.В. Волобуев был родом из МГУ. А.Л. Сидоров и его «школа» почти в полном составе, правда, не вся сразу, «переселилась» из МГУ в институт. Так что, казалось, все были свои. Да и сам Е.Д. Черменский здесь в послевоенные годы был докторантом. В этом же институте в апреле 1948 г. проходила защита его докторской диссертации «Борьба классов и партий в IV Государственной думе (1912–1917)». Официальные оппоненты А.И. Гуковский, М.П. Ким высказались о труде Евгения Дмитриевича очень критически. А выступление Анны Михайловны Панкратовой и вовсе было разгромным. Она упрекала диссертанта в том, что в работе нет серьезного анализа «социально-экономических особенностей русского империализма», что «автору не удалось дать всестороннюю характеристику взаимоотношений различных групп “прогрессивного блока”» и что ему «следовало бы положить в основу всего исследования указание И.В. Сталина…» А.И. Гуковский отметил актуальность темы, широту хронологических рамок работы, обширность исследуемых проблем и признал, что «подобной монографии, основанной на богатейших архивах и печатных источниках и теоретически правильно освещающей основные вопросы, в нашей литературе нет». Но и Гуковский «набросал» Е.Д. Черменскому немало замечаний, главным из которых было то, что Евгений Дмитриевич переоценивал значение кадетов в «прогрессивном» блоке и недооценивал самую влиятельную партию блока – «октябристов». М.П. Ким говорил, что «чрезвычайно мало освещена борьба большевиков в Думе и вне ее» и что автор подчас забывает «подкрепить свои выводы социально-экономическим анализом». В диспуте также приняли участие профессора Э.Б. Генкина, А.Л. Сидоров и генерал-майор И.И. Никитинский. Э.Б. Генкина полагала, что «в освещении политики буржуазных партий в IV Государственной думе автором допущены серьезные методологические ошибки», что диссертант некритически воспринимает кадетские источники, игнорирует большевистскую печать, «сбивается на объективистскую манеру изложения той или иной проблемы», забыл слова Ленина о том, что если «десять Рябушинских и сто Милюковых ворчат и либерально негодуют, то это значит, что десятки миллионов мелких буржуа и всякого мелкого люда чувствуют себя невыносимо».

Не знаю, что думал тогда Е.Д. Черменский, слыша эти «ободряющие» слова, но скорее всего он чувствовал себя не очень уютно. Ситуацию, по сути, «выровнял» А.Л. Сидоров. Его выступление тоже не обошлось без замечаний, но умеренных и по делу. Значение же имели его слова о том, что автор мобилизовал большой материал для изучения важной и сложной темы и что «упрек, сделанный Е.Д. Черменскому в отсутствии обстоятельного анализа роли экономической роли буржуазии в годы войны, не вполне заслужен, ибо этот вопрос является большой и самостоятельной темой исследования». Мнение А.Л. Сидорова, несомненно, повлияло на положительное решение Ученого совета. Возможно, его членов впечатлило и поведение Е.Д. Черменского: он не стал «каяться» в приписываемых ему «грехах» и твердо держался мнения, что главную роль в прогрессивном блоке играли не октябристы, а кадеты. Е.Д. Черменский стал доктором исторических наук. Интересно «махание кулаками после драки»: реакция журнала «Вопросы истории» на позицию, занятую Ученым советом. В № 7 журнала за 1948 г. с сожалением констатировалось: «Несмотря на то, что в дискуссии по диссертации было указано на ряд недостатков принципиального методологического порядка, Ученый совет Института истории присудил Е.Д. Черменскому степень доктора исторических наук. Нам кажется, что в данном случае Ученый совет недооценил значения отмеченных недостатков и проявил недостаточную требовательность к докторской диссертации». И в сталинские времена были мужественные, принципиальные историки, что и показал Ученый совет. И Евгению Дмитриевичу нужно было обладать большим мужеством, чтобы выйти на защиту с такой «идеологически некондиционной» диссертацией. И это не было лишь «эпизодом» в его жизни: он всегда был мужественным человеком, что внешне никак не вязалось с его сугубо мирным, «штатским» обликом.

Трудно сказать, вспомнилась ли ему та давняя история теперь, на обсуждении его монографии 1970 г., но в ходе этого обсуждения всплыл факт, свидетельствующий о гражданском мужестве Е.Д. Черменского и в довоенные годы. Впрочем, он был героем и на фронте: ушел в армию добровольцем, был ранен под Ленинградом, воевал под Ржевом, был тяжело ранен под Сталинградом. О гражданском мужестве Е.Д. Черменского сказал А.Я. Аврех, когда пришел его черед высказаться о книге Евгения Дмитриевича. До него коллеги отмечали положительные стороны монографии и ее негативные моменты. А.Я. Аврех же дал ей в целом отрицательную оценку. Но начал именно с утверждения, что она проигрывает в сравнении с изданием 1939 г.[153]153
  Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в революции 1905–1907 гг. / под ред. В.А. Быстрянского. М.; Л., 1939.


[Закрыть]Само выступление Евгения Дмитриевича с этой довоенной книгой он назвал «актом гражданского мужества». Действительно так.

В историографии, иссушенной передовой идеологией, это было так же неожиданно, как увидеть роскошное зеленое дерево среди неоглядного сухостоя. И то, что она вышла под редакцией В.А. Быстрянского, председателя Истпарта, влиятельной фигуры в руководстве ВКП(б), вскоре назначенного в редакцию «Правды», в те годы массовых репрессий не гарантировало ни отчего, тем более что книги самого В.А. Быстрянского отнюдь не были рекомендованы для чтения. Так что Арон Яковлевич был абсолютно прав, говоря об «акте гражданского мужества» Е.Д. Черменского. Переходя к оценке нового, переработанного издания его труда, Арон Яковлевич пустился в транс отрицания чего-либо положительного в книге. Но согласился со мной (я уже успел выступить), что она написана не без литературного дара. И дальше язвительный оратор «под орех» разделал творение Евгения Дмитриевича. Но в сущности, далеко не все его аргументы были убедительными. Однако острота его мышления, логика и сарказм завораживали. Мне показалось, что Евгений Дмитриевич не ожидал столь резкой критики со стороны А.Я. Авреха, тем более что тремя годами ранее, будучи официальным оппонентом на защите его докторской диссертации, он дал ей высокую оценку. Е.Д. Черменский знал, конечно, что обсуждение проходит в «эпицентре» «нового направления», находившегося тогда в апогее своего развития. Но для Евгения Дмитриевича не могло быть тайной, что «новонаправленцы» не очень-то верили в серьезность борьбы либеральной буржуазии с царизмом. И такой «афронт». Но он хорошо держал удар. И держался, и плодотворно работал еще четверть века. На последнем дне его рождения, когда мы остались за столом одни (гости ушли покурить), он как-то неожиданно и просто сказал: «Я устал жить». Умер он в 1995 г. Я проводил его в последний путь. Похоронен он на Востряковском кладбище, недалеко от могилы А.Д. Сахарова.

Такие печальные реминисценции. Вернемся, однако, к обсуждению его книги в Институте истории в 1970 г. Выступление Валентина Валентиновича мне очень памятно. В самом его облике было что-то притягательное. И потом речь: «коктейль» молодой экспрессии, убежденности и знаний. Он совсем не потерялся, не стушевался на фоне даже известнейших «мэтров». Они оставили свои приглушенные разговоры, внимательно слушали Валентина Валентиновича. Некоторые положения работы Евгения Дмитриевича, вызвали у него весьма серьезные возражения. Но он вовсе не повторял доводы А.Я. Авреха. Самостоятельность и новизна подходов к истории кадетской партии впечатляла. Валентин Валентинович прекрасно владел темой и было ясно, что ему есть что сказать ученому миру о кадетах и российском либерализме. У меня почему-то остался в памяти один маленький штрих: обращаясь к Е.Д. Черменскому, Валентин Валентинович называл его на старинный манер «Евгением Димитриевичем».

Аспирантские годы В.В. Шелохаева пришлись на самый расцвет «нового направления», предвестника пересмотра с подлинно научных позиций коренных проблем отечественной истории конца XIX – начала XX в. Его многие лидеры работали тогда в институте и Валентин Валентинович испытал их благотворное воздействие. Семинар же М.Я. Гефтера он не раз помянул добрым словом в своем «Дневнике».

Валентин Валентинович работал над диссертацией с большим творческим подъемом и весьма успешно. В 1970 г. была опубликована его первая статья. С тех пор прошло более полувека, но талант – всегда талант. И вот сейчас, в 2021 г., в монографии нидерландского профессора Энтони Крёнера о Василии Маклакове – ссылка на эту статью Валентина Валентиновича[154]154
  Anthony Kroner. Vasilii Maklakov. A Russian liberal between autocracy and revolution 1869–1957. Soesterberg, 2021. S. 222.


[Закрыть]. Истинно, что научный труд никогда не стареет.

В следующем, 1971 г., он досрочно защитил кандидатскую диссертацию, был принят на работу в институт, получил московскую прописку. Тогдашний директор института П.В. Волобуев спустя десятилетия вспоминал: «Пользуясь своими связями в Моссовете, я проделал немалую и, думаю, полезную работу по укреплению института молодыми перспективными кадрами. Среди них были иногородние аспиранты В.В. Шелохаев, П.Н. Зырянов, Н.Ф. Бугай, без которых сейчас трудно представить себе отечественную историческую науку»[155]155
  Интервью с бывшим директором института (1970–1974) академиком П.В. Волобуевым (1923–1997) // Отечественная история. 1997. № 6. С. 116.


[Закрыть]. Несколько месяцев Валентин Валентинович работал научно-техническим сотрудником, потом стал младшим научным сотрудником. Он органически «вписался» творческий коллектив. В те годы возникли и укреплялись его научные и дружеские связи со многими историками.

Но вскоре для института наступили не лучшие времена: «новое направление» было заклеймено «свыше» как «ревизионистское» с соответствующими «оргвыводами», структурными изменениями и изменениями в направлении исследований. Для Валентина Валентиновича это усугублялось еще и потерей научного руководителя, зав. сектором Л.М. Иванова. Он умер в 1972 г. В.В. Шелохаев был его последним защитившимся аспирантом. Валентин Валентинович очень тяжело переживал уход из жизни своего наставника. Спустя семь лет, в 1979 г., он писал в «Дневнике»: «Я о нем вспоминаю практически каждый день, он мне продолжает сниться… человек кристально чистый, честный, не любить его было невозможно»[156]156
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 39.


[Закрыть]. Валентин Валентинович часто навещает могилу своего учителя, что красноречиво говорит о Валентине Валентиновиче как человеке.

Жизнь продолжалась. Но теперь уже нужно было проявить характер и волю, добиваться официального утверждения темы плановой монографии, чтобы и дальше взращивать свою «розу» – историю кадетской партии. В невероятной круговерти научных и общественных обязанностей, он с катоновским упорством продолжал культивировать свою «розу» «подпольно», как он выразился. Он занимался своим любимым делом неустанно и с огромным наслаждением. Часто для этого свободными оставались только ночи, но он чувствовал себя комфортно: был, по его собственному шутливому определению, «совой». Вообще говоря, постоянная и углубленная работа была его стихией, нормальным человеческим состоянием, даже в командировке или отпуске. При этом он обладал поразительной работоспособностью. Необыкновенно быстро все «схватывал», «переплавлял» в своем сознании и выдавал «на гора» новые блестящие идеи. И даже технические вопросы решал быстро и легко, как бы играючи. Он мог, например, за день (или за ночь) напечатать на машинке 30 страниц текста и не механически, а придирчиво редактируя напечатанное.

Приведу пример этой невероятной работоспособности Валентина Валентиновича, хотя то, о чем я сейчас расскажу, относится к более позднему времени. В 2000 г. мы вместе с Ю.И. Кирьяновым завершили сборник (он был под двумя грифами – ИНИОНа и ИРИ) «Политические партии и общество в России. 1914–1917 гг.», но находились в страшном «цейтноте», так как работу завтра надо было сдавать в производство, а введение отсутствовало. Я позвонил Валентину Валентиновичу, объяснил ситуацию. В считанные часы он написал введение, в котором ничего нельзя было ни убавить, ни прибавить. Высочайший уровень даже в этой малости! Такого мастерства можно достигнуть только годами интенсивного, напряженного труда в архивах и библиотеках, постоянной работой мысли, интеллектуальной энергией и, конечно, тут не обошлось без божьего дара – таланта историка. Без этого не было бы феноменального результата трудов Валентина Валентиновича. Как, впрочем и без его способности преодолевать различного рода препятствия. Даже их он обращал на пользу служения науки. Это было свойственно ему уже в первые годы его научной деятельности. Его секретарские обязанности в секторе, разного рода общественные нагрузки в институте и более всего работа по истории рабочего класса – магистральная линия занятий всего сектора отвлекали его от работы по истории кадетской партии. Он часто сетовал по этому поводу в таком ключе: «Как же мне спастись от пролетариата?» И даже опасался, что возможно придется «перековаться» из «либерала» в «рабочего». Но это быстро проходило. Составляя же очередную справку для дирекции, он мечтал: «В дирекции рано или поздно вспомнят, что я писал диссертацию о либеральной партии – кадетах, и дадут мне возможность написать о них книгу»[157]157
  Там же. С. 17.


[Закрыть].

А пока он вез два «воза»: и кадетский, и пролетарский. И оба успешно. Занимаясь историей рабочего класса, вначале нелюбимой темой, затем он, кажется, вошел во вкус и в конце концов овладел ею настолько, что впоследствии стал чуть ли не постоянным рецензентом многочисленных работ Ю.И. Кирьянова, в ту пору одного из самых авторитетных специалистов по истории российского пролетариата. Юрий Ильич был сгустком энергии, прямо-таки джеклондонский герой, всегда нацеленный на результат работы. Бесконечно преданный истории, ее бескорыстный и стойкий служитель, прекрасный знаток архивов, он был чудесным человеком, ироничным, веселым и доброжелательным. И непоколебимым оптимистом. Даже незадолго до смерти появляясь в ИНИОНе, похудевший и чуть приволакивающий ногу, он шутил, как и раньше, а когда говорил о работе, глаза его загорались прежним блеском. С Валентином Валентиновичем у него было полное взаимопонимание и были совместные работы. Я счастлив, что тоже знал этого прекрасного человека, встречал его в своем доме и что на полке всегда на виду стоят его книги, которые он подарил мне.

Валентин Валентинович быстро овладел «пролетарской» темой еще и потому, что рядом были и такие талантливые историки, как И.М. Пушкарёва, Ю.З. Полевой и С.В. Тютюкин, прекрасно знавшие историю рабочего класса и его партии. Но в пору борьбы с «новым направлением» и тема, и знания не гарантировали публикаторского успеха. Так, «не прошла» статья Валентина Валентиновича и Ю.З. Полевого «Состояние изучения формирования пролетариата капиталистической России». Главред журнала «История СССР» И.Д. Ковальченко, по словам Валентина Валентиновича, ее «зарубил». В.В. Шелохаева этот факт не особенно опечалил: он считал, что понять И.Д. Ковальченко можно, «ибо всем был памятен разгром “нового направления”. Публикация статьи могла вызвать новый виток споров», совершенно не нужный редколлегии журнала[158]158
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 10.


[Закрыть]. Шелохаевский «диагноз» абсолютно точен.

Нечто подобное в это же время произошло и с моей статьей о либералах. Подоплека отказа в ее печатании скорее всего та же. По крайней мере, как мне говорила тогда Г.И. Щетинина, И.Д. Ковальченко задержал статью из-за темы. Конъюнктура: раньше, в 1969 г., в двух номерах журнала была опубликована одна глава из воспоминаний М.М. Ковалевского с моим послесловием и примечаниями. Иван Дмитриевич всегда относился ко мне прекрасно: я был в его семинаре на истфаке МГУ, он звал меня к себе в аспиранты. Я ему ответил, что собираюсь к Е.Д. Черменскому, заниматься либерализмом, потому что у него был бы обречен изучать историю крестьянства. И хотя он предложил и у него заниматься либерализмом, я все-таки остался при своем решении, хотя как человек и ученый Иван Дмитриевич мне очень импонировал. Мой отказ нисколько не повлиял на его отношение ко мне. Замечательный человек был И.Д. Ковальченко, а то, что мою статью в свет не пустил, так его к этому обязывало положение главреда в ситуации, о которой упоминал Валентин Валентинович.

Между тем «империализм» В.В. Шелохаева бурно развивался, он втягивал в свою орбиту не только темы по истории рабочего класса, при этом все более расширяя их хронологию. Это был единый процесс, который на первых порах не только и не столько включал в себя элемент «сознательности», сколько «стихийности». Ко второму можно отнести, например, ранние монографии Валентина Валентиновича[159]159
  Рудь А.С., Семенюк Г.Ф., Шелохаев В.В. Из истории трех русских революций. М., 1976; Зырянов П.Н., Шелохаев В.В. Американская и английская буржуазная историография первой русской революции. М., 1976.


[Закрыть], а также различные рецензии и выступления до 1976–1977 гг. Это, конечно, условная граница: и в ранних работах Валентина Валентиновича много нового, хотя еще и не высвеченного «лазерным лучом» сознательной цели – включения конкретного исторического сюжета в контекст постижения смысла и логики исторического процесса в целом. Но в хорошем деле все идет впрок: и эти работы начинают служить главной цели по мере все более глубокой разработки спектра других проблем, уже вместе с ними дают более полное видение исторических смыслов.

Грань же, за которой «стихийность» уступает место «сознательности» в работах Валентина Валентиновича (1976–1977), обусловлена скачком в развитии его взглядов на природу познания исторического процесса. В марте 1976 г. ему удалось сделать первый доклад по плановой монографии о кадетах. Он очень много работал с фактическим материалом, проштудировал ленинские работы. И он увидел, что ленинские оценки о буржуазном характере этой партии не совсем корректны. По мнению Валентина Валентиновича, это была партия по преимуществу интеллигентов, выражавшая идеи общенационального развития. Совсем не тривиальное суждение для советской историографии. Новизной подходов отличалась и книга по зарубежной историографии: там не было привычной «зубодробительной» критики буржуазных историков. Авторы хотели понять логику развития зарубежной историографии. Кстати, содействовала заключению договора на издание этой книги (первого в научной жизни В.В. Шелохаева и П.Н. Зырянова) Н.М. Пирумова. Наталья Михайловна очень тепло отозвалась об этой работе. Валентин Валентинович навсегда сохранил о ней добрые воспоминания как о прекрасном человеке и талантливом исследователе. Я эту характеристику могу только подтвердить. В 1991 г. она была рецензентом книги[160]160
  Николаевский Б.И. История одного предателя. М., 1991.


[Закрыть], для которой я написал вступительную статью и комментарии. Работать с ней было сущим удовольствием. Она жила в Измайлове, недалеко от меня, и я бывал у нее дома. Наталья Михайловна была интереснейшим человеком с невероятной эрудицией, потрясающим жизнелюбием, она притягивала творческую молодежь, которая, собираясь порой шумной, веселой компанией в ее однокомнатной квартирке, чувствовала себя, несмотря на тесноту, уютно и вольготно.

Валентин Валентинович всегда считал своей большой жизненной удачей, что в секторе он работал вместе с замечательными специалистами и прекрасными людьми (К.Ф. Шацилло, Н.А. Иванова, А.П. Корелин, П.Н. Зырянов и многие другие).

Вернемся к первым работам Валентина Валентиновича. Они во многом первопроходческие. Конечно, «все при них». Чего же еще надо? Но вот в нем заговорил «Космос». В мае 1976 г. он пишет в «Дневнике»: «…у меня возникла мысль расширить круг своих исследовательских интересов, я понял, что пора начинать разработку проблемы русского либерализма как целого. То же относится и к изучению политических партий»[161]161
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 25.


[Закрыть]. В сентябре 1977 г. начав с рутинной мысли о том, что «надо набираться опыта по оппонированию диссертаций», он приходит к глобальному выводу: «Чем больше разнообразных сюжетов, тем шире горизонт исторического процесса» (Д., с. 32). Для понимания его последующей многоаспектной деятельности, тяготения к тому, чтобы все-таки попытаться «объять необъятное», увидеть явление в целом, очень значимы и следующие размышления Валентина Валентиновича: «В нашей историографии мало “цельного”, все расфасовано по отдельным проблемам, а это-то как раз и не дает единого представления о ходе исторического процесса. Гефтеровский семинар и хотел преодолеть фрагментарность исторических исследований и вырулить на постановку общеисторических и методологических проблем. Участие в семинаре для меня даром не прошло, заставило размышлять над общими проблемами исторической науки» (Д., с. 25–26). В конце того же года Валентин Валентинович отмечал: «Мне повезло: у меня собираются умные люди, пытающиеся постичь и смыслы, а главное логику исторического процесса. Как хорошо иметь преданных друзей!»[162]162
  Там же. С. 32–33.


[Закрыть] Увлеченные наукой люди всегда его привлекали. Но это был не просто платонический интерес. Ему с друзьями «удалось, по сути, создать альтернативное научное сообщество. Стараемся жить поверх текущего момента и делать то, что способствует развитию исторической науки»[163]163
  Там же. С. 34.


[Закрыть]. Эта «старая гвардия» вместе с ним через несколько лет совершит научный подвиг создания фундаментальной основы истории России XIX–XX вв.