Текст книги "Путь и выбор историка. К 80-летию профессора В. В. Шелохаева"

Определенную логику изложения и развития собственных мыслей начинающий аспирант выработал еще в период учебы в Саранском университете и прежде всего в ходе общения со своими единомышленниками. Однако там дискуссии в большей степени отражали «кипение страстей» и были далеки от системного и научно аргументированного обмена мнениями. В новом коллективе «был принципиально иной уровень обсуждений»: «Как можно забыть выступления неистового А.Я. Авреха, полемику между А.В. Пястковским и С.М. Дубровским, талантливые доклады К.Н. Тарновского, К.Ф. Шацилло, С.В. Тютюкина, монологи И.Ф. Гиндина, изящные комментарии П.Г. Рыдзюнского, М.С. Волина, Э.С. Виленской, Н.М. Пирумовой и других. У каждого сотрудника сектора можно было чему-то научиться, что-то перенять»[203]203
  Шелохаев В.В. Прощание с прошлым. С. 135–136.


[Закрыть].

Сектор капитализма, по признанию В.В. Шелохаева, являлся подлинным интеллектуальным «котлом» института. Этому во многом способствовало то, что, помимо традиционных заседаний, на которых обсуждались рукописи монографий, статей, сборники документов, научные доклады и сообщения, в секторе существовало несколько творческих коллективов, сложившихся на основе общности научных интересов сотрудников. Приоритетными научно-исследовательскими направлениями тогда были: история рабочего класса (Л.М. Иванов, М.К. Рожкова, М.С. Волин, Ю.З. Полевой, С.В. Тютюкин, Ю.И. Кирьянов, И.М. Пушкарева, Г.М. Деренковский, Н.А. Иванова, В.П. Желтова, С.А. Лифшиц, Н.А. Курашева) и история крестьянства (С.М. Дубровский, А.М. Анфимов, П.Г. Рындзюнский, М.С. Симонова, Д.А. Колесниченко). Однако наряду с этой проблематикой активно изучался и еще достаточно широкий круг перспективных тем: «Интенсивно разрабатывались проблемы экономического развития (И.Ф. Гиндин, К.Н. Тарновский, П.Г. Рындзюнский, К.Ф. Шацилло, А.М. Соловьева, Л.В. Куприянова), революционного движения (Б.С. Итенберг, Э.С. Виленская, Н.М. Пирумова, В.А. Твардовская, Д.А. Колесниченко, А.В. Пястковский, С.В. Тютюкин, А.М. Володарская), внутренней и внешней политики царизма (А.Я. Аврех, А.М. Станиславская, В.А. Емец, Э. Урибес). В секторе стала разрабатываться и новая проблематика, формировались новые исследовательские направления: история русского либерализма и интеллигенции (К.Ф. Шацилло, Н.М. Пирумова, С.В. Тютюкин), история дворянства (А.П. Корелин), история думской трудовой группы (Д.А. Колесниченко)»[204]204
  Там же. С. 133.


[Закрыть]. Все это объективно способствовало складыванию широкого научного кругозора молодых ученых-историков, пробуждению их творческой мысли.

Прекрасной школой стало также и участие в работе «гефтеровского семинара» по методологии истории. Его ценность состояла в том, что, по инициативе руководителя семинара Михаила Яковлевича Гефтера, возглавлявшего сектор методологии истории, «в нем обсуждались не только общие теоретико-методологические проблемы, что само по себе важно, но и собственно творческая лаборатория исторического исследования. Образно говоря, в семинаре не научали, а учили думать. Это был не монолог умных и талантливых ученых, а подлинный диалог между ними, будоражащий творческую мысль, заставляющий сопереживать или не соглашаться с высказываемыми точками зрения»[205]205
  Там же.


[Закрыть]. Валентин Валентинович всегда с огромным сожалением отмечал тот факт, что этот «семинар просуществовал лишь до апреля 1969 г., а затем был “упразднен” вместе с сектором методологии и его заведующим, разжалованным в старшие научные сотрудники»[206]206
  Шелохаев В.В. Прощание с прошлым. С. 135.


[Закрыть]. Такая же участь постигла и посещавшийся им в Институте всеобщей истории семинар по социальной психологии, который возглавлял доктор философских и исторических наук Борис Федорович Поршнев, выступления которого всегда «были яркими и интригующими»[207]207
  Там же. С. 129.


[Закрыть].

Именно общение с уже сложившимися, завоевавшими уважение среди научной общественности учеными в огромной степени влияло на складывание представлений молодого исследователя о перспективах развития исторической науке, своем месте в этом сложном, внутренне противоречивом процессе. Причем опыт этого общения учил его не только тому, что надо безоговорочно брать на вооружение в своей каждодневной работе, но и чего следует в ней избегать. Это зримо проявилось уже в первые месяцы обучения в аспирантуре в ходе выбора темы будущей кандидатской диссертации. Вот как запечатлелись в памяти историка события той поры: «Вначале предполагалось, что я буду продолжать заниматься историей народничества. По совету Б.С. Итенберга около месяца я собирал информацию о журнале “Общее дело”. Однако эта тема мне как-то сразу показалась неинтересной, а в перспективе и тупиковой, не позволяющей в дальнейшем выйти на оперативный исследовательский простор. В это время в секторе шла подготовка коллективной монографии “В.И. Ленин о социально-политическом строе капиталистической России”. Регулярно заслушивались и обсуждались доклады, которые затем должны были составить основной блок статей. Большое впечатление на меня произвели: доклад К.Ф. Шацилло о русском либерализме начала XX века и доклад С.В. Тютюкина о кадетской партии»[208]208
  Там же. С. 130.


[Закрыть]. На двух заседаниях сектора шла довольно бурная дискуссия, основной тон которой задавали «генераторы новых идей» И.Ф. Гиндин и К.Н. Тарновский. «Возвращаясь с этих заседаний, – вспоминал Валентин Валентинович, – я до глубокой ночи анализировал ход дискуссии, аргументы выступающих, фиксировал собственные предварительные суждения. В итоге эта дискуссия в секторе предопределила не только тему кандидатской диссертации, но и дальнейшее направление моей научной работы»[209]209
  Там же. С. 130–131.


[Закрыть].

После этой дискуссии состоялась встреча с руководителем сектора Леонидом Михайловичем Ивановым, в ходе которой аспирант высказал готовность заниматься разработкой истории русского либерализма начала XX в. В ходе обмена мнениями выкристаллизовалась и тема кандидатской диссертации – «Программа партии кадетов в период первой русской революции». В конце встречи умудренный опытом Л.М. Иванов посоветовал проконсультироваться по всем обсуждавшимся вопросам с признанным авторитетом в этой области – доктором исторических наук, профессором исторического факультета МГУ Е.Д. Черменским. И здесь жизнь продемонстрировала начинающему исследователю еще одно, далеко не радужное, свое проявление: «В ходе беседы Евгений Дмитриевич заявил, что данная тема уже обстоятельно исследована в его трудах и поэтому нет никакого смысла браться за ее дальнейшую разработку. Скептицизм, а главное, менторский тон Черменского меня несколько удивили, но вместе с тем и подзадорили. Об итогах встречи я рассказал Леониду Михайловичу, который остался доволен моей непреклонной позицией и выразил свое согласие стать моим научным руководителем»[210]210
  Шелохаев В.В. Дневник историка. М., 2013. С. 60–61.


[Закрыть].

Тема была утверждена на заседании сектора, прошла все последующие инстанции, началась напряженная исследовательская работа. Ее итогом стала досрочная защита кандидатской диссертации. Однако эпизод общения с университетским профессором прочно укоренился в памяти, дав импульс размышлениям над проблемой необходимости постоянного переосмысления одних и тех же вопросов истории новыми поколениями ученых, создания особой атмосферы отношений между маститыми историками в целях решения этой задачи. В начале 1984 г. в шелохаевском дневнике появляется такая запись: «Читал главы монографии А.Я. Авреха “Мемуары как исторический источник”. Каждый раз, когда читаю Авреха, то вижу его выступающим в прежнем секторе, когда он произносил свои зажигательные монологи, полные сарказма. И еще вспоминаю, как Аврех, который почему-то невзлюбил Пашу [Зырянова], долго сопротивлялся утверждению темы его кандидатской диссертации по периоду, близкому тому, которым занимался он сам. При этом я вспомнил свою первую встречу с Е.Д. Черменским, который мне также заявил, что заниматься кадетами периода первой русской революции мне не стоит, ибо он уже все написал. Не знаю почему, но старшее поколение ревниво относилось к тому, что следующее поколение будет заниматься изучением того же исторического отрезка. У меня с Аврехом хронологические периоды не совпадали, и он относился ко мне очень доброжелательно. А может быть причина в Пашином научном руководителе И.Ф. Гиндине, который с Аврехом находится в антагонизме. Вот бы и разбирались друг с другом, а не с аспирантами и младшими научными сотрудниками. Черменский тоже подложил Паше “свинью”, около года держал его кандидатскую диссертацию, присланную ему ВАКом для дополнительного рецензирования. Потребовалось вмешательство К.Н. Тарновского. К сожалению, в ученом мире царят не простые нравы. Разного рода “стычки” мне пришлось наблюдать неоднократно»[211]211
  Вернадский В.И. Труды по истории науки. М., 2002. С. 173.


[Закрыть].

Причем в понимании В.В. Шелохаева эта проблема не сводится только к личной позиции отдельных ученых, она намного шире, сложнее и требует своего решения на уровне государственной научной политики. В свое время, как известно, выдающийся ученый-глобалист В.И. Вернадский сформулировал один из основополагающих законов научного познания: «История науки и ее прошлого должна критически составляться каждым научным поколением и не только потому, что меняются запасы наших знаний о прошлом, открываются новые документы или находятся новые приемы восстановления былого. Нет! Необходимо вновь научно перерабатывать историю науки, вновь исторически уходить в прошлое потому, что благодаря развитию современного знания в прошлом получает значение одно и теряет другое. Каждое поколение научных исследователей ищет и находит в истории науки отражение научных течений своего времени. Двигаясь вперед, наука не только создает новое, но и неизбежно переоценивает старое, пережитое»[212]212
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 254.


[Закрыть].

В 2011 г., оценивая сквозь призму этого вывода состояние науки в новой России, Валентин Валентинович отмечал особую роль в решении задачи экспертного определения наиболее перспективных направлений изучения прошлого нашей страны на основе результатов историографических исследований Российского гуманитарного научного фонда и прежде всего его первого руководителя (1994–2003), доктора философских наук Е.В. Семенова. «Евгений Васильевич, будучи классным науковедом, дал блестящий анализ состояния всех гуманитарных наук. Не знаю, кто в состоянии продолжить его начинание. В свое время В.И. Вернадский высказал весьма продуктивную мысль о необходимости подведения научных итогов, что было важно для определения дальнейшего развития науки. В данное время ни в естественных, ни в гуманитарных науках просто нет ученых масштаба Вернадского. К сожалению, эту необходимую функцию не выполняют ни Президиум РАН, ни его отделения, ни специализированные научные советы»[213]213
  Там же. С. 255–256.


[Закрыть]. На следующий день автор дневника вновь возвращается к этой, не дающей ему покоя теме: «К сожалению, прошлый опыт мало учитывается и каждое новое поколение продолжает действовать методом проб и ошибок. Я сегодня на секции напомнил о Вернадском, который настойчиво рекомендовал подводить итоги в развитии науки. К сожалению, у нас вопросам историографии в последние 20 лет уделяется очень мало внимания. Даже в советское время через каждые 5 лет (период между партийными съездами) издавались историографические труды с подведением итогов и предложениями по дальнейшему развитию науки. Это прямая задача академических институтов, переставших выполнять эти функции. Всецело это относится к проблемам источниковедения. В последние 20 лет прекратили существование (или дышат на ладан) целые направления исторической науки, хотя, как известно, появилось немало новых и модных, нередко буквально скалькированных с западной историографии. Несмотря на определенные достижения в отечественной исторической науке за последние 20 лет, не наблюдается исследовательского прорыва в масштабах исторической науки как целого. Разумеется, дело это не простое, но “прорыв” как-то уж очень затянулся во времени»[214]214
  Там же. С. 311.


[Закрыть].

Главная причина этого, по мнению ученого, – продолжающееся доминирование среди тех, кто выбрал профессию историка, исследователей, олицетворяющих фактологическое течение исторической науки и не достигших ее высшего, теоретического уровня, уровня обобщений, выявления закономерностей исторического процесса. «Если говорить серьезно, – делает автор запись в своем дневнике, – то эта профессия, с одной стороны, интересная, а с другой – грустная, если не трагическая. Интересно узнавать каждый раз все новое и новое, но не менее интересно понимать логику и смысл событий. Историков-поисковиков у нас много, это, безусловно, хорошо. Однако тех, кто ощущает логику и смысл человеческой истории, – единицы»[215]215
  Шелохаев В.В. Самостояние. С. 60.


[Закрыть].

Как свидетельствуют многочисленные факты, желание выйти на высший уровень освоения истории как науки стало проявляться уже в годы обучения Валентина Валентиновича Шелохаева в аспирантуре и было присуще ему в течение всего последующего периода научной деятельности. Наиболее зримо это проявилось в стремлении как можно чаще и ближе общаться с истинными учеными-историками, быть полноправным членом подлинно научного, творческого течения отечественной исторической науки, тем более что для этого были уникальные возможности. Дело в том, что начало московского периода его жизни совпало с появлением так называемого нового направления в исторической науке, которое было связано с нетрадиционным для советской историографии изучением социально-экономического развития России и истории российских революций 1917 г. Причем его ядро составляли как раз сотрудники научного учреждения, в котором оказался Шелохаев, – П.В. Волобуев (в 1969–1970 гг. заместитель директора, в 1970–1974 гг. директор Института истории СССР), К.Н. Тарновский, И.Ф. Гиндин, В.П. Данилов, А.М. Анфимов, Л.М. Иванов, А.Я. Аврех, Ю.И. Кирьянов. Вместе со своими сторонниками из ряда региональных вузов (В.В. Адамов, Н.В. Блинов, П.Г. Галузо, Ю.И. Серый и др.) они пытались доказать, что нельзя связывать предпосылки Октябрьской революции с высокой степенью зрелости российского капитализма, необходимо учитывать многоукладность отечественной экономики, признать роль стихийности в развитии революционных событий. Ими был выдвинут тезис об общедемократическом потенциале социалистической революции в России, об альтернативности развития общества в нашей стране.

Многие новаторские идеи представителей «нового направления» нашли свое отражение в подготовленной на базе Института всеобщей истории и вышедшей в 1969 г. под редакцией М.Я. Гефтера книги «Историческая наука и некоторые проблемы современности». Заметный след новизны имели и изданные годом спустя Институтом истории СССР три монографии – «Российский пролетариат: облик, борьба, гегемония», «Свержение самодержавия» и «В.И. Ленин о социально-политическом строе капиталистической России». Все они были подвергнуты резкой критике по инициативе Отдела науки ЦК КПСС, руководитель которого С.П. Трапезников был убежден, что представители «нового направления» покушаются на теоретические, программные, стратегические и тактические основы ленинизма. В результате П.В. Волобуев был снят с поста директора Института истории СССР как «не справившийся с работой». Всякая инновационная научно-исследовательская деятельность по инициативе нового директора А.Л. Нарочницкого «была свернута, а основная масса высококвалифицированных ученых вынуждена была включиться в создание коллективных трудов, сразу же получивших меткое название “братских могил”»[216]216
  Шелохаев В.В. Прощание с прошлым. С. 159.


[Закрыть]. Оценивая эту инициативу нового руководителя, принявшего самое активное участие в разгроме «нового направления», наш юбиляр впоследствии писал: «А.Л. Нарочницкий, очевидно, решил поразить Отдел науки ЦК КПСС громадьем планов. Вновь приоритетными стали традиционные темы советской историографии: “История рабочего класса России”, “История крестьянства России”, “История народов Северного Кавказа”, “История народов Прибалтики” и т. п. Все эти труды мыслились как коллективные со специально назначенной редколлегией и идеологически “выдержанным” ответственным редактором. Предполагалось, что в такого рода коллективные труды уже не может проникнуть какая-либо методологическая “диверсия” и они станут памятниками “величия” марксизма-ленинизма»[217]217
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 28.


[Закрыть].

Однако многочисленные и весьма яростные усилия «попов марксистского прихода» развенчать «новое направление» только еще более усиливали интерес к взглядам его представителей со стороны многих молодых ученых, мысливших не идеологическими стереотипами, а категориями науки. Общение с историками, олицетворявшими это новаторское течение исторической мысли, оказало огромное влияние на формирование теоретико-методологической культуры В.В. Шелохаева. Первое место по степени воздействия на него по праву принадлежало доктору исторических наук Леониду Михайловичу Иванову, возглавлявшему Сектор капитализма и являвшемуся научным руководителем Валентина Валентиновича в период обучения в аспирантуре. Именно этот ученый сыграл решающую роль в выборе Шелохаевым темы кандидатской диссертации, определившей всю его научную судьбу. «Вначале предполагалось, – читаем мы в “Дневнике историка”, – что я буду заниматься народниками, в частности изучением деятельности Белоголового, а моим научным руководителем будет Б.С. Итенберг. Однако Л.М. Иванов посчитал, что специалистов по истории народничества в секторе более чем достаточно, и не возражал, чтобы я занимался либерализмом»[218]218
  Шелохаев В.В. Мой научный руководитель // Иванов Леонид Михайлович: Личность и научное наследие историка. Сборник статей к 100-летию со дня рождения. М., 2009. С. 51, 54–55.


[Закрыть].

Иванов культивировал удивительную атмосферу творческого поиска и новаторства в руководимом им научном коллективе, заботливо относился к молодым ученым. «С высоты моего сегодняшнего педагогического опыта, – отмечает В.В. Шелохаев, – я понимаю, насколько реалистично оценивал Леонид Михайлович перспективы развития отечественной историографии и вместе с тем с какой бережностью он вводил в “большую науку” начинающего исследователя. Он никогда “сходу” не отвергал предлагаемых мной вариантов плана диссертации, а просил еще раз подумать и тщательно взвесить формулировки глав и параграфов. С первых дней работы над диссертацией он советовал мне не брать “на веру” имевшиеся в историографии выводы и суждения, а самому обращаться прежде всего к первоисточникам».

Своим видением смысла науки заведующий сектором способствовал укоренению подлинно научного, комплексного подхода к организации исследовательской работы, укреплению обстановки непрерывного поиска нового, познания неизведанного. Уделяя в качестве исследователя основное внимание изучению проблем крестьянства, рабочего класса, ученый вместе с тем прекрасно сознавал необходимость исследования истории не только «эксплуатируемых» классов, но и всех социальных слоев России. Не случайно он занимался также вопросами землевладения дворян, политикой буржуазии по рабочему вопросу, в 1970 г. в соавторстве с К.Н. Тарновским выступил с докладом «Общественно-экономическая структура России. Проблема многоукладности» на V Международном конгрессе экономических наук в Ленинграде, являлся ответственным редактором сборника статей «В.И. Ленин о социальной структуре и политическом строе капиталистической России» (1970). Сама постановка вопроса о социально-классовой структуре российского общества являлась новой – сословная стратификация советскими историками к тому моменту практически не изучалась.

Характерная черта научной культуры Л.М. Иванова состояла в пристальном внимании к общетеоретическим и методологическим вопросам, использовании большого комплекса разнообразных по своему характеру источников. Особое внимание он уделял сводным статистическим материалам, анализ которых позволял обнаружить определенные закономерности, сформулировать обобщающие выводы. Именно эти качества аспирант стремился перенять у своего учителя. «Обладая природным здравым смыслом, – подчеркивает он, – Леонид Михайлович, судя по содержанию его трудов, докладов в секторе, резюме и репликам, которые он делал в качестве его руководителя, стремился постичь внутреннюю логику исторического процесса, интуитивно ощущал важность постановки и разработки наиболее актуальных и перспективных проблем истории пореформенной России. С большим уважением и даже пиететом он относился к творческим людям, тем, кто проявлял инициативу, находился в постоянном исследовательском поиске». И совершенно не случайно, что целый ряд ученых – сотрудников его сектора – составил ядро «нового направления» в советской исторической науке. «Сам Леонид Михайлович, – считает его последний аспирант, – не только поддерживал “новое направление” в исторической науке, но и являлся одним из его активных представителей. Недаром руководимый им сектор неоднократно выступал в качестве инициатора научных конференций и подготовки на их основе сборников статей, которые стали подвергаться критике со стороны “ортодоксов” и догматиков. Включенность Леонида Михайловича в новое направление в исторической науке была, прежде всего, обусловлена масштабностью его мышления, богатым жизненным опытом, здравым смыслом»[219]219
  Шелохаев В.В. Мой научный руководитель. С. 55–56.


[Закрыть].

Не менее подкупала в нем и научная принципиальность, внутренняя потребность отстаивать до конца свои взгляды, защищать от необоснованных нападок коллег. «Перед моими глазами, – пишет Валентин Валентинович, вспоминая своего наставника, – стоит, как живая, следующая картина. В зале Ученого совета Института в течение двух дней шла острая дискуссия между сторонниками и противниками “нового направления”. К десяти часам мы с Леонидом Михайловичем на такси подъезжаем к Институту. Он с большим трудом выходит из машины и, опираясь на костыли, поднимается по ступенькам. После выступления нескольких ораторов из противоположного лагеря Леонид Михайлович просит слова и, превозмогая боль, с пепельно-серым лицом, медленно направляется к столу президиума. На трибуну он уже подняться не смог. Став в пол-оборота к президиуму и залу, стиснув костыли, он стал горячо выступать, аргументированно парируя критику в адрес представителей “нового направления”. Зал слушал его с большим напряжением. Всем было видно, каких невероятных усилий стоило ему это выступление. Однако поступить иначе Леонид Михайлович не мог, ибо считал недостойным, ссылаясь на болезнь, оставить в беде своих товарищей»[220]220
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 39.


[Закрыть]. О влиянии Учителя на Ученика точно и ярко свидетельствует следующая дневниковая запись: «Приступил к подготовке доклада к 70-летию со дня рождения Л.М. Иванова. Его не стало 10 января 1972 г., а я о нем вспоминаю практически каждый день, он мне продолжает сниться. Настоящий русский самородок из провинции, который сам достиг многого в науке. Человек кристально чистый, честный. Не любить его было невозможно…»[221]221
  Там же. С. 9.


[Закрыть]

Значительное влияние на становление В.В. Шелохаева как ученого оказал Константин Николаевич Тарновский. Его научное творчество являлось для молодого историка примером, если не образцом. Об этом, в частности, говорит запись, сделанная в феврале 1974 г.: «Единственным отрадным событием месяца было чтение статьи К.Н. Тарновского “Некоторые итоги изучения мелкой промышленности дореформенной России”. На 24-х страницах Константин Николаевич не только дал блестящий анализ историографии проблемы, но и сформулировал целый ряд принципиально важных положений своей будущей плановой монографии. После “перетряски” 1972 г. сидим по разным секторам. Однако продолжаем общаться со всеми опальными “изгнанниками” из нашего прежнего сектора истории капитализма…

С момента поступления в аспирантуру у нас с Константином Николаевичем сложились хорошие отношения, он поддержал тему моей кандидатской диссертации, а личное общение с ним всегда доставляло радость»[222]222
  Шелохаев В.В. Прощание с прошлым. С. 152.


[Закрыть].

Как известно, Тарновский стал одной из первых жертв борьбы с «новым направлением» в истории. В 1970 г. один из его лидеров блестяще защитил докторскую диссертацию. «Я был на этой замечательной по своему содержанию и форме защите, произведшей тогда на меня большое впечатление, – вспоминал Валентин впоследствии. – Но, увы! После долгих рецензирований диссертации Тарновского ВАК отклонила решение специализированного Ученого совета Института о присуждении ему ученой степени доктора исторических наук»[223]223
  См.: Емец В.А., Шелохаев В.В. Константин Николаевич Тарновский (1921–1987) // Историки России: Послевоенное поколение. М., 2000. С. 199–220.


[Закрыть]. Однако, это только укрепило интерес молодого ученого к отличительным чертам научного творчества старшего коллеги. К ним он относил:

во-первых, исключительно уважительное и добросовестное отношение к источнику как основе научного исследования, стремление к использованию и учету всех имеющихся в наличии материалов;

во-вторых, строгое подчинение своих личных творческих задач логике развития избранной научной проблематики, а в конкретных исследованиях – мастерство отбора фактов под углом зрения вытекающей из них теоретической проблемы;

в-третьих, приверженность к теоретическому осмыслению изучаемых процессов и явлений, к генерации возникающих в исторических исследованиях идей;

в-четвертых, повышенное внимание к проблемам историографии социально-экономического развития России начала XIX–XX в., потребность разобраться в «родословной» укоренившихся в советской исторической науке подходов к рассмотрению этой тематики;

в-пятых, тяга к раскрытию «механизма торможения» в историческом познании, выявлению идеологических и методологических факторов, которые нарушали естественный ход его развития, лишали ученых подлинно научных ориентиров[224]224
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 79.


[Закрыть].

Свидетельством близости взглядов двух ученых на науку и окружавшую их действительность явились предложение Тарновского вместе написать «рецензию на коллективный труд ИМЛ “Генеральная репетиция Великого Октября, первая буржуазно-демократическая революция в России”» для газеты “Правда”, в которой что-либо напечатать весьма престижно»[225]225
  См.: Там же. С. 90.


[Закрыть], а также замысел подготовки совместной монографии, план-проспект которой они обсуждали в ходе своей последней в жизни встречи[226]226
  Там же. С. 36.


[Закрыть].

Тесные отношения существовали у В.В. Шелохаева и с Ю.И. Кирьяновым, по поводу которого он как-то пошутил: «Я уже стал штатным рецензентом у Юрия Ильича»[227]227
  Там же. С. 15.


[Закрыть]. Постоянное знакомство с содержанием написанных им материалов позволяло брать все лучшее из научно-исследовательского арсенала этого неординарного ученого, научными мужеством и смелостью, мастерством и плодовитостью которого он постоянно восхищался: «Читал главы плановой монографии Ю.И. Кирьянова “Положение рабочего класса России”. В начале 1970-х гг. Юрий Ильич подвергся критике за сборник материалов одесской конференции “Российский пролетариат: облик, борьба, гегемония”. Критиков не устраивали его оценки гегемонии пролетариата, которую он трактовал как процесс, а не как некую константу. Я видел, что он переживал, но как настоящий исследователь от своих взглядов отказываться не собирался. Как же он предан своему делу!»[228]228
  Шелохаев В.В. Прощание с прошлым. С. 134.


[Закрыть]

Посчастливилось Валентину Валентиновичу близко контактировать, хотя и не очень часто, также с М.Я. Гефтером. Вспоминая об общении с ним, он писал: «Судьба как-то свела нас в академической больнице, и мы с Михаилом Яковлевичем прогуливались по дорожкам небольшого больничного садика, сидели на скамейках и беседовали. Меня тогда поражало не только целостное мировидение, но и его богатая эрудиция по проблемам русского либерализма. Но самое главное – это, конечно, оригинальность типа мышления Гефтера»[229]229
  Шелохаев В.В. Самостояние. С. 58.


[Закрыть].

Многое дали юбиляру и контакты с учеными, имена которых хотя напрямую и не ассоциировались с «новым направлением», но явно олицетворяли собой творческое начало в отечественной исторической мысли. Буквально с первых дней пребывания в аспирантуре у него сложились дружеские отношения со Станиславом Васильевичем Тютюкиным. Впоследствии он так оценит место этого незаурядного человека и блестящего ученого в своей судьбе: «Важную роль в процессе моего “вживания” и в секторскую научную среду, и в московский быт оказал С.В. Тютюкин, ставший моим верным другом. По сути он своим блестящим докладом по истории русского либерализма предопределил выбор моей кандидатской диссертации»[230]230
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 26.


[Закрыть]. Его влияние ощущалось и в последующем. Из дневниковой записи, сделанной в июне 1976 г.: «С большим удовольствием и пользой прочитал монографию моего друга С.В. Тютюкина “Первая русская революция и Г.В. Плеханов”. Книга написана мастерски, есть чему у него поучиться. Мне повезло, что во время моей учебы в аспирантуре рядом оказался Станислав Васильевич. Он первым прочитал мою первую статью; помню когда он начал ее править, я понял, что мне над ней надо еще долго работать. В 1970 г. она была опубликована в журнале “История СССР”. Станислав не только талантлив от природы как исследователь, но он блестяще владеет пером, и я понимал, что мне надо учиться у него»[231]231
  Там же. С. 55.


[Закрыть].

Научным примером для В.В. Шелохаева, бесспорно, был и ленинградский историк Валентин Семенович Дякин, являвшийся официальным оппонентом его кандидатской, а затем и докторской диссертации. Подкупал его стиль общения с молодыми коллегами: «Несмотря на разницу в возрасте, правда, не очень большую, и ощутимую разницу в научной иерархии, Валентин Семенович относился к нам как равным и не допускал со своей стороны менторства. Это было приятно и вместе с тем весьма поучительно»[232]232
  Там же.


[Закрыть]. Но самое главное – стремление не переносить научные расхождения на личные взаимоотношения, умение выносить из конструктивного обмена мнениями пользу для поиска научной истины. Оценивая одно из писем, в котором Дякин подробно излагал свою позицию об октябристах, Шелохаев отмечал: «В оценках этих деятелей мы с ним разошлись, но это никак не отразилось на наших отношениях. Валентин Семенович – человек науки и прекрасно понимает, что на проблему можно смотреть по-разному»[233]233
  Там же. С. 57.


[Закрыть]. Более того, как подлинный ученый, он показывал образец умения изменять свои взгляды под влиянием дискуссии: «4 февраля [1983] получил письмо В.С. Дякина. Это ответ на мое письмо по поводу октябристов. Рад, что Валентин Семенович скорректировал свою прежнюю точку зрения об октябристах и согласился с рядом моих доводов. Мне повезло, что я переписываюсь со столь умным человеком и глубоким исследователем. Если бы кто-то посмел не принять точку зрения А.Я. Авреха, то навек стал бы его лютым врагом. В.С. Дякин и А.Я. Аврех в этом смысле совершенные антиподы»[234]234
  Шелохаев В.В. Прощание с прошлым. С. 148.


[Закрыть]. Судя по воспоминаниям и дневниковым записям В.В. Шелохаева, определенное влияние на его формирование как ученого оказало общение и с такими известными историками старшего поколения, как И.Ф. Гиндин, К.В. Гусев, Б.С. Итенберг, А.П. Корелин, И.С. Розенталь, Л.М. Спирин, А.Д. Степанский, К.Ф. Шацилло и некоторые другие.

Однако со временем, по мере вступления в стадию научной зрелости, все более заметное место в творческой жизни историка начинают занимать его сверстники, а затем и представители следующего, более молодого поколения исследователей. Именно они станут основой возникновения неформального творческого коллектива, который в конце XX – начале XXI в. результатами своей исследовательской деятельности оставит яркий след в развитии отечественной исторической науки. Ядро этого коллектива станет складываться уже в начале 1970-х гг. В 1973 г., после окончания аспирантуры, В.В Шелохаев был зачислен на должность младшего научного сотрудника в Институт истории СССР, где к тому моменту уже работали близкие ему по духу и возрасту Наталья Анатольевна и Анатолий Евгеньевич Ивановы. «Одновременно со мной, – вспоминал он о событиях той поры, – в штат в качестве старшего научного сотрудника были зачислены Олег Владимирович Волобуев и Валерий Васильевич Журавлев, а младшими научными сотрудниками – Павел Николаевич Зырянов и Николай Федорович Бугай. Это мои давние друзья, которыми я горжусь»[235]235
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 11.


[Закрыть]. Вскоре к ним присоединится Владимир Прохорович Булдаков. Всех этих ученых объединяли не только близкие товарищеские отношения, но и целый ряд общих черт – высокий научный профессионализм, совершенная интеллектуальная культура, творческий подход к изучению истории.