Текст книги "Путь и выбор историка. К 80-летию профессора В. В. Шелохаева"

Только перечисляя то, чем занимался Валентин Валентинович, можно устать. А он неустанно брался за все новые трудоемкие проекты и в ничтожно короткие сроки осуществлял их. Так было и с энциклопедиями о Государственной думе и Государственном совете. К тому же успевал написать статьи о Н.В. Некрасове, Ф.Ф. Кокошкине, братьях Велиховых, Д.И. Шаховском, В.И. Вернадском, Ф.И. Родичеве, находил время съездить с А.А. Кара-Мурзой, много сделавшим для увековечивания памяти известных российских либералов, в «глубинку», на родину, например, Д.И. Шаховского или П.Д. Долгорукова, чтобы открыть мемориальные доски, посвященные этим деятелям.

Понимая важность публикации такого ценного исторического источника, как журналы Совета министров царской России, он с первого и до последнего (12-го) тома этих документов участвовал в работе над ними, помогая инициатору их издания сотруднику РГИА Б.Д. Гальпериной. Он очень ценил и высочайший профессионализм З.И. Перегудовой, благодаря которой многие материалы из ГА РФ вошли в документальные публикации РОССПЭНа. Валентин Валентинович всегда любил работать с архивными документами.

Много времени у него отнимали заседания в редколлегиях журналов (он был членом редколлегии 4 журналов), РГНФ, различные доклады и выступления, но больше всего лекции, семинары, чтение дипломов и диссертаций, последних была «Ниагара». Все это отвлекало от главного, на чем он хотел сосредоточиться: от работы над изданием «Библиотеки отечественной общественной мысли России». И ему все чаще приходила в голову мысль, что пора «завязывать» с преподаванием в институтах. Это необычно для Валентина Валентиновича: не расширять поле деятельности, а сократить, делать не больше, а меньше. Тем более что и работа, ее процесс, не всегда уже приносила ему удовлетворение, как это было, например, с энциклопедией Столыпина. Но наряду с подобным внутренним «оползнем», он испытывал на себе и воздействие внешних сил: сократить, ужать «шелохаевское» бурное издательское влиятельное в стране. Причем давление «изнутри» и «снаружи» почти синхронны: 2010–2012 гг. Его с двух сторон «доставала» бюрократия: в сфере образования и архивного дела. Но вместе с этим проявился и какой-то новый, и совсем непростой взгляд на проблему понимания исторического процесса. Все это так важно для понимания Валентина Валентиновича как личности и ученого, что мне ничего не остается, как привести здесь, елико возможно, его суждения, занесенные им в «Дневник» в ноябре 2010 г.

В начале он подводит некоторые итоги своей научной и преподавательской биографии: прочитал курсовых работ – 90; дипломных – 85; выступал в качестве оппонента по кандидатским диссертациям 150 раз, докторским – 99; защитилось аспирантов – 20; докторов – 12.

Выступлений на круглых столах, методологических семинарах, на телевидении, радио –140; на международных, всероссийских региональных и иных конференциях, симпозиумах, коллоквиумах – 107. «Много это или мало, – пишет В.В. Шелохаев, – судить не мне, ибо никакая статистика не может отразить то напряжение, которое переживает человек, творчески участвуя в научном и преподавательском процессе. Когда я в конце 1960-х гг. выбрал для себя научную стезю, а в конце 1980-х начал преподавать, то мне казалось, что занятия исторической наукой позволят мне ответить на важнейшие вопросы Бытия, которые у меня подспудно возникали уже давно. Оказалось, что историческая наука таких ответов дать не может, видимо, как и другие науки. Загадка Бытия остается тайной. Может быть, в традиционных рамках понимания роли науки я кое-что полезное сделал за эти годы, но удовлетворение от своей деятельности перестал испытывать. Помню, как в первое время радовался выходу каждой статьи, монографии, публикации. Теперь же таких ощущений не испытываю. Если это так, то есть о чем серьезно задуматься. Когда я начал преподавать в вузах, то у меня (тоже на первых порах) было искреннее желание передать свои знания молодому поколению. Почти двадцать лет я смотрел с кафедры на студентов, стремясь увидеть в их глазах желание познать новое. Однако встречал такое желание редко. Слава Богу, что в студенческой среде есть еще ребята, которые, как в свое время я, жаждут познания.

Когда в начале 1990-х гг. вузы стали набирать так называемых внебюджетников, то картина стала совсем удручающей. После введения болонской системы я окончательно понял, что мне в высшей школе делать нечего. Я решил больше времени уделять научным исследованиям, осмыслению того, что происходит в нашем все более и более тревожном мире». Значение, которое Валентин Валентинович придавал только что изложенному, столь важно для него, что он решил «несколько изменить структуру и само содержание дневника»[180]180
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 201.


[Закрыть].

После сдачи в печать энциклопедии «Петр Аркадьвич Столыпин» он делает запись в «Дневнике»: «Больше заниматься энциклопедиями не буду. Они отбирают массу времени и сил»[181]181
  Там же. С. 386.


[Закрыть]. Иногда ему приносили такой материал, что он негодовал: «Не перестаю удивляться тому, как стали сейчас работать». Раньше в академическом секторе никто бы «не посмел даже показать такой “труд”»[182]182
  Там же. С. 363.


[Закрыть]. Интересно, а сейчас Валентину Валентиновичу только показывают такие труды или их приходится брать и дорабатывать самому? Может быть, ситуация изменилась к лучшему?

В.В. Шелохаеву пришлось отступить под натиском чиновников Росархива, ликвидировавших Отдел документальных публикаций федеральных архивов. Он считал это стратегической ошибкой Росархива: пострадает публикаторское направление в деятельности архива и историческая наука. Архивная бюрократия, чиновники набирали силу. Однако Валентин Валентинович держался твердо: «Рабов из нас им сделать не удастся»[183]183
  Там же. С. 430.


[Закрыть]. Из науки ему «уходить не хотелось бы». Он решил попытаться договориться о переводе сотрудников в структуры РАН. 1 марта 2012 г. он встретился с директором ИРИ РАН Ю.А. Петровым. Валентин Валентинович изложил разговор с директором так: «Речь шла о некоторых научных проблемах и предложении, которое при последней встрече сделал мне Корелин о его замене на посту руководителя Центра истории России XIX – начала XX в. Петрову этот замысел понравился. И он мне предложил перейти в ИРИ на должность главного научного сотрудника и руководителя Центра»[184]184
  Шелохаев В.В. Дневник историка. С. 433.


[Закрыть]. В РГАСПИ В.В. Шелохаев остался совместителем. С 17 апреля он в ИРИ РАН. С этого времени начался новый этап его научной деятельности. Ему чрезвычайно нравилось, что у Ю.А. Петрова «планов громадье и он настроен на творчество»[185]185
  Там же. С. 454.


[Закрыть]. И уже 19 апреля пишет ему письмо – «первый этап “мозговой атаки” для создания модели многотомника»[186]186
  Там же. С. 459.


[Закрыть].

Между апрелем 2012 г. и сегодняшней ковидной действительностью пролетело почти десятилетие. У стариков время идет быстрее, но успевают они сделать меньше, чем оно им позволяет. Но к Валентину Валентиновичу это никак не относится. Творчески человек не стареет. И судя по тем серьезным трудам, что он создал, вернувшись «на круги своя», Валентин Валентинович пребывает именно в этом завидном состоянии. Давно и всем известно, что у него извечное тяготение, а это дар богов, к «крупноблочному строительству» российской истории. Большое видится на расстоянии, на мелкотемье легко и споткнуться. А так как Валентин Валентинович «приземлился» в нужное место и в нужный момент, то есть в центре и накануне столетних юбилеев мировых событий – Первой мировой войны и двух революций 1917 г., то он сразу оказался в родной стихии. Отсюда и результат: слиянность с усилиями коллектива и рождение грандиозных «нетленок» на тему войны и революций. Но надо сказать, что и персональные труды Валентина Валентиновича на основе выработанной им хорошей традиции изучать явление в целом, будь то либерализм, или политические партии, или другие не менее достойные темы, столь же насыщены новыми идеями и фактами, как и эталонные исторические труды, и обладают такой же достойной полиграфической «внешностью». Назову только монографии, не касаясь статей, рецензий и прочей «научной вермишели». На первое место я поставил бы его историю кадетской партии, показанную автором со времени ее рождения после Манифеста 17 октября и до гробовой доски – эмиграции. Нет повести печальнее на свете, чем повесть о России и «кадете». Другая всеохватывающая книга – о либерализме в России в начале XX в. – течении, проворонившем свою птицу счастья – Февраль 1917 г. вместе с его альтернативностью. Далее очень личное издание – трехтомный «Дневник». В нем вся историческая наука (в части прошлого России XIX – начала XX в.), «как на блюдечке», благо автор, обладая умом, талантом и тактом, пользовался благосклонностью Клио, которая ничтоже сумняшеся пускала его во все редакции, фонды и другие не совсем присутственные места. Помимо истории и глубоких размышлений о ней автора, в «Дневнике» много информации иного характера: в меру политики, внутренней и внешней, общественной жизни, автор ведь обещал, что он будет жить строго поверх текущей политики. Поэтому горбачевская гласность приглушена, а ельцинские и прочие страсти-мордасти преподнесены в очень приличной упаковке. Вторая часть «Дневника» читается труднее из-за учащенного траурного дыхания: читаешь и думаешь: как же у нас было много историков, если в «Дневнике» так часто сообщается о смерти многих. Радость и отдохновение для читателя – теплые страницы о домочадцах, родных и близких Валентина Валентиновича. Очень дельные пассажи о Боге, и реальные предположения о чуде, которое, если не поленится, то спасет Россию. Но по наблюдению автора, ей этого пока не хочется. Понимаю местами приличные выражения автора о ЕГЭ, болонской системе, о науке, которой так мало теперешних реформ, что она мечтает еще и о петровских. В отношении всех этих текстов В.В. Шелохаева я – принципиальный соглашатель тютчевского извода:

 
Как перед ней не гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы.
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
 

И немного еще о «библиографии» Валентина Валентиновича. Он не зря в свое время заложил первый камень в основание ИОМа: «отпочковавшись» в ИРИ, продолжает трудиться в этом институте. В известном 4-томнике «Реформы в России с древнейших времен до конца XX в.» он ответственный редактор третьего тома («Вторая половина XIX – начало XX в.»), автор введения, заключения и главы «Либеральная модель». В 1996 г. у него появилась монография на эту тему. Но теперь, спустя двадцать лет, Валентин Валентинович свои идеи углубил, хотя и укоротил.

Не могу не сказать, памятуя о том, что Валентин Валентинович большой ходок по архивам, о сборнике, включающем материалы перлюстрации департамента полиции «Представительные учреждения Российской империи в 1906–1917 гг.» (М., 2014). В книге содержатся выписки из 1088 писем депутатов Думы, членов Госсовета, министров, дипломатов, высокопоставленных чиновников различных ведомств. Какую же объективную картину нарастающей смуты нарисовали господа чиновники! (Вот бы дать этот сборник почитать священнику Шевкунову. Может, и его фильмец-шельмец «Гибель империи. Российский урок» открутился бы назад, как в рассказе А. Аверченко «Фокус великого кино», и не полоскал бы он серое вещество россиян в свое историческое удовольствие.) Что говорить, добротная книга! И сотворена суперспециалистами: В.В. Шелохаевым и К.А. Соловьёвым. Кирилл Андреевич – ученик Валентина Валентиновича. А у профессора взгляд на таланты наметанный: сразу выхватил драгоценный камешек из отвала, из породы. И рос тот талант не по дням, а по часам. Написал шикарную кандидатскую о кружке «Беседа». До сих пор хорошо ее помню – как-никак был официальным оппонентом. Присмотрелся. Показалось: похож на А. Дюма. Сейчас это впечатление усилилось. И чисто внешнее, и по существу – живость мысли и «скоропись руки». Редкое сочетание: умение хорошо говорить и иметь легкое перо. И говорит, и пишет: каждый год по книге, написал докторскую и наговорил на профессорское звание. И впереди что-то не худшее маячит. А впрочем, жил бы в Париже, в XIX в., то сидел бы с гениями в кафешке, а здесь посадят к академикам – замучаешься отвечать на их вопросы о том, как их зовут.

Мог ли Валентин Валентинович такого человека «оставить» на произвол судьбы? Нет, разумеется, пусть уж лучше им любимая история «попользуется». Валентин Валентинович принял правильное решение: будут «страдать» вдвоем. Во имя науки. Нет, извините, не вдвоем, есть замечательный коллектив, ветераны, которые еще помнят «новое направление» «в лицах» и которые уступают молодежи лишь в том, что, в отличие от нее, в срок сдают свои плановые работы и пишут свои труды так, что заведующий может ночью не править их, а спать.

Валентин Валентинович, помимо К.А. Соловьёва, сделал еще одно ценное «приобретение» для центра – Нину Борисовну Хайлову. Тоже знал кого брать: как и Кирилл Андреевич, она его ученица, аспирантка. Когда он прочитал ее диссертацию, то сказал два слова, которые в его устах универсальны и означают высшую похвалу: «Молодец!!! Умница!!!» Особенно, если после этих слов есть восклицательные знаки. Нина Борисовна прошла с Валентином Валентиновичем огонь, воду и медные трубы во время славной, но финансово хилой эпохи энциклопедий, когда спасал лишь энтузиазм и молодость. Нина Борисовна действительно умница. Она добрый, душевно тонкий и тактичный человек. И у нее множество талантов, необходимых в научной работе. Она написала прекрасную кандидатскую работу о Партии демократических реформ. Сейчас Нина Борисовна успешно занимается историей либерального центра.

Когда-то Валентин Валентинович, кажется, еще не обремененный докторской степенью, написал совершенно потрясающую рецензию на огромную книгу ленинградских историков «Кризис самодержавия в России. 1895–1917». Сейчас он руководит работой коллектива над 10-м томом институтского многотомника. Название тома напоминает заголовок той давней книги. Это как бы эстафета, продолжение подвига служению науке. И Валентин Валентинович по духу своему, по мироощущению очень похож на людей, писавших ту книгу. Говорю так, потому что, как и он, я знал некоторых из них лично и сохранил несколько писем тех авторов ко мне. Думаю, что если бы они смогли теперь прочитать следующие строки Валентина Валентиновича, они бы гордились им: «Мое поколение, честно сделавшее научную карьеру в СССР, продолжает, стиснув зубы, трудиться на научной ниве, ибо это единственное что у них осталось в жизни. Они верны своей родине и преданы своей науке. Пока это поколение не ушло из жизни, оно будет работать для науки, сознавая, что делает великое дело для Родины» (Д., с. 316). Я готов сто раз подписаться под каждой строчкой этого фрагмента дневника не только потому, что сам принадлежу к этому поколению, но и потому, что Валентин Валентинович именно тот историк, который всей жизнью доказал мудрость своего афоризма: чтобы стать хорошим историком, надо долго жить, а чтобы долго жить, надо быть хорошим историком. Я не знаю историка лучше Валентина Валентиновича Шелохаева.

Л.А. Опёнкин. Отражение в воспоминаниях и дневниках В.В. Шелохаева творческой лаборатории формирования научно-исследовательской культуры ученого

Длинный ряд книг с дарственными надписями юбиляра, начинается на полке моей библиотеки с его воспоминаний («Прощание с прошлым», «Самостояние») и двух томов «Дневника историка». И приметное место отведено отмеченным сочинениям не случайно – их хочется всегда иметь, что называется «под рукой», ибо в них зафиксированы как основные вехи жизненного и научного пути Валентина Валентиновича Шелохаева, так и многие факты, помогающие разглядеть условия формирования его качеств личности и ученого-историка. А читать об этом всегда не только крайне интересно, но и весьма поучительно…

Как хорошо известно, складывание представлений мыслителей о социальном предназначении исторической науки, методах исторического исследования происходит прежде всего под воздействием содержания процесса общественного развития. В последнее столетие, под влиянием особенностей общественного устройства нашей страны, историческое познание в ней постоянно испытывало на себе противоборство двух начал – творческого и догматического. В разные годы накал этой борьбы то резко возрастал, то несколько спадал, но противостояние не прекращалось никогда, изменялись лишь его формы. Первое из этих течений, созидательное по своей природе, явилось логическим продолжением того научного подхода, который органически сформировался в России в основном в начале XVIII–XX вв. и был связан с выяснением закономерностей жизни общества, выявлением причинно-следственных связей между ее различными проявлениями. Второе – доктринерское – целенаправленно формировалось советским государством с начала 1930-х гг. в целях использования исторического знания в качестве средства идеологической, агитационно-пропагандистской работы в области воспитания масс. Обосновывая необходимость его утверждения, СНК СССР и ЦК ВКП(б) в постановлении от 15 мая 1934 г. «О преподавании гражданской истории в школах СССР» указывали, что «вместо преподавания гражданской истории в живой занимательной форме с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей – учащимся преподносят абстрактные определения общественно-экономических формаций, подменяя таким образом связное изложение гражданской истории отвлеченными социологическими схемами»[187]187
  Справочник партийного работника. Вып. 9. М., 1935. С. 136.


[Закрыть]. Понятно, что такая оценка по сути снимала вопрос о целесообразности использования аналитического подхода к изучению и усвоению истории, ориентировала на предопределенность отбора исторических событий исследователями, фактографическое восприятие прошлого.

Таким был замысел власти. Однако, как свидетельствуют многочисленные факты, в том числе нашедшие отражение в воспоминаниях и дневниковых записях нашего юбиляра, курс правящей партии в области развития гуманитарного знания постоянно входил в глубокое противоречие с реалиями повседневной жизни. Именно под их влиянием началось складывание критического типа мышления юного Валентина Шелохаева, возникло желание найти в исторической науке ответы на многие волновавшие его уже с детства вопросы. Начало этому положили разговоры родственников, представителей старшего поколения, о прошлой жизни в России. «Видимо, – отмечал он впоследствии, – домашняя атмосфера, какие-то эпизоды из рассказанного взрослыми, попадая в “копилку” памяти, начинают в ней жить своей самостоятельной жизнью, подспудно влияя на формирование личностных ценностных ориентиров. Когда я стал много читать и размышлять, то начал задумываться (не берусь сказать почему) над вопросами, которые так или иначе были связаны с социальными и политическими проблемами, с той каждодневной реальностью, которая меня окружала. Сразу же оговорюсь, что взрослые к этому меня никак не подталкивали, это рождалось само собой, под влиянием собственных наблюдений и сравнений»[188]188
  Шелохаев В.В. Самостояние. М., 2010. С. 28.


[Закрыть].

Именно стремление разобраться в сути многих далеко не простых проблем общественной жизни побудило любознательного юношу уже в седьмом классе приступить к знакомству с содержанием таких весьма сложных для усвоения в этом возрасте книг, как «История ВКП(б). Краткий курс», «Капитал» Маркса, «Анти-Дюринг» Энгельса. Годом спустя он начинает задавать вопросы на социальные и политические темы не только родителям, но и учителям: «Помню, в колхозном клубе я прослушал лекцию о “шпионе и вредителе” Берии, который вскоре после смерти Сталина был арестован и расстрелян. Мне было непонятно, почему верный соратник Сталина вдруг стал “врагом народа”. Мой вопрос учителю истории так и остался без ответа». Самому задуматься над этой проблемой побудили слова другого человека: «Умудренный жизненным опытом дедушка говорил так: и Сталин, и Берия – это одно и то же, между ними нет никакой разницы, в Кремле идет борьба за власть»[189]189
  Шелохаев В.В. Самостояние. С. 29.


[Закрыть]…

Непонятной для пытливого ума оставалась и официальная оценка событий, связанных с разоблачением «преступной антипартийной группы» Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова. Зато кое-что проясняли передачи радио «Свобода» и «Голос Америки», которые, как это не покажется странным, можно было поймать по радиоприемнику в глухой деревне. Слушая их, удалось узнать «о трагических событиях 1953 г. в Берлине, 1956 г. в Венгрии, о гибели линкора “Новороссийск” в Севастополе, о неопубликованном докладе Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС, о позициях разного рода “антипартийных” групп, о книге Б.Л. Пастернака “Доктор Живаго” и т. д. Разумеется, в наших газетах и журналах информация была иной. Хотелось узнать Правду. Ее поиски вели к постановке вопросов, которые заставляли сознание работать критически…»[190]190
  Шелохаев В.В. Прощание с прошлым. М., 1997. С. 51.


[Закрыть]

Большую пищу для размышлений давали и результаты социально-экономической политики, осуществлявшейся в нашей стране. Вспоминая о своем восприятии происходившего в Советском Союзе в 1950-е гг., Валентин Валентинович замечал: «Так называемая “хрущевская оттепель”, о которой с придыханием многие годы писали историки, по деревням и селам нашей необъятной страны прошлась лихо. Если послевоенная сталинская деревня стала постепенно подниматься с колен и жизнь колхозников более или менее улучшалась, то хрущевские эксперименты с сельским хозяйством нанесли ему непоправимый урон. “Царица полей” кукуруза истощала почву, затем к ней присоединилась и конопля; под эти убийственные культуры распахивались пойменные луга; угроза нависла и над приусадебной землей, с которой колхозники и жили. Нарастал вал самых разнообразных и непосильных налогов и сборов, причудливых и изощренных запрещений. Все это я видел своими глазами и слышал весьма нелицеприятные суждения сельских жителей»[191]191
  Шелохаев В.В. Самостояние. С. 33.


[Закрыть].

Тяжелой была жизнь и городского населения, которую молодой человек познал сполна, работая после окончания средней школы инспектором городского финансового отдела. «Характер работы был таков, – вспоминал он, – что позволил мне узнать реальную жизнь простых городских жителей. Я не мог себе представить, в какой нищете живет наш народ, одержавший победу в Великой Отечественной войне, с каким пренебрежением относятся к нему власти»[192]192
  Там же. С. 34.


[Закрыть].

В городе, как и в деревне, Валентин «каждодневно сталкивался с политикой абсурда» и ему, «естественно, хотелось осмыслить и понять причину происходящего»[193]193
  Там же. С. 37.


[Закрыть]. Это стремление стало определяющим в решении, какой профессии посвятить жизнь. В 1960 г. он сделал окончательный выбор в отношении своей будущей специальности, поступив на историческое отделение историко-филологического факультета Мордовского государственного университета. «Мне тогда казалось, – признавался впоследствии маститый ученый, – что если я буду изучать историю, то смогу понять смысл человеческого бытия. Сейчас это кажется наивным, но в то время я был уверен, что именно историческая наука может дать ответы на все жизненные вопросы»[194]194
  Там же. С. 41.


[Закрыть].

Однако разобраться в ходе освоения профессии историка в многочисленных проблемах общественного бытия, учитывая реалии начала 1960-х гг., было делом не простым. Упорно насаждавшееся тотальное единомыслие в условиях провозглашенного курса на построение в СССР в течение двух десятилетий коммунизма стало труднопреодолимым барьером на пути формирования самостоятельно мыслящей личности. «Лекции по истории КПСС, – читаем в записках юбиляра, – напоминали собрание схоластических марксистско-ленинских цитат, которые не могли быть предметом дискуссий поскольку их авторы обладали абсолютной истиной. Более того, в те годы появилась специальная дисциплина – “научный коммунизм” – которая окончательно уничтожила какой либо интерес к изучению трудов классиков марксизма-ленинизма, а вслед за ними русских революционных демократов»[195]195
  Там же. С. 41–42.


[Закрыть]. Чтобы разобраться в их истинном смысле, студент использовал собственную методику знакомства с произведениями мыслителей прошлого: «Я сам разработал план чтения обществоведческой литературы, специально сосредоточившись на трудах философского и исторического характера. В результате мне удалось освоить и западноевропейскую и отечественную философию, сочинения русских дореволюционных историков. Затем, уже в этот контекст, легли и работы классиков марксизма-ленинизма. В такой логике познания можно было лучше понять, что же нового они внесли в приращение философских, экономических и исторических знаний»[196]196
  Шелохаев В.В. Самостояние. С. 42.


[Закрыть].

В Саранске судьба свела Валентина с целой группой талантливых студентов. Стремление к новаторству послужило основой их объединения в неформальную творческую группу. «В нашем импровизированном кружке – подчеркивалось в его воспоминаниях – живо обсуждались самые разнообразные темы, касающиеся как собственно научных проблем, так и тем текущей политической жизни страны. По всем вопросам шли жаркие дискуссии. Это казалось нам совершенно нормальным»[197]197
  Там же. С. 45–46.


[Закрыть]. Однако иного мнения придерживались представители «компетентных органов», которые вскоре установили строгий контроль за молодыми людьми в целях пресечения каких-либо отклонений от единомыслия. Ими был собран большой материал о том, какую недозволенную литературу читали студенты (нашему юбиляру, в частности, было инкриминировано изучение трудов З. Фрейда и А. Шеллинга), что говорили непотребного в отношении политики КПСС, деятельности ее руководителя Н.С. Хрущева…

В 1963 г. было решено примерно наказать «вольнодумцев». Эта процедура протекала так: «Факультетское собрание проходило в самой большой аудитории, заполненной студентами и преподавателями. Первым выступил декан Дорожкин, обвинивший нас в том, что мы продались американскому империализму за цветные рубашки и носки в клетку. Затем слово брали студенты с нашего курса, изобличавшие выявленные у нас “вражеские” мысли и настроения. Все, в унисон с деканом и представителем комитета комсомола, предлагали нас незамедлительно исключить из комсомола, университета и “забрить” в армию. Мы четверо сидели вдалеке от трибуны, а за нашими спинами разместились кэгэбешники, периодически призывавшие нас к спокойствию. Равнодушно принимать всю эту клевету я не мог. Встал со своего места, вышел перед аудиторией и сказал все, что у меня накопилось на душе за эти недели. Я напомнил, что никому не позволено нарушать права личности, закрепленные в советской конституции, производить несанкционированные обыски, осуществлять негласную слежку за тем, что читают студенты, передавать задаваемые на семинарских занятиях вопросы в КГБ, запрещать свободно высказывать свое мнение. Выпалив все это, я, хлопнув дверью, ушел. Подобного демарша никто, по всей видимости, не ожидал. А мне вдруг стало легко и уже совсем не страшно. В эти минуты я почувствовал себя совершенно свободным человеком и был этому несказанно рад»[198]198
  Там же. С. 47.


[Закрыть]. Это чувство свободы станет своеобразным камертоном в деле формирования его личностных качеств в течение всей последующей жизни…

Итогом попадания в жернова безжалостной идеологической мельницы стало исключение Валентина Шелохаева и его товарищей из комсомола, но предоставление им возможности завершить обучение в университете. И хотя после отправки в октябре 1964 г. Хрущева на пенсию, студенты были восстановлены в союзе молодежи, «черная метка» дала о себе знать: все они, получив высшее образование, были распределены на работу в самые отдаленные районы Мордовии. Но суровый жизненный опыт, как это не покажется странным, пошел молодому человеку на пользу: «Я еще больше сосредоточился на учебе. В это время я окончательно решил, что хочу стать ученым-историком. Уже на третьем курсе выбрал тему дипломной работы – “Народническое движение в Поволжье в 70-е годы XIX века”, погрузился в изучение специальной литературы, сбор архивного материала. Более определенным и целенаправленным стал и круг читаемой литературы. Находясь под постоянным бдительным наблюдением деканата и общественности, важно было достойно выглядеть на семинарах и экзаменах»[199]199
  Там же. С. 53.


[Закрыть]. Не прошли даром и два года работы по распределению в профессионально-техническом училище в качестве преподавателя истории и обществоведения. «Имея вполне определенную цель, можно жить и заниматься любимым делом в любой обстановке, – уверен наш герой. – В течение первого года я сдал полностью кандидатский минимум, а в течение второго написал реферат для поступления в аспирантуру»[200]200
  Там же. С. 56.


[Закрыть]. Напряженный творческий труд, высокий уровень профессиональной подготовки позволили ему стать в августе 1968 г. аспирантом Института истории АН СССР, разделенного вскоре на Институт всеобщей истории и Институт истории СССР.

Именно в институте отечественной истории сформировался Валентин Валентинович Шелохаев как видный, талантливый, творчески мыслящий ученый. Это прекрасно сознавал всегда и он сам, откровенно признаваясь, что студенты провинциальных университетов по сути не получали навыков научного исследования. Это было связано прежде всего с тем, что основная масса советских университетов, в которых было крайне мало талантливых педагогов и тем более видных ученых, была ориентирована главным образом не на подготовку научных кадров, а на выпуск учителей для средней школы. «В Саранске, – с горечью вспоминает автор, – мне посчастливилось прослушать лишь несколько лекций выдающегося русского философа и культуролога М.М. Бахтина. К сожалению, он вскоре был отправлен на пенсию. Запомнились лекции профессоров: М.Г. Сафаргалиева, А.М. и Н.Г. Кукановых, И.И. Лягушенко. На их семинарских занятиях мы, студенты, еще делали какие-то доклады». Основная же форма научного руководства состояла в том, что «на стадии написания дипломной работы студенты получали кое-какие консультации оформительского характера. Приходилось самим во всем разбираться»[201]201
  Шелохаев В.В. Самостояние. С. 57–58.


[Закрыть].

И в совершенно другой интеллектуальной среде оказался В.В. Шелохаев, став аспирантом академического учреждения, в котором, по его признанию, был сосредоточен мощный кадровый потенциал исторической науки того времени. «В секторе истории капитализма Института истории АН СССР, – читаем в его воспоминаниях, – царила подлинно творческая атмосфера, которая всецело соответствовала и моему темпераменту, и моим научным интересам. Я с жадностью впитывал все звучащие в выступлениях секторских ученых разных поколений идеи, а по ночам подробно фиксировал их в своей “амбарной” тетради. Записи выступлений сопровождал собственными и, как я сейчас понимаю, во многом наивными комментариями. По сути, это была попытка вести на равных диалог с учеными, каждый из которых уже имел свое имя в отечественной исторической науке. Ни по уровню моих знаний, ни по умению вести дискуссии я еще не мог вступать в открытые публичные дебаты. Пока это делалось на страницах “амбарной” тетради»[202]202
  Там же. С. 58.


[Закрыть].