Текст книги "За стеной сна"

Александр Мильке

Александр Иванович Мильке родился 24 сентября 1956 года.

В 2016 году выпустил книгу рассказов «Далёкое близкое» и две книги поэзии – «От весны до весны», «О том, что движет на планете».

Стихи напечатаны в журналах «Российский колокол», «Поэты России», «Ялос» (2017), «Малиновое настроение», «Автограф» (г. Москва). Вошёл в «Антологию русской прозы», награждён звездой «Наследие» и медалью «160 лет А. П. Чехову» в 2019 году.

Был номинирован на национальную литературную премию «Писатель года», «Поэт года», «Наследие», на премию Ганса Христиана Андерсена. Диплом номинанта на международную литературную премию «Рыцарь фантастики и детской литературы», номинант на Лондонскую литературную премию.

В декабре 2017 года принят в Российский союз писателей.

 
Луч солнца на закате дня
Крестов коснулся золочёных.
И осенило вдруг меня:
Людей, на муки обречённых,
Не зря испытывал Господь,
Ведь сам свой крест нёс за плечами.
Отдавший людям кровь и плоть,
Он всё равно остался с нами,
Своею чистою душой
Всё человечество спасая.
Да будет он всегда со мной
И в каждом сердце. Это зная,
Греховность нашу, бытия,
В молитвах просим мы прощенья.
От ада, пламени огня
Спасёт нас мудрое решенье.
 

 
В чистом поле храм стоит,
Куполами небо подпирая.
Возле храма реченька бежит,
Водами своими омывая
Стены, что стоят уже века,
И обитель, душ людских спасенье.
Верою своею Русь сильна,
Получив Его благословенье.
И хранится в памяти людской
Образ матери Христа нетленный.
И поныне защитит собой,
Сохранит нас лик Её священный.
 

 
В одиночество гляжу – жизнь расколота.
Я по улице брожу. Очень холодно.
Время не вернуть уж вспять – по-хорошему.
Очень тяжко быть опять всеми брошенным.
Пробежали вмиг года – и состарился.
Жаль, что не вернуть сюда – там останутся
Детство, школа и мечты нашей юности.
Вспоминать лишь будешь ты вечер, улицу,
По которой столько лет ты прохаживал.
Через радости побед жизнь налаживал.
Можно подвести черту: всё не молодо.
Я по улице иду, и мне холодно.
 

 
Какие грустные глаза
С мольбой во взгляде: помогите!
И мимо вы не проходите,
Причастны будьте к ним всегда.
Какие грустные глаза.
Наверно, счастья не видали,
Хотя его всю жизнь искали,
Но рядом шла одна беда.
Какие грустные глаза.
Пытались даже улыбнуться,
Как будто ото сна проснуться,
А в уголках стоит слеза.
Какие грустные глаза.
 

 
Стоишь коленопреклонённой
Перед святынею Руси,
И искорки в глазах влюблённых,
И помыслы твои чисты.
Ты многого себе не просишь -
Здоровья детям и родным.
И никогда его не бросишь,
И всюду хочешь ты быть с ним.
По духу стали вы роднее,
Ведь столько мест святых прошли.
Ты стала чуточку мудрее,
Вы здесь себя приобрели.
 

 
Пусть дождём с меня смоет всю грязь
И в купели очищу я душу.
Пред крестом трижды перекрестясь,
Говорить буду я, а ты слушай.
Я немало дорог прошагал,
Видел радость и горе тоже,
Книгу жизни повсюду читал
И просил: «Помоги мне, Боже!»
Дай не сбиться с прямого пути,
Что дарован мне был судьбою.
Чтоб я тернии смог пройти
С гордо поднятой головою.
 

 
Серость, слякоть, дождь и ветер.
Мы вечерним рейсом едем
Через осень, сквозь дожди.
Ты меня сегодня жди!
Всё мелькают километры,
Всё сильнее дуют ветры,
Нет преград нам на пути,
Ты меня сегодня жди!
Тучи по небу так низко,
Сумерки совсем уж близко,
Лучше ехать, чем идти,
Ты меня сегодня жди!
Не помеха расстоянье,
Коль появится желанье.
Все кричат мне: не спеши,
Ты меня сегодня жди!
Я к тебе одной приеду.
Будет маленькой победой,
Чтобы в дом к тебе войти,
Ты меня сегодня жди!
Я колени преклоняю,
Лишь одну тебя желаю.
Двери настежь отвори
И меня сегодня жди!
 

 
Однажды в храм пришёл крестьянин бедный
И умному монаху рассказал,
Что в бога очень сильно верует,
Что каждый день ему он наливал
Тарелку молока и на крылечко ставил,
Что ночью молоко бог выпивал.
Монах в ответ ему, что он лукавит,
Что даже он такого не видал:
Помилуй, друг, и быть того не может,
Ведь бог не существует во плоти,
Он дух, а это значит тоже,
Что он не мог в ночи к тебе прийти.
Наш спор решить мы можем без труда.
С тобой нам надо только проследить,
Приходит ночью кто к тебе сюда
Парное в блюдце молоко испить.
Вот только ночь на землю опустилась,
Лисёнок рыжий вышел из кустов -
И прямиком к крыльцу, где угощенье было,
Всё вылакал, ушёл и был таков.
Ну как же так, ведь я в него так верил.
На деле оказалось, что всё зря! -
Ушёл крестьянин, распахнувши двери,
Печаль и горечь в сердце унося.
Монах же, возвратясь к себе в обитель,
В покои к старцу мудрому пришёл:
Скажи, мудрец, чем я его обидел,
Ведь вместе с ним я истину нашёл.
Какой в том толк, что истину нашли?
Ты радость веры с ним не разделил,
Ведь бог к нему в обличии лисы
В награду каждый вечер приходил.
Мораль тут в чём? Что умных много,
Считающих себя превыше всех.
А мудрых мало, и среди народа
Найдутся те, кому хвала и честь.
 

 
На небосклоне полный диск луны.
На фоне диска птиц прекрасных стая.
И одиноко в думах стоишь ты,
Цветы в руке, ты о любви мечтаешь.
Уж осень, скоро холода,
И куст рябины в гроздьях спелых ягод.
Прощай, прощай, любимая пора.
Я провожаю лето грустным взглядом…
 

Ирина Римарева

Ирина Игоревна Римарева родилась 15 января 1976 года.

Поэзия является её давним и неизменным увлечением. Член Российского Союза писателей, член Интернационального Союза писателей, номинант премий «Поэт года», номинант Лондонской литературной премии – 2019.

Имеет публикации в альманахах РСП и в «Антологии русской поэзии». Издала психоделический роман «Нерождённый путь» и три авторских сборника стихов: «Тёмный сюр», «Оттенки жизни», «Бессистемное».

В своём творчестве обращается к жанрам философской и гражданской лирики, пишет о месте личности в обществе, мотивах человеческих поступков, много экспериментирует с поэтическими формами.

 
Она всегда приходила, сияя гривой
Роскошных волос, как у Анджелы Дэвис.
Пугала с порога дикарского вида строптивость,
А у парней отпадала в восторге челюсть.
Она наряжалась, как африканская ведьма:
Свисали гирляндами до пупа ожерелья,
Запястья в браслетах, в ушах золотые серьги,
Соски как пупырышки в книге незрячих Брайля.
Платформы туфель на тонких ступнях,
Руки словно длинные щупальца спрута,
Девиц осуждающих пренебрежительный «ах»
И прозвище, странно звучащее эхом, – Калькутта.
Так нужно ещё умудриться внушить им страх:
Шептать заговоры утробным зловещим звуком
И сыпать под ноги с могил принесённый прах,
Как веер тянуть когтистые тонкие руки.
И, заводя ритм чарующе странного стука,
Греметь колотушкой пред очами злобных девиц
И видеть, как лица вытягиваются при этом,
Носы их походят на клювы заморских птиц.
Калькутта же их добивает лихим притопом.
И тут начинается танец. Застыв, смотрите!
Калькутта, упав на колени, качает мир,
Который уменьшен до комнаты, где стоите.
И красками дышит дрожащий зыбко эфир.
 

 
Мужчина с безвольным ртом
Отдаёт без конца приказы
И смотрит в четыре глаза
Сквозь стёкла опухших линз.
Его белоснежный дом
Походит на древнюю крепость.
Его драгоценная светлость -
Последний заморский принц
Из ныне живущих лиц
С неправильной синей кровью,
Наполненной льдом и солью
Далёких пустых планет.
Там воздух давно не чист,
И песню разносит вдовью
От обелиска злословья,
И каждый кто выжил, – сед.
Их кожа впитала грязь
Пришедших трудяг из штолен.
И если не мёртв, то болен,
Коли не считать святых.
Земли разверстая пасть
Сыта трудовою голью.
Изъедены свитки молью
Обласканных волей судеб.
Последний заморский принц -
Его драгоценная светлость.
Походит на древнюю крепость
Его белоснежный дом.
Сквозь стёкла округлых линз
Он смотрит в четыре глаза
И вновь отдаёт приказы
Безвольным старушечьим ртом.
 

 
Метил безумец свечкою в око Христа
И фитили чужие тушил шутливо.
Он всегда думал, что вера – такой пустяк,
Вредная теософская ностальгия.
 
 
Вакуум до и после – чёрное дно,
Бездна, которой имя никто не дал.
Хочется думать, Господь с нами заодно,
Ну а по факту – призрачный идеал.
 
 
Чёрный и Белый – разная ипостась,
Из одного и того же рождённый блеф.
Вера давно от разума отреклась.
Тянет история культа кровавый шлейф.
 
 
Мы не готовы взять на себя обет,
Совестить грешных и причащать больных.
Каждый в вериги веры своей одет
И осуждает тайну конфессий иных.
 
 
Чудо святых явлений для единиц
Не воскрешает веру в пытливых умах.
Бог, что сошёл на землю в множестве лиц,
Сеет в сознании слабом сомненье и страх.
 
 
И, обращаясь с воззванием на восток,
Молишься солнца сиятельной высоте.
И, приобщаясь, пьёшь за глотком глоток
Епитимью, продвигаясь к последней черте.
 
 
В царстве небесном будешь за всё прощён.
Словно монисто, снимет душа грехи.
Хочешь не хочешь – в вечности обречён
Троп бездуховности разоблачать штрихи.
 

 
Пристанище кровавых упырей
Чернело разрушеньем и разором.
Везде осот разросся и пырей.
Округу ворон облетал с дозором.
Владенье нечисти густым сокрыто бором.
Все постояльцы на скупой диете:
Давно уж кровь людская на запрете.
 
 
Когда-то это был прекрасный замок.
И маковки высокие видны,
Над лесом возвышались, как холмы.
И в грановитой вычурности рамок
Порядок превалировал над хламом.
Великолепный открывался сад,
Отодвигая царственный фасад.
 
 
Там райской трелью щебетали птицы.
Сквозь витражи струился тёплый свет
В старинный антураж большой светлицы.
В портретах гордо возвышались лица
Великих предков, что в живых уж нет.
Давно почили, и в фамильном склепе
Лежали их иссохшие скелеты.
 
 
Когда в оплот величия проклятье
Проникло хитро на обед?
В придворном облике – исчадье.
В роскошной драпировке платья
Никто не заподозрил, нет.
Он был так аристократичен,
Но к местным яствам безразличен.
 
 
Списав на экзальтированный нрав,
Особы знатной мелкие причуды,
Ему девицы подставляли груди,
Что выпирали из тугих оправ.
Но он их как-то странно целовал,
Смакуя долго крошечные метки,
Что оставлял на теле незаметно.
 
 
В свою он веру быстро обратил
Хозяев, домочадцев и прислугу.
С неделю только в доме погостил,
Но все через него прошли по кругу.
Вдова-хозяйка превратилась в злюку
И с хищным выражением лица
По дому гарцевала, как лиса.
 
 
Болезнь неведомая выкосила люд,
И вместо древ кладбищенские плиты.
Их имена давно уже забыты.
Не всем покой отмерил Божий суд.
Иной не сыщет в небесах приют
И бродит неприкаянно и люто,
Ища среди людей живое блюдо.
 
 
Теперь всё дальше от земных забот.
Вокруг нет поселений хлебосольных.
И нечем полоскать вампиру рот.
И нету сил шнырять, ища достойных,
Насытить чтобы кровью непристойно
Иссохший тела кожаный мешок,
Как жизнь из пальца, на мизерный срок.
 
 
Давно все постояльцы на диете.
В округе не осталось больше крыс,
И кровь любая в жутком дефиците,
И процветают жажда и корысть:
Кого-нибудь, но с голодухи сгрызть.
А тот, кто за все муки их в ответе,
Уж пять столетий в мраморном гробу
Не потребляет свежую еду.
 
 
Скучают кровососы в астении
И пребывают в полусонной дрёме.
Под нервный скрежет скрипки Паганини
Вчерашний ужин на паркете стынет.
Лишь ворон, словно вор, стоит на стрёме.
Но никого не видно даже сверху,
И как один все дни в тумане меркнут.
 

 
Тётушка Вьюга узор вышивает крестом.
Нос не высовываю, как медведь из берлоги.
Пасмурный дремлет за окнами город Бристоль.
Я же стою у мольберта на крепкой треноге.
Мысли мои обернула шуршащая бязь,
Переводя на английский фигурную вязь:
Каллиграфический росчерк в бесчувственном слоге
Из дневника, что нашёлся в старинном комоде.
 
 
Где эта девушка в облаке из органзы,
С локоном чёрным на мертвенно мраморной коже?
Исколесила по книгам уже полстраны,
Ведь выходить за пределы телесные может.
И поддержать внетелесную тонкую связь.
И обойти отношений греховную грязь.
Витиеватости слов незабвенные строки
Для наполнения жизни не так уж и плохи.
 
 
Ей бы вернуться в рассвета глухой полумрак
И ощутить тьму на коже, что в стены уходит.
Ноги усохшие с места не сдвинуть никак,
И нагота в виде духа бесплотного бродит.
Где-то блуждает интим кем-то брошенных фраз,
В хрупкой груди возбуждая порочный соблазн.
И из углов на святых тянут руки пороки,
Капая кислой слюной на священные крохи.
 
 
Ей бы уйти навсегда из губительной кельи,
Где как монашка она пребывает с рожденья:
В чтенье, письме, нелюбимом с мальства рукоделье,
На клавесине игре и спасительном пенье.
Но каждый вечер из тьмы снова щерится пасть
И обещает ей в огненном жерле пропасть.
Как бы она ни была глубоко одинока,
Через дневник отсекает и чёрта и Бога.
 
 
Вот я стою у мольберта на крепкой треноге,
А из угла возникают той кельи чертоги.
Облик в муаровом платье, лишённый тревоги,
Губы мне шепчут слова приговором жестоким.
И паутиной сплетает телесную связь
Гостья, что хочет мою оболочку украсть.
Было ошибкой дневник тот потрёпанный трогать.
Я не случайно нашла его в старом комоде.
 

 
За столом сидели три подруги:
Без руки, без языка и глаза.
В шесть ушей ловили жадно звуки
За окном играющего джаза.
 
 
Им хотелось в дикий пляс пуститься -
Ноги скованы железной цепью.
Им вином не суждено упиться,
Ведь в бокалах по каёмку крови.
 
 
По глотку солоноватой жижи
С вязким вкусом ржавого аниса.
Из улыбок соком красным брызжут,
Ненавистью бесновато дышат.
 
 
На тарелке почки, печень, сердце
Мягонького крошечного трупа.
Нож скребётся по фарфору мерзко,
Вилки колют плоть сырую грубо.
 
 
Поглощают пищу дыркой в горле.
Не жуя, заглатывают, жмурясь.
Неизбежность так глотает горе:
Сеет ветер, пожинает бурю.
 

 
Чёрная Королева
На белом поле
В клетке дорожных оков
Громкую песню пела
И подчиняла воле
Мелкую дрожь рабов.
 
 
Чёрных полос наделы,
И заточенье в плену.
Бледные спирохеты
Их заражают скверной,
Гвардию королевы
Быстро сводя к нулю.
 
 
Чёрная Королева -
Статуя без названья,
Мраморный истукан.
Чревом засохла Ева
И прокляла призванье
Первой быть из мирян.
 
 
Белая Королева
Каялась, как святая,
С детства страшась темноты.
Справа стоят и слева
И выжигают память
Верой до тошноты.
 
 
Бледные две ипостаси
В обручах свитых волос,
В робе вместо убранств.
Монаршей лишились власти.
В крови деревянный помост.
Как лезвие острый нож.
 

 
Демонами населён -
Я однозначно болен.
В узости тёмных штолен
Запертых душ миллион.
 
 
Траурным разноголосьем
Связки поджилок стонут.
Звуки зовут и тонут -
Срезанных душ колосья.
 
 
Сложены кости в горки.
Воют голодные волки.
Их полнолунья долги,
А новолунья – горьки.
 
 
Раскрашенных дней сурки
Похожи один на другой.
Ночью лишь снится покой.
Спят в норках мои зверьки.
 
 
Склеп навсегда замкну
И проглочу ключи.
Сердце в набат стучит.
Молитвы языческий кнут.
 
 
Святою слюной экзорцист
Плюётся в моё нутро,
Горячей смолы ведро
На толпы осады льёт.
 
 
Наружу вам нет пути.
Навеки застряли тут.
Я ваша тюрьма и суд,
Оплот из священных пут.
 

 
Утро туманное хочет испить одиночества,
Ноги смочить в памороке тоскливой реки
И прокричать канонадой глухого пророчества,
Что на страдания вечные мир обрекли.
 
 
Шаткий мосток под ступнями босыми разрушится.
Лодочный домик совсем от дождей прогниёт.
И завладеет туман дыроватыми душами,
И на дырявой лодчонке в бухмарь поплывёт.
 
 
Я не боюсь уходить в сизый пар сиротливости.
Не обернусь на мостки, что скрипят за спиной.
Знаю, идёшь по следам из досадной пытливости,
Ждёшь, когда я оступлюсь, чтобы прыгнуть за мной.
 
 
Серые тучки теряются в мороке утреннем.
Водная гладь отдаёт малахитовым дном.
Следую я, увлекаема голосом внутренним.
Мысли ненастные – только о миге одном.
 
 
Миге, когда отсеку состоянье неясности
И отодвину, как штору, туманную хмарь.
Вместо гнетущего чувства саднящей опасности
В плотных слоях Гаруа вдруг зажжётся фонарь.
 

 
Я вижу её каждый раз,
Стоящую в пыльном углу.
В багете резная лоза
Заботой заменит слугу,
Что в рамках свою госпожу
Опять заставляет стоять.
О чём я её ни спрошу,
Ответ она сможет мне дать.
И синего платья атлас,
Что стройное тело обнял,
И живость лазоревых глаз,
И бледного лика овал
Меня подойти к ней влекут,
Взглянуть в отражение дней,
Которых уже не вернуть.
Которых не будет светлей.
 
 
Прабабки готичный портрет.
И в нём воплощенье меня,
Как будто бы мне двести лет
И духи со мной говорят.
Она меня манит к себе
И шепчет: «Иди же, иди…»
И руки, как стебли во тьме,
Пытаются мне навредить.
И, вытеснив душу мою,
Уходит в моём теле прочь.
А я в углу пыльном стою,
Печальна, как тёмная ночь.
 

 
Сохнут плоды на ветке,
Инеем души студят -
Немощной смерти объедки.
Их позабыли люди.
Йети следы оставят
Цепкой когтистой лапой.
Вечную память славят -
Ей подданные сатрапы.
Трепетно смотрит в души
Оком своим прозрачным,
Когтем скорлупки рушит
пленникам склепов мрачным.
 

 
Данный опус к Богу имеет столь малое отношение,
Что подобие Его истирается подобно мелу.
Если бы люди писали свои жизни из себя самих,
то истачивались подобно тонкому грифелю карандаша.
Но они пишут их из жизней других людей
И тем самым утоляют свой творческий и ментальный голод.
Наращивая свой потенциал за счёт чужого
жизненного, интеллектуального, творческого опыта,
человек осознаёт себя большим, чем он является на самом деле.
Это не жестоко, не категорично, не кощунственно,
но всего лишь способ овеществления своего существования,
придания ему обожествлённого, глубокого смысла.
Каждый желает хоть на минуту стать этим самым Богом.
Прикосновение к Нему через так называемую поцелованность:
самонадеянно, экзальтированно, но так приятно.
Так приятно осознавать, что есть нечто непознаваемое,
К чему каждый имеет непосредственное отношение
по причине богоподобия и богоизбранности.
А значит, ты можешь тоже как творить, так и карать.
И слово твоё может рождать чудесные образы,
дарить силы и вдохновлять на геройство.
А может убивать, причинять адские муки, превращать в ничто.
Так вьётся ли ниточка жизни из тебя
или ты вытягиваешь нить жизни из других,
даже не осознавая всю жертвенность положения?
Чистой воды язычество на ниве игры в человеколюбие.
Поедание чужой сути, а если не чужой, то самопоедание.
Но каким бы великим ты себя ни считал, Бог в тебе так мал,
А человек столь слаб, что ни один из этой пары не может
                                                              вскормить другого.
Мы пишем наши жизни божественным словом,
извлекая из реальности живые истории бытия.
И это та форма повседневного плагиата, которого
                                                       невозможно избежать.
 

Елена Склярова

Елена Петровна Склярова является членом клуба любителей русской поэзии «Вдохновение» при ЦБС и клуба краеведов «Страницы истории родного края». С 1964 года начала печататься в журналах московского издательства «Педагогика».

Ею изданы книги: «Оставляя добрый след», «Педагогические размышления» (2006), «Секреты воспитания» (2010), «Радость созидания» (2012), «Формула успеха» (2013), «Источник творческого вдохновения» (2014), «Династии сильны традициями» (2017), а также два поэтических сборника: «Исповедь души» (2009) и «Святость чувств» (2015). За участие в двух международных конкурсах была награждена сертификатом и дипломом М. Ю. Лермонтова.

Посвящается А. С. Пушкину

 
Потомственным дворянином был.
Фамилию с гордостью носил.
Гениальным уродился,
Мир стихами восхитился.
Певучий нянин голосок
Вниманье Сашино привлёк.
Мелодичность развивалась,
С говорком переплеталась.
Сказки перед сном читала,
На путь верный наставляла.
Под них Саня засыпал,
Воображенье развивал.
О яркой внешности поэта
Судачили все без конца.
Любимца высшего света
Все почитали как чтеца.
Знанья в лицее давали
Учёные, профессора.
К искусству всех приобщали
Величайшие мастера.
Творчеством все занимались,
Читая Гёте до зари.
Незаметно годы мчались…
Уже у финишной черты.
Сам Державин был восхищён,
Когда Пушкин стихи прочёл.
Этот выпуск он не забыл,
Его творенья полюбил.
На Фонтанке он проживал,
Там оду «Вольность» написал.
«Руслана и Людмилу» закончил,
Сделав небольшой перерыв.
Бурная жизнь захватила,
Муз для романсов сманила.
Нежность любви превозносил,
Страсти же сердечные топил.
Платонически увлекался,
С двумя Аннами расстался.
Свободолюбивый дух впитал,
В стихах своих их отражал:
В таких, как «Деревня», «Вольность»,
За них он попал в невольность.
Ссылку в Сибирь заменили
Южным изгнанием служить.
Остыли прежние забавы.
Пушкин серьёзно повзрослел.
Даже горькие отвары
Не вселяли той отрады.
Опального мятежника
Спасли друзья с Тригорстника.
Дату неверную назвали,
От виселицы спасали.
Потом внезапно влюбился
В Наталью Николаевну.
Думали, остепенился.
Ан нет! Стал ревновать жену.
Для царя – повод прекрасный,
Сам глаз с Натальи не сводил.
Тут мотив для всех стал ясный,
Зачем дуэль не запретил?
Поэты же странный народ,
И не каждый это поймёт,
Что творится в его душе?
Беспокоит что в голове?
«Солнце русской поэзии»
Чувство любви порождал.
Ржавчину и эрозии
Умело лирой устранял.
 

06.06.2020