Текст книги "Труды Барнаульской духовной семинарии. Выпуск 7. Богословие. История. Культура"

Религиозно-философский генезис образа Степана Разина в фильме В.М. Шукшина «Странные люди»

Протоиерей Сергий Фисун, проректор по научной работе БДС

Практически все исследователи творчества В.М. Шукшина отмечают его необычайный интерес к образу Степана Разина и желание воплотить этот образ не только в литературных произведениях, но и в кинематографии. В.И. Белов свидетельствовал: «Разин всецело владел Макарычем» и не понимал, что может так притягивать Шукшина к Разину [1].

В самом деле, почему Шукшин, увлеченный образом Разина, сформировавшимся в его воображении, пытался и себя, и окружающих убедить, что в народной памяти Разин жив как образ положительный, едва ли не прекрасный? Ведь так называемые «народные» песни «Из-за острова на стрежень», «Есть на Волге утес» – «новоделы» конца мятежного XIX века, вышедшие из-под пера либералов и демократов-нигилистов[2]. Именно с этими гимнами творился и Октябрьский переворот, и разрушение храмов, и последующее разрушение деревни. Даже встреча с настоящим хранителем народной правды не смогла переубедить Шукшина. «Мне вспомнилась одна встреча на Дону, – вспоминал В. М. Шукшин, – Увидел я на пристани в Старочеркасске белобородого старца, и захотелось мне узнать: как он думает про Степана? Спросил. „А чего ты про него вспомнил? Разбойник он… Лихой человек. И вспоминать-то его не надо“. Так сказал старик. Я оторопел: чтобы на Дону и так… Но потом, когда спокойно подумал, понял. Работала на Руси и другая сила – и сколько лет работала! – церковь. Она, расторопная, прокляла Разина еще живого и проклинала еще 250 лет ежегодно, в великий пост. Это огромная работа. И она-то, эта действительно огромная работа, прямиком наводит на мысль: как же крепка благодарная память народа, что даже такие мощные удары не смогли пошатнуть ее, не внесли и смятения в душу народную – и образ Степана Тимофеевича живет в ней – родной и понятной. Что ж, что старичок не хочет вспоминать? Значит, уж очень усердно бился лбом в поклонах – память отшибло» [6, с. 85]. Итак, даже встретившись с реальной народной памятью, Шукшин не смог ее осмыслить и принять, ему показалось проще обвинить Церковь. Но сведения о проклятии Разина Церковью были почерпнуты, видимо, из советских идеологизированных источников: на самом деле анафему в храмах Разину возглашали в течение менее чем сорока лет – да и то в годы Пугачевского бунта. С 1804 года в храмах Разина никто не проклинал.

Но остается вопрос: насколько Шукшин был искренен, когда в многочисленных интервью, просьбах к руководителям киностудий, власть предержащим бюрократам о разрешении на постановку фильма трактовал образ Разина: как-то подозрительно заученно, словно скороговоркой, и достаточно банально. Самое главное: почему Шукшин в этих документах настойчиво отстаивал право показать своего героя жестоким? Почему требовал разрешить ему снять кровавые сцены насилия Разина? Для того, кто хоть сколько-нибудь знаком с творчеством Шукшина, это загадка. В художественном мире Шукшина жестокость и носители жестокости всегда отвратительны.

Ответ на эти вопросы, как кажется, дает фильм-загадка «Странные люди» (1969). Этот фильм – свидетельство того, что духовный мир Шукшина необычайно сложен, динамичен, и общий вектор его духовного развития направлен к обретению веры. Почему-то очень легко Шукшин согласился с тем, что этот фильм – творческая неудача. Только потому, что он шел в пустых залах? Но как бы мы сказали в наши дни, даже состав исполнителей главных ролей в фильме был «звездный»: Евгений Евстигнеев, Евгений Лебедев, Всеволод Санаев, Лидия Федосеева, Пантелеймон Крымов, а также будущие знаменитости: Елена Санаева, Сергей Никоненко. По нашему мнению, этот фильм-притча – самое современное, самое злободневное произведение Шукшина. Остается загадкой, как этот фильм, особенно киноновелла «Думы», был пропущен советской цензурой?

Об этом фильме немного даже критических материалов. Очень скупо представлены и воспоминания о работе над этим фильмом занятых в нем артистов. Однако тем более значимы воспоминания оператора этого фильма Валерия Гинзбурга. Валерий Аркадиевич вспоминал, что Шукшин уже во время съемок самым основательным образом переработал сценарий последней части фильма: «„Думы“ превратились в поразительную по силе философскую историю» [3]. Кроме того, оператор фильма осторожно намекает на то, что фильм трудно проходил приемку, и, видимо поэтому, из фильма многое пришло «вырезать»: «причиной было то обстоятельство, что когда фильм был закончен, нашлось много «доброжелателей» и среди коллег и среди принимающей редактуры, приложивших большое старание к тому, чтобы многие мысли автора были сглажены и приглажены» [3]. Поскольку эти воспоминания относятся к 1979 году, вряд ли Валерий Гинзбург мог написать более откровенно. Особенно учитывая то, что он был родным братом в то время недавно умершего при странных обстоятельствах в Париже Александра Галича. О многом заставляют задуматься и заключительные слова в данных муарах Валерия Аркадиевича: «Перечитал написанное и понял, что не сказал и десятой доли того, что помню, что знаю, что хотел рассказать» (выделено нами. – С.Ф.).

Не менее значимыми нам кажутся воспоминания Людмилы Кориной, работавшей в съемочной группе фильма «Странные люди», о том, что во время работы над этим фильмом Василий Макарович не расставался со Священным Писанием: «в первый день приезда в деревню Лубенкино Владимирской области, я поздравила его и подарила Евангелие (обложка голубая, книжка размером в ладошку умещается во внутреннем кармане). Когда я посетила его в больнице во Владимире, на мой вопрос читает ли он Евангелие, ответил: «Оно всегда со мной».

К его 40-летию выслала по почте, получив уведомление, Библию в черном переплёте издания Московской Патриархии, где я сотрудничала переводчиком. Библию я ему подписала»[4].

Внешняя канва киноновеллы отчасти строится по мотивам рассказов «Думы» и «Стенька Разин», но это именно отчасти: киноновелла значительно сложнее рассказов и несет новые смыслы. Повествование вроде бы предельно просто, как и круг обозначенных тем. По-советски положительный председатель колхоза Матвей Рязанцев, подводя итоги жизни, видит, что в его в жизни, кажется, не случилось главного – любви. Параллельно разворачивается история деревенского самородка, резчика скульптур, «кукол», как говорят земляки, тридцатилетнего неженатого Николая. Несколько раз в фильме подчеркивается, что дом, построенный отцом Николая, заваливается, но явно мастеровой Николай равнодушен к этому, он не внимает и горестным просьбам матери взяться за ум и починить разваливающийся дом. Вдохновляемый совершенно чуждым для деревни человеком – интеллигентом Вениамином Захаровичем, – Николай пытается вырезать из дерева Степана Разина, но, разочарованный несоответствием своего творения тому образу, который существовал в его душе, подобно бажовскому Даниле Мастеру, разбившему вазу, сжигает свою скульптуру.

Казалось бы, фабула фильма развивается по знакомым шаблонам советского искусства. Но странным образом в новеллу-притчу вплетается второй план – религиозно-мистический. В фильме отчетливо звучат гоголевские мотивы «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: в советской деревеньке балом правит мертвенный мир демонических сил. «Блажная», глубоко дисгармоничная песня, лейтмотивом звучащая в фильме и лишающая жителей покоя, показывает, что колхозная деревенская гармония обманчива. Не случайно гармониста Петьку именуют в фильме «чертом блажным» и «баламутом чертовым».

Новая странность: в деревеньке вроде бы действующая исправная церковь, с крестами на куполах, но звуковой фон – не колокольный звон, а мелодия кремлевских курантов, которая на фоне крестов звучит, на наш взгляд, зловеще. В русской деревне восторжествовали лжецерковь и лжерелигия.

Диссонанс все более и более нагнетается: в фильме появляются сюжеты, которых не было в рассказах. Трудно понять, что это: сон, явь или думы Матвея – когда на лужайке мирный хоровод: традиционная балалайка, баян, народный танец. Казалось бы, вот она, духовная гармония новой деревни. Сам Матвей, кажется, наконец умиротворен, он даже пристраивается к хороводу, и самая красивая девушка с длинной косой танцует с ним – это как бы примирение, через народное самодеятельное искусство, отцов и детей, старости и юности, традиции и современности… Но идиллия резко взрывается неистовым рок-н-роллом, отвратительным бренчанием гитар, безумными завываниями и истерическими криками молодежи, при этом и хоровод в русских национальных одеждах начинает ломаться в неистовом танце, а красавица-партнерша Матвея уже пускает табачный дым изо рта. Парни с гитарами бренчат, сидя на ветвях берез. Матвей в ужасе. Он с омерзением пытается стаскивать с деревьев одержимых, ему никто не сопротивляется, более того, они его не видят. Самородок-художник Колька – в общем хороводе беснующихся. Испуганный Матвей вопрошает ты-то куда? Но обезумевший Николай не своим голосом кричит: «Надо девочек!» В ужасе старый председатель пинает парня, но тот словно не замечает удара, он захвачен общей вакханалией.

Кадр из фильма «Странные люди» (1969).

У Сергия Нилуса, произведения которого в самиздатовской версии, по свидетельству А.Д. Заболоцкого, читал Шукшин, есть очень важный для понимания этого фрагмента фильма эпизод: «Однажды ямщик Казакин работал один около своей угольной ямы и внезапно, среди бела дня, увидел множество бесов в образе людей обоего пола. Бесы в странных одеждах и в колпаках сидели на высоких деревьях, играли на каких-то невиданных музыкальных инструментах и припевали: – Наши годы! Наша воля! Они и еще что-то пели, но Казакин с испугу не мог вслушаться. Казакин стал креститься и молиться, но видение не исчезало. Страшно испуганный Казакин бросился бежать домой. Дорога к дому шла по берегу реки, а на берегу росли большие развесистые березы. И на всех березах этих во множестве сидели бесы, играли на инструментах и с торжеством бесчинно припевали: – Наши годы – наша воля! Наши годы – наша воля!..» [5].

А Матвей снова наедине со своими думами и сомнениями. С вопросом: куда же «пританцует» деревня? – он идет к вдохновителю Кольки – деревенскому интеллигенту Вениамину Захаровичу. Но напрасно ждет серьезного разговора Матвей. Захарыч отвечает, что человек себя всегда прокормит, но ведь главное: надо еще «песню спеть», «черта с рогами выдумать»… Старый председатель видит: интеллигенция тоже пленена злым неведением. Мало того, что интеллигенция сама бесплодна (у Захарыча ни семьи, ни детей), интеллигенция снова толкает народ к гибели. Вениамин Захарович на досуге читает лекции мужикам о Стеньке Разине: «Бывало, как развернется, как глянет исподлобья… травы никли… Но справедливый был». Советская мифология, обожествлявшая коммунистических «вождей», столь знакомая жившим в те времена людям, льется из уст Захарыча в адрес Степана Разина. Важная деталь: вождь Степан насильно кормит куском конины голодного воина-казака. Причем Стенька даже обнажает саблю, чтобы заставить воина съесть мясо. Конина для русского человека – нечистая еда, а благом и добром считается – поделиться куском хлеба. Даже в советской мифологии вожди принимали от народа хлеб (например, в стихотворении Н.А. Заболоцкого «Ходоки»). Безусловно, что этот архетип библейского происхождения: еще ветхозаветный Авраам приносил хлеб в дар Мелхиседеку, царю Салима. Пятью Хлебами насытил Господь пять тысяч, последовавших за ним. Наконец, Сам Христос именовал себя «Хлебом, сшедшим с небес». «Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда» (Иоан.6:35).

Пантелеймон Крымов в роли Вениамина Захаровича.

Симптоматично, что интеллигент Вениамин Захарович не брезгует блатной лексикой: казаки Разина «раз попали<…> так, что в войске жрать было нечего», казак от голода «дошел». Для Шукшина это не оговорка. В «Калине Красной» (за это Шукшин получил порцию ненависти «воров») Шукшин одним из первых художников советского периода показал ложь блатной романтики и вскрыл ее подлинно инфернальную сущность, что подтверждается и гибелью Егора Прокудина. В киноновелле Шукшин явно проводит эту мысль: именно заблудившаяся интеллигенция подвигает народ чтить разбойников. Блатной жаргон – деталь, которая обнажает истину: за внешне величавым Степаном скрывается Губошлеп – обычный блатной «пахан», а лекция «гуманитария на пенсии» Вениамина Захаровича низводится до уровня лагерной байки. Поразительна и убедительна игра актера Пантелеймона Крымова. По убедительности сыгранного образа, на наш взгляд, он превзошел даже героя Романа Карцева в фильме «Собачье Сердце».

Кадр из фильма «Странные люди» (1969).

Далее в фильме тема разбоя и бунта развивается до своего предела – цареубийства. Захарыч, указывая на скульптуру Разина, вырезанную Колькой, выражает недоумение тем, что Степан изображен связанным. И на объяснение Кольки, что это он изобразил Степана пойманного и связанного перед казнью, вдруг утверждает: это не Разина казнили, это «он казнил Романовых». Тем самым и будущий вождь революции предстает перед нами как последователь и продолжатель разбоя в Русской земле. А изваяние Кольки – это не изображение исторического Разина, это, нам кажется, явный отсыл к Прометею-Люциферу.

Однако с этого места сюжет фильма странные люди кардинально перестает совпадать с сюжетом рассказа «Стенька Разин». Оператор фильма Валерий Гинзбург так вспоминает о том, что подтолкнуло переписать Шукшина сценарий фильма. «Однажды в свободный от съемок день мы с Василием Макаровичем гуляли по Владимиру и зашли в магазин грампластинок. Продавался большой комплект с записями Шаляпина. Шукшин тут же его купил. В гостинице мы раздобыли проигрыватель, и Шукшин, забрав его, ушел к себе в номер. Вскоре у меня раздался телефонный звонок, Василий Макарович очень торопливым, взволнованным голосом попросил спуститься к нему. Я никогда не видел такого Шукшина. Чем-то взбудораженный, он резко расхаживал по комнате, покрасневшие глаза и постоянно вздрагивающие скулы выдавали его волнение. «Послушай!» – сказал он совершенно изменившимся голосом и включил проигрыватель. Зазвучала песня в исполнении Федора Ивановича Шаляпина – «Жили двенадцать разбойников, жил атаман Кудеяр, много разбойники пролили крови честных христиан!..» Шукшин сидел совершенно потрясенный. Он весь был во власти песни. После того как пластинка кончилась, Василий Макарович снова нервно заходил по комнате. Я не помню сейчас точных слов, которые он буквально выкрикивал, но смысл был таков: «Вот, это настоящее искусство! … Хоть бы раз приблизиться к подобному!..» – и дальше в том же духе. Разговоры в тот момент были бессмысленны, и я ушел к себе в номер.

Ночью снова раздался звонок – Шукшин попросил разрешения прийти и поговорить. Сначала он долго и сбивчиво убеждал меня, что мы делаем не то и не так. Потом, достав из кармана очередную ученическую тетрадь, начал читать заново написанную вторую часть заключительной новеллы»[3].

Позволим себе напомнить читателям слова «Легенды…» в исполнении Федора Ивановича Шаляпина:

 
Господу Богу помолимся,
Древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал
Инок святой Питирим.
 
 
Жило двенадцать разбойников,
Жил Кудеяр-атаман.
Много разбойники пролили
Крови честных христиан.
 
 
Много богатства награбили,
Жили в дремучем лесу.
Вождь Кудеяр из-под Киева
Выкрал девицу красу.
 
 
Днем с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил.
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.
 
 
Бросил своих он товарищей,
Бросил набеги творить.
Сам Кудеяр в монастырь пошел
Богу и людям служить.
 
 
Господу Богу помолимся,
Будем ему мы служить.
За Кудеяра-разбойника
Будем мы Бога молить.
 

Быть может, именно это художественное произведение заставило Шукшина всерьез задуматься о подлинном историческом и духовном облике разбойника Стеньки Разина? То, что не мог донести до Василия Макаровича в дружеских беседах Василий Белов, старик-казак из Старочеркасска, наконец, вдруг предстало перед Шукшиным как действительно народная правда об отношении простых русских людей к разбою и бунту. Именно эти выводы возникают у вдумчивого зрителя фильма «Странные Люди», поскольку «Легенда о двенадцати разбойниках» вводится режиссером в художественную канву картины. Именно эта народная баллада пробуждает в Кольке желание сжечь свое изваяние Разина.

Во время пения слов: «Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил» мастер сгребает Разина и бросает скульптуру в огонь. Сказаны (спеты) истинные слова: Разин – лютый разбойник. Но нераскаянный. Помочь ему – значит сокрушить его славу. И сокрушить ложное искусство. Дорого стоят слова Кольки, обращенные к Вениамину Захаровичу: «Плохо это, Захарыч, оказывается, не могу…»

Колька (Ю. Скоп) и Вениамин Захарович (П. Крымов).

Кадр из фильма «Странные люди».

Следующие затем кадры комбинированных съемок резко высвечивают языками пламени, словно вырисовывают, на горящей скульптуре Стеньки Разина крылья и рога Люцифера. Связанный Разин – это даже не Прометей, на обуглившейся скульптуре Разина, языки пламени высвечивают лик Люцифера…

Кадр из фильма «Странные люди» (1969).

Инфернальная суть Разина, кажется, ясна для Кольки, баллада о разбойнике Кудеяре разбудила его от сна прелести: на заключительных словах баллады: «За Кудеяра-разбойника будем мы Бога молить» – лицо Николая, наконец, проясняется. Просветляется и лицо мысленно пережившего свои похороны старого председателя Матвея Рязанцева. Ибо на рассвете, когда смолкает баллада о двенадцати разбойниках, над деревней, наконец, раздается настоящий, церковный праздничный колокольный звон…

Таким образом, реальное отношение В.М. Шукшина к исторической фигуре Степана Разина оказывается намного более сложным и неоднозначным, чем принято полагать. Как показывает наш анализ новеллы «Думы» из фильма «Странные люди», Шукшин далек от идеализации этой фигуры в той мере, как это пыталась делать советская историческая наука. С большим сожалением мы можем констатировать тот факт, что Василию Макаровичу не удалось снять свой фильм о Разине, который бы не только создал исторически правдоподобный образ атамана, но и, как можно было бы надеяться, попытался бы с религиозной и философской точки зрения осмыслить трагические события русской истории второй половины XVII века.

Литература и примечания

1. Белов В. Тяжесть креста [Электронный ресурс] // Вологодская областная универсальная научная библиотека. URL: http://www.booksite.ru/fulltext/tya/zhe/sty/2.htm

2. Автор текста «Из-за острова на стрежень» ‒ Д.Н. Садовников (1847–1883), автор «Есть на Волге утес» ‒ А.А. Навроцкий (1839–1914).

3. Гинзбург В. Ученическая тетрадь в коленкоровом переплете // О Шукшине: Экран и жизнь / Сост. Л. Федосеева-Шукшина Р. Черненко; Предисл. С. Герасимова. – М.: Искусство, 1979. [Электронный ресурс] // Василий Шукшин. URL: http://www.host2k.ru/library/o-shukshine-ekran-i-zhizn10.html

4. Корина Л. Шукшин. Прикосновение к мифу и человеку[Электронный ресурс] // Радиотеатр Людмилы Кориной. URL: http://radioteatr.su/Files/mp.htm

5. Нилус С. А. Святыня под спудом. Тайны православного монашеского духа [Электронный ресурс] // Литература и жизнь. URL: http://dugward.ru/library/nilus/nilus_svyatynya_pod_spudom.html#041

6. Шукшин В.М. Собрание сочинений в 8 томах. – Барнаул: ООО «Издательский дом «Барнаул», 2009.– Т.8.

О недоуменных вопросах при различении приходским священником страстей и их клинических аналогов, присутствующих в духовной жизни прихожан

«Признаки рассуждения суть: неложное познание доброго и противного, потом познание Божественной воли, при всех предприятиях»

(сщмч. Петр Дамаскин) [26]

Протоиерей Евгений Елисеев, преподаватель БДС

Статья написана под впечатлением духовной беседы на престольном празднике апостола Андрея Первозванного с Ректором Барнаульской духовной семинарии Владыкой Сергием, митрополитом Барнаульским и Алтайским.

Неоднократные обращения приходских священников послужили поводом к написанию данной работы, потому что пастырское богословие в своей структуре имеет раздел, в котором рассматриваются вопросы духовного окормления прихожан с теми или иными формами психопатологии.

Материал для данной статьи специально взят из открытых источников, чтобы облегчить последующий поиск информации для тех, кому будет интересна данная проблема. Академический язык учебников медицинского и психологического профиля бывает сложен, а наша задача просто говорить о сложном. Об этом и пойдет речь в данной работе.

Ключевые слова: пастырская психиатрия, попечение о душевнобольных, психопатология, неврозы.

О причинах неразличения приходским священником феноменов духовных страстей и психических расстройств в среде прихожан

Священники часто обращаются ко мне с вопросом: «Хочется поддержать прихожан находящихся в унынии. Как им помочь?». Приходится задавать встречный вопрос: «Что Вы имеет в виду под понятием «уныние»? Как правило, следует перечисление, выражаясь языком клинического медицинского психолога, симптомов характерных не «унынию», в понимании Свято Отеческой традиции, а классической депрессии.

Священники не разделяют данные понятия: «уныние» и «депрессия», что говорит о трудностях диагностики духовного феномена и психосоматического синдрома. Отсюда ошибки «диагностики» (кому данный термин не понятен или не приятен – тогда это «рассуждение») и наступающие последствия советов, которые они дают прихожанам. Разброс возможных последствий совета без рассуждения весьма широкий: от уголовной ответственности до канонического наказания церковного суда.

Приходской священник может часто слышать от прихожан такие слова: «Сколько не исповедуюсь ничего во мне не меняется: страсти одолевают меня…» После этих слов, как правило, человек может просить благословение на различные аскетические опыты, которые если он будет, по его мнению, производить с собой, то уж тогда это точно ему поможет: пост, усиленная молитва, чтение акафистов, поклоны.

Меня, как священника и психолога, всегда настораживает в последующем ответе со стороны священника крайне легкое и быстрое согласие с мнением прихожанина: «утрудить плоть свою и низвергнуть из сердца змея древнего ядом страсти отравляющего душу». Благо не всегда священник дает согласие на «отчитку» от «страсти» одержимостью нечистым духом, той или иной страсти, как последнюю меру исцеления отчаявшегося человека.

Почему священник, так сложно различает (диагностирует) проблемы разного феноменологического содержания и легко, дает согласие на заведомо тяжелые духовные труды прихожанину, а потом, через некоторое время, констатирует факт: духовная брань осталась, а депрессивное психоэмоциональное состояние, по-прежнему довлеет и угнетает человека.

Прежде чем священник будет давать рекомендации по решению духовных вопросов прихожанам и при этом наблюдается стойкая неразрешимость душевного кризиса у вопрошающего его человека – это должно насторожить священника.

24 января 2012 года в рамках международных рождественских чтений состоялся круглый стол «Душепопечение на приходах о прихожанах, страдающих психическими расстройствами и зависимостями».

Участники и гости круглого стола – православные психиатры, психотерапевты и священники сделали следующие заявления. Врач Научного Центра психического здоровья РАМН (НЦПЗ РАМН) Ольга Щелокова: «…в нашей стране насчитывается порядка 21 млн.680 тыс. людей с различными психическими расстройствами».

Председатель Общества православных врачей Санкт-Петербурга и руководитель душепопечительного центра при обществе православных врачей, о. Сергий Филимонов: «…доля психически больных на православных приходах составляет от 10 до 50 %» [27].

Повод задуматься священнику и осторожно давать советы прихожанам, пожалуй, весьма убедительный.

Болезни духовные, душевные и телесные и не только

Для того, что бы прояснить суть вопроса о сложностях различения болезней духовных (страстей), душевных и телесных, рассмотрим их на примере Свято Отеческого опыта, относительно некоторых их них наиболее распространенных еще от времен после Великого потопа до наших дней.

В сложившейся практике оценки причин связанных, скажем, со страстью «уныния» присутствуют очевидные и убедительно обоснованные причины, отчего данная духовная страсть может владеть человеком.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) определяет греховную страсть уныния следующим образом: «леность ко всякому доброму делу, в особенности к молитвенному… Небрежение, праздность излишнее успокоение сном, лежанием и всякого рода негою. Перехождение с места на место, нерадение. Пленение. Лишение страха Божия. Ожесточение. Нечувствие. Отчаяние».

Авва Евагрий Понтийский (345–399) словом «уныние» определяет «состояние изнеможения души, в котором она не имеет того, что ей естественно, и не выдерживает мужественно искушений. Уныние – это продолжительное и одновременное движение яростной и вожделеющей части души. Первая неистовствует по поводу того, что находится в ее распоряжении, вторая, напротив, тоскует по тому, чего ей недостает».

Уныние делает человека «самопоедателем» – печаль и ярость, в нормальном состоянии обращённые в прямо противоположные стороны (печаль по Богу и отвращение ко всему недолжному, греховному) при унынии соединяются и превращают человека в объект «короткого замыкания» души.

Иеромонах Гавриил (Бунге) говорит о «внутреннем параличе у души ума», которое будто колпаком накрывает все жизненные способности души и у человека «перехватывает» дыхание, даже на физическом уровне [1].

Теперь посмотрим, что из себя представляет понятие «депрессия» как психическое расстройство. Депрессия – это заболевание, связанное с нарушением душевного и психического состояния человека, с потерей желания жить, если кратко.

Председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополит Волоколамский Иларион описывая проблему депрессии пишет: «Депрессия – это состояние, которое свойственно очень многим людям. Причем у нее есть разные градации. Есть клиническая депрессия, которая просто лечится медикаментами или требует врачебного вмешательства. …Депрессия – это большая проблема современного человека и это очень большая пастырская проблема. Потому что не так легко с этой проблемой бороться» [28].

На Рождественских чтениях в 2018 году в ходе конференции «Пастырская психиатрия» митрополит Воронежский и Лискинский Сергий сказал: «Депрессия – это душевная болезнь человека, уставшего от страстей» [4].

Так же на конференции прозвучало мнение протоиерей Илии Одякова – он служит в храме иконы Божией Матери «Целительница» при НЦПЗ: «Часто священник – первый человек, который может понять, что пришедший к нему психически болен. При этом не дело священника диагностировать заболевание, но он может и должен правильно отличать нормальные переживания от болезненных» [4].

В. Г. Каледа – врач-психиатр, доктор медицинских наук, профессор кафедры практического богословия Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета: «Мне вспоминается один юноша, у которого была циклотимия, то есть возникали периоды подъема или спада настроения.

По его же собственному признанию, жизнь имела смысл, только если у него было хорошее настроение. Если же наступал период депрессии, он был готов покончить жизнь самоубийством. Спустя несколько месяцев после нашего разговора я узнал о том, что от него ушла девушка, и он покончил с собой, выпрыгнув с восьмого этажа» [10].

Таким образом, мнение Церкви по поводу психических расстройств и депрессии, в том числе, однозначно: «Церковь рассматривает психические заболевания как одно из проявлений общей греховной поврежденности человеческой природы. Выделяя в личностной структуре духовный, душевный и телесный уровни ее организации, святые Отцы различали болезни, развившиеся «от естества», и недуги, вызванные бесовским воздействием либо ставшие следствиями поработивших человека страстей» [21].

Очевидно то, что мы имеем три основания на которых различные причины дают повод для возникновения страстей в душе человека: духовные, душевные и телесный уровень личности.

И вот здесь начинается самая сложная часть в определении священником причин того почему страсть владеет человеком и от правильно проведенного анализа причин мы можем дать ответ о том какие средства необходимы для уврачевания недуга.

«Пастырь не всегда может отличить симптомы душевной болезни от проявления религиозного благочестия», – сказал председатель рабочей группы по пастырскому попечению о душевнобольных Комиссии по церковному просвещению и диаконии Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви митрополит Воронежский и Лискинский Сергий[25].

Известный русский психиатр Д.Е. Мелехов (1899–1979) в своей книге «Психиатрия и проблемы духовной жизни» (взятой за основу для курса «Пастырская психиатрия», читаемого сегодня в Московской и Сретенской духовной семинариях и ПСТГУ) писал, что «религиозные переживания в общей структуре личности могут занимать очень разное, прямо до противоположности положение – они могут быть в случаях патологии непосредственным отражением симптомов болезни (галлюцинаций, бредовых идей, физически ощущаемого воздействия на мысли и физические проявления человека), а могут быть проявлением здоровой личности. И тогда, даже при наличии болезни, они помогают больному сопротивляться ей, приспособиться к ней и компенсировать дефекты, внесенные болезнью в личность больного» [27].

Почему такие трудности возникают в данном вопросе диагностики причин «страсти»?

Потому, что в Библии с поразительной ясностью разграничены в человеке естественная (биологическая) и сверхъестественная (теологическая) сферы. К первой относится человеческое тело, генеалогия которого выводится непосредственно из природного вещества («земной персти»), подчинена законам животного бытия. Ко второй относится «душа живая», несущая печать Божественного Духа, так как Сам Бог «вдунул в лице его (человека. – Авт.) дыхание жизни» (Быт. 2: 7) [25].

Естественная (биологическая) и сверхъестественная (теологическая) сферы для понимания приходского священника – весьма проблематичны, ибо в познании биологической структуры надо быть хотя бы с начальным уровнем медицинских знаний, а сверхъестественная (теологическая) сфера прикровенна для ума человека, если он, конечно, не прибывает постоянно в богомыслии.

Это возможная к разрешению задача, но и сложная, потому что приходской священник живет в формате семейно-бытовых и приходских проблем, когда прием пищи один раз в день становится нормой. Но часто и теплохладность не отпускает сердце священника, и возникает желание решить сложные вопросы или уклониться от них, или помочь советом прихожанину без рассуждения. Вот и дает приходской батюшка упрощенный совет, чтобы попробовать его решить, но без внутренних усилий.