Текст книги "Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов"

7 ноября 1941 года

Город проснулся под звуки канонады. Наша артиллерия шлет ответные гостинцы немчуре. Как ни сурова обстановка, город выглядит скромно, по-праздничному. Вчера проведены традиционные торжественные заседания. Вся страна слушала речь вождя. Сквозь кольцо блокады эта речь в Ленинграде звучала как призывный набат к борьбе.

Сегодня праздничный обед, даже мясной и с вином. А ремешок придется потуже затянуть. Подвоз продуктов в Ленинград почти остановился. Ладога замерзает [А. К-й].

Завыла сирена. <…> Слышался шум моторов, и ожесточенно били зенитки. Иду, держась ближе к стенам. Одна за другой рвутся бомбы.

Подходя к цирку, я увидел зарево. У меня замерло сердце. Я испугался, потому что должен был идти в дозор. Если это горит по моему маршруту, то мне попадет, так как я должен сообщить. Добежав до очага поражения, я увидел жуткую картину. Это – Моховая, 44. Дом в пять этажей был пробит до подвала. На земле валялась груда кирпичей и битые стекла. Верхняя часть дома разгоралась все больше и больше. С шумом падали доски и кирпичи. Жители бегали по улице с узлами, женщины плакали. Милиционеры отгоняли людей от горящего дома. Не найдя телефона, я побежал в казарму. Зайдя в дверь, я сразу же услышал: «Б.К-в, одевайся!» Вбежав в комнату, надел каску и пояс, взял рукавицы. Пять человек во главе с П-ом пошли на угол Саперного и Радищева, где ждал А-ч. На всей улице было полно стекол. Придя в очаг поражения, П-с пошел в разведку, а я на связь в жакт. Оказалось, что бомба упала на улицу и одну женщину убило, а шесть человек ранило. Дали отбой.

А-ч отпустил бойцов домой, и мы с ним пошли в столовую. Тревог больше не было. Я ушел с трех часов без спроса и боялся влипнуть, но все обошлось. Чувствуется праздничное настроение. Еще утро, но тишину прорезают голоса репродукторов, передающих речь Сталина. Около них толпятся кучки народа. На каждом доме развеваются флаги с гербом СССР. На трамваях тоже по два флажка, а на некоторых приделаны портреты вождей и сами обвешены красной материей. У всех приподнятое настроение.

Мы сегодня завтракали в 9 часов. В дежурном помещении чистота, по стенам плакаты, столы накрыты салфетками и газетами. На расчете нас поздравили командир роты, политрук и командир взвода с наступающим праздником 24-й годовщины Октября. Зачитали приветственный приказ, в котором некоторые бойцы и командиры получили благодарность и ценные подарки. Отпустили домой на полтора часа. Бомбардировки не было, но обстрел не прекращался [Б. К-в].

Из сводки Штаба МПВО Ленинграда

«О результатах воздушных нападений и артиллерийских обстрелов с 4 сентября 1941 года по 1 марта 1942 года

11 марта 1942 г.

<…> Первый артиллерийский обстрел города произведен противником 4.9.41 г. и первое воздушное нападение 6.9.41 г…

Город подвергался бомбардировке с воздуха в течение 56 дней.

Артиллерийский огонь ведется противником почти ежедневно, начиная с 4.9.41 г.

Свободных от артобстрела в 1941 г. было 12 дней. <…>

Совершенно не производилось воздушных налетов на город с 1 января 1942 г.

Применяет противник снаряды главным образом 6–8 дюймов, а фугасные бомбы в подавляющем большинстве 50, 100 и 250 кг, зажигательные в 2 кг.

При налете на город 22 и 23 сентября противником в значительном количестве применены осколочные авиабомбы. Крупнокалиберные авиабомбы 250, 500 и 1000 кг применялись преимущественно в сентябре и октябре…

За период войны [до 1 марта 1942 года] на город сброшено 66 190 зажигательных бомб. <…>

Из общего количества 3513 авиабомб неразорвавшихся – 648, из них обезврежено – 256, оставлено в грунте в связи с большим заглублением – 38, взорвалось ФАБ замедленного действия – 19, взорвались при разрядке – 5, остались неразряженными – 19…

Возникло 641 пожаров и загораний, по своим размерам и характеру вызвавших высылку на их ликвидацию пожарных команд НКВД и участковых пожарных команд МПВО. Кроме того, населением и местными формированиями в жилых домах и на объектах ликвидировано свыше 15000 небольших возгораний…»

8 ноября 1941 года

Вчера был праздник – 24-я годовщина Октября. Немцы не бомбили против ожидания. Пока учусь. По географии получила «хор». Учительница по русскому все время нас одобряет. Она говорит, что к Новому году война окончится. Правда ли? Сейчас очень тяжело.

А.П. злится, что нечего есть. А при чем тут я или мама? Где же мы возьмем. Одна надежда: придется засолить Сильву <…> [В. П-н].

Вчера не было ни одной тревоги, а сегодня пока одна. Во время тревоги было сброшено много зажигательных и фугасных бомб, из которых некоторые не взрывались. Мы встречаем 24-ю годовщину в суровой обстановке, когда враг у ворот и почти каждый день бомбит и обстреливает Ленинград. Окружив, он хочет заморить нас голодом.

На Володарском горел дом. Бомба разрушила пять этажей, и через полтора часа возник пожар. На Соляном тоже лежат три бомбы, как поросята. Они наверное замедленного действия. Вообще он теперь бросает бомбы большого калибра, которые пробивают по пять этажей [Б. К-в].

Из документов Городского штаба МПВО: 12 ноября в 19 часов 15 минут фугасной авиабомбой полностью разрушен д. 10 по Уральской ул. Ранено 19 человек, убито 18. В 23 часа 55 минут фугасной авиабомбой разрушено здание по Моховой ул., д. 10, завалено убежище. Ранено 53, убито 30 человек. 15 ноября в 19 часов 29 минут фугасной авиабомбой разрушены опытные оранжереи Ботанического сада с растениями мирового значения. Погибли папоротники четырех-пятитысячелетнего возраста, уникумы мирового значения, которых в настоящее время в природе нет.

«Пока длится блокада, нельзя рассчитывать на улучшение продовольственного снабжения, мы вынуждены уменьшать нормы выдачи продуктов, чтобы продержаться, пока враг не будет отброшен, пока не будет прорвано кольцо блокады. Трудно это? Да, трудно, но другого выхода нет. И это должен понять каждый…»

«Ленинградская правда». 9 ноября 1941 года, № 70

9 ноября 1941 года

Не произошло никаких особенных случаев. Днем была тревога, и обстрел опять был. Сидеть в этой клетке надоело. Целые дни одно и то же. Хоть бы где-нибудь найти работу. Сегодня опишу одного бойца – т. Ш-мко А., по национальности украинца. Я думаю, мозги у него в чехарду играют, кажется он каким-то странным. Молчит, молчит и крикнет какую-нибудь глупость. Из себя хочет показать интеллигентного человека. Я думаю, что он очень завистливый, так как это видно из многих фактов: сам брал от шофера за разные услуги, как то – принести папирос и пр., 50 рублей, а если другой совершит подобное, поднимает шум, или ест по две порции – и ничего, а на другого кричит, что это нехорошо, что может кому-нибудь не хватить. Любит доносить командирам. Что-нибудь откровенно скажешь, он уже принимает к сведению. Он же дал ход истории с шоколадом и с лишней порцией. Вообще в нашей комнате стали часто наблюдаться споры. В 22 комнате ребята более простые, деревенские, и я к ним более расположен и уже дней за пять почти подружился. Наш взвод значительно уменьшился, и бойцов не хватает. Многие хотят совсем уйти. Здесь невыносимая скука [Б. К-в].

10 ноября 1941 года

Сегодня был чудный морозный день. Воздух чист и свеж. С утра мороз слегка пощипывал уши. Под ногами хрустел снег. И я с тоской вспомнил о деревне. Ее поля, леса, луга, речку. Как часто я, только встав и наскоро позавтракав, выбегал на улицу. И сердце тогда радовалось, когда я видел на солнце искрящийся снег, из труб вьющийся дымок. Все там дышало радостью и весельем. Наденешь лыжи и не чувствуешь, как бежит время. Незаметно летели дни за днями. Или весна. Ярко светит солнце, весело бегут ручьи от тающего снега. На дороге ребятишки делают запруды и потом, сразу же их отпустив, радуются, когда вода с шумом несется и несет пущенные на ней дощечки, или, как они их называют, «пароходики». Весело поют скворцы на ветках около своих скворечниц, по полям ходят грачи. Чирикают и дерутся на дороге воробьи. Суетятся радостные колхозницы, готовятся к весеннему севу. И так становится радостно на душе от этого весеннего дня. Или лето. Зазеленели леса. Под окнами зеленеют деревья, поспевает черемуха и яблоки. На полях пестро от цветов. Колосится золотистая рожь, ячмень, овес. С песнями идут колхозники на сенокос. Мы проводили целый день на речке. Ходили за грибами и ягодами. И когда вспоминаешь об этом, то сразу становится невесело от суеты шумного города. В особенности сейчас. Ничего нет. Все по карточкам. Хочешь выпить кружку квасу – и надо стоять часа два, но и то редко где найдешь квас или газированную воду. И сейчас как никогда тянет меня в деревню [Б. К-в].

«Приказ по тылу Ленинградского фронта

Об организации строительства Ледовой дороги по Ладожскому озеру мыс Осиновец – маяк Кареджи № 0164

13 ноября 1941 г.

1. Для руководства постройкой ледяной дороги по водной трассе мыс Осиновец – маяк Кареджи назначается начальник 3-го отделения Автомобильно-Дорожного отдела управления тыла фронта военный инженер 3-го ранга т. Якубовский.

2. Дорогу проложить по трассе мыс Осиновец – маяк Кареджи с учетом двустороннего движения автомобильного и тракторного транспорта. Ширина проезжей части дороги должна быть не менее 10 метров.

В районе ст. Ладожское озеро и маяк Кареджи устроить перевалочные базы. Вдоль всей трассы с промежутком в 5 км, начиная от ст. Ладожское озеро открыть питательнообогревательные пункты. На этих же перевалочных базах установить масловодогрейки и пункты техпомощи автотранспорту.

3. Для постройки дороги в распоряжение военного инженера 3-го ранга т. Якубовского передать за счет порта Осиновец один рабочий батальон (БОСС), 165-й строительный батальон и 88-й отдельный мостостроительный батальон; пять тракторов и 20 автомашин за счет 17-й автобригады; 100 саней и

10 водяных насосов за счет Интендантского управления фронта; 100 лошадей за счет Отдела укомплектования штаба фронта.

4. К работе по устройству ледяной дороги приступить с 14 ноября с.г., произведя усиление льда путем искусственного намораживания с учетом окончания ее постройки одновременно с ледоставом.

5. Интенданту фронта бригинтенданту т. Новоселову для оборудования ледяной дороги (питательно-обогревательных пунктов) выделить в распоряжение в/инженера 3-го ранга т. Якубовского 10 цеховых палаток, 9 чел. руководящего состава для работы на пунктах и необходимое количество продуктов и инвентаря. Обеспечить вещевым имуществом (зимним обмундированием) батальоны, выделяемые для работы.

6. Начальнику Санитарного управления Ленфронта военврачу 1-го ранга т. Верховскому для организации питательнообогревательных пунктов ледяной дороги выделить 5 лекпомов с необходимыми медикаментами и противообмораживающими средствами.

7. Начальнику АБТУ Ленфронта полковнику т. Дементьеву для организации подвоза грузов по ледяной дороге подготовить и выделить 40 тракторов СТЗ-ы и одну ремонтную автомастерскую с запасными частями.

Срок подготовки и передачи тракторов и автомастерской в распоряжение начальника Автодорожного отдела военного инженера 1-го ранга т. Монахова – 16-е ноября с.г.

8. Начальнику Автомобильно-Дорожного отдела управления тыла Ленфронта военному инженеру 1-го ранга т. Монахову за счет 64-го ДЭПа перебросить одну ДКР в Осиновец для организации Дорожно-комендантской службы на ледяной дороге и подготовить для снабженческих перевозок две автотракторные роты (60 тракторов) и две автотранспортные роты (120 машин).

9. Начальнику связи фронта генерал-майору т. Ковалеву для организации проволочной связи на трассе ледяной дороги через Ладожское озеро выделить роту связи за счет полка связи с обеспечением ее необходимыми средствами проволочной связи. Срок – 17.11.41 г.

10. Общее руководство по постройке ледяной дороги мыс Осиновец – маяк Кареджи возлагается на начальника Автомобильно-дорожного отдела военного инженера 1-го ранга т. Монахова.

К работам приступить с 14.11.41 г. и постройку вести форсированным темпом.

Заместитель командующего войсками – начальник тыла Ленинградского фронта генерал-майор интендантской службы Лагунов Военный комиссар тыла (ЛФ) Бригадный комиссар Жмакин».

«Постановление

Военного совета Ленинградского фронта № 00409

1. Во избежание перебоев в обеспечении хлебом войск фронта, населения г. Ленинграда установить с 20 ноября 1941 г. следующие нормы отпуска хлеба:

рабочим и ИТР 250 гр.

служащим, иждивенцам и детям 125 гр.

частям первой линии и боевым кораблям 500 гр.

летно-техническому составу ВВС 500 гр.

всем остальным воинским частям 300 гр.

2. Выдать в третьей декаде ноября месяца 100 гр. сухофруктов и 100 гр. картофельной муки по детским карточкам.

3. Во изменение постановления Военного совета Ленинградского фронта от 14 ноября 1941 г. установить с 20 ноября сего года суточный лимит расхода муки и примесей 510 тонн: из них населению Ленинграда – 310 тонн, войскам Ленинградского фронта – 144 тонны, частям КБФ – 25 тонн и Ленинградской области – 31 тонну.

4. Обязать Начальника оперативного отдела фронта тов. Куприна, прокурора фронта тов. Грезова, начальника Управления НКВД по Ленинградской области тов. Кубаткина и прокурора г. Ленинграда т. Попова усилить борьбу с расхитителями продовольственных товаров, какими бы формами это воровство ни прикрывалось.

Командующий войсками Ленинградского фронта генерал-лейтенант Хозин Члены Военного совета фронта: Секретарь ЦКВКП (б) А. Жданов Дивизионный комиссар А. Кузнецов».

13 ноября 1941 года

Обеды в школе давать прекратили. Все только по карточкам. Положение тяжелое. Хлеба, наверное, завтра убавят. Получаем по 150 г. У мамы же почти ничего не достанешь. Учителя советуют подтянуть кушаки. Город в окружении. Засолили кошку. Сильва еще жива. Вероятно, скоро и ее засолим. Сейчас иду обедать к маме. Накормит или нет? Не знаю.

Пока с учебой все благополучно. Имею две четверки и одну пятерку, троек нет. С едой совсем плохо. Сегодня не было во рту ни крошки до трех часов. Потом съела тарелку жидких кислых щей без хлеба и выпила две чашки с одной конфеткой. Голова кружится от недоедания. Что будет дальше? Неужели так будет продолжаться долго? Ведь это ужасно! Хлеба дают по 150 г. Пока сидишь в школе, о еде не думаешь, а домой придешь, сосет под ложечкой. Жутко!

Ну, а что же делать! Как говорится: слезами горю не поможешь. Приходится терпеть. Голод пока не такой ужасный, но впереди нам, видимо, предстоит что-то кошмарное.

Сейчас надо учиться как можно лучше. Все это пригодится на дороге предстоящей жизни. Надо мужаться! Быть выносливой и терпеть – другого выхода нет [В. П-н].

15 ноября 1941 года

Сегодня в столовой обеды резко ухудшились. Не было ничего из крупяных и мучных блюд. На второе были биточки с вырезом 100 г мяса, но так как у нас не хватало талонов, решили взять одно блюдо на двоих. Я взяла вместе с зав. библиотекой Бреневой. Отдала последние 50 г и теперь до 20 буду без второго.

В столовой предупредили, чтобы на следующий день приносили с собой карточку на крупу, так как на суп будут вырезать талоны. Начинается голодовка.

Мы-то снесем любую голодовку, даже голодную смерть, ради спасения советской власти, а вот как весь народ. Хватит ли у него сил для этого…

На днях приходил Розанов. Он приехал из Кронштадта, куда получил назначение работать в качестве начальника гарнизонной газеты. И вот Розанов заявил мне, что у него создалось впечатление, что в армии и на флоте политическое настроение гораздо лучше, чем в Ленинграде. Я спросила, на каком основании у него сложилось такое впечатление. Тогда он мне рассказал, что ему сообщили, что за Невской заставой на Октябрьском заводе рабочие устроили волынку на почве продовольственных затруднений, и когда в столовой стали вырезать талоны из продовольственных карточек за суп и за второе, устроили погром в столовой. Возглавили волынку бывшие эсеры и т. п. люди прошлого.

Сегодня вечером, в начале очередной бомбардировки, я посоветовала своим товарищам, дежурящим в институте, идти в бомбоубежище и не оставаться в помещениях института, так как наше пребывание там бесполезно и жертвы не нужны, и сама ушла вместе с ними. Это был первый случай, когда ушли организованно в бомбоубежище, и неожиданно для нас произошел большой скандал. Оказалось, что в одной из комнат, в которой не были спущены шторы, от сотрясения здания произошло самовключение настольной лампы, которая была лишь немного вывернута, но не выключена.

В результате получилось, что в то время как вражеские самолеты кружились над головой, из Мраморного дворца на Марсово поле ярко светила лампа. В окно бросали камни и разбили стекла. Зенитчики звонили и угрожали стрелять по зданию, если немедленно не будет выключен свет. Нас искали минут 20, и когда я вбежала в институт, с другого входа ввалились милиция и военные. Скандал был большой. Участковый записал мою фамилию. Мы очень раскаивались, что ушли и так получилось. Пожалуй, больше ходить в бомбоубежище не будем <…> [Е. С-ва].

«Народный комиссариат судостроительной промышленности 15 ноября 1941 года

Секретарю Ленинградского городского комитета ВКП (б) Кузнецову А. А.

Для обеспечения работ по переправочным средствам в соответствии с решением Военного совета Ленинградского фронта от 15 ноября с.г., необходимо перевести в течение семи дней на казарменное положение 1500 человек рабочих.

Согласно личной договоренности, прошу разрешить из подсобного хозяйства завода № 363 НКСП зарезать шесть коров из имеющихся тридцати двух, что дает мяса 1 т по 100 г на одного рабочего в день и даст возможность обеспечить рабочих, занятых на изготовлении паромов, мясным супом и небольшой порцией мяса. Заместитель народного комиссара судостроительной промышленности Резолюция: т. Андреенко. На рассмотрение. А. Кузнецов. 18/XI»[30]30
  ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 20. Д. 12. Л. 21.


[Закрыть].

16 ноября 1941 года

Сегодня ходила на ул. Герцена, 69 смотреть на дом, где находился И. И. По дороге попала под две воздушные тревоги и полтора часа сидела в подвале одного дома.

Попыталась вызвать И.И., но часовой отказал. Вокруг дома толпились женщины, которых часовой отгонял на противоположную сторону улицы… Так ничего узнать не удалось, где он и что с ним и почему не пишет. Наверное, его уже нет здесь. Может быть, получил назначение и срочно отбыл, не успев написать письмо. Придется терпеливо ждать известий, если таковые будут…

Посетила баню Октябрьского района. В бане холодно, вода чуть теплая, но посетителей много. Среди голых женщин выделяются несколько исхудавших до состояния скелета, но не видно ни одной толстой. Все вылечились от ожирения. Не надо ехать в Кисловодск. <…>

После бани зашла к Силиным, знакомым по родной деревне. Хотелось узнать новости из Ярославской области. Александра Николаевна сообщила, что ее племянница Валя прислала мужу письмо, в котором писала, что им придется еще раз эвакуироваться, так как к их местности приближается фронтовая полоса. Она пишет, что в нашу деревню доносятся звуки артиллерийских орудий со станции, куда прилетают вражеские бомбардировщики. Письмо было послано в октябре. <…>

Я, в свою очередь, рассказала о том, что получила телеграмму от дочери, датированную 1 ноября из Мышкина, и там все благополучно. Она успокоилась, я, наоборот, обеспокоена ее сообщением. Там мои дети. Неужели им грозит опасность или мыканье на положении беженцев? Такая тоска. Нет известий ни от мужа, ни от детей <…> [Е. С-ва].

Почти год, как я не брала в руки свой дневник. Этот год принес нам страшную беду, имя которой – война. Но не буду забегать вперед и постараюсь вспомнить и описать все примечательное, что случилось со мной.

Учебный год закончился благополучно, экзамены сдала хорошо. После анатомии большой компанией отправились на острова, в ЦПКиО им. Кирова. Был теплый солнечный день. Мы бродили по парку, катались на лодках, любовались тенистыми аллеями, великолепными дворцами и видом на Финский залив. Поговорили обо всем, о сданных экзаменах, предстоящих каникулах, планах на будущее. Все было чудесно!

21 июня уехала на дачу в Карташевку. Поселилась в том же доме и у той же хозяйки, что и в прошлом году, только комната досталась получше. Комната славная, к тому же я оказалась не одна, а с девочкой из нашего двора Тамарой С.

На другой день мы были потрясены. Германия напала на нас! Боже, как это подло и низко! Заключить договор и так вероломно обмануть!

Мы не поехали домой, остались до 14 июля. За это время мы увидели много интересного. Карташовка расположилась вдоль важного шоссе, и по нему по несколько часов ежедневно двигались войска: танки, пушки, бойцы в кузовах грузовиков, пешем строю или подводах. Мы приветствовали красноармейцев, бросали им ветки сирени, они весело улыбались нам в ответ. У деревни движение приостанавливалось и возникала суета. Хозяйки стремились угостить бойцов. Кому молока, кому хлеба, кому просто воды.

Все это продолжалось недолго. Стали приходить неутешительные вести, потянулись беженцы из-под Пскова и Луги. Фронт неумолимо подходил к нашей деревне. Начались бомбежки в десяти, восьми, пяти километрах. Пришлось уезжать.

В городе несколько недель болталась без дела. Клара пошла на курсы медсестер. Я ходила в школу и помогала там. Потом перешла в райком ВЛКСМ. Там работала вместе с Диной, Тамарой и Леней. Поближе познакомилась с Диной, славной девочкой, простой и спокойной. С моей лучшей и самой близкой подругой Нелей виделась не очень часто. Ей приходилось много помогать маме, так как они собирались уезжать.

В первых числах августа приезжал Витя. Его произвели в лейтенанты. Он уехал в Москву, где получил назначение в Волоколамск, а оттуда в Рузу. Он нам все время писал, а теперь больше месяца писем от него нет.

В школе установили дежурство. Чаще всего я оставалась с Женей Баскаковым из восьмого класса. Очень славный мальчик, единственный из тех, кого я знаю, любит театр. Часами сидя на чердаке школы, мы болтали о книгах, театре, о себе.

Неля 8 августа уехала с семьей в Казань. Перед отъездом я два дня провела у нее дома. Жалко ей было уезжать из любимого города. Но мы надеемся, что все будет в порядке и скоро уехавшие смогут вернуться.

Ровно через месяц после ее отъезда 8 сентября нас впервые бомбили. Я на пару с Леней М. дежурила в школе. Мы беззаботно болтали и вдруг услышали нарастающий грохот зениток. Ничего подобного нам слышать не доводилось. Мы подошли к окну, было около пяти часов. На небе ни облачка, солнце клонилось к закату, но было светло. Мы поднялись на крышу. Город простирался перед нами. В небе были хорошо видны самолеты с крестами, в окружении разрывов зенитных снарядов. К сожалению, они не приносили вражеским машинам заметного вреда и те продолжали свой смертоносный маршрут.

Вглядевшись, мы увидели, как снизу поднимаются плотные клубы желтого дыма. Как я узнала позднее, это была дымовая завеса. К нашему великому огорчению, на его фоне появились, росли и множились султаны белого и черного дыма. Сомневаться не приходилось – это были пожары, возникшие от бомбежки. С этого дня началось: воздушные налеты, разрушенные дома, убитые и раненые.

Враг плотно окружил нас кольцом блокады. Нормы начали снижаться, и сейчас мы получаем совсем немного. Но ведь чем меньше мы будем получать, тем дольше протянем. Будем надеяться на хороший конец.

Я и Клара устроились в госпиталь на общественных началах и продолжаем работать там сейчас. Школы начали работать 3 ноября. Мы с Кларой проучились только неделю. Невозможно совмещать занятия в школе с работой в госпитале. Бросить госпиталь – значит остаться без обеда, а это худо. На пустой желудок немного выучишь. Мы с Кларой решили работать, а после войны продолжить учиться. Так и живем сейчас. Утром дома, днем в госпитале. Далеко ходить опасно, город не только подвергается налетам, но и обстреливается из дальнобойных [Л. О.][31]31
  Л. О. – ученица 110-й школы Свердловского района (погибла при обстреле города 14 декабря 1941 г.).


[Закрыть].

В цехе стоишь в громадной очереди за супом. Холодно, цех горел, крыша раскрыта, воет ветер.

Вчера весь вечер стояла [и] всю ночь в очереди в магазин, чтобы получить что-нибудь на карточки. Получила на конфеты ириски, а на масло ужасный, но вкусный жир. Побольше бы его.

В цехе раздают обед. Из столовой приносят баки и по карточкам раздают суп – одна вода, но горячий и пахнет супом.

В общежитии холодно, работаю много, на Голодай ходить далеко, кругом все воруют. Пришлось приютиться у Вали [Н. О-ва].