Текст книги "Сообщники"

К дьяволу все это; кафе вполне могло поработать само по себе.

Офи пересекла библиотеку и ворвалась в одну из спален, упала на колени перед своим рюкзаком, вытащила оттуда тетрадку, вырвала лист и лихорадочно начала писать.

На пленум все собирались медленно: бренчала гитара, из погреба принесли ящик с пивом; Ариэль спорила с какой-то девушкой, собственнически положив ей руку на плечо, Гамлет растянулся на подушках и курил, Ромео что-то напряженно объяснял Тибальту.

– Друзья! – Гамлет нехотя вскинул ладонь. – Давайте, наверное, начнем. У меня есть пара тем, но если вам придет в голову что-то еще…

– Начнем с меня, – прервала его сонную речь Офи, вставая. Гамлет потянулся, поворачивая такое же сонное лицо в ее сторону. – Как вы уже все знаете, наш друг Леандр оказался в тюрьме. Нам пришло письмо: если мы готовы взять на себя финансовое поручительство, Леандру будет позволено жить с нами.

Журчание голосов усилилось.

– Я им, конечно, уже ответила, что мы с удовольствием это сделаем. Так что теперь вопрос: сколько нам нужно денег и как их собрать? Я думаю, соли-пати…

Комната потонула в громких криках, и Офелия не смогла сдержать довольной улыбки.

Денис Осокин

Орден Кубышки

1

Мы вместе с одним человеком придумали Орден Кубышки. Вернее, придумал тот человек, но и я поспособствовал. Мы плыли тогда на лодке по реке Ветлуге недалеко от города с таким же именем. Лодка была моя. И человек мой. Это был один из дней предавгустовского июля – когда все у нас, здешних людей, самое долгое и все впереди. Но я не хочу, чтобы этот рассказ был грустным.

2

Кубышку желтую можно потянуть за стебель под бубенчиком-цветком. Стебель вынется из воды – длинный-длинный, гладкий и ломкий. Дальше его надо превратить в цепочку, заламывая по всей длине через короткий интервал и снимая на каждом втором заломе ткань стебля, чтобы была одна кожица… Получается очень красиво – звено-стебель, звено-кожица, звено-стебель, звено-кожица. А потом под цветком защелкнуть цепочку на замок. И готов Орден. Кубышки еще называют кувшинками. Желтые пуговички – одни из самых славных на платье Воды.

3

Человек мой много смеялся и показывал мне все это. А потом повесил готовый Орден на меня. И дальше мы плыли и плыли на веслах вниз по течению, прижимаясь то к одному берегу, то к другому, то высаживаясь на острова или не высаживаясь, а заползая дном лодки на мели просто постоять посреди реки, а потом, сталкиваясь с мели веслами, плыли-кружились дальше. И время от времени мы говорили об Ордене Кубышки – о его возможной Судьбе.

4

А именно. Мы учреждаем Орден с этого дня. Я – единственный на сегодня его Кавалер и Командор. У меня и право выдвигать новых соискателей. У автора Ордена тоже такое право есть. Собственно говоря, выдвигать может каждый из нас – а присуждается Орден, только если мы оба соглашаемся с этой кандидатурой. И никто кроме нас не может управлять Орденом. Все новые Кавалеры – наши дорогие люди, они пожизненно вхожи в элитнейший Клуб Ордена Кубышки с огромными правами. И мы будем славить их всегда и повсюду, если они будут не против. Но Совет Ордена – только мы двое, вот как и сегодня мы двое в лодке. Я и ты. Ты и я.

5

За что присуждается Орден? За особенную любовь к рекам и берегам, к любым водоемам – от болот до океанов, но реки-озера и речная-озерная жизнь – это то, что по самому центру нашего внимания. Эта любовь может быть как деятельная, так и совершенно бездеятельная. Человек, живущий свою жизнь в безводном городе на восемнадцатом этаже спального района, под окном у которого огромная парковка, а с балкона вид через неживое поле на непонятные склады, но при этом видящий сквозь все это плеск рыб, скольжение водомерок, рдесты, водокрасы, кубышки, песчаные отмели рек и ползающих по ним раковин-перловичек, чувствующий, как пахнут каждый по-своему низкий луговой-болотистый берег и берег повыше, лесной, с редкими деревнями и городами, слышащий, как кричат чайки, и цапли, и кулики, – он достоин нашего Ордена не меньше, чем коренной прибрежный житель, поэт речной жизни и ее старший жрец. А может, и больше, ведь стихи бывают разными, жречество нарочитым, а любовь и зоркость всегда подлинны…

6

В августе мы купили с соавтором Ордена Кубышки желтый электротриммер – выкашивать траву на запущенной даче моих родителей. И выкашивали ее очень весело и долго. И гуляли по холмам и полям, вечерами топили баню, катались на машине и велосипедах по деревням. В середине августа съездили в город за арбузами и отпраздновали вдвоем мой день рождения. А осенью мы стали исчезать и к следующему лету исчезли. Но разве можно допустить, чтобы исчез Орден Кубышки, разве человеку под силу творить такое? О нет, нет, конечно. Мы дарим его всему Миру прямо сейчас.

7

Какой-нибудь сусак зонтичный растет и на реках Китая и в Якутии и на реках Вая и Воя и Шуя и на Буге и на Пруте и на Дунае и на Тисе и на Висле и на Луаре и на Сене и везде-везде… И мы целуем его от радости во многом и потому, что так много людей на Земле его видят – точно таким, каким видим мы. Вот и наша кубышка – такая же. Где она только не растет, кто только ее не приветствует. Да попросту вообще – пусть каждый своими руками или любыми руками поблизости мастерит себе этот Орден, возлагает его на себя. Мы только за. Мы за то, чтобы постепенно на Земле не осталось ни одного человека, кто бы не был Кавалером и Командором Ордена Кубышки.

8

В общем-то всё. Всё, что хотел рассказать,– рассказал. Но давайте побудем вместе еще страничку, просто так, ни за чем?

9

Давайте я вам расскажу про птицу чечевицу. Она сидела в этом году на проводах той самой дачи, где я снова косил траву в середине лета, косил и ничего не делал – было только два состояния человека, и это прекрасно и можно было позавидовать самому себе. У чечевицы розово-красная голова и грудь. Как будто баночку красносмородинового желе залили стаканом молока и перемешали миксером. Раньше я здесь чечевиц не видел. Я и не знал, что это была чечевица. Мне подсказали. Я был на даче в тот день не один. А еще расскажу про день рождения Николая Николаевича Миклухо-Маклая – он семнадцатого июля, и этот день давно уже – День этнографа, а я этнографию всю жизнь обожаю. Первая чечевица появилась как раз в день рождения Миклухо-Маклая, а к вечеру в саду почти что пропали комары, лютовавшие с мая. Все это, может, и не имеет связи ярко выраженной или вообще никакой – но все это очень-преочень хорошо. И крепко запомнится. И беременная ящерица под старой мойкой, которая никого не боялась. И что вызревшая на всех здешних холмах крупная-крупная луговая клубника так пылательно похожа на женские соски. Не наружно, а пламенем смысла, но и наружно тоже.

10

Давайте я вам расскажу, что в июне друг из Ижевска подарил мне мадагаскарский сердолик. Он гостил с женой и сыном у меня в Казани и отправился вместе с ними по моей наводке на нашу воскресную барахолку, она в одном сквере, не доезжая автовокзала и речного порта, там продают и книги, и предметы, там можно встретить всё и каждого интересного казанца. Они взяли уличные самокаты и поехали, а я был занят на другом конце города. Барахолка им очень понравилась, они не купили себе в этот раз ничего, кроме сердолика – крупного, темно-красного, для меня. Продавец сказал, что камень с Мадагаскара. Конечно, оттуда, никакого сомнения. А через три недели эти же друзья подарили мне костяную уточку – мы немножечко путешествовали по одной реке, и там в одном поселке оказался косторезный промысел.

11

А с другими людьми, которых я люблю и они меня любят, мы сажали в мою писательскую честь дуб на горе над Волгой, это придумал не я, а кое-кто из них, и на следующий день мы купались в устье Камы, которое как океан, и продвигались до вечера сквозь самые густые и спутанные летние кудри.

12

А Орден Кубышки – навсегда ваш.

Света Лукьянова

Слово на «К»

Я всегда нервничаю перед выступлениями. Внутри все поджимается, руки холодеют, и их невозможно согреть даже под горячей водой. Но в школе горячей воды все равно не было, из крана била ледяная струя. Я засунула ладони в подмышки и медленно пошла по классу. Парты уже сдвинули к стене, расчистив впереди место для конкурсов и танцев.

Возле доски стояли Диляра и Таня, они рисовали цветы и звезды вокруг крупной надписи «Очень трудно матерью быть».

– О, вы тут рисуете, – сказала я.

– Да-а-а-а, не всем же быть ведущими, – ответила Диляра.

Таня посмотрела на меня, словно хотела что-то добавить, но отвернулась.

«Я же не виновата, что меня всегда назначают ведущей, – подумала я, – просто так сложилось».

Так сложилось с садика и даже раньше. В три года на прогулке я забиралась на постамент стелы павшим воинам и пела про юбочку из плюша. Я просила родителей собирать растущие рядом одуванчики и дарить мне. В садике я быстро запоминала стихи и не боялась выступать на утренниках. В младшей школе я высоко поднимала руку и ерзала на стуле: «Я, меня, вызовите меня». И на нашу новую классную Светлану Ивановну я сумела произвести впечатление на самом первом уроке, когда правильно ответила, что означает фразеологизм «Медвежья услуга». Теперь, когда нужна ведущая праздника или капитан команды, выбирают всегда меня.

Когда мамы пришли и расселись на стульчиках, я начала праздник. Я объявляла конкурсы, стихи и танцы. Моя мама ни в чем не участвовала, но другие мамы и дети охотно выходили к доске, отгадывали загадки, называли прилагательные, описывающие мамин характер, и пытались с закрытыми глазами узнать свою маму по руке. В конце вечера Светлана Ивановна поставила в магнитофон кассету и четыре девочки спели протяжно: «Мама – первое слово, главное слово в каждой судьбе». Они вытягивали шеи, прикрывали глаза и зажимали в кулачках края нарядных юбок. Я была одной из этих девочек.

Когда мы с мамой выходили из класса, мама Маратика, которая выиграла в викторину овощей, сказала: «Ну, это наша звездочка, как всегда», и я увидела, как Диляра и Таня скривили лица.

А в понедельник появилось слово на «К».

В первый раз оно прилетело с парты Серого и Тимура, когда на перемене я попросила их быть потише, потому что они «орут как дебилы».

«А ты вообще заткнись, К****», – сказал Серый.

Я сначала не поняла, что это слово – мне.

Все мальчишки засмеялись.

Я отвернулась и села за парту. Решила сделать вид, что ничего не произошло. Если я не буду обращать внимания, оно исчезнет.

Забудется.

Пропадет.

Но когда на английском я подняла руку и рассказала, что winter sports are hockey, skiing and skating, по спине мне в ухо змеей заползло слово на «К».

Выпрыгнуло, когда я сказала соседу, что его локоть мешает мне писать.

Свалилось на голову, когда я засмеялась собственной шутке на уроке татарского.

Подтолкнуло кулаком в спину, когда взяла в шкафчике сапоги и куртку и пошла домой.

В школьном холле стоял папа и разговаривал с мамой Маратика. Я отдала ему рюкзак, надела теплые носки и сапоги, застегнула под подбородком пуговку на меховой шапке. Мы вышли вместе. Когда мы отошли подальше от школы и чуть отстали от родителей, я спросила Маратика:

– Откуда взялось слово на «К»?

– Это на Диляркином дэрэ. Она включила телек, и там был мультик про далматинцев, и она сказала: «О, это ж Светка».

Диляра позвала на свой день рождения Таню и всех пацанов класса – десять человек. Хотя вообще-то они не дружили.

Дома я открыла свою тетрадочку, написала: «Диляра – тупица, монстр, мой враг». И жирно зачеркнула ее имя фломастером.

* * *

Последними уроками был сдвоенный русский. Когда прозвенел звонок на перемену, почти все одноклассники ушли в коридор. За окном уже была непроглядная темень, в кабинете горели все лампы. Я сунула в рот две жвачки. Думать было нечего. Я медленно пошла между рядов, как бы прогуливаясь. Маратик и Антон играли в морской бой. Гульназка рисовала в тетради Сейлор Мун. Дилярино место – на предпоследней парте среднего ряда.

Наш класс – градиент: за первыми партами сидят отличники и ударники, за ними те, кто учится похуже. На последних рядах – дети, чьи родители торгуют на рынке и могут купить в класс магнитофон, шторы и шкафчики.

Я присела на Дилярино место и начала перешнуровывать кроссовок. Я склонила голову и протолкнула жвачку к губам. Когда шнурок был завязан, я быстро приложила руку ко рту и прилепила жвачку на Дилярин стул.

Все прошло гладко, даже слишком.

Перед началом урока мы встали, а потом сели. Я украдкой посмотрела на Диляру, она сидела как ни в чем не бывало рядом с Таней – черное каре забрано за уши.

До дня рождения у Диляры тоже было прозвище. Пацаны называли ее Годзиллой, а она бегала за ними по коридору с сумкой и целилась по головам. Они разбегались в подлинном страхе – Диляра могла ударить по-настоящему. Тем более что мальчики у нас были мелкие.

Когда прозвенел звонок и все, кроме дежурных, радостно выдохнули, грохнули стульями, начали кидать учебники и тетради в рюкзаки, Даша сказала: «Ой, Диля, у тебя что-то на юбке».

В этой юбке Диляра ходила в школу каждый день. Хоть и не по форме – не черная, а бежевая, – учителя внимания не обращали.

Когда мы спустились в холл, что-то кольнуло меня. Я подошла и сказала:

– Ты сунь юбку в морозильник, тогда жвачка сойдет.

– Да? – сказала она. – Спасибо, я попробую.

Я прислонилась к стене и начала переобуваться, сердце уже не колотилось так сильно. Я разогнулась и увидела перед собой Таню. Она приблизила ко мне бледно-голубые глаза:

– Я все видела, что ты сделала.

– Что? – сказала я, но она уже развернулась и ушла.

Домой я шла молча, и папа тоже молчал. Возле поликлиники пахло зубным кабинетом.

В голове крутились мысли, как кассета, которую снова и снова перематывали на начало.

На ужин были пельмени «У Палыча», мои любимые, особенно со сметаной. Хотя я ем только кожурки, а мясо оставляю в тарелке. Мама сказала: «Лёля, ты чего понурая? Что с английским?»

– Все нормально, – ответила я.

Хорошо бы кому-нибудь позвонить. Но было некому. Перед тем как ложиться спать, папа вскипятил чайник и налил до краев плоскую бутылку из-под какого-то алкоголя. Эту бутылку он положил мне в кровать – чтобы грела. Я умылась, надела байковую пижаму и легла. Коснулась ногой обжигающей бутылки, отодвинула ее немножко. Мне нравилось тихонько касаться ее пальцами ног, задерживая их все дольше и дольше. Пальцы привыкали, бутылка остывала. Утром ее, уже совсем холодную, доставала из моей постели мама и убирала на холодильник до вечера.

Ночь плыла над домом. Я лежала в кровати, и смотрела на полосы от фонарей на потолке, и трогала бутылку пальцами ног. Пространство сжималось. Я чувствовала, что комната превращается в коробочку. Мне стало тяжело дышать. Я закрыла глаза и увидела лицо Диляры прямо перед собой. Оно смеялось и распадалось на палочки, а потом собиралось вновь. Я глубоко вздохнула. У меня был прием, который я использовала, когда перед сном меня посещали пугающие образы – отрицательные персонажи из мультиков или фильмов или сцена из клипа Афекс Твина, которую я однажды увидела по телевизору, – мой подлинный кошмар. Я представила, что беру рассыпающуюся голову Диляры двумя пальцами и выставляю за дверь детской. После этого я отвернулась к стене и заснула.

Утром я вошла в класс и увидела, что у учительского стола лицом к классу стоят Таня, Диляра в черных брюках, Серый и Тимур, а остальные ребята сидят на местах. Они что-то живо обсуждали, но, как только я открыла дверь и сказала: «Привет», замолчали. Они молча смотрели на меня, пока я шла к шкафчикам, чтобы повесить куртку. Когда я повернулась спиной, они громко засмеялись.

Я посмотрела на стул, прежде чем сесть.

Маратик отсел от меня к Антону. Теперь на первой парте я сидела одна. Возвышаясь надо всеми. Одинокая, как сосна.

Я повернулась к Неле с Гульназкой и спросила: «Балин, седня диктант. Вы готовились?» Они переглянулись и опустили глаза. Гульназка гладила рукой голубую тетрадку. Справа через ряд сидели Антон и Маратик, я сказала: «Марыч, готов к диктанту?»

– Ты слышишь что-нибудь? – спросил Антон.

– Не.

– Как будто-то кто-то кудахтает, – он посмотрел на меня. – Квокает.

Больше я не пыталась ни с кем заговорить.

С последних двух трудов отпустили. Когда я вышла из школы, оказалось, что Аня из моего дома не ждет, как обычно, меня на крыльце. Она уже выходила за школьные ворота. Я пошла за ней. У нее были бордовый рюкзак и куртка такого же цвета. «Дурацкий цвет», – подумала я. Это было невыразимо тупо – что мы идем в нескольких метрах друг от друга. В конце концов, что я сделала? Кто вообще доказал, что это была именно я? И разве я сделала что-то Ане? Я всегда выслушивала ее жалобы на одноклассниц, всегда была на ее стороне. И теперь она демонстративно идет отдельно. Маячит своей уродской курткой, не дает мне идти спокойно. Когда мы подошли к Дому техники, она свернула на аллею, а я пошла по проезжей части. Я подтянула лямки рюкзака и ускорила шаг. Я решила обогнать бордовое пятно. За живой изгородью я видела, что Аня идет спокойно. Но потом она коротко посмотрела на меня и заметила, что я ее почти обогнала. Она встрепенулась, как ворона, и побежала. Рюкзак дрыгался, качался помпон на шапке. Я тоже побежала. Сменка била меня по руке. Аня оказалась быстрее, к тому же у нее было преимущество – она уже на аллее. Она вырвалась вперед. Обернулась, убедилась, что я отстала, и пошла широким шагом. Мне стало больно дышать, и я остановилась.

Дома я позвонила Маратику.

– Привет! – сказала я.

– Привет. Это кто? – спросил он.

– Я, Света. Что нам задали по инглишу?

Он положил трубку. Когда я позвонила снова, у него было занято.

Молчание выросло вокруг меня, как стена.

Иногда во время уроков человек, оказавшийся рядом, забывался. Он давал мне запасной карандаш или спрашивал ответ на пример. Но стоило прозвенеть звонку, переставал меня замечать.

Я почувствовала, что каждое мое движение привлекает внимание людей. Моя долговязая фигура, моя душная водолазка, мой зеленый рюкзак. Мой новый пенал и мое сочинение, которое Светлана Ивановна прочитала перед всем классом. Все было нехорошо. Все было не так, как надо.

За словом на «К» появились другие слова:

Курица

Кура

Дура

Квокля

Квочила

Квочидзе

Кочан – кто-то написал его на бумажке и прилепил мне на спину.

Но главным оставалось слово на «К» – героиня мультика, высокая нервная курица на тонких ногах. Самым противным в ней был голос. Я решила по возможности перестать говорить.

* * *

Вместо физики наш класс повели в актовый зал. Все расселись в первых рядах. Диляра с Таней среди мальчиков – теперь они правда сдружились. Женщина в золотых очках показала нам фильм о детях, которые пострадали из-за своего хулиганства. Один мальчик разбил градусник и ночью начал задыхаться. Второй кинул в костер баллончик от лака для волос, тот взорвался и ослепил его. Раньше я не знала про такой вид «детских забав». Третьи дети нашли на помойке какие-то склянки, разбили их и порезались.

После фильма нам раздали листочки и попросили ответить на несколько вопросов:

С кем в классе вы дружите?

С кем в классе вы бы хотели дружить?

С кем бы вы хотели сидеть за одной партой?

Я подложила под листок учебник биологии, написала «Лукьянова С.» бледно-голубой ручкой. Все тихонько писали, закрывая листки друг от друга. Тимур сказал: «Серый, отвали». Светлана Ивановна сказала: «Тише!» Женщина блестела золотыми очками. Поправляла волосы, которые стояли вокруг ее головы наподобие шлема. Бежевый свитер в косах, коричневая юбка, сапоги на низком каблуке.

Я сдала чистый листок.

Перед тем как отпустить нас на перемену, Светлана Ивановна сказала, что в воскресенье состоится лыжный забег и от нашего класса нужны участники – мальчики и девочки. Меня это не касалось, я всегда была освобождена от физкультуры – из-за зрения. Но что-то вдруг толкнуло меня под ребра. Когда все встали с мест и пошли из зала, я подошла к Светлане Ивановне и сказала, что тоже хочу участвовать в забеге.

– Вот и замечательно, Света, а то ты совсем оторвалась от коллектива, – сказала она и записала мою фамилию в блокнот.

Воскресенье выдалось как раз для лыж – не слишком морозное, но без осадков. Мама согласилась сопровождать меня. Мы надели колючие свитера и гамаши, а сверху спортивные костюмы. Пока мы ехали на лыжную базу, мама рассказывала, как участвовала в забеге своей школы и шла второй, но на спуске с горы потеряла равновесие. Одна лыжа сломалась, а она сильно расшибла лоб.

Мы приехали на базу и быстро нашли своих. Странно было видеть только кусочек класса, не объединенный никакой особой логикой: несколько мальчиков, одна отличница, дочери учительниц, Гульназка без Нели, я. Как будто кто-то случайно высыпал несколько фрагментов пазла из коробки, и они оказались здесь – в лесу на Сокольской горе – и сами сложились в картинку. На базе пахло пóтом, люди снимали и надевали лыжи. Мама взяла мне ботинки в прокате, они сразу подошли.

У Гульназки на груди был самодельный номер – просто бумажка с написанной фломастером цифрой «3», приколотая на булавку.

– Ты волнуешься? – спросила я ее.

– Нет, – сказала она и засмеялась. – Все равно не выиграю.

Прибежала какая-то учительница и увела детей с номерами на лыжню, а мы, дети без номеров, пошли по лыжне в другую сторону. Трасса была прикольная – с парой горок, которые я преодолела легко. Было здорово идти, видя перед собой одноклассника и зная, что за тобой тоже кто-то бежит. И впереди достаточно пространства, чтобы никто никому не мешал. К тому же все мы шли одинаково медленно, постоянно сбиваясь и теряя лыжню. Я пару раз завалилась на бок, смеясь. Я видела, что Антон передо мной тоже иногда падает. Когда мы вернулись на базу, у нас были красные светящиеся лица и полные ботинки снега. Гульназка тоже вернулась. Она, как и ожидала, пришла в числе последних. Но ее это не расстроило. Мама сфотографировала нас на фоне леса и загнала внутрь базы, чтобы мы не простудились. Там было влажно. Все сняли шапки, и оказалось, что наши волосы совсем намокли и прилипли к головам. Гульназкины косички растрепались. Мама достала из сумки термос со сладким чаем с лимоном. Потом она дала каждому из нас по бутерброду с колбасным сыром, я даже не знала, что она их взяла. Бутерброды были ужасно вкусные. Мы передавали термосную крышку друг другу, дули на чай, прихлебывали, болтали и смеялись. Выходя из базы, мы начали скандировать: «Гуль-наз-чем-пи-он», из-за чего все на нас недовольно и непонимающе оглядывались. Особенно победители, на шеях которых висели медали. Но мы продолжали скандировать.

Антона, Тимура и Дашу мы оставили на остановке. Гульназка попрощалась и свернула на дорогу к своему дому. Номер с груди она уже сняла, но булавка все еще висела. Мы с мамой пошли с горки. «Усталые и довольные, они возвращались домой», – сказала мама. Я и правда устала, ноги еле двигались, но на душе было хорошо. Когда мы подошли к дому, тихо пошел снег. Папа уже разогрел суп, на второе была пшенная каша с изюмом – папино коронное блюдо. Я съела из каши весь изюм.

Когда в понедельник я вошла в класс, на задних рядах закудахтали.