Текст книги "Magnum Opus"

Ненужный

Воскресный утренний сон грубо и бесцеремонно прервал звонок телефона.

Ирина вылезла из-под тёплого одеяла, босая прошлёпала в прихожую. Мимоходом глянула на часы: пятнадцать минут девятого!

– Ирина Павловна! Вы, почему на дежурство опаздываете? – возмущённо кричало из телефонной трубки.

– Какое дежурство? – удивилась она.

– Обыкновенное – в детском отделении!

– Я ничего не знаю про дежурство…

– Вы график смотрели?

– Какой график?

– Вы что, с луны свалились? График стационарных дежурств!

– Я же в поликлинике работаю, – совсем растерялась Ирина.

– Точно – инопланетянка! – голос на том конце провода захлебнулся возмущением. – В стационаре дежурят все врачи! На ставку полагается два бесплатных дежурства, на полторы – три.

– Как бесплатных?

– Слушайте! Имейте совесть! Некогда мне вам растолковывать. Я тоже домой хочу, к детям, а вынуждена тут торчать, вас дожидаться.

Ирина заметалась по квартире. Серёжка ещё не вернулся после ночной смены. Полуторагодовалая Манечка сладко спит. Как её одну оставить? Придётся опять помощи просить у соседки.

Дочка родилась, когда Ириша на шестом курсе училась. Хотелось бы, чтобы это произошло попозже, но, как сказала Иришкина мама: «Это вам не концерт по заявкам!»

Следующий год прошёл в заботах о малышке, и хлопотах о том, чтобы вчерашняя студентка смогла выполнить программу врача-интерна. Девочку приходилось передавать с рук на руки. В этой карусели вокруг Манечки, кроме Ирины и Сергея, участвовала Иринина мама (ещё работающая) и соседка-пенсионерка.

Уже месяц Ирина трудилась участковым педиатром. Маняшу в детский садик устроили. Она легко приняла смену образа жизни: детская общительность пересилила желание цепляться за маму. Но через несколько дней заболела. Так и получилось: из четырёх недель Ирина проработала всего две с половиной. Успокаивала себя тем, что нужно потерпеть каких-нибудь три месяца: она снова была беременна.

В поликлинике новоиспечённого врача сразу оформили на полторы ставки. Ирина пыталась было возражать:

– У меня маленький ребёнок. Второго жду!

Но заведующая твёрдо и решительно пресекла желание спорить:

– А кто будет твой участок обслуживать, когда ты на больничный пойдёшь или в декретный? Если каждый будет находить причины не нагружаться выше нормы, мне что – самой все дырки затыкать?

Ирина виновато вздохнула.

– Вот, вот! Да и к декретному тебе не помешает дополнительный заработок. Так что обслуживаешь свой участок и соседний. Единственную поблажку получишь: будешь вести приёмы, а чужие вызовы заберут другие врачи.

Видимо потому, что Ирина слегка растерялась от обрушившихся на неё забот, информация о так называемых бесплатных дежурствах ускользнула от внимания. На самом деле предполагалось, что они осуществляются за счёт сокращения рабочего времени. Так выглядело на бумаге, но как это реализовать в жизни, никто не знал. Уходить раньше с приёма – нельзя. Наверное, нужно быстрее по вызовам бегать.

В отделении появилась запыхавшейся. Недовольная ожиданием коллега сразу предложила пройти в ПИТ[1]1
  ПИТ – палата интенсивной терапии.


[Закрыть].

– Вот, полюбуйся! Двухсторонняя пневмония! Поступил без амбулаторной карты. Где родители – неизвестно. Всю ночь возле него вытанцовывала. Заведующий обещал с утра подъехать. Скоро будет.

Ирина обречённо смотрела на маленького (всего полтора месяца) изболевшегося мальчика. Она-то думала, что сегодняшний день не удался из-за неожиданного дежурства, оказалось – по другой причине…

Серёжа Перваков был её наказанием, а, может быть, испытанием профессиональной стойкости на первом месяце самостоятельной работы.

Буквально на третий рабочий день у Ирины случился странный вызов. Одна из жиличек многоквартирного дома позвонила в детскую поликлинику и сообщила о семье, поселившейся в… подвале. Особенно её волновало, что у них имелся ребёнок.

В институте Ирину учили распознавать и лечить всевозможные болезни, но про такие ситуации ничего не говорили. Поэтому пришлось полагаться только на себя.

Как найти вход в подвал она не знала, но догадалась попросить помощи у «бдительной», которая сделала вызов. Та показала неприметную дверь под лестницей. Долго не открывали. Ирина успела нафантазировать себе невесть что. Но увиденные воочию подвальные обитатели показались совсем нестрашными. Их было трое: он, она и ребёнок.

В детстве Иришка с папой бывала в подвале их дома. Он представлялся ей настоящим подземным убежищем, поделённым по количеству квартир на небольшие секции. Зимой в своём отсеке родители Иришки хранили её велосипед и картошку, летом – санки, лыжи и коньки.

Этот подвал представлял собой большое помещение без перегородок. Но пахло здесь так же: гнилой картошкой и мышами. На узеньком оконце под потолком висела какая-то тряпица. Небольшой участок, приспособленный под жильё, выметен и даже меблирован. Обшарпанный стол со спиральной плиткой на нём. Два стула. Диван с торчащими в прорехах пружинами. В центре импровизированной комнаты – видавшая виды детская коляска. В ней мирно посапывал упитанный малыш.

Родители рассказали душераздирающую историю о том, что дом их сгорел вместе с нажитым добром и всеми документами. Ирина осмотрела ребёнка – здоров. Пообещала погорельцам выяснить о возможности помочь, хотя бы выписать для малютки бесплатное питание с молочной кухни.

После визита к подвальным жильцам Ирина помчалась в поликлинику.

– Чему вас в институтах учат?! – ворчала заведующая, пока письменно и по телефону рапортовала о найдёныше всем ответственным службам. Видимо забыла, какой сама пришла работать врачом двадцать лет назад.

На следующий же день Ирина узнала, что пара (вовсе не супружеская) прибыла из соседней области, где женщина была лишена материнских прав в отношении троих детей. Четвёртого – родила от нынешнего сожителя (вора-рецидивиста). Единственной правдивой информацией оказалось имя ребёнка: Серёжа Перваков.

Коллеги сочувствовали неопытному педиатру и помощнице-медсестре: такой «подарок» получить под наблюдение! Но пришлая семья уже на следующий после посещения Ирины день исчезла бесследно. Всем участковым дали распоряжение проявить бдительность и найти беглецов. Серёжа Перваков, как в воду канул…

После неудачных поисков на участке Ирина успокоилась: решила, что чужаки вернулись в родную область. Потом заболела Манечка, и она ушла на больничный. Снова вышла на работу как раз в конце этой недели.

В субботу ей выпало дежурить по поликлинике на вызовах. По всему городу, зато на машине с водителем. Сама на телефоне сидела за регистратора. Сама и вызов приняла на дальний участок. Звонила женщина, жаловалась, что в соседней (неблагополучной) квартире третий день не прекращается шумная гулянка, а среди взрослых находится маленький ребёнок, по всем признакам – больной.

В первый год работы недавняя студентка со многим встречалась впервые. Впервые она попала в настоящий притон… Бордель! Клоповник! Для старой однушки на третьем этаже панельного дома подходило любое определение. Замок на двери отсутствовал. Полы в жилище не мыли, видимо, со дня постройки. Грязная посуда засижена мухами. Кругом валялись пустые бутылки, консервные банки, окурки. Вонь стояла невыносимая. От крепкого помоечного запаха у беременной Ирины голова пошла кругом.

Стараясь не дышать носом, огляделась. На продавленном диване, панцирной сетке незаправленной кровати, каком-то сундуке… в беспорядке валялись одетые в лохмотья тела, мужские и женские. Плотный перегар гулял по норе волнами, подгоняемый храпами разных тональностей.

«Бежать отсюда! Скорей!» – запаниковала Ирина, но вдруг услышала писк. Слабенький… Жалобный… «Где? Где ребёнок?» Двумя руками она расталкивала этих вонючих, немытых людей. Искала.

Дитя нашла меж двух полумёртвых от спиртного баб. Вытащила вялое голое тельце, горячее, как уголёк. «Господи! Серёжа Перваков!» – узнала сразу.

Обитатели берлоги стали просыпаться. Со всех сторон на Ирину надвинулись опухшие страшные морды:

– Ты хто? Вали отсюда!

Прижала к себе малыша. «Без Серёжки не уйду!»

– Только троньте! – изобразила воинствующее бесстрашие, выдвинула вперёд себя кулак. – Меня милиция на улице ждёт!

Морды отступили в нерешительности.

– Где его мать?

– Со вчера не видали шалаву.

Поискала глазами что-нибудь, похожее на пелёнку… Сорвала с окна сомнительной чистоты штору, завернула ребёнка (не голого же в холодный сентябрьский день выносить) и, пятясь, двинулась к выходу. Хмурая компания наблюдала молча.

В подъезде вдохнула полной грудью. Малыш на руках постанывал – плохой признак. Скорей на улицу!

– Ирина Павловна! Вы чего такая взъерошенная? Подрались с кем-то? – пошутил водитель.

– Вроде того! Давай быстрей в отделение!

Вчера собственноручно привезла Серёжу в стационар. Надеялась: ему сразу станет лучше. И, конечно, не знала, что сегодня «повезёт» с дежурством! А больше того, не предполагала увидеть его… еле живого.

Всё дежурство не выходила из ПИТ. Ей помогали: дважды приезжал заведующий. После обеда периферические сосуды малыша окончательно спались, и пришлось вызывать хирурга, чтобы обеспечил доступ к вене хирургическим путём. Дежурный реаниматолог метался между хирургией (отделения реанимации в больнице на тот момент ещё не было) и детским отделением. Всё – без толку! Ребёнок постепенно уходил.

За час до окончания дежурства произошла остановка сердца. Третья. Ирина попросила медсестру набрать в шприц адреналин. Укол в сердце сделала тоже впервые…

Её собственное дитя в этот день часто и сильно толкалось в животе. «Прости, прости, маленький! Не сердись, что мама волнуется. Потерпи немножко!»

В сумерках возвращаясь домой, чувствовала себя постаревшей лет на десять. Ноги переставляла с трудом. Живот тянуло. В голове поселилась единственная мысль: «Если буду продолжать дежурить – рожу раньше времени».

На следующий день обречённо стояла возле секционного стола в морге рядом с заведующим детским отделением и реаниматологом. Когда вскрытие было почти закончено, обмирая от страха, попросила:

– Павел Васильевич, поищите место укола в сердце.

Пожилой патологоанатом нашёл место укола на коже, показал, где игла вошла в мышцу левого желудочка.

– Всё технически верно. Что тебя беспокоит?

– Я ночь не спала, думала: вдруг иголкой не туда ткнула и навредила…

– К тому моменту он был уже мёртв.

Мать Серёжи появилась в отделении только на пятые сутки! Пьяная…

Ирина нашла способ избавиться до декрета от стационарных дежурств: она стала их «продавать». Желающие подзаработать на чужих «бесплатных» были всё больше докторами со стажем, а то и с категорией. Ирина платила за каждую отданную смену, исходя из размера их зарплаты, а не своей – начальной.

«Ничего, беременность важнее! – успокаивала себя. – А экстремального опыта потом наберусь, когда детки подрастут».

Много лет прошло…

История Серёжи Первакова навсегда осталась болезненным воспоминанием. Маленький. Брошенный. Первый…

Без маминой любви не хватило ему собственных силёнок, чтобы выжить.

С рождения оказался ненужным…

март 2020 года.

Валерия Трофимова-Рихтер

Проживаю в г. Томск. Пробую себя в жанре философской прозы, реализма, мистического фэнтези, научной и социальной фантастики. Публиковалась в различных журналах, сборниках поэзии и малой прозы «Вдохновение», на портале литературного клуба «Бумажный Слон» и др. Заключен договор на издание книги «Сердце Ветра». Обладатель приза жюри «Пиши своё слово». Дипломант Всероссийского конкурса философских эссе «Философствующие (не)философы». Участница конкурса «Кубок Брэдбери-2018», форумов Арт-кластер «Таврида» 2017 и 2019, финалистка Премии «Русские рифмы/Русское слово» 2019.

Когда уходят поезда

– Дорогая, вставай! Кофе уже готов…

Квартирка наполнилась запахом прожаренных зерен. Влада сладко потянулась и перевернулась на другой бок – лицом к окну со стеклами в пол. Солнце приветливо заливало комнату. А ведь всего-то несколько часов назад глубокой ночью на ветру качались фонари. Дождь умывал город, чтобы тот с рассветом заискрился лучами солнца. Чтобы в зеркальных стеклах современных домов очищалось небо, и по-летнему пахло озоном.

Девушка ощутила легкий поцелуй в щеку. Таким могут одарять друг друга только супруги – он невесомый и частый, но он, именно он способен выразить всю любовь и нежность, невзирая на бытовые моменты семейной жизни. На самом деле, быт заедает только тогда, когда выходной – перестает быть совместным ритуалом. Когда человека трудно видеть каждый день. Когда за малоприятной завесой ссор утрачивается дорогое – то, ради чего создавалась семья.

Влада открыла глаза и без тапочек, шлепая босиком по прохладному полу, отправилась на кухню. Растения на подоконнике жадно тянулись к утреннему солнышку – раскрывали нежные, влажные лепестки, похожие на губы, круглыми листьями-ладошками прижимались к стеклу, желая вобрать в себя больше солнца.

Рыжий кот подремывал среди цветов – вот жизнь! Дремать, есть и радоваться. Людям бы так.

На столе уже ждала медная турка. От нее поднимался призрачный пар, разливая по комнате аромат зерен и дуриана. Рядом скромно пристроилась фарфоровая кружка, а из тостера на тумбочке аппетитно выглядывала корочка поджаристого хлеба.

– У тебя сегодня есть планы, дорогая? – сквозь хлесткий шум воды раздался из ванной голос мужа.

– Да, Тёма. Сегодня – день памяти близкого человека… Нужно съездить на кладбище, – она наклонила турку над чашкой, разливая по белоснежному дну коричневое солнце. – Дорогой… твой кофе… как всегда безупречен!

Влада смаковала кофе, попивая бодрящий южный напиток мелкими глоточками. Она наслаждалась обволакивающим послевкусием и, зачарованная маленьким утренним волшебством, даже не решилась перевернуть холодильник в поисках мятной шоколадки.

– А я по работе… ненадолго… – тише сказал муж. Вода в ванной стихла.

Пока Влада мыла посуду, муж обхватил ее за тонкую талию. Его крепкие руки скользили по легкой ткани ночной сорочки. Влада прижалась к нему всем телом, забыв о посуде. Вода барабанила по чашкам, а она наслаждалась горячим дыханием и теплом родного тела.

– Скоро вернусь – заскучать не успеешь, – Артём чмокнул жену в макушку.

Приятный жар сменился не менее приятной прохладой – из открытого окна струился свежий ветерок. Белые матовые занавески колыхались, словно паруса. Влада вспомнила, как они с мужем встречали на яхте золотистый рассвет и занимались сёрфингом до позднего вечера. В нос ударил соленый аромат океана, стопы ощутили горячий песок. Остатки аромата кофе с дурианом добавили колорит воздушным и сладким, как мечта, воспоминаниям.

Влада, справившись с посудой, направилась в гардеробную. Глаза разбегались от количества одежды, которая занимала пространство от пола до потолка. В самом низу – мужская и женская обувь, начиная от лакированных туфель с кожаными ботинками и заканчивая замученными в походах кроссовками. В серединке красовались выглаженные блузки и рубашки. Казалось, от них до сих пор жарко пахнет утюгом и веет чистотой. А на самом верху бугрились летние пляжные шляпы с широкими полями, смешные вязаные шапочки, строгие фуражки, невесомые платки и кашемировые шарфы.

Влада достала себе маленькое черное платье, а мужу – любимую рубашку небесного цвета и бутылочные брюки. Рубашка и штаны остались лежать на мягком пуфе, а Влада снова отправилась в спальню – к туалетному столику.

Она красилась, словно на свидание, подчеркивая монгольские скулы и оттеняя серый цвет глаз. Губы так и остались персиковыми – Влада не любила кричащих тонов, предпочитая естественность. Легкое платье прикрыло колени, а стоечка, как у водолазки – горло. После дождя, утром прохладно – Влада вернулась в гардеробную за черным палантином. На нем блестели неброские стразы – как звезды на ночном, чистом небе. Рубашки со штанами на пуфе уже не оказалось. Чтобы не мешать ее ежегодному ритуалу, Артем вышел тихо – дверь уютной квартирки скрипнула едва слышно.

Взяв с собой небольшую сумочку, Влада бросила быстрый взгляд в зеркало, рядом с которым крепилась деревянная коробочка для ключей в форме домика. На дверце блестела покрытая лаком надпись: Дом семьи Гриценко. Выбрав нужную связку ключей, Влада отправилась следом за мужем, чуть цокая каблуками.

Автобус порадовал пустотой в выходной день, а полчаса до станции пронеслись быстро со свежим утренним ветром. Пестрые микрорайоны таяли, уступая место природе. Влада вышла на конечной, и в нос сразу ударил запах просмоленных рельсов. По склонам дороги среди камушков смело пробивалась мелкая зеленая поросль.

Влада терпеливо ждала электричку. Который год, она приезжала сюда пораньше – смотреть, как уходят поезда, словно люди из жизни. Послушать, как поют птицы и призывно стрекочут кузнечики – в городе такого разнообразия нет, звук машин все заглушает.

Двери электрички распахнулись с металлическим лязгом. Влада осторожно поднялась по решетчатым ступенькам, зашла в старенький вагон, пахнущий кофе, печеньем и рассадой. Он оказался полупустым. Запоздалые бабушки обнимали пакеты с помидорной рассадой, будто внучат. Молодежь закинула на верхние полки пузатые рюкзаки. Ребята сели друг напротив друга, открыли термосы с кофе и упаковки сладостей.

Влада приземлилась на свободное сидение у окна. Против движения – ну и ладно. Сама жизнь словно утаскивает спиной в неизвестность, а Влада все в освещенное солнцем прошлое смотрит. Там цветут лиловые люпины и тают последние дождевые тучи.

Поезд остановился. Время, проведенное в собственных мыслях, бежит быстрее. Влада поднялась не сразу, словно продлевая умиротворение. Эти несколько секунд длились для нее дольше, чем вся поездка. Быстрее всех засуетились бабушки, которые стояли у дверей уже заранее. За ними – построились ребята с рюкзаками. Влада вышла последней, спустилась с полустанка, и отправилась по узкой тропинке прямиком к кладбищу.

Дорога разделяла надвое огромное поле. Трава переливалась на ветру, как морские волны. Покачивались яркие люпины. В голове рождались самые разные мелодии – то усиленные во много крат звуки природы, то чарующие нотки пианино. Вдалеке чернели готические ворота, поросшие вьюнками. Тут же, всеми звуками заискрился католический орган.

Раз в году, Влада собирала букет из живых цветов. По дороге она стыдливо срывала люпины – больно ведь трогать живую красоту, отрывать ее от лона природы. «Только раз в году… обещаю… больше не буду…» – по-детски оправдывалась она перед цветами.

Подойдя к воротам кладбища, она бережно соединила их тонкой, как волос, серебристой нитью. Сердце застучало сильнее в предвкушении встречи… без слез. Их уже два года как нет – иссякли, высохли.

По светлым мраморным плитам деловито сновали мураши. Влада пробиралась к нужной оградке, всегда ухоженной и светлой. У надгробия росли две тонкие березки. Через переплетения ветвей нагревало камень солнце. Здесь пахло травой и березовым соком, а не привычной кладбищенской сыростью.

Влада бережно положила люпины у слегка выцветшей фотографии, затем, достала из сумочки письмо. Имя адресата совпадало с витиеватыми, готическими буквами инициалов на мраморном надгробии.

Под сенью берез покоился Артем Гриценко.

Анна Бауэр

Филолог-германист и переводчик. В настоящее время работает в Швейцарии. Пишет стихи. Номинант литературной премии им. Сергея Есенина «Русь моя» 2019, 2020 и «Георгиевская лента» 2020, 2021. С 2020 г. пробует себя в прозе. Соавтор сборника рассказов «С чего начать? Истории писателей».

Проклятие Ундины

В лаборатории сна города М. собрались ведущие сомнологи страны. Врачи молча толпились у закрытой двери палаты. Разговоры не клеились – в гулком коридоре слова звучали неестественно громко. В тишине раздался чей-то зевок. В ответ кто-то хмыкнул, вызвав лавину смешков, и атмосфера разрядилась: «У вас со сном, видимо, всё хорошо!» «Ребят, у меня сегодня дневная после ночной была. А время-то позднее». Посочувствовали.

Наконец, дверь приоткрылась:

– Заходите!

У кушетки в полумраке быстро образовался белый полукруг халатов.

– Мужчина 27 лет, в прекрасной физической форме, без хронических заболеваний и вредных привычек. Уже месяц страдает синдромом врожденной центральной гиповентиляции. Только у него она не врождённая, а приобретённая. Уникальный случай! – профессор обвёл присутствующих многозначительным взглядом.

– «Проклятие Ундины» что ли? Не может быть… – зашептались врачи. – И сколько ночное апноэ длится?

– Невероятно долго. Вот результаты кардиореспираторного мониторинга. Больше трёх минут, бывает, не дышит.

– Как парень жив-то ещё? Это же повторяющееся кислородное голодание мозга.

– Он спасатель-ныряльщик. Думаю, поэтому держится… Смотрите! Опять эпизод. Уже 15 секунд… 30… Минута… Две минуты 15…

– Будите!

– Две 45… Три 15…

– Пульс падает, Павел Иванович.

– Будим!

Медсестра быстро ввела через «бабочку» раствор. Звуковой датчик начал отзываться более энергично, потом стал отбивать тахикардию, и мужчина резко поднялся с кушетки. Его рот судорожно раскрывался и открывался, грудная клетка вздымалась и опускалась.

– Опять Она, опять! За что мне это? – прохрипел он, срывая с себя датчики, и бросился к выходу из палаты.

Врачи поспешно расступились, пропуская полуобнажённого парня с фигурой пловца. Следом выбежала медсестра.

Лысаковский догнал в коридоре профессора, схватил за рукав:

– Павел Иваныч, это что-то невероятное! Спасибо за приглашение!

– Ну что ты, Дима, как без тебя!

– Очень вам благодарен, что не забываете бывшего студента! Кстати, можно вопрос? Что он там бормотал после того, как проснулся. Кто это – Она? Галлюцинация?

Профессор осмотрелся по сторонам.

– Пойдём-ка лучше ко мне в кабинет. Расскажу.

Они сели за стол из массивного дерева. Профессор достал из нижнего ящика бутылку коньяка.

– Павел Иванович, вы что? Не надо…

– Надо. Иначе не поверишь, – усмехнулся профессор и разлил по рюмкам янтарную «сыворотку правды», как он называл этот напиток. – Давай, Дим…

Около двух лет назад наш пациент – Андреем его зовут – спас тонущую девушку. По его словам, невероятной красоты. Длинные медные волосы, зелёные глаза, тонкая талия. Тут же влюбился. Она тоже. Быстро поженились. Потом даже обвенчались – девушка настояла. Через пару месяцев она забеременела. Жили душа в душу. Но после родов началось что-то странное. Она, как бы это объяснить… Короче, начала стареть.

– Стареть?

– Да. Сначала он сваливал всё на недосыпание. Тёмные круги, морщинки под глазами, поплывший овал лица… Потом как-то уехал в командировку в Германию, а когда через два месяца вернулся, – не узнал. Оставил юной девушкой – застал 40-летней женщиной. Начал по врачам таскать. Те руками разводят. Какой-то гинеколог ей раннюю менопаузу поставил. Прошло ещё два месяца – и бедняга стал стесняться выходить с ней на улицу: она превратилась в 60-летнюю бабушку.

– Это вы так шутите, да?

– Пей давай. Ещё через два месяца она…

– … стала выглядеть на 80?!

– Да на все сто – как в том анекдоте. Превратилась в дряхлую старуху. Андрей не только не мог выходить с ней в люди, но и боялся оставаться под одной крышей. Уходил ночевать к другу. А однажды загулял, по пьяни с какой-то девушкой переспал. Наутро вернулся домой забирать вещи. Жена встретила у порога. Протянула костлявую руку и проскрипела: «Обещал быть со мной до последнего вдоха, но клятву нарушил. Пусть же каждый твой ночной вдох будет отныне, как последний…». Ну или что-то в этом духе. Андрей точно не запомнил, так как струхнул не на шутку. Той же ночью он чуть не умер. Спасла Андрея девушка, к которой он ушёл. Чудом заметила, что тот не дышит. Вызвала скорую… Вот с тех пор мы его и мониторим.

– Честно скажу: если бы не вы рассказали, я б решил, что это бред сумасшедшего.

– Знаю. Но самое интересное… Ты знаешь, кто такие ундины?

– Читал про них какие-то стихи в школе.

– Верно. Жуковский старинную немецкую легенду переложил на свой лад. Так вот. Во время командировки по Германии тот парень услышал от экскурсовода жуткое сказание. Ундина – водная дева, которая может обрести человеческую душу, если её полюбит земной мужчина, и от их союза родится дитя. Но получив живую душу, «русалка» теряет своё бессмертие. И беда тому, кто обманет её, – за измену он, согласно легенде, заплатит своим дыханием. То есть жизнью, получается.

– Так поэтому этот синдром называют «Проклятием Ундины»?

Профессор снял очки:

– Дошло наконец-то?

Дима, не мигая смотрел на Павла Ивановича. Потом набрал воздуха, будто чтобы сказать что-то, но так и выдохнул порожняком.

– Такие дела… Давай прощаться, время за полночь, а к нам завтра американцы приезжают на уникум посмотреть.

Павел Иванович проводил Диму до двери и по-мужски хлопнул его по плечу:

– Завтра жду тебя на консилиуме.

Дима опять собрался было ответить наставнику, но его перебил взволнованный голос дежурной медсестры, бегущей по коридору:

– Павел Иванович, срочно. Соседи Андрея нашего звонят: там ребёнок весь вечер надрывается, а сейчас заходиться начал. Говорят, что бросили дитё на дряхлую старушку. Бабушка дверь не открывает. Может, с сердцем что?

Профессор и Дима переглянулись.

– Света, вызывай кардиобригаду. Я тоже поеду. Готовьте машину. Дима, ты со мной.

– А Андрею сказать? – крикнула уже на бегу медсестра.

– Не надо пока. Мониторьте его, если заснёт! Слышишь? Ни на минуту не отходите!

Ехали в напряжённом молчании. Первым его нарушил Дима.

– Павел Иванович, может, и правда бабушка помогает с ребёнком? А вся эта история – плод воображения Андрея?

– Сейчас узнаем.

Уже на первом этаже подъезда был слышен крик заходящегося ребёнка. Дима и профессор побежали по лестнице на третий этаж вслед за врачами кардиобригады, прибывшей минутой раньше. Профессор задыхался, но не отставал.

Старенькую дверь решили взломать. Два крепких реаниматолога слаженно навалились на неё, выставив вперёд плечи. Первое, что они увидели, когда дверь слетела с петель, была сидящая на полу девочка ангельской красоты. Она тёрла кулачками миндалевидные зелёные глаза и пронзительно кричала – то ли от голода, то ли от страха. На вид ей было около восьми или девяти месяцев от роду. Спутанные волосы цвета меди доходили почти до плеч. С них капала вода, одежда тоже была мокрой. Медсестра тут же присела около девочки и стала ей успокаивающе что-то говорить.

В сторону ванной комнаты тянулся влажный след. Дима первым сообразил, что нужно идти именно туда. Перед ванной лежал комок мокрой женской одежды и старенькие тапочки. Он нерешительно заглянул за бортик.

Пожелтевшая ванна почти на треть была заполнена мутноватой водой, которая, вопреки законам физики, не уходила через сливное отверстие, а образовала вокруг него кольцо и слегка колебалась.

– Что за чертовщина, – прошептал он.

– Дима, отойди, это Она! – крикнул профессор, глядевший ему через плечо.

Кольцо воды вдруг вспенилось и с чавканьем собралось во вращающийся столб вышиной с человеческий рост. Несколько секунд он, покачиваясь, продолжал крутиться, а потом с шумом обвалился на дно ванны, рассыпавшись брызгами. Дима отпрянул назад, но его всё равно окатило. Вода устремилась в сливное отверстие. В этот момент раздался звонок на сотовый профессора:

– Павел Иванович, у Андрея эпизод – 4 минуты! Мы не можем его разбудить!

– Реанимируйте! – заорал профессор в телефон.

В коридоре с новой силой заплакала девочка.

Уходящая вода на мгновение остановилась. От стенки до стенки несколько раз пробежала рябь, пока, наконец, не затухла. Потом на поверхности снова появилась воронка, и вода спокойно ушла в слив.

– Ну что там? – надрывался профессор в трубку.

– Вытащили, Павел Иваныч.

Профессор расстегнул куртку, отёр вспотевший лоб и сел на закрытую крышку унитаза.

– Пожалела она его.

– Кого пожалела? Кто?

– Конь в пальто! Ундина Андрюху пожалела… А может, и не его, а дочку свою. Не знаю. Передумала она в последний момент. Ты же видел. Душа была у неё всё-таки.