Текст книги "Magnum Opus"

* * *

Обучение в аспирантуре подошло к концу.

Когда моя диссертация была принята к защите, я уже имел семь патентов и получил массу приглашений на работу от российских и зарубежных компаний.

Однако, я не собирался увольняться из лаборатории, пока не поквитаюсь с Новоселовым, которого ждала мученическая смерть.

Решив для начала выжать из Новоселова все полезное, что можно, а уж потом убить его, я рассудил, что получу ученую степень и тогда поквитаюсь с убийцей – он был авторитетным ученым, и мне было выгодно, что он мой научный руководитель.

В тот день, когда на очередном заседании диссертационного совета мне вручили диплом кандидата физико-математических наук, после банкета я подошел к Новоселову, который, как и остальные профессора, был слегка навеселе, и сказал, что хотел бы посоветоваться с ним по поводу дальнейшей карьеры.

На мою просьбу подойти завтра на консультацию в его кабинет в лаборатории Новоселов, радостный, что его лучший ученик получил степень и стал полноценным ученым, с добродушной улыбкой сказал, что теперь я могу приходить к нему за советом в любое время дня и ночи.

На следующий день Новоселов, как и обещал, принял меня в своем кабинете, задняя дверь которого вела в лабораторию. Я занял место для посетителей, и, пока профессор, любезно предложивший мне кофе, стоял возле кофеварки, я рассматривал многочисленные награды изобретателя.

Здесь были дипломы, грамоты и благодарственные письма министерств и научных организаций, статуэтки и наградные сувениры с многочисленных российских и международных премий в области науки и техники. Венчал коллекцию ученого почетный диплом лауреата премии Правительства в области образования и указ Президента Российской Федерации о присвоении звания заслуженного деятеля науки.

Когда-то я с восхищением читал об этом человеке, однако, научившись управлять искажениями, вызывать палец на помощь, я узнал правду о Новоселове и теперь относился к нему с презрением, как к неудачнику, который обвешал себя с головы до ног филькиными грамотами и делает вид, что все это – заслуженные награды.

Новоселов попивал кофе медленными глотками и рассказывал, как начинал путь ученого, делился опытом, а я, как подобает благодарному ученику, внимательно слушал его.

Когда мне надоело ломать комедию, я задал Новоселову вопрос, который, произнеси его другой молодой исследователь, навсегда перечеркнул бы его карьеру:

– Владимир Борисович, как вы думаете, а какой процент ваших достижений вы бы смогли заслужить собственными силами, если бы не были племянником бывшего министра обороны и двоюродным братом нынешнего заместителя министра?

– Что? – Новоселов поначалу опешил от такой наглости и не знал, что ответить, однако в нем быстро проснулся генеральский сынок, привыкший смотреть свысока на простой люд: – Ты что себе позволяешь, щенок? Забыл, с кем разговариваешь?

– Я знаю, что вас выгнали из секретного отдела не из-за того, что боялись ваших разработок, а потому, что вам не удалось довести до конца ни одного серьезного проекта, и каждый заканчивался неудачей. Родственник выбил вам место в Университете, а чтобы избежать позора, вы стали сеять слухи, что якобы ваши технологии так опасны, что вас отстранили от работы.

– Откуда ты?..

– Вы так комплексовали, что вас выгнали из НИИ, что, получив по блату должность директора лаборатории, решили тайно продолжить исследования, надеясь показать всем, чего стоите, и это привело к гибели нескольких человек, а благодаря покровительству родственника, никто не смог вас остановить.

– Как ты?..

– Первой жертвой твоего позора стал студент, Филипп Яковлев, – я решил перейти на ты. – Он шел мимо лаборатории, когда ты испытывал излучение, которое должно было заставлять людей верить в то, во что они не верят. Но излучение не заставило Яковлева поверить в вампиров, оно вытащило наружу объект его неверия, чтобы Яковлев встретился с ним лицом к лицу, и эта встреча окончилась смертью студента, а его подруга на всю жизнь стала клиентом сумасшедшего дома.

Новоселов смотрел на меня в упор, на его лице читалось недоумение вперемешку с яростью.

– До Яковлева мне нет никакого дела, но из-за твоего эксперимента с уменьшением погибла моя невеста, и за это ты мне ответишь.

Я медленно раскрыл портфель, до отказа набитый игрушечными резиновыми крысами, которых накупил в детских магазинах, и резким движением рассыпал их перед Новоселовым.

В первое мгновение профессор подпрыгнул от испуга, однако поняв, что крысы ненастоящие, тяжело выдохнул и, улыбнувшись, сказал:

– Решил поиздеваться надо мной? Знаешь, что я страдаю фобией?

– Я не собираюсь над тобой издеваться – я собираюсь тебя убить. Моя Аня погибла из-за твоего эксперимента, я видел, во что она превратилась, и сейчас тебя ждет самая страшная смерть, какую ты только мог вообразить.

– Что ты несешь?..

Пожалуй, это было лучшим моим искажением. Рассыпанные по полу игрушки стали стремительно увеличиваться в размерах, и вот практически весь кабинет занимали огромные, размером с человека, грызуны-мутанты. Я специально сделал им страшные оскаленные пасти, никогда не закрывающиеся полностью, с которых на пол падала ядовитая пена, налитые кровью бешеные глаза и длинные, словно кинжалы, когти.

Сложно передать словами, какой панический ужас читался на лице Новоселова, который стал тыкать пальцами в сторону чудовищ и истерически хохотать. Я испугался, что мой враг потеряет рассудок и не осознает того, что с ним произойдет. Профессор вскочил с кресла, забился в угол кабинета, как загнанный зверек, и замер, дрожа от страха. Одна из крыс, самая крупная, поднявшись на задних лапах, подошла к Новоселову и, обхватив его подбородок когтистой лапой, подняла его лицо вверх. Профессор, рыдая, смотрел на зверя расширенными от ужаса глазами.

Внезапно раздался свистящий звук, и мою голову пронзила острая боль. Я схватился за уши, крысы хрипели, мотали головами во все стороны, а Новоселов, воспользовавшись нашим смятением, кинулся в лабораторию и скрылся в своем логове, заперев дверь изнутри.

Вскоре я нашел источник звука: это был висящий под потолком барабан, напоминающий акустическую колонку, который, вероятно, Новоселов смастерил как раз на подобный случай.

Сделав легкое движение пальцами, я приказал одной из крыс устранить угрозу, та, резко взобравшись по стене, перегрызла провода, по которым барабан получал питание, и пульсирующий звук прекратился.

– Вперед! – крикнул я, потирая все еще болящие уши, отметив про себя, что не подумал заранее о том, что изобретатель мог снабдить лабораторию средствами обороны. Новоселов, видя огромных крыс, явно был на грани истерики и не в состоянии управлять барабаном, а это означало, что орудие было запрограммировано на случай, если возникнет угроза хозяину.

Крысы бросились на дверь в лабораторию и принялись грызть ее. Хотя дверь и была бронированная, много времени огромным грызунам не потребовалось, и, когда дыра была достаточного размера, крысы кинулись в лабораторию с диким рычанием, напоминающим нечто среднее между крысиным писком и собачьим лаем.

Как ни странно, никакое сопротивление крысам не оказывалось, хотя я предполагал, что лаборатория нашпигована орудиями защиты. Не увидев признаков опасности, я осторожно зашел внутрь, оказавшись в святая святых Новоселова.

Я медленно пробирался между аппаратами, подобные которым наблюдал в фантастических фильмах о далеких галактиках, внимательно оглядываясь по сторонам. В том, что Новоселов спрятался в комнате, из которой управлял экспериментом над Аней, я даже не сомневался – лучшее место для укрытия.

Аккуратно, смотря по сторонам, я приблизился к комнате. Жалюзи на огромных окнах, через которые Новоселов наблюдал за экспериментом, были закрыты. Вроде бы признаков опасности не было. Я указал одной из крыс на окно в комнату, та бросилась вперед, чтобы разбить стекло и разорвать жалюзи, и, когда между ней и стеклом оставалось несколько сантиметров, крыса разлетелась на куски, словно ее пропустили через невидимую мясорубку.

Со всех сторон послышался скрежет, на окнах и дверях, ведущих из лаборатории, опустились решетки, а через секунду по громкоговорителю раздался хохот моего врага:

– Маленький, глупенький, как же ты жалок в этой попытке отомстить мне.

Поняв, что угодил в ловушку, я стал оглядываться по сторонам, прикидывая, хватит ли моих сил, чтобы пробить кромсающее защитное поле, которое, без сомнения, стояло не только вокруг каморки убийцы, но и на всех окнах и дверях лаборатории.

– Попался, звереныш, неужели ты считаешь, что со своими живыми фантомами сможешь убить меня?

«Что?..» – услышав слова «живые фантомы», я предположил, что так Новоселов называет непроизвольные искажения.

– Считаешь себя богоизбранным? Думаешь, судьба послала тебе особый дар? Глупец, глупец! Это благодаря мне ты такой! Ты обрел эти способности благодаря моим экспериментам, которые дилетанты вроде тебя, неспособные к настоящим открытиям, считают провалившимися!

Я старался занять безопасное положение, ожидая, что в любой момент с потолка или еще откуда-то может показаться смертельное оружие.

– Ты одно из моих удачных творений, а я даже не знал об этом! То, что ты делаешь силой разума, я называю живыми фантомами. Наверное, ты был около Университета, когда я испытывал излучение, которое должно перестраивать психику человека, чтобы он мог изменять окружающую реальность, и тебе посчастливилось облучиться.

От услышанного у меня подкосились ноги, я схватился за ближайший аппарат, вспомнив, что в ночь перед конференцией, когда я снял голову с плеч, я действительно гулял возле Университета.

Внезапно послышался гул, примерно такой, как во время эксперимента над Аней, и через минуту огромные монстры вновь превратились в детские игрушки.

Я остался один, словно попавшая в сеть рыба.

– Наверное, ты понимаешь, что раз я создал излучение, дающее человеку способность делать фантомы, то могу эту способность и забрать у него. Все, Андрюша, больше ты ей не владеешь. Ты был одним из лучших моих учеников, я собирался поведать тебе о своих разработках, чтобы ты тоже совершал настоящие открытия, а не занимался отработкой грантов, как замшелые академики, которые ничего не понимают в науке. Но вместо этого ты решил обернуть дар, которым я, сам того не зная, тебя наградил, против меня!

Будучи запертым в лаборатории, мне не оставалось ничего, кроме как ждать дальнейшего развития ситуации.

– Ну а раз уж ты здесь, то поможешь мне испытать новое излучение, над которым я работал последние два года.

С потолка спустились пластины, похожие на солнечные батареи, те самые, от которых когда-то Аня встретила свою смерть. Из моих глаз полились слезы, не в силах хоть что-нибудь предпринять, я уткнулся лбом в ближайший механизм, просто ожидая, что будет дальше.

Раздался гул, означающий, что батареи начали работать, и через пару минут мне на плечо легла чья-то рука. Я медленно обернулся и раскрыл рот от изумления, увидев Анино лицо. Не в силах произнести ни звука, я таращился на вернувшуюся из небытия возлюбленную, которая стояла совершенно обнаженная посреди лаборатории и смотрела на меня не моргая.

– Аня? – неуверенно прошептал я.

Девушка коротко кивнула и улыбнулась уголками губ.

– Ты жива? – спросил я, понимая, что это лишь материализовавшиеся мысли, наподобие вампира, убившего Филиппа Яковлева.

– Да, любимый, – тихо произнесла девушка, нежно обняла меня за шею, страстно поцеловала в губы, после чего всадила мне в живот по самую рукоять длинный нож, появление которого осталось для меня незамеченным.

Хрипя от боли и ужаса, я схватился за кисть девушки, а та, с легкостью преодолевая сопротивление моих рук, вспорола мне живот от лобка до солнечного сплетения.

– Поздравляю, Андрей! – раздалось из громкоговорителя. – Я могу признать удачным эксперимент по разработке излучения, оживляющего главные человеческие страхи, убивающие людей!

«Главные страхи», – подумал я про себя, вспоминая, что больше всего на свете боялся потерять Аню.

Пусть это и ненастоящая Аня, я счастлив, что ее лицо было последним, на что я смотрел прежде, чем наступила тьма.

Людмила Рогочая

Писатель-прозаик, член Союза российских писателей. Автор четырнадцати прозаических и четырех поэтических книг. Руководитель Литературного Объединения. Главный редактор литературно-художественного альманаха, видеоблогер.

По-прежнему светит солнце

Витька – чистый блондин, почти альбинос, только на бороде торчат куцые волоски с едва заметной рыжинкой. Несмотря на немалый рост, он из-за полноты и розового цвета кожи казался целлулоидным пупсом. Первую часть жизни наш герой прожил неплохо. Но дальше возникли трудности. К пятидесяти годам Виктор приобрёл огромный живот, который мешал ему видеть землю под ногами, и поэтому стала у него вырабатываться странная, какая-то спотыкающаяся походка. Однако ходил Виктор мало, поскольку работал таксистом. Его толстые, будто обрубленные пальцы вальяжно лежали на руле, лицо, румяное от малейшего луча солнца, источало блаженный покой. Надо сказать, пассажиров привлекал его солидный вид, и клиентов всегда было много. Часто возил иностранцев. Случались дальние рейсы. Бывало, и до границы с Ираном доезжал. Как-то вернулся из такого рейса и говорит жене Галине:

– Поеду жить в Зимбабве.

– Чего это ради? – уставилась на него недоумённо Галка.

– Буду один там белый. Представляешь, какое для негров диво?

– В цирке, что ль выступать будешь? – подколола его жена.

– Скажешь тоже, в цирке…Мне вообще ничего делать не надо будет, только командовать.

Почему это он вбил себе в башку, Галка до сих пор не понимает. Был он всегда, конечно, с ленцой: в квартире палец о палец не ударил. Но чтобы такие барские замашки взрастить в себе, одной лени маловато. Носился он с этой идеей месяца три. И, было, совсем собрался эмигрировать. Ждал только выхода на пенсию. Но не пришлось. В Грозном, где он жил, случились нечаянные перемены, в результате которых Витькино семейство вместе со всем русскоязычным населением республики влилось в ряды вынужденных переселенцев. И Виктор, уже пенсионером, отправился совсем в другие края, несколько севернее Зимбабве, – на Ставрополье. За гроши продав двухкомнатную квартиру в Грозном, он купил хатёнку в хуторе – с земляным полом и балками-сволоками. Разумеется, если бы приложить хозяйские руки, можно было и это жилище благоустроить. Но весь вклад супругов в обустройство на новом месте свёлся к тому, что Галка набросила верёвку на перекошенную калитку, чтоб она не мотылялась раскрытая, да Витька поставил под окошком для себя чурбак, на котором он проводил большую часть досуга.

Двор вокруг хаты был просторный, но какой-то нежилой: без сараев и огорода, заросший осотом и кустарниками. Мусор в доме и во дворе Галка время от времени, разумеется, собирала, но ссыпала у плетня, придавая подворью вид бесхозности. Расставив кое-как мебель, чета переселенцев пригласила родственников на новоселье.

Надо сказать, что на этот Богом забытый хутор Витька и Галка прибыли чуть ли не последние из многочисленной грозненской родни. Дорожку протоптала двоюродная сестра Галки, у которой невестка была родом отсюда. Она-то поведала всем родичам о баснословно низких ценах на дома в хуторе Мокрая Балка. Но когда покупал жильё Витька, цены выросли – и за свои деньги ничего лучшего он приобрести не мог.

Хатка, расположенная в низине, почти у берега мелкого солёного озера, постепенно расползалась и выглядела раскорякой. Войдя в дом, гости провалились на полметра ниже порога, так просел глиняный пол, и почувствовали себя неуютно, точно в склепе.

– А давайте во дворе посидим, – кряхтя, заглянул к гостям в хату Виктор, – на свежем воздухе и аппетит лучше!

Гости расселись на чурбаках и табуретах вокруг косого стола, Галина расставила принесённую ими же снедь, поставила и своё угощенье. Заросший двор благоухал ароматом сирени, радовало слух соловьиное пение.

– Откуда у вас соловьи? – удивилась племянница. – Я уже второй год живу здесь и не слышала их ни разу.

– Ты чо? Как же ты можешь слышать? Вы же всё время строитесь, стучите, потом сварка, шум. А соловей покой, тишину любит. У нас ему благодать, – опрокидывая чарку казёнки в свой бездонный бурдюк, изрек Витька и смачно закусил водку хрустящей редиской.

После законных трёх тостов он изложил гостям и жене своё новое жизненное кредо: использовать заслуженный отдых по назначению (вкусно есть, сладко спать и смотреть телевизор!). Галка тридцать лет висела у него на шее, кормил, одевал, обувал её, теперь пусть она заботится о нём, пусть попробует, почём фунт лиха.

Нельзя сказать, чтобы жена приняла это сообщение с энтузиазмом, но у неё хватило ума перевести слова мужа в шутку.

А он реально сел сиднем на продавленном диване перед столом, до которого можно дотянуться рукой, чтобы взять пульт от телевизора, кружку с компотом или маковую булочку. Ел Витька тут же, чтобы не затруднять себя переходом в тесную кухоньку, где обычно трапезничала семья. Поскольку дочь Витьки недавно выскочила замуж, сын уехал на заработки, а Галка при нём не ела, он и не заморачивался. Главное – чтобы ему было подано.

А у Галины жизнь превратилась в сплошную охоту за продовольствием, так как пенсии мужа на еду не хватало. Она часто навещала родственников и знакомых. Там на Витьку пожалуется – на жалость пробьет, и дадут что-нибудь из продуктов, там займёт денег под пенсию. Смотришь, уже перед Виктором дымится миска с ухой, стоят блинчики с творогом, густой кисель… Ещё Галка приспособилась торговать соседским самогоном. Соседи-то не хотели, чтобы их внеурочно беспокоили, а Галке это на руку. Хоть какой навар шёл.

Сама она, действительно, никогда не работала на производстве, но регулярно ездила в центр, чтобы выбить какую-либо компенсацию или социальную пенсию. Некоторым это удавалось, и Галка не теряла надежду на благополучный исход своих хождений.

Однако с годами образ жизни супругов видоизменялся. Витька толстел и попадал всё в большую зависимость к жене. Сто девяносто килограммов очень осложнили его жизнь: он не мог сам подняться с дивана, возникли гигиенические проблемы – он был не в состоянии пользоваться туалетной бумагой, и тут нужна была Галкина помощь. И вообще, чем больше он прибавлял килограммов, тем больше появлялось забот у жены: умывание, бритьё, одевание и прочие действия, на которые нужны были её силы и время.

Галина совсем забросила себя и представляла собой жалкое зрелище: в замызганной Витькиной куртке, в калошах на босу ногу, а зимой на шерстяные носки, с неряшливо подрезанными седыми патлами, худая и сморщенная, она сновала челноком по хутору. Кому-то отнесёт арбузные корки для уток и получит от хозяев птицы булку хлеба, а от владельцев корок – арбуз. Или допоздна ощипывает соседских кур и притащит домой куриные лапки, а то и потроха на суп. А муж ещё недовольство выказывает:

– Где тебя черти носили? Называется жена. Завеется на целый день и забудет, что муж сидит голодный!

Галка пытается оправдываться. И слово за слово – начинается скандал….

Но с некоторых пор Витька обленился совсем, перестал даже разговаривать с женой, не то, что ругаться. Сарделькой указательного пальца он подаёт ей сигналы: есть, на горшок, выключить телевизор. Самое трудное для Галки дело – его купать. Она ставила рядом печкой большое цинковое корыто, в него помещала табурет, на который усаживала мужа. Поливала его водой из ковша, строго следя за температурой воды. Витька любил погорячее. Купание, особенно летом длилось по часу. К тому же, Виктора мучили потница и опрелости. После купания он разваливался на диване, а Галка обсыпала его с ног до головы крахмалом.

Однажды она задержалась и не успела к его туалету. А к этому времени Витька уже оправлялся в комнате. Специально для него зять сбил огромный стул с отверстием посередине, под которым стояло ведро с крышкой. С горем пополам сделав своё дело, Витька ждал жену… Но она не шла. В раздражении он схватил кочергу, которая приткнулась у печки, и намотал на неё туалетную бумагу. Вот тут и появилась довольная Галка с тарелкой холодца. Витька, молча, запустил в неё кочергой. Однако промазал. А Галка, кроме холодца, принесла радостную весть: ей назначили социальную пенсию.

Получив от государства первые за свою жизнь деньги, она выкрасила волосы в чёрный цвет и сделала завивку. Перебрав грозненский сундук, она обнаружила массу старых кофт и юбок и сообразила себе «свежий» гардероб. Затем купила туфли на танкетке, и явилась во всей красе перед Витькой.

– Ты, это, чо? Куда? – открыл рот изумлённый супруг.

А она выставила перед ним тазик с нарезанным хлебом, кастрюлю с картошкой в мундире и графин с водой и равнодушно прокомментировала свои действия:

– На денёк съезжу в станицу, к сестре, – проведаю её. А ты не сразу всё ешь, растяни продукты на день, понял?

Витька в сердцах запустил вслед ей пультом и сразу же пожалел об этом, поскольку поднять пульт – немалая проблема. В полутёмной комнате, в абсолютной тишине сидел Витька перед пайкой часа два, а потом подвинул ближе кастрюлю с картошкой и…

Еды ему не хватило даже до вечера, а Галка всё не возвращалась. Пришлось лечь спать на голодный желудок. С утра, как ни было затруднительно, он рыскал по дому в поисках пропитания. Холодильник пуст… Но Витька нашёл в кухне вилок капусты и сырые кабачки и съел, также умял пакет пшена и выпил ведро воды, стоявшее в коридоре. В ход пошли также запасы макарон и килограмм репчатого лука. На третий день затворник решился выползти во двор в стремлении найти что-нибудь съестное. Открыв дверь, он почувствовал, что закружилась голова. Витька здорово удивился, что по-прежнему светит солнце, поют птички и мир прекрасен.

Галине же так понравилось в гостях, что вернулась домой гораздо позже, чем обещала мужу. Витька с проваленными глазами и с какой-то жалкой, в пустых складках, шеей, воровато взглянув на объёмистую сумку в руках супруги, послушно сложил руки на животе и умильно спросил:

– Как съездила, Галочка?