Текст книги "Сборник современных фантастов"

«Вот об этом и хочу вам рассказать, а вы все куда-то стремитесь, не хотите слушать. Порядочные цивилизации так не поступают».

– Черт с вами, валяйте.

«Мы глубоко несчастны, Василий. Мы разучились верить кому бы то ни было! Да, Василий, какое-то просто наваждение. Я сейчас объясню. Мы из созвездия Козерога, с планеты Платон. Торгуем с другими созвездиями… Ну, по мелочам. Собираемся несколько семей, нанимаем судно и – в дорогу. Прямо семьями и летим. В этот раз летели себе мирно, жили спокойно. Наставляли друг другу рога – платонически, конечно. И прекрасно себя чувствовали. И вот на одной планете, в каком-то захолустье, повстречали этого космического маркитанта Йохомнененужномакаронычлучшененаливата, чтоб ему пусто было. Нет, товар у него неплохой, спору нет. Мусорные порталы, например, очень нравятся нашим женам. Скороварки из ничего, самогладящиеся простыни, незримые отпугиватели порчи… А когда мы рассказали ему о трудностях деловых переговоров с другими цивилизациями, он подарил нам одну штуку. Сказал – должно помочь, вот, мол, вам мой патентованный „научитель-лукавству“ (мыслепереводчик перевел как „принудитель-к-брехне“). Сначала все шло очень хорошо. Мы тут же заключили несколько выгодных контрактов. Радовались. Но со временем в нас самих что-то разладилось…»

– Стоп, чужеземец Эйфус! Я сейчас догадаюсь, что было дальше. Вы стали врать друг другу!

«Да! О мудрый туземец Василий!.. Так и есть. Мы научились виртуозно лгать! Друг не верит другу. Мужья не верят женам, а жены мужьям. Дети родителям – даже составили график, кому считаться их родителями. Потому что не верят официальным метрикам…»

– Ну, с детьми и у нас на Земле морока. Клава из школы – она у меня по физкультуре – после двоечников просто выжатая приходит, совсем без мозгов – даже меня не узнает…

«Самое скверное, мудрый Василий, – у нас пропала общая вера! Мы все перестали верить в самого Великого Козерога! По секрету вам, Василий, скажу: нам кажется – только между нами, – и сам Великий Козерог с наших икон тоже стал нам как-то недоверчиво и даже презрительно улыбаться!»

– Эгей! Смотрите! Так недолго докатиться и до революции!

«Вот-вот! И как это вы, Василий, все схватываете быстро!»

– Три грамоты за мораль плюс большой исторический опыт… Много думаю тут у себя на балконе… Жаль, Клава ворчит…

«Клава будет гордиться тем, что именно ее муж представляет всю вашу планету! Так о чем это я?»

– …Докатиться до революции.

«Ах, да… Молодежь уже тайно учится писать прокламации. Хорошо, что пока еще не доносят друг на друга…»

– Я вам сочувствую, Эйфус. У нас на Земле такое же положение. Прокламаций еще нет пока, но уже доносят. Дети все хуже. Иконам тоже мало верят. В последнее время, правда, динамика малость поворачивается в положительную сторону.

«Нам не сочувствие, Василий, нам помощь нужна. Пока планируем у вас остановиться, уж не обессудьте. Наши новую трассу проложили – и как раз через ваш балкон. Теперь очень удобно стало – все дороги заметно короче, особенно к нам на Платон. И не трясет. У вас, Василий, здесь главный перекресток космических телепортаций. Что ж, будем дожидаться этого Йохомнененужномакаронычлучшененаливата на вашей жилплощади. Мимо не протелепортирует».

– Перекресток, говорите? Да уж, наверно, очень удобно… Особенно нам с Клавой… И сколько там всех вас?

«С детьми или без?»

– Ну как же без? Они ж, наверно, тоже какают. Вижу, много. Давно пересчитывали?

«Увы, даже если я смогу всех пересчитать, я себе не поверю».

– Почему же это?

«„Научитель“, забыли? Действует: я и себя подозреваю в лукавстве».

– Но пардон, господа козерожи! Так нельзя. Нужно хоть какое-то планирование. У нас, на нашей планете, по нормам, например, пионерских лагерей на шестнадцать пионеров было положено одно очко. У вас, я смотрю, голов с полсотни наберется, а у меня унитаз всего один…

«Наши порталы для мусора избавят вас от всяких бытовых нужд. Кстати, я вижу один у ваших ног. Не могли бы вы нам его продать?»

– С какой стати? Это мое ведро. Уже давно мое, еще до вашей эры. Я его в магазине покупал, за двадцать три рубля по тем еще ценам.

«Понимаете, ваш мусор из этого портала по неведомым путям прилетает почему-то к нам в корабль, и прямо в мою каюту. Моя уборщица Наурия грозится подать на расчет (мыслепереводчик перевел: „Наурия задолбалась за вами убирать“). „Клава, прости меня, я больше не буду“ – это вы писали? – козерог протянул мне мятую бумажку. – Вы спрашивали, как мы вас нашли. Наш навигатор нашел вас по почерку».

– Здорово, однако! Кстати, тут два почерка, мой и Клавы. Не мог бы ваш навигатор сказать, где сейчас моя Клава?

«Скоро придет. Я дам за ваш мусоропортал двадцать пять рублей».

– Тридцатку – меньше не могу. Клава придет – не поймет меня.

«Поймите, Василий, двадцать пять – это очень много. Очень! На наши деньги это целых пять сольдо!»

– Ищите дураков на поле чудес!

«Василий! Это же НЕРАЗМЕННЫЕ пять сольдо!»

Я вспомнил все, что знал по этому вопросу и о чем мы с мужиками мечтали в гаражах. Неразменные деньги – это те, что никогда не кончаются. Такие в наших гаражах только у Виктора Тихоновича, торгующего российским газом и ездящего на джипе без номеров, зато с охраной.

– То есть мы с Клавой идем в магазин и покупаем там все, что хотим? А в кармане у меня так и останется двадцать пять рублей? А как же закон сохранения энергии? Или на деньги он не распространяется?

«Еще как распространяется! У нас на планете на эти ваши двадцать пять рублей будет работать полгорода – мы знаем женские аппетиты. А если оставить у вас еще и ваш портал, то будет занято еще полгорода! Ибо в него ваша Клава наверняка пригласит сыпать мусор всех соседей».

– «Ибо» – тут вы верно сказали. Кроме, конечно, соседей снизу.

«Но остальных-то соседей пригласит! Потом позовет весь дом, потом город… Ваша планета удивительно МУСОРОЛЮБИВА».

– Ну, если деньги НЕРАЗМЕННЫЕ – это другое дело, по рукам.

Я представил, как небрежно скажу в гаражах Крапоглазову: сгоняй-ка за пивком, дружище, сдачи не надо. И подарю ему неразменный рубль. Сколько бутылок, интересно, принесет и отдаст ли сдачу?

Я передал козерогу ведро и принял монеты, очень похожие на рубли, двадцать пять штук. И вот тут-то, в момент передачи, я заметил на шее пришельца знакомую голубую коробочку!

Мне стало все ясно.

– А знаете, уважаемый Эйфус, – обратился я к козерогу, – кажется, вам можно помочь.

«Да? И как же?»

– Вот что это такое у вас?

«О, это и есть наш „научитель-лукавству“».

– Отдайте мне его.

«Невозможно. Во-первых, мы не можем рисковать нашими контрактами…»

– Ну, тут уж, конечно, как хотите. Но надо выбирать: или семья, или работа.

«…А во-вторых, по правилам вежливости нашей планеты мы ничего не дарим, только продаем».

– Разрешите-ка хотя бы только попробовать.

Не снимая «научитель», знакомый мне ранее как «принудитель», с шеи козерога, я передвинул на нем шпенек из положения «ложь» в положение «правда».

Ох, что тут началось!

«Папа! Папа!» – закричали маленькие козерожки из своих окон. Они узнали своих родителей.

«Дети мои! Мой Кнедлик! Моя Пряничка! Вы нашли меня!»

«О, мой дорогой! Я так виновата перед тобой! – задрожала одна голова из ближайшего к нам кубика. – Этот козел Валера из третьей каюты…»

Правда растеклась по кораблю…

Мой собеседник обратил ко мне свои рога и пал на колени.

«О Великий Тракторист Василий!»

– …С тремя грамотами…

«…О Великий Тракторист Василий-три-грамоты! Пока светлая, чистая жизнь будет журчать на нашем корабле, имя Твое… Я готов весь мусор вашей семьи…»

Я поднял его с колен и похлопал по плечу:

– Ну, будет тебе, друг Эйфус, будет…

Что-то мешало мне радоваться содеянному. Наверно, теперь моя очередь была не верить ничему. Я опасливо оглянулся на корабль. И действительно, издержки правдолюбия проявились на корабле довольно быстро.

Один из больших люков с грохотом открылся, и из него показалось похожее на Эйфуса чудище, такое же рогатое, но только волосатое и с таким же бластером.

«А ну-ка, ты, Эйфус! Грязный отнуйбек (мыслепереводчик не справился с этим словом, и я услышал его в натуральном виде), положи бластер и медленно-медленно вернись-ка, миленький, на судно!» – потребовало чудище, и даже мыслепереводчик донес до меня всю грозность его рыка.

«Это совсем не то, что ты подумал, Орро! – забеспокоился мой собеседник и осторожно положил свой бластер на перила балкона. – Мы с ней только разговаривали…»

«Это я не то подумал? Нашел рогатого дурака! Я покажу тебе, как приставать к моей несравненной Наурии (мыслепереводчик уточнил мне, что это имя, но я и так все понял)! Ну? Или я размозжу кое-что твоему гостеприимному туземцу!»

Это, кстати, беспокоило меня и без переводчика, так как я видел, как небрежно помахивает бластером рогатый ревнивец.

– Э-э-э… Дорогие друзья! – быстро залепетал я. – Мои рогатые коллеги! Не ссорьтесь, умоляю вас. Сейчас все уладим. Я ПОКУПАЮ у вас этот «научитель-лукавству»! Вот вам мое ведро.

«Ни за что!» – произнес «отнуйбек» Эйфус.

– А если в придачу еще ваши сольдо? Друзья! Мои козерожистые друзья, поймите, вам нужен баланс!

«С чего бы это каким-то туземцам была знакома наша космическая бухгалтерия? Это нонсенс!» – с дружным удивлением воскликнули хором чудище Орро и мой собеседник Эйфус.

– Это не бухгалтерский баланс, не бухгалтерия, коллеги! Нет-нет, это жизнь! Поймите, друзья, все в жизни – планеты и светила, дороги и перекрестки, разумные козлы и неразумные черви, люди и деревья – все-все, а даже и сама эта штука жизнь – все состоит из компромиссов! Ибо во всем нужен баланс. Баланс правды и лукавства, выдумки и реалий. В каждом движении! В намерениях, даже тайных. В стремлениях, даже дерзких. И особенно в любви! В любви – как нигде! И тогда добро и зло сами, без нашего вмешательства, найдут золотую середину! Эх, как бы это, по-вашему, по-торгашески… Вот: дебет-кредит, а? Сальдо-бульдо!..

Я не знаю, откуда я взял так вовремя эти необычные для меня слова. Так умно я излагал свои мысли, только когда ухаживал за Клавой, да и то лишь до конца медового месяца. А потом, когда заметил, что слова мои как-то зависают в воздухе невостребованными, они и сами куда-то подевались и лишь иногда проскальзывали в гаражах.

Но сейчас, в эту минуту, непривычные слова без запинки вытекали из меня и тут же оформлялись в мыслеформы, доступные любому пришельцу. Про сальдо-бульдо, например, инопланетяне сразу поняли.

– Ну вот, как-то так… Вроде бы все… – закончил я и поерзал коленями.

«Слышь, отнуйбек, чудно как-то землянин сказал. Ты веришь?»

«Похоже на правду, даже непривычно».

– Да, и еще… Попробуйте перестать обездвиживать незнакомых собеседников. Уверяю, к вам сразу потянутся покупатели.

«Предлагает без обездвиживания переговоры вести. А отдай-ка ты ему этот проклятый „научитель“, не то этот парень еще и не тому нас научит».

«Перестань звать меня отнуйбеком, Орро. Сам ты отнуйбек». Мой козерог снял голубую коробочку с шеи и передал мне. Я отдал ему его пять сольдо, но, пощупав украдкой карман, заметил, что двадцать пять рублей остались у меня неразмененными. Похоже, волшебство уже работало.

«Ладно, Эйфус, мир. Хотя постой… Что ты туземцу еще наобещал про мусор? Выходит, что? Мусор его Землянский (мыслепереводчик перевел „ихний“) опять моей жене, несравненной Наурии, придется убирать? Ну нет, я ликвидирую его портал!» – прорычал Орро и выпустил шуршащую струю из бластера. Ведро наполнилось чем-то знакомым. Сверху содержимого лежала бумажка с какими-то буквами. Я прочел: «Василий! Я ушла навсегда. Ты никогда, никогда не увидишь меня…» Это был мой мусор.

«О нет, Орро, – твердо сказал Эйфус. – Позволь мне не согласиться с тобой. Честные маркитанты так не делают. Я обещал… Ты разрешишь мне снова обрести бластер?»

Волосатое Орро чуток подумало известными и на Земле мыслеформами, но потом нехотя кивнуло головой. Эйфус навел свой бластер на мое ведро. Мусор снова исчез. Вместе с запиской.

«Мы благодарим тебя за науку, Василий. Мы дарим тебе назад твой мусоропортал. Котлы нашего гравилета справятся с твоей порцией. Но только никому больше! Обещай. Мы верим, что ты не будешь злоупотреблять. Ведь верим, а? Орро?»

Козерогий платонец промолчал. Видно было, что пока ему еще непривычно было верить первому встречному на перекрестке миров.

Но я растрогался. До того разволновался, что потерял лицо и в качестве платы за портал насильно всучил им один наш Землянский рубль. Он тоже был неразменный. Неразменный потому, что на него ничего нельзя было купить. Крапоглазов когда-то на спор выточил этот рубль на станке и подарил мне. А когда мы с ним тут же пошли попить пивка на этот рубль, то получили по шеям.

Ну и пусть, что не сильно разменный. Зато я достойно и адекватно ответил разумным существам с далеких краев. На планете Земля принято уважать чужие правила вежливости.

Кстати, после этого мои ноги обрели подвижность.

Когда это НЛО растворялось в воздухе, мне махала цветными рогами из окон вся команда. Зрелище было похоже на бразильский карнавал, только без пляшущих красавиц.

А я наконец-то поспешил в туалет. Уже было как-то неудивительно, что унитаз в туалете не качался и вместо шнурка висела цепочка, по виду даже из настоящего золота. Хотелось попробовать ее на зуб, но сначала надо было закончить дела с аннигиляцией в унитаз собственного накопленного в теле биологического мусора.

В двери заскрипел ключ, и я услышал, как вошла моя Клава. Она сразу догадалась, где я, и, пока снимала сапоги, тут же принялась рассказывать, где она была и что видела. Говорила она быстрым слогом:

– Сижу у Нинки, а Колька ей духи подарил. Сидим, нюхаем… Говорит, настоящий Париж, а воняет – трава травой. На нашей даче и то пахучести больше. И что там в том Париже? Вот Нинка и говорит… – Когда Клава лжет, то перебивает сама себя, так спешит.

Сидя на унитазе, я щелкнул красным шпенечком на голубой коробочке от Гончих Псов.

Голос Клавы стал плавным и доверительным. Так делятся тайнами с подругами.

– …Химик наш и говорит мне: моя прекрасная Клава, Клавдия Петровна, говорит, большая перемена кончается! Скорее, говорит, вы наша прелесть, хоть и физручка… А сам, смотрю, уже аж трепещет… И какого черта, говорит, ты, Клава, такая женщина, в этом своем Ваське нашла? Вечно, говорит, сонный, неопрятный, в мазуте… Да снимай ты, говорит, быстрее, эту кофточку дурацкую, я ее уже почти расстегнул…

Я переключил шпенек.

– …А Эйфелева башня Нинке не понравилась. Она поперлась туда, плюнуть хотела с высоты, а там стекло, ей как-то неудобно перед людьми-то стало, расстроилась…

Я вернул шпенек назад.

– …Я, конечно, кофточку хотела бы снять, так, из любопытства… Но все-таки за тебя, Вася, мне почему-то уж очень обидно стало. «А вот Василия моего, говорю, вы, Арсений Мышьякович, лучше не трогайте. Да, руки у него не такие нежные, как у вас. Да, я от тебя, Арсений, конечно, млею, но… Но зато у Васи руки растут откуда надо. Обещал мне под Новый год унитаз починить – и починит, ага? А вам, дорогой Арсений Мышьякович, небось, слабо что-нибудь починить? Только колбочки и пробирочки свои знаете, химик, да чужих жен лапаете…» Я переключил шпенек.

– …А Нинка говорит: вот в Париже, говорит, там все, буквально весь Париж точно также и пахнет, как эти духи. Даже автомобили духами дымят…

В голове копошились взъерошенные мысли. Заманчиво, конечно, было бы принести «принудитель» к Клаве на работу и поговорить с химиком. Или нет, сначала к себе и поговорить с хозяином, что он думает о прибавке трактористам, особенно тем, кто с тремя грамотами. Или в гараже поговорить с тем же Крапоглазовым: когда отдаст тысячу, что в прошлом году занимал… Или отошлю-ка я лучше этот проклятый «принудитель» на наше телевидение: «Дорогая редакция! Проясните мне про экономическое положение нашего города, а лучше всей планеты или хотя бы моей семьи…» Или про то же НЛО: «Дорогая редакция! Расскажите о бытующих в народе суевериях про неопознанные летающие объекты…» Или про экологию…

Ну а химик… А что химик? Клава говорит, что ничего не было, значит, не было. Не убивать же этого Мышьяковича за невинные стремления к тактильным ощущениям… Хотя ручки шаловливые придется превентивно обломать. А с другой стороны, и химик тоже человек. Всяк на Клаву заглядится… Конечно, далеко ему до мыслительных способностей простого тракториста…

Я переключил шпенек снова на «ложь». В голове тревожно звякнуло. Я немного подумал. Потом еще лучше подумал. Потом совсем хорошо подумал…

Знаю ли я сам тот баланс правды и лукавства, выдумки и реалий? Как смогу я отличить то, что мне скажут под действием «принудителя»? Или «научителя». Куда ни поверни шпенек, как узнать – правда это будет или ложь? А если я не буду точно знать, тогда кто я такой, чтобы судить людей за их лукавые фантазии? Тем более за их маленькие, невинные грешки?

Я еще чуть-чуть подумал. Конечно, надо было посоветоваться с Крапоглазовым, но лучше я ему после расскажу.

Я опустил обе голубые коробочки в унитаз, и они радостно булькнули. Я аккуратно спустил воду. Починенный тетланином, он проглотил их, не подавившись. Даже дважды смывать не пришлось.

Перед тем как открыть дверь, я попробовал на зуб цепочку. Забылся и попал на левый коренной – нет, пора к зубному. Действительно золото.

Я вышел и пошел навстречу Клаве.

– Зашла вот, ночнушку забыла. А ты мусор, оказывается, вынес, – смущенно сказала Клава. Она и не догадывалась, что побывала под гипнозом «принудителя».

– А то, – ответил я. – Подумаешь, мусор. Что я у тебя, без рук, без ног, что ли?

Мы раскрыли объятья…

…Тут по телевизору недавно передали, что где-то (не успел расслышать где) – в какой-то незначительной стране – недавно вдруг перессорились между собой все люди. Супруги разучились разговаривать друг с другом, дети – с родителями. Политики все подали в отставку, потому что забыли, как нужно вести дипломатические переговоры с соседями.

Всплыла, видать, где-то голубая коробочка. Интересно, какая именно. Хотя какая разница…

И распространяется потихоньку эта зараза по другим странам и континентам: я в телевизоре все это наблюдаю.

У нас с Клавой пока баланс. Все хорошо. Любовь и семейное благополучие. И хоть зарплата теперь неразменная, Клава пока о наших сольдо не знает, ибо я на работу исправно хожу, чтобы профессию не забыть.

Слова опять из меня свободно текут, как тогда, при медовом месяце. Любимое, конечно, – «ибо».

Клава еще больше похорошела, ибо ждем прибавления в семействе.

Мусора в доме никакого. Все, что кинем в ведро, исчезает через минуту. Были бы у Клавы мои мозги, то непременно заметила бы, что я давно ведро не выносил.

Но всемирная брехня вот-вот накроет и нас. Не знаю, что и делать.

Еще и ванна прохудилась – возле сливной воронки чуть проржавела. Я залепил пластилином, и пока, конечно, терпимо, но соседи снизу уже ворчат, когда купаемся. Прибегают, ищут протечку. Я пообещал сам найти, если рэп выключат.

А сам все жду второго пришествия Йохомнененужномакаронычлучшененаливата. Мимо не протелепортирует. Что он мне посоветует: ванну латать или всю планету чинить?

04. Олег Бризинский
Гиблое болото

Тишина предрассветного леса в густом болотном тумане особенно зловеща. Клочья белого сумрака окутывают медленно движущиеся фигуры. Где-то слева и справа проявляются и исчезают островки деревьев. Силуэты размыты и перетекают один в другой. Сыро и промозгло.

Послышалось тихое лошадиное пофыркивание сквозь чавканье болотной жижи под копытами. Из белого облака рваных прядей висящей в воздухе влаги появился всадник, закованный в латы, на огромном коне в бугристом нагруднике, откованном с большим мастерством, как и остальной доспех, покрывающий круп, бока и шею. Он двигался впереди небольшого отряда воинов-профессионалов. К седлу приторочено копье, ребристый пернач и походная сумка с продовольствием. Поверх седельной луки воин держал в руках посох со слабо светящимся камнем в навершии. Чуть позади, отставая на корпус животного, бок о бок ехали два всадника, еще дальше, за ними, уже трое мужчин, закованных в сталь, внимательно осматривали плохо различимые окрестности. В центре отряда ехали две телеги, полные спящих детей. Те, что постарше, брели в болотной грязи. Пешие воины молча помогали движению телег, иногда подталкивая их сзади и по бокам. Скрип от деревянных частей повозок был на удивление слабый, как и позвякивание металла о металл вооружения людей. Замыкали движение два всадника, ехавшие гуськом с готовыми к стрельбе арбалетами, как и боковые конники. Разномастное высококачественное оружие не могло скрыть того, что каждый в отряде был мастером своего дела.

Потрепанный и усталый вид говорил о том, что они совсем недавно вырвались с боем из лап превосходящего их противника.

Оторвавшись от телеги, за цепь охраны вышла девушка. Она двинулась по внешней стороне отряда к предводителю, проваливаясь в воду почти до колена. Нижняя часть ее лица, выглядывающая из-под салада, была напряжена. Скрип кожаных доспехов, заляпанный кровью нагрудник. Руки лежат на рукоятях меча и кортеласа. Дойти девушка не успела. Она резко остановилась, выхватила меч и направила его в сторону медленно сгущающейся белесой дымки справа ровно по центру их движения.

Отряд остановился, сон как рукой сняло. Воины быстро и бесшумно готовились к бою с пока еще неизвестным противником. Конные развернулись лицом к предполагаемому месту нападения. Между всадниками встали пехотинцы. Ника в отряде чуяла нечисть. Предводитель удивленно посмотрел на свой посох, повернул его в сторону врага и грозно произнес слова заклинания. Камень вспыхнул ярким огнем и конусом света вырвал из небытия пелены смеющуюся старуху. По воде побежали искры. Вода пошла радужными разводами. Камень предводителя изменил цвет. Старуха вздулась и лопнула, забрызгав ошметками плоти островки болотной зелени.

– Хватит баловать, Яга.

– Никак Франтир собственной персоной пожаловал, – раздался веселый старушечий голос, и, казалось, пространство вокруг заполнилось новым приступом смеха.

Неожиданно из воды поднялся и, размахивая кривыми мечами, проворно побежал к людям строй уродливых, закованных в грубую броню орков. Их мечи и мечами-то тяжело было назвать.

Арбалетные болты опрокинули в болото первую линию атакующих. Пешие воины приняли на перезарядку оружие своих товарищей, тут же вручив им заряженные арбалеты второго комплекта. Снова залп почти в упор.

Ника сорвалась с места. В одной руке меч, в другой – кортелас. Сапожки порхают эльфийским шагом по поверхности воды, погружаясь не более чем на глубину подошвы. Увернулась, запрыгнула на поднимающееся колено великана, полоснула по шее. Прыжок по диагонали на грудь другому орку. Удар кинжалом в глаз. Ушла в кувырок через правую руку, приземлилась двумя ногами на живот третьему и, чтобы удержать равновесие, воткнула с двух сторон оружие под ключицы. Первая ее жертва наконец достигла спиной поверхности болота, взметнув волну грязи при погружении в пучину.

Мир разразился звоном металла столкнувшихся в атаке болотных воинов Яги со стальной стеной защитников обоза. Перед самым соприкосновением метнулись молнией, поражая сквозь щели доспехов, копья всадников – вернуть их для второго удара не получилось ни у кого. Воины топи мужественно зажали наконечники в ранах и обрубили древки. Кто-то упал. Лошади встали на дыбы, давая хозяевам время достать другое оружие. Из промежутков между всадниками ударил в упор арбалетный залп пехоты, опрокидывая монстров на спину.

Ника громко выругалась, освобождая клинки, и резко ускорила свое падение навзничь, подумав: «А так не хотелось пачкаться». Над ее лицом у самого носа прошлось грубое лезвие с крюком на конце – оружие предводителя орков. В тот же момент, когда над девушкой сомкнулась вода, над поверхностью прошел очищающий огонь от посоха их предводителя. Они вскочили почти одновременно и бросились в разные стороны. Командир орков, громадный великан, с неожиданным для его грузного тела проворством отбил наручами оба удара девушки и ушел с линии атаки Франтира. Единичные остатки его отряда скрывались между деревьями в молоке тумана либо ныряли в близлежащие омуты.

– Ника, стой! Это ловушка! – кричал русый парень, потерявший коня в этой скоротечной схватке.

Он попытался броситься следом за удаляющимся в воронке вращающегося пространства размытым силуэтом любимого человека, но его удержали товарищи, схватив за руки и плечи, стараясь обездвижить отчаянно вырывающиеся тело. Франтир сперва пытался удержать открытой воронку, потом резко бросил силу посоха на поднятие стены воды между ним и колдовством лесной ведьмы. Взрыв чудовищной силы сотряс поле боя.

– Не видать тебе детей, Яга! – выкрикнул в бессильной ярости предводитель.

Его слова утонули в зловещем хохоте старухи, усиленном ворожбой.

– Мы с тобой еще встретимся, Франтир… еще встретимся, – сойдя на нет, затихал голос Яги.

– Буря, хватит беситься! Ты слышал? Она сказала, что встретимся. Не хватало еще тебя потерять.

– Она там одна осталась, – яростно освободился от собратьев по оружию парень и сделал шаг в сторону Франтира. – Мы ее бросили!

– Ратибор, приведи в порядок отряд. Нам пора двигаться. Дети испугались. – Франтир отвернулся от Бури и пустил коня шагом вперед по тропинке.

– Ты мог ей помочь! Хотя бы меня пустил! Ты обещал, что своих не бросаем!

Франтир бросил через плечо:

– Ты еще нужен этим детям.

Ратибор спешился и положил руку на плечо товарищу, успокаивая его приступ гнева:

– Ты же видел, что он спасал весь отряд. Он сделал все, что мог. Она воин, как каждый из нас, и сама отвечает за свои поступки.

Буря резко сбросил закованную в броню руку с плеча:

– Ты сам видел: она осталась одна.

– Но она не погибла, а значит, мы ее найдем.

Воины стояли напротив друг друга, глядя прямо в глаза: Буря яростно, Ратибор твердо и спокойно. Последний снова положил руку парню на плечо:

– Я тебе обещаю, брат. Закончим миссию, и мы вместе отправимся на ее поиски, чего бы это мне ни стоило.

Буря протянул правую руку с открытой ладонью.

Ратибор сжал ее в крепком пожатии:

– Слово мое крепко… Чего бы ни стоило.