Текст книги "Сборник современных фантастов"

05. Олег Бризинский
Рыцари свободного моря

Улыбка смерти

Середина XIII века по исторической шкале Скалигера. Сейчас многие говорят, что все было не так и то, что мы учили в школе, – вранье торгашей, захвативших власть в середине XIX века, после последней всемирной катастрофы. Но то, что именно эти события были на самом деле, мне кажется правдой. Ведь пришли они ко мне во сне. Подделать, конечно, можно все, но это уже будет совсем другая история.

Потоки крови и звон золота, тяжелый гул топота и ржание табунов, свист стрел, пожары, звон булата низвергли в пропасть ига Чингисхана целый материк, заглушая стенания и слезы покоренных народов. Или, возможно, наоборот? Батый, или попросту Батя, остановил нашествие Запада на Русь. Вернул народам возможность жить свободно без поклонения бесам. А то, что мы видим сейчас, не что иное, как прославление бесов. Бес-покойный, бес-сердечный, бес-пристрастный, бес-страшный – во как, везде бес. А кто же такие русские? Да все очень просто. «Русский» – прилагательное, отвечает на вопрос «какой?». Значит, это не национальность. Правильно, русский значит – БЕЛЫЙ. Белый разумный человек. Русь – это белый свет.

До сих пор еще говорят старые люди по деревням: «Вынеси, внучек, коврик из избы на „русь потрусить“». На «белый свет» означает. И смешно слышать в Испании русскоговорящую белокожую молодую пару, которые с умным видом утверждают, что они точно не белые. Белым сейчас быть стыдно и неполиткорректно. Жесткой рукой и золоченым копьем Батый вернул свободу по линии Северной Италии и Западной Германии. Возможно, и пора уже отменить закон Батыя, разрешающий развоплощать в данном мире всех разумных существ, и человека в том числе. Но когда он его вводил, кто знает, может быть, другого пути и не было.

В Сумеречных странах – так раньше называли Западный мир – царит паника и неразбериха.

Владыка Священной Римской империи собирается бежать в Египет. Поражение следует за поражением. Лигниц, Люблин, Сандомир. Глава католической церкви укрылся в Лионе.

А крайне набожный монарх Франции Людовик IX, признанный при жизни святым, довольствуется изречениями из Библии, а не размахиванием мечом в крестовом походе.

Волны южных морей везут на своих гребнях остроносые галеры кровожадных пиратов Аравии, повергая в трепет и без того запуганных жителей Средиземноморья. Но что такое смерть, когда тебе только исполнилось девятнадцать лет! Ты полон сил и энергии, горяч и неопытен, готов броситься в гущу событий, поддавшись на любую авантюру.

Природа пробуждалась от зимнего сна, с каждым порывом ветра несла в себе радость жизни, наполняя тело бодростью духа, будоражила мысли, горяча молодую кровь. Солнце скользило по лазурному небосклону, отдавая свое первое весеннее тепло людям. Его лучи нежными касаниями ласкают обветренные лица. Еще спокойное Северное море в своем величественном безмолвии легкой зыбью уходит за горизонт. Темные холодные воды имеют великую притягательную силу, скрывая под своим непроницаемым для света покровом черную неизвестность бездны. Этим они и завораживают человеческий взгляд, приковывая его к своей поверхности, то уводя вниз, то подымая палубу корабля.

Время для Эйнара потеряло четкие очертания, как бы невольно остановив бег, давая тем самым ему погрузиться в созерцание вечности. Отец ему дал имя «воин-одиночка». Суров Север, и рассчитывать на помощь не приходится. Имя поможет его сыну побеждать, защищая свою землю, свою семью. Выстоять самому против множества врагов. Эйнар станет героем, о нем сложат песни. Герои всегда одиноки, могучи телом и сильны духом. Так мечтал отец.

* * *

Мне девятнадцать лет, а это уже немало, когда научился держать топор с четырнадцати. Со времени тех событий прошло целых пять лет. Почти вечность. Взрослых мужчин в селении не было, самым старшим остался Бьёрн-долговяз. Он встречал свое шестнадцатое лето. Долговяз не мог пробежать по веслам вдоль борта движущегося драккара, не упав в воду. Поэтому его и не взяли с собой в поход, а отец называл дармоедом. Хотя с охоты Долговяз всегда приносил матери двух-трех зайцев. У него было три сестры, а это плохо, за них нужно было давать приданое, а пока маленькие – кормить. Но стрелял из лука он лучше всех в селении.

Рано утром подошел к берегу небольшой кнорр[1]1
  Кнорр – на Севере мелкий одномачтовый корабль.


[Закрыть]. На песок сошли одиннадцать вооруженных мужчин. Было видно, что их кто-то изрядно до этого потрепал. Двое сильно хромали, а один, видимо главный, без посторонней помощи передвигаться не мог. Кнорр вытащили на берег, а командира прислонили спиной к борту. Моего отца хорошо знали далеко за пределами деревни. Он ходил в походы с самим Эриком Рыжим. Нет, не с Торвальдсоном, а с Эриком Живучим. Обычно в деревне жило много воинов. Напасть на нее мог только сумасшедший или изгой. Это был изгой Угги Храпп и его команда. Пришлые встали в круг и о чем-то совещались. Потом возле Угги остались двое хромых. Остальные, обнажив оружие, направились к деревне.

У нас оружия было мало. Я – Эйнар, сын Скули Флока – взял подаренный отцом настоящий двусторонний лабрис[2]2
  Лабрис – двусторонний боевой топор с острым навершием.


[Закрыть]. Для взрослых он был одноручным, но для меня наш кузнец Вальгард смастерил на древке перехват. А его жена Сванхильд ежедневно, когда моего отца не было дома, мучила меня упражнениями с кузнечным молотом и спаррингами на топорах. Бьёрна и еще двух моих друзей, которым отцы привезли короткие мечи, она заставляла упражняться не только с оружием, но и с тяжелым дубовым щитом. А он намного тяжелее боевого. Хруту часто доставалось от нее тумаков за то, что ленился и прогуливал.

И вот тогда против восьми взрослых хорошо вооруженных воинов в кольчугах остались моя мать, жена кузнеца, да нас четверо подростков от тринадцати до шестнадцати. Сванхильд облачилась в кольчугу и привела к нам двоих малолетних детей, а у матери были только наручи и кольца для стрельбы из лука. Всех успели собрать в нашем доме. Всего сорок душ. Вот тут у них и случился разлад, стоивший нам очень дорого. Сванхильд ушла одна оборонять свой дом с кузней. Бьёрн непонятно где шатался. За ним послали сестру. Мы положили засов на дверь. Дом был длинный, в нем всегда пировали мужчины, вернувшиеся из похода. Окон было много, но все очень узкие, через них уже я не мог бы пролезть. Изнутри женщины подперли их сбитыми из досок щитами, стало темно. Мать с луком и длинным кинжалом вылезла на крышу, спряталась за трубу. У двух стариков были вилы и хозяйственные топоры. Асвейг, жена нашего плотника, подошла и забрала у отца своего мужа вилы. Несколько женщин прятали в юбках ножи.

Пришлые мужчины разделились. Трое пошли к кузне. Остальные к нам. Сначала они стучались в дверь, потом двое пошли медленно обходить дом вокруг – по одному с каждой стороны. Мать спросила, что им нужно. Они потребовали жратвы, денег и каждому по женщине. Мать сказала, что даст только еды и чтобы они убирались, потому что скоро придут мужчины, а пару дней мы сможем продержаться. На что они заржали и сказали, что корабль Скули Флока неделю назад прошел мимо них на запад, и пригрозили все сжечь. Потом мать вскрикнула, дважды свистнула тетива. Снаружи послышался ор и посыпались проклятия. Я осторожно высунулся и увидел ее с торчащей стрелой в боку, истекающую кровью. Вдвоем с Дьярви, моим другом, мы спустили раненую внутрь. Снизу, даже если нас и заметили враги, никак не отреагировали. Со стороны кузни послышались сперва вопли, затем звон металла. Там Сванхильд обороняла имущество.

Мать забрали женщины и уложили на стол. Они грели воду и пытались извлечь наконечник. Он оказался с гарпуном, что очень осложняло дело. На крыше оставили смотрящим Хрута, чтобы рассказывал, что где происходит.

Ко мне подошла Фрида, подруга матери, потрепала меня по голове и сказала:

– Ну, ты сейчас у нас за главного. Мать уснула, но ранение очень тяжелое, – и передала мне окровавленный наконечник, который я храню до сих пор.

От чувства ответственности у меня чуть не подкосились ноги. И первым, что пришло мне в голову, был вопрос:

– А кого нет сейчас с нами?

Фрида громко повторила вопрос, и все засуетились.

Ну, о жене кузнеца и Бьёрне, а также о его сестре Хедд, которая отправилась на его поиски, я знал. Оказалось, она могла с собой взять подружку Мэрит. У ее бестолковой матери восемь детей, и отсутствие дочери она обнаружила только после моего вопроса. Близняшки Исгерта и Инга погнали всех коров из селения в лес, как только корабль изгоев показался в нашей бухте. Наши же коровы, две лошади, куры и козы с овцами были с нами в доме, что добавляло неразберихи. Как только с этим справлялся отец?

Прошло несколько часов. От Хрута мы узнали, что мародеры выгребли все, что могли, из домов селения и снесли на корабль. Их командир начал плохо, но самостоятельно передвигаться.

Наступил полдень. Все напряглись, когда Хрут крикнул испуганным голосом:

– Хромой тащит к Угги за волосы двух трелей[3]3
  Трель – раб или рабыня.


[Закрыть], женщин Вальгарда. А к нам за ногу волокут Сванхильд, но она вся в крови и не шевелится.

Дальше все услышали истеричные крики Мэрит. На крышу выскочила ее мать Фрида и я, приказав Дьярви стеречь дверь. Внизу собрались пятеро пиратов: у одного левая рука была на перевязи, у другого перемотана чем-то голова, и оба были в крови. Только у двоих остались щиты. К ним присоединился один из хромых. Видимо, только что вернулся из кузни. Он же и задал вопрос:

– Кто у вас на этот раз за хевдинга[4]4
  Хевдинг – вождь, предводитель, хозяин корабля.


[Закрыть]?

Фрида схватила меня за руку и, мотнув головой, приказала молчать. А сама ответила:

– Еды у вас предостаточно, и кузню вы ограбили. Уходите. Оставьте себе трелей и отдайте нам девочку, ей всего-то одиннадцать лет.

Внизу заржали:

– Вы хотите, наверное, и это дерьмо забрать. – Хромой сплюнул на землю и пнул Сванхильд.

Женщина не подавала признаков жизни.

– Передайте жене Скули – если она, конечно, жива – или сама добейся от их брита, где золото. Сбросите нам деньги Скули, и мы уйдем. А пока будете думать, девчонка побудет с нами.

В этот момент меня окликнула снизу мать и стали орать у корабля. Я не поверил своим глазам: Бьёрн спокойно шел по песку, стреляя на ходу из лука. Угги опрокинулся на спину и скрылся за бортом. Хромой прикрылся связанной женщиной. Рабыня умерла мгновенно, получив стрелу в грудь. Только четвертая стрела угодила хромому в глаз. А когда Бьёрн был возле самого борта, навстречу ему поднялась рука с арбалетом.

Мать позвала меня настойчивей, и я мгновенно скатился к ней вниз. За мной с крыши толкнули Хрута. На матери уже красовался старый нагрудник из дубленой кожи, принадлежавший одному из стариков. Женщины стояли по краям, готовые в любой момент поднять засов.

– Итак, мальчики… Сынок, ты справа, Дьярви слева, Хрут прикрывает тыл и заберет Мэрит. Не трусить, что бы ни случилось. Пока у них неразбериха, мы справимся. Да пребудет с нами Фрея! Вперед!

Женщины убрали засов и толкнули дверь. Мать шла первой. Грузно, с перекошенным телом, но тетиву все-таки смогла натянуть до уха. На таком близком расстоянии стрела с граненым наконечником пробила кольчугу хромого напротив сердца почти навылет. Появление нашего отряда стало для хускарлов[5]5
  Хускарл – здесь: воин, но может означать и свободного слугу в доме хозяина.


[Закрыть] неожиданностью. Трое из них уже бежали в сторону берега и были далеко, чтобы помочь. Здоровяк еще продолжал держать Мэрит, когда я начал атаку. Мать, стоя с другой стороны, снова натягивала тетиву. Прикрыться жертвой он не успевал и поэтому толкнул девочку на меня, а сам начал вытаскивать меч. Хрут успел перехватить Мэрит, но мне все равно пришлось сделать лишний шаг в сторону. Второй изгой с перемотанной головой резко повернулся и ударил лучницу топором, одновременно прикрываясь от Дьярви щитом. Мать спустила только до половины натянутую стрелу и спасла всех нас, приняв в живот оружие врага. Мой противник отбил стрелу, но не смог увернуться от удара в шею, который я нанес в прыжке. Дьярви в этот момент поднырнул под щит врага и нанес удар под кольчугу, потом вскочил, спрятал меч в ножны и подхватил мою оседающую на землю мать. Я отступил последним, забрав лук. Женщины за нами положили засов. Никто из нас, да и из врагов, не ожидал, что мы сработаем так четко и слаженно. Весь бой занял полторы-две минуты максимум. Противник потерял троих. А я стоял на коленях возле умирающей матери. Ей было очень тяжело. Вынуть топор мать не позволила. Единственное, что смогла она выговорить пузырящимися кровью губами:

– Сынок, милосердия. – И душа ее обрела свободу.

Я больше ничего не помню. Но эти последние слова матери остались со мной на всю жизнь. Кинжал моей матери и гарпунный наконечник с бурыми пятнами родной крови я всегда ношу с собой. Когда отец поднимал на погребальный костер свою жену, все заметили, что на ее губах светилась улыбка. Улыбка смерти. Как и когда она появилась, никто не помнил.

Угги с остатками своей шайки и одной из рабынь кузнеца с большим трудом, дождавшись прилива, столкнули корабль в воду и скрылись. Мы тогда не знали, что мать первой стрелой убила с крыши одного, а Сванхильд, защищая имущество мужа, – еще двоих и двоих покалечила. Ей помогали ее рабыни, но силы были явно неравны. Мародеры забрали все их железо. Где прятали хозяева золото, трели не знали.

Сванхильд осталась жива. Ее муж на каждой попойке хвастался, что обожает каждый новый шрам на теле своей жены, которую стал после этого случая называть не иначе как Дружина. После, года через два, она родила ему еще двоих детей.

Выжил и Бьёрн. Он получил арбалетную стрелу навылет под правую ключицу. Думали, что останется навсегда калекой, неспособным держать оружие, но мой отец, когда вернулся, привез в гости знатного ярла и лекаря, заклинателя рун Хельга Хескульда. Сейчас мой друг настоящий медведь. А о тех временах ему осталось напоминание в виде двух шрамов. В этом году он собирается жениться на Мэрит.

06. Олег Бризинский
Мертвая невеста

Как давно это было, никто и не помнит. Лет триста назад.

На берегу Балтийского моря, если оно так тогда называлось, имел вотчину один небогатый барон. Его замок находился на острове, отделенном от суши нешироким глубоким рвом, в котором плескались морские волны. В сторону моря смотрела неприступная крепостная стена с высоким прямоугольным донжоном, на котором редкими выступами красовались балконы и узкие окна уютных комнат. Верхний двор возле донжона занимал сад, в правом углу которого в тени старинных тисов прятались надгробия фамильного кладбища. Нижний двор за первой стеной сразу после подъемного моста имел множество хозяйственных построек – от конюшни, кузни и скотного загона до прилепленных к стенам домиков прислуги и казарм небольшого гарнизона.

Спуск выходил дорогой через сторожевую башню на небольшой пляж, со всех сторон окруженный скалами. Ближе к левому, более глубокому, краю бухты были построены многочисленные помосты для швартовки рыбацкой флотилии хозяина замка. Вдоль дороги, ведущей к замку, виднелись ухоженные поля, засеянные пшеницей.

Дальше шли лесные угодья, за которыми виднелся небольшой городок, название которого сейчас уже никто и не помнит. А в то золотое время утренний воздух наполнялся щебетанием птиц и благоуханием трав, на границе лугов и леса гудели деловито пчелы, наполняя ульи ароматным медом. В воздухе стояла утренняя прохлада раннего лета, искрящаяся жизненной суетой мелких обитателей этих мест.

Люди радовались, как все живое вокруг.

Их барон, могучий мужчина средних лет, наконец выбрал себе в невесты молодую наследницу из соседей, земли которой примыкали к его угодьям. Она была прекрасна лицом и очаровательно изящна. Он помнил ее еще девочкой. Цветок подрос и расцвел нежными красками свежести и чистоты.

Времена были суровы, и по землям соседей прокатилась война, горели поля и деревни, гибли люди. В этом круговороте событий сгинули и родители невесты. Жадный епископ хотел прибрать к потным ручонкам земли древнего рода, растворив в небытие одинокой кельи существование их последней представительницы.

Сосед взял под крыло несчастную сироту. Девушка с радостью бросилась в объятия, так как знала его с детства. Он был единственным мужчиной, кроме отца, которого она помнила как хорошего и порядочного человека. Чувство благодарности перешло в состояние любви очень быстро. Конные прогулки вдвоем в поющем соловьями вечернем лесу, первый поцелуй, признание под парусом на тихой волне и крепкие горячие мужские объятия.

Епископ с кислым лицом объявил их мужем и женой перед Богом. Друзья барона в храме и по пути к дому смотрели в оба, чтобы никто на ногу жениху не наступил, к спине невесты случайно не дотронулся или дорогу перед молодыми не перешел. Густая фата скрывала прекрасное лицо.

Да только, видимо, не уследили. И как им было, храбрейшим из воинов, привыкшим к открытому бою, сражаться с черным оборотнем – ворожеем, которого заставил сотворить тайную месть вероломный епископ!

В гордыне зарвался церковник. Нельзя принуждать темного против его воли. Он сдержал слово, данное епископу, и навел порчу на жениха, если это можно назвать порчей. Заказчик дождался и насладился результатами своей подлой мести, но после этого умер сам, сгорая заживо изнутри и завидуя смерти своего врага.

Ворожей имел свои понятия о чести. Он дал возможность насладиться первым годом совместной жизни молодым. Жена забеременела и ждала ребенка, а муж продолжал заниматься своими обычными делами. И вот, когда его любимая была почти на сносях, вывел в очередной раз свою рыбацкую флотилию в море для пополнения семейной казны.

Уже несколько дней муж находился на рыбной ловле, когда к вечеру, в канун полнолуния, разразился необычайно сильный шторм. Семейная спальня выходила балконом в сторону открытого моря. Когда барон целовал молодую жену, он всегда говорил, что свет ночника, усиленный светом ее души, будет ему маяком во время путины и при любых обстоятельствах он вернется, чтобы с ней увидеться вновь. Баронесса никогда не гасила ночью огонек в их комнате, когда муж находился в море, и всегда его трепетно ждала.

Так и в этот раз, ложась спать, она оставила гореть большую свечу в глубине у камина – напротив окна. Посреди ночи баронесса проснулась от шума. Это ветер распахнул двери балкона. С порывом в комнату ворвались плотные капли дождя, свеча затухла, пустив сизый дымок через комнату в свете огромной луны, сияющей необычно на полнеба.

Женщина порывисто села на супружеском ложе под балдахином, прихватив руками живот. Два сердца испуганно бились от неожиданного пробуждения. Глаза напряженно всматривались в дверной проем и движения легких занавесей, за которыми громыхал могучий прибой. Вдруг ей показался знакомый силуэт. Конечно, это же муж вернулся! Она вскочила с кровати, откинув одеяло, и, босая, бросилась к любимому. Простирая к нему руки, радостно улыбаясь, она воскликнула:

– Милый, иди ко мне, я так тебя ждала! – и уже, готовясь встретить теплые объятия, привстала на носочки, продолжая двигаться вперед.

Барон, стоя к ней спиной, всматривался в даль клокочущего гневного моря. Услышав ее шаги, он обернулся. В рыбацком плаще с капюшоном, в струях холодного ливня его лицо было мокрым и мертвенно-бледным, глаза горели неестественно ярким огнем. Он резко выбросил руку в запрещающем приближаться жесте.

Женщина остановилась в полосе хлеставшего сквозь дверной проем дождя и ветра. Ночная рубашка облепила нагое тело, волосы намокли и тяжелыми локонами упали на грудь. Яростный огонь в глазах мужа утихал, постепенно обращаясь в привычный наполненный нежностью взгляд. Баронесса всем телом прочувствовала его непроизнесенное шевелящимися губами слово:

– Прости… – И голова ее любимого поникла.

Большая фигура ссутулилась. На мгновение ее глаза застила влага. Она обтерла мокрое лицо рукой, обернулась и побежала будить прислугу.

– Прости меня, я такая глупая, ты же есть хочешь. Переоденься, я сейчас.

Она выскочила в темный коридор без свечи и, помня расположение лестниц, понеслась в возбуждении вниз. Ее удивляло сонное царство в доме, в который вернулся хозяин. Она будила заспанных слуг. Начали зажигаться камины и факела, загорелись свечи, обитатели замка просыпались посреди ночи, недоуменно хлопая глазами.

Но когда ей сказали, что у причала нет ни одного судна и ей все показалось, женщина не поверила, выглянула в окно, выходящее на пристань, и на мгновение остановилась в непонимании происходящего. Но потом стала звать всех в спальню, хватала за руки и вела наверх. Внутри сжимался холодный клубок ледяного предчувствия. В их пустой спальне ветер рвал ткань занавесей, и одинокие мокрые отпечатки босых ног говорили о том, что женщина находилась до этого совершенно одна. Супруга барона потеряла сознание и этой же ночью родила здоровую девочку. Позже на балконе служанка нашла пуговицу с баронского камзола, завернутую в водоросли, но этому не придали значения.

Утром следующего дня после родов вернулись несколько потрепанных штормом кораблей. Флагманского судна барона среди них не было. Окрестности разразились рыданиями скорби.

Баронесса отрешилась от всего, сосредоточившись лишь на дочери, но ровно через месяц, в канун следующего полнолуния, служанка сообщила, что с баронессой хочет встретиться один человек, который расскажет о редкой особенности новорожденной дочери. В замок он прийти отказался, а захотел встретиться в трактире на границе владений барона. И прийти баронесса должна была без ребенка, в сопровождении одной из служанок. Если он заподозрит слежку, то с ее дочерью может произойти что-то ужасное и мать не узнает никогда, как ей помочь, потому что второй раз встречаться с ней наглец не собирался. Денег не просил, что было совсем странно.

Как-то само собой повелось, что уже в течение нескольких недель хозяйство от имени баронессы вел капитан охраны замка.

Баронесса долго не решалась, но все же оставила дочь на молодую няню-кормилицу, у которой родился мальчик за неделю до рождения у баронессы дочери. В совместных заботах женщины сблизились. Муж няни, конюх, снарядил лошадей якобы для прогулки госпожи со служанкой. Капитан охраны предложил сопровождение, но женщина отказалась, сказав, что это ее первая прогулка за долгое время и она хотела бы побыть наедине. А если что-либо ей понадобится, то служанка ей сможет оказаться полезной. На том и порешили. Женщины выехали после обеда на легкой двуколке. Благо к нужному трактиру они должны были добраться через несколько часов, не успев слишком устать. Кухарка снабдила их корзинкой для пикника, собрав в нее простой еды.

Вечерело. В таверне госпожу местных земель, закутанную в плащ с капюшоном, не признали. Служанке сообщили, что для них была снята комната, куда они и поднялись. Ждать пришлось до захода солнца. Баронесса хоть и знала заранее, что им придется возвращаться затемно, сильно волновалась.

Наконец появился незнакомец. Комната была для богатых постояльцев, в ней имелись двуспальная кровать, стол и два табурета. Мужчина поклонился в приветствии, попросил прощения за принесенные неудобства и расплатился со служанкой настойкой трав для больной матери. После, с позволения баронессы, предложил служанке покинуть ненадолго комнату. Молодая госпожа позволила.

– Представьтесь, сударь, я до сих пор не знаю вашего имени.

– Это и ни к чему, – благожелательным тоном, но грубовато по форме ответил незнакомец. – Достаточно будет знать, что я ворожей, который проклял вашу семью по наущению епископа – его-то вы прекрасно знаете.

Баронесса резко выпрямилась и напряглась. Мужчина успокоил ее жестом:

– Вам ничего не грозит сейчас от меня. И тем более от епископа.

Женщина тяжело дышала, ее переполнял гнев.

Мужчина постарался пресечь ненужные слова обвинений:

– Чем быстрее я вам расскажу о том, что на самом деле произошло и как с этим смириться, тем быстрее вас покину, и больше вы меня никогда не увидите.

Баронесса молчала, она решила выслушать речь, не перебивая. Внутри клокотали противоречивые чувства, но что-то подсказывало молчать.

– Ваш муж погиб во время насланного мною шторма, и то, что ваша дочь в течение одного часа в полнолуние будет терять сознание и казаться для окружающих мертвой, – это на самом деле не проклятие. Это время она будет проводить с отцом в подводном царстве, куда насильно я его отправил. Меня побудило совершить такой поступок непреодолимое препятствие. Ловушка, в которую меня заманил церковник. С состоянием дочери ничего поделать нельзя, но если об этом будет знать как можно меньше людей и вы ее будете оберегать в течение этого часа, то никаких последствий такие посещения отца не принесут.

– У нее есть выбор, посещать отца или остаться?

– Пока она несовершеннолетняя, нет. Отец, как и вы, имеет право видеться со своей дочерью. О чем они будут говорить, она помнить не будет без крайней нужды. Для нее это не час смерти, а волшебный сон, в котором она будет видеть отца. Расскажите дочери, когда она подрастет, и вам обеим станет легче.

– Но у нее, когда она станет совершеннолетней, появится шанс избавиться от такой обременительной особенности?

– Обременительной особенности посещать отца? – криво ухмыльнулся мужчина. – Право, вы странные и эгоистичные создания!

– Не отца посещать, а мир мертвых!

– Как знать – возможно, для вашей дочери данная особенность не станет обременительной.

– Я забочусь о ее будущем, а люди могут связать особенность с колдовством. Да и как это не связать с колдовством? Черт побери! – не сдержалась, сжав кулаки и повысив тон, молодая мать.

– Не забывайте, что я с вами встречаюсь по доброй воле.

– Простите, сударь, и поймите меня. Я хочу знать ответ на свой вопрос.

– Извольте. После совершеннолетия у нее будет возможность поменять местами час смерти на час жизни и, таким образом, жить несопоставимо дольше, чем простые люди.

– Я вас не поняла, что она может сделать?

– Оставаться больше времени с отцом, меньше с вами, и по-другому никак.

– Никаких других возможностей выбора у моей дочери не будет? – с ужасом в голосе произнесла баронесса.

Незнакомец жутко расхохотался и исчез в зареве пламени и дыма. Его последними словами стали: «Торопитесь, баронесса, час смерти может стать вашим проклятием!» В ушах бедняжки еще долго стоял его зловещий смех.

Когда женщины возвращались домой, госпожа потребовала служанку дать клятву, что та под страхом смерти не расскажет никому об этой встрече.

На обратном пути им встретились взволнованный капитан стражи и несколько вооруженных воинов гарнизона, которые выехали на их поиски. Как они ни торопились, когда приехали в замок, было далеко за полночь. Их встретила заплаканная кормилица. Бросившись баронессе в ноги, она несла какой-то бред о безвременной кончине. Баронесса, грубо оттолкнув ее с дороги, молча прошла в детскую комнату, которая выходила окнами в сад, где ее встретила мирно посапывающая малышка. Она спала. Нянечка хлопала заплаканными глазами, но была необычайно счастлива, что в такую светлую ночь ей просто почудилось дыхание смерти и все так хорошо закончилось.

Епископ умер в ту же ночь, когда у девочки случился первый приступ. В его спальне на полу нашли лужу морской воды с пучком водорослей.

Шло время. Девочка росла. Баронесса сильно печалилась по мужу, благосклонно принимала знаки внимания от капитана стражи, но в романтические отношения так и не вступила, всю свою любовь отдав дочери. Капитан страдал стоически, так и не покинув одинокую женщину, даже когда материальное положение ее пошатнулось. В тайну она решила посвятить только кормилицу.

Жизнь продолжалась, а вот материальное положение семьи постепенно ухудшалось. Затворничество матери, которая первое время даже не выбиралась в свет, не сделало ее популярной среди придворной знати. Общение ограничивалось пожилой четой соседей, которым благоволил местный герцог, их дочерью, ее ровесницей, родившей от герцога чудесного мальчика, и новым молодым епископом, страстно увлекавшимся рыбалкой, как и ее покойный муж. Незаконнорожденный ребенок соседей рос без отца, но семья ни в чем не нуждалась, прирастая новыми землями, на которых открывались мануфактуры.

Буквально на третий год молодые мамы-соседки решили обручить детей. Их поддержал новый епископ. Девочка была древнего рода, а мальчик будет богатым человеком – такой союз принес бы всем больше пользы.

Дети росли, часто виделись и вместе играли. Налоги поднимались, как и военные расходы страны, но восемнадцать лет мирной жизни заставляли закрывать глаза на все прегрешения правителя.

Так и подошло время к помолвке. Сын герцога собирался отправиться на юг учиться в университете. Он уже великолепно ездил верхом, безукоризненно владел шпагой и галантно танцевал. На все предложения подруги устроить ее дочь в приличный пансион гордая баронесса отвечала отказом. И только вечерами, закрывшись с кормилицей при свечах, перед сном она совещалась, как же лучше познакомить молодого человека с особенностями, которыми страдала ее дочь. Решили, что после того как парень станет ученым мужем, он сделает правильные выводы.

А что же сама восемнадцатилетняя красавица желала в таком ветреном возрасте? Да того же, что и все девочки. В детстве она играла с дочками слуг и рыбаков. Сын няни, ее молочный брат, всегда был рядом и защищал ее, если они выходили уж совсем далеко от замка, где молодую наследницу могли не знать местные подростки. Девчонка прекрасно плавала и была самой удачливой из ныряльщиков за жемчугом. Капитан охраны частенько продавал ее улов для пополнения семейного бюджета, а няня корила за лихой и необузданный нрав. С одиннадцати лет она прямо влюбилась в сына герцога, когда он подарил ей кусочек янтарной смолы с пузырьками воздуха и маленьким богомолом внутри. В тринадцать она с двумя мальчишками забралась в лодку и отправилась на дальний пляж понырять за жемчужницами. Для сына герцога это было впервые; они попали в шторм, который швырял их утлое суденышко до полуночи. Только чудесные особенности девочки и помощь ее отца из потустороннего мира смогли вытащить из могилы обоих ее спутников. Дети не помнили, как оказались на берегу, но с той поры все изменилось. Через год соседский мальчик, взяв ее руки в свои, сказал, что его жизнь закончилась на той лодке и теперь принадлежит только ей, она может забрать ее в любой момент. Девчонка весело рассмеялась и щелкнула больно по носу серьезно говорившего парня, хитро подмигнув, сказала, что подумает над предложением. А ему посоветовала не разбрасываться понапрасну словами. Однажды вечером в конюшне, после прогулки на лошадях, молочный брат встал перед ней на колени, обнял ее ноги и страстно произнес: