Текст книги "Нас тревожат другие дали. Выпуск 3"

Задолго до опубликования известной повести Юрия Полякова «Сто дней до приказа» (1987) мною, военным следователем военной прокуратуры гарнизона, в 1972 году расследовалось уголовное дело о нарушении уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчинённости в одной из воинских частей – отдельном батальоне аэродромно-технического обеспечения, обслуживавшего авиационный полк.

В ходе расследования было установлено, что рядовые срочной службы, называемые на солдатском сленге «старик» (восемнадцать месяцев службы) и «черпак» (от двенадцати до восемнадцати месяцев службы), в расположении казармы подразделения заставляли после отбоя двух молодых солдат, прослуживших в армии менее шести месяцев, залезть на тумбочку и прокричать: «До приказа осталось сто дней. Спокойной ночи, господа старики!»

Молодые солдаты отказались выполнить эти незаконные требования своих сослуживцев и были ими избиты, причём перед этим им угрожали армейским штык-ножом, отобранным у дневального. Обоим молодым бойцам были причинены лёгкие телесные повреждения без расстройства здоровья.

Находившиеся в казарме командиры отделений: сержанты, а также лица суточного наряда – не вмешались в происходившее для пресечения преступных действий и не доложили о происшествии дежурному по части и командирам из числа офицеров и прапорщиков.

Расследование было закончено в месячный срок, и уголовное дело передано в военный трибунал гарнизона.

Выездное заседание военного трибунала проводилось в Доме офицеров полка в присутствии всех военнослужащих гарнизона, свободных от несения службы.

Военный трибунал приговорил обоих подсудимых к двум годам и шести месяцам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. Мною было внесено представление командиру воинской части о причинах и условиях, способствовавших совершению преступления, и принятии мер по недопущению подобных случаев в дальнейшем.

Во всех подконтрольных медицинских подразделениях (госпиталях, лазаретах, санитарных частях) военным прокурором гарнизона постоянно проводились проверки учётных медицинских документов на предмет выявления травм военнослужащих, связанных с переломами челюсти, носа, а также телесных повреждений, характерных для рукоприкладства (синяки и ссадины), для установления причин травматизма и наказания виновных лиц.

Дело писателей – сочинять, а офицеры военной прокуратуры проводили расследование конкретных уголовных дел, и ни один установленный факт казарменного хулиганства не оставался без должного реагирования. При получении сообщения о совершённом преступлении следователь обязан немедленно выехать на место происшествия, независимо от времени суток, погоды и других причин, и приступить к расследованию для выяснения всех обстоятельств уголовного дела.

В моей следственной практике были случаи совершения военнослужащими особо тяжких преступлений, таких как убийство, разбойное нападение и т. д., по которым проводился большой объём оперативно-следственной работы, но и преступления, связанные с нарушением уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчинённости, также тщательно расследовались, уголовные дела передавались в военный суд (тогда это был военный трибунал), и виновные по приговорам суда отправлялись для отбывания наказания в места не столь отдалённые – как правило, в исправительно-трудовые колонии усиленного режима.

В работе военного следователя, в ряде проводимых следственных действий, особое место занимает следственный эксперимент. Он проводится в целях проверки и уточнения данных, имеющих значение для уголовного дела, и следователь вправе воспроизвести действия, обстановку или иные обстоятельства совершённого преступления, при этом исключается опасность для здоровья участвующих в нём лиц.

Летом 1973 года на территории закрытого военного городка в одной из воинских частей военно-транспортной авиации было совершено тяжкое преступление – тяжело ранен ножом рабочий Ташкентского авиационного завода, где тогда выпускались знаменитые самолёты Ан-122 «Антей», прибывший в часть для обслуживания принятых с завода самолётов. Получив сообщение о чрезвычайном происшествии, я возбудил уголовное дело и немедленно выехал на место преступления.

Прибыв в воинскую часть, сразу обратился к начальнику штаба с просьбой о выделении мне поняты́х и приступил к расследованию. На месте выяснил, что группа рабочих Ташкентского авиационного завода в количестве пяти человек оказывала помощь авиационным техникам в обслуживании нового самолёта Ан-122 «Антей». После проведения регламентных работ они пригласили в свою компанию одного из авиационных техников – офицера в звании старшего лейтенанта, купили в продовольственном магазине на территории закрытого военного городка две трёхлитровые банки плодово-ягодного вина, названного в народе бормотухой, и под окнами общежития распивали его. Во время распития старший лейтенант своим ножом-стилетом ранил в грудь одного из рабочих, которого скорая помощь увезла в больницу, где ему сделали сложную хирургическую операцию, и он выжил. По заключению судебно-медицинской экспертизы, потерпевшему было причинено тяжкое телесное повреждение, опасное для жизни.

В ходе допросов рабочих и старшего лейтенанта выяснилось, что никакой ссоры между ними не было, удар ножом был нанесён офицером беспричинно, из хулиганских побужде ний, в состоянии сильного алкогольного опьянения. Ножстилет мною был изъят и приобщён к делу в качестве вещественного доказательства. По заключению судебно-криминалистической экспертизы, нож отнесён к холодному оружию.

Пытаясь уйти от ответственности за содеянное, старший лейтенант стал настаивать на том, что ранение он причинил потерпевшему случайно, толкнув его рукой, в которой держал нож-стилет. Чтобы опровергнуть эти заявления, я взял в криминалистической лаборатории Управления внутренних дел манекен в форме человеческого корпуса из ткани, набитый ватой, и приступил к проведению следственного эксперимента на месте происшествия с участием старшего лейтенанта и понятых. Закрепив на земле в сидячем положении манекен, я в целях безопасности привязал к ножу-стилету прочную металлическую цепочку, свободный конец которой защёлкнул за бампер автомобиля УАЗ, после чего передал нож-стилет старшему лейтенанту, подозреваемому в совершении преступления, и в присутствии понятых попросил его показать, как он причинил ножевое ранение человеку. В течение нескольких минут старший лейтенант похлопывал боковой частью лезвия клинка ножа-стилета по туловищу манекена, но никакого проникновения лезвия в ткань манекена не происходило. Убедившись в бесполезности доказывания того, чего быть не может, старший лейтенант вынужден был с усилием пырнуть остриём клинка ножа-стилета в ткань манекена, что было зафиксировано на фотоплёнку. Лезвие клинка ножа-стилета вошло в манекен на восемь сантиметров, что и требовалось доказать.

По делу кроме судебно-медицинской экспертизы была проведена и судебно-психиатрическая экспертиза офицера, обвиняемого в совершении преступления. Он был признан вменяемым и осуждён военным судом к длительному сроку лишения свободы.

В адрес командира воинской части и начальника военторга было внесено представление о причинах и условиях, способствовавших совершению этого тяжкого преступления и недопустимости торговли крепкими спиртными напитками в трёхлитровых банках на вынос на территории закрытых военных городков.

Криминалистические лаборатории, повсеместно открытые в областных управлениях внутренних дел в семидесятые годы прошлого века, внесли огромный вклад в раскрытие многих преступлений, но возникла необходимость создания единого научно-исследовательского института.

В 1970 году, в соответствии с постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 30 июня № 634 «О мерах по улучшению работы судебных и прокурорских органов», было воссоздано Министерство юстиции СССР, и ЦНИИСЭ Юридической комиссии Совета министров РСФСР преобразован во Всесоюзный НИИ судебных экспертиз Министерства юстиции СССР (ВНИИСЭ).

В 1972 году мне, тогда военному следователю, при расследовании уголовного дела о покушении на убийство потребовалась помощь именно этого института.

Получив сообщение от командира одной из воинских частей гарнизона о чрезвычайном происшествии – ножевом ранении военнослужащего срочной службы, сержанта, – я выехал в отдалённый посёлок для расследования этого преступления. По прибытии в воинскую часть сразу установил, что событие произошло в летнем палаточном лагере, где разместили солдат одной из рот отдельного батальона аэродромно-технического обеспечения на время проведения ремонта казармы. Сержант был ранен ночью в палатке после отбоя, когда спал. Никаких внешних повреждений у палатки не было. Чтобы нанести удар, преступнику достаточно было приподнять брезент: кровать сержанта находилась у края палатки. На простыни были бурые пятна, похожие на кровь. Раненого сержанта ночью доставили в районную больницу с проникающим ножевым ранением грудной клетки, у него было повреждено лёгкое; от развившегося пневмоторакса он мог умереть, но врачи успели провести сложную операцию и спасли пострадавшего.

Подозрения вызывал солдат из одного с сержантом отделения, поскольку между ними сложились неприязненные отношения. Оба были первого года службы и одного призыва, потому дедовщина исключалась. Но сержант был требовательным командиром отделения и никому поблажек не давал. При проведении допроса солдата, подозреваемого в совершении преступления, я обратил внимание на глубокий свежий порез большого пальца кисти правой руки. Солдат признался, что он хотел убить сержанта за повышенную требовательность, ударил его сонного в грудь лезвием ножниц. При нанесении удара порезал себе палец. Лезвие выбросил в лесу у палаточного лагеря. Эта часть ножниц через полчаса была обнаружена мною в траве, там, где указал солдат, подозреваемый в совершении преступления. На вопрос, где он хранил это лезвие ножниц, солдат сообщил, что носил с собой в правом кармане брюк. Ручка найденной части ножниц была покрыта твёрдым веществом синего цвета, на котором имелись сколы и отслоения этого вещества, нанесённого на кольцо. Брюки и обнаруженная часть ножниц мною в присутствии понятых были изъяты, опечатаны и отправлены в вышеназванный научно-исследовательский институт на трасологическую экспертизу.

Исследование микрочастиц, выявленных в кармане брюк, показало их полную однородность с веществом, нанесённым на представленную на исследование ручку ножниц не только по составу вещества, но и по локализации микрочастиц с имевшимися сколами и углублениями на кольце ручки ножниц. Дальнейшее расследование проводилось до полного сбора и закрепления всех доказательств по данному уголовному делу. Преступник был осуждён военным судом к длительному сроку лишения свободы, а сержант после выписки из больницы и восстановления здоровья в военном госпитале продолжил военную службу.

Литературоведение

Сергей Ефименко

Проживает в г. Миассе. Образование высшее филологическое (УрГУ), писать начал семь лет назад (в достаточно зрелом возрасте). За это время опубликовал небольшим тиражом философски-литературоведческую книгу «Идеи и коды их воплощения» и художественную трилогию, в которую входит конкурсный роман «Зане азъ етеръ» в жанре остросюжетной фантастики.

Финалист Московской литературной премии-биеннале – 2020–2022. Рассказ «Ночной шёпот в Тишино» опубликован в сборнике «Ещё не сожжены мосты» серии «Современники и классики».

В разных видах искусств используются разные способы выражения своего понимания мира: слуховые (музыка), зрительные (живопись), словесные (поэтика).

Поэтика – самый абстрактный вид искусства. В символьной, знаковой форме она пытается донести от человека к человеку образы, чувства, эмоции и высшую правду о сути окружающего мироздания.

Даосско-буддистская традиция вообще относит значение всего искусства к значению поэтики, ибо в ней искусство может быть понято как «след» или «тень», то есть нечто событийное абсолютному бытию. Не отсюда ли происходит синонимичность русских слов «озарение» и «осенение»?

Продуктом воображения можно назвать любой жанр художественной литературы. Собирательные образы, искусственно созданные (для реалистичности) ситуации и моделирование человеческого поведения – суть художественного реализма. А воспитание в человеке чувствознания (познания мира с помощью чувств) – основная задача романтизма. Большой популярностью у людей пользуется собственно фантастическая литература, и не только научно-познавательная (science fiction), но и просто безудержная (fantasy). И родословная поэтики ведётся, несомненно, от мифов и сказок.

У волшебных сказок и поэтических древних мифов в качестве основного общего свойства нужно выделить философскую оценку окружающей действительности. Кстати, иногда мифологическим называют способ мышления, присущий человеку на первых порах его развития. Причиной возникновения подобного склада ума назывался страх человека перед непонятными и загадочными силами природы (обожествление процессов).

Известный исследователь сказок А. Афанасьев писал: «Чудесное сказки есть чудесное могучих сил природы; в собственном смысле оно нисколько не выходит за пределы естественности, и если поражает нас своей невероятностью, то единственно потому, что мы утратили непосредственную связь с древними преданиями и их живое понимание…» [1]. Можно эту мысль пояснить таким образом: мы утратили связь с собственной интуицией.

В свете предположений, высказанных в данной работе, уточним: не страх стал причиной появления сказок и мифов, а борьба с этим страхом с помощью активного творческого воображения. К. Маркс отмечал: «Всякая мифология преодолевает, подчиняет силы природы в воображении и с помощью воображения» [14].

В подобное утверждение легко верится – при прочтении большинства древних мифов (не говоря уже о сказках) страха нет, зато возникает великое множество позитивных чувств.

Скорее сегодняшний человек, вооружённый школьными знаниями о природе, боится своего будущего больше любого древнего человека. И, кстати, больше уповает на чудеса, которые для него могут сотворить (выберите из длинного ряда) боги, инопланетяне, экстрасенсы, президенты и так далее.

Мифологическое мышление – это прежде всего неаналитическое, образное мышление. Раньше оно было составной частью внутренней деятельности человека, так как «человек не отделял себя от остальной живой природы. Он теснейшим образом чувствовал свою генетическую неразрывную связь со всем остальным органическим миром…» [4]. И по мере роста объёма человеческих знаний об окружающем мире (то есть, по Сократу, объёма незнания о нём) образное мышление должно не исчезать, а развиваться, приобретая более осознанные черты и не теряя этической и эстетической стороны сего процесса.

Итак, главное и общее свойство сказочно-мифической поэтики – ярко выраженная целевая способность возбуждать высшие формы внутренней деятельности человека, через воображение, конечно.

Поэтому легко можно выделить общие признаки, характеризующие и сказку, и миф как целевые поэтические произведения.

И в сказке, и в мифе обязательна произвольная игра категориями: временем, пространством, количеством, причинностью.

Для желаний действующих персонажей нет ничего невозможного. Обычно для появления каких-нибудь фантастических свойств у субъектов или объектов повествования достаточно желания героя.

Действие в сказках и мифах обязательно предсказано или предопределено (следование законам жанра), но главные герои об этом не догадываются.

Главные герои славны не умом, а способностью чувствовать. Именно чувственные черты характера: храбрость, доброта, искренность – помогают им одерживать победу над силами зла. Эта победа и счастливый конец для сказок – закон жанра. Для мифов как произведений, претендующих на историчность, главный герой может попасть в плен (Прометей) или даже погибнуть (Орфей), но победу над силами зла он всё равно одерживает.

Образы в сказках и мифах должны быть яркими, запоминающимися – для прямого и эффективного воздействия на воображение слушателей или читателей. Поэтому необходимо, чтобы в произведении был представлен образ, который уже наверняка заложен в подсознании людей – в их генетической памяти. Этим обстоятельством и объясняется столь последовательная приверженность сказок и мифов к издревле апробированным фантастическим образам.

Вообще поэтика, истинной задачей которой является развитие воображения, обязана быть на высоком художественном уровне и нести в себе образное (мифологическое) выражение содержащихся в ней истин.

Очевидно, это обстоятельство имел в виду В. Шеллинг, когда писал: «…мифология есть абсолютная истина» – и тут же предлагал программу действий истинного художника: «Всякий великий поэт призван превратить открывшуюся ему часть мира и из его материала создать собственную мифологию» [19]. Мысль, по сути, вытекающая из воззрений философов древности (вспомним размышления Аристотеля о разнице между историком и поэтом).

Мифы и сказки рождаются с помощью воображения и сами служат как бы начальными педагогическими пособиями для его развития. Отметим, что эта разновидность словесного творчества не претендует на «солидность» произведений «реализма» (кавычки здесь неслучайны, объясняются концепциями, здесь упомянутыми) и даже романтизма, символизма, экзистенциализма и прочих. Но определение мифа как заведомой лжи, а сказки – как вздорной забавы выглядит, мягко говоря, глупо.

Отсюда у современных философов и литературоведов нет единого мнения по поводу творческого, эстетического и педагогического значения подобного словесного искусства. Некоторые исследователи связывают интерес к сказкам и мифам лишь с потребностью веры во всё чудесное (у детей, естественно, и у простого народа). Например, В. Аникин даже сохранность сказочных сюжетов ставит в прямую зависимость от существования живой веры в них у рассказчиков и слушателей. Т. Чернышёва в книге «Природа фантастики» отмечает: «…собиратели фольклорных текстов отмечали, что рассказчики и слушатели если и не верят вполне сказочным чудесам, то хотя бы “полуверят”, а порой народ смотрит на сказочные эпизоды как на действительно существовавшие события» [17].

Но ещё в девятнадцатом веке Н. Добролюбов отмечал: «…для одних уже превращается в забаву то, что для других служит предметом любопытства и даже страха» [6]. Сейчас, в двадцать первом веке, когда планета наша будто «съёжилась» до размеров карманного справочника (транспортировку, связь и нужную информацию предоставят самолёты, телефоны, компьютеры), вера в чудеса заменена верой в технический прогресс.

Писатели не бросили сочинять сказочную литературу, но она уже по-другому называется и не так выглядит. «Для Д. Базиле, Ш. Перро и их последователей сказка – уже свободная игра воображения, поэтическая безделушка или изящное иносказание» [17].

Меняется восприятие сказочных существ. Э. Померанцева в книге «Мифологические персонажи в русском фольклоре» пишет: «…Древние мифологические представления легли в основу как фольклорных, так и литературных произведений о русалке – демоническом женском образе. С течением времени сложный фольклорный образ блекнет, стирается, верование уходит из народного быта. Литературный же образ русалки, чеканный и выразительный, живёт как явление искусства…» [16]. Вопрос: а выдержит литературный образ испытание временем, как выдержал сложный фольклорный образ?

Но, независимо от спектра мнений, всё-таки в настоящей поэтике должно господствовать мнение Новалиса: «Сказка есть как бы канон поэзии. Всё поэтическое должно быть сказочным» [13].

И причины для подобных убеждений лежат гораздо глубже, чем можно представить.

Х. Банзингер рассматривал сказку как основу человеческой культуры и говорил, что вечная форма сказки касается вечного человеческого сознания. Похожие высказывания имеются и у современных исследователей фольклора. Например, А. Бармин в работе «Поэтика сказки в эпопее» говорит о пронизывающей любую поэтику сказочной этике и эстетике.

Ну ладно, сказкой иногда пренебрегают, но чаще её всётаки хвалят. Мифу повезло меньше. Само его название даже стало использоваться в качестве синонима лжи. В. Комаров, прославляя науку в книге «Наука и миф», пишет: «Необычный факт, соответствующим образом истолкованный, непроверенные данные с недобросовестными комментариями, наконец, просто откровенная выдумка – воспринятые некритически, они становятся тем фундаментом, на котором воздвигается миф» [9]. Из подобных «солидных» рассуждений идут категорические «научные» утверждения: «Мифологическая модель мира обладает одним непременным свойством – это ложная модель, ложная картина действительности» [18]. Утверждение столь же научное, сколь и «такого не может быть, потому что не может быть никогда».

Утешает, что истинные поэты и философы понимают миф по-другому: «Миф – это образно выраженная идея» [7]. Также многие поэты согласны с мнением: «Рождение мифа в чём-то похоже на рождение жемчуга: песчинка достоверного факта обрастает перламутром вымысла» [11].

Невозможно отрицать: для человека существует извечная привлекательность, которой обладают мифы и сказки в своём древнем, «классическом» виде. Объяснение этому факту надо искать в предназначении сего словесного искусства: народ интуитивно желает сохранить и развить свою способность к воображению.