Текст книги "Евангелие от режиссёра"

XIX
Как режиссёр режиссёру

Из рассказа С. А.

Сергею Афанасьевичу позвонил бывший староста курса. Собрание выпускников намечалось через неделю, нужно было скинуться. Левий раньше не ходил на собрания курса, но в этот раз приехал друг из Германии. Хотелось повидать его, и он пришёл.

Увидел однокурсников. Как они изменились! Словно он надел очки с дополненной реальностью, и программа состарила их лица лет на двадцать. Легко узнаются, но… Это как страшный сон. Особенно страшно было узнавать девушек.

А тот, кто ушёл молодым, таким и остался в памяти.

Вспомнили Антона Кротова, который после второго курса летом поехал на Камчатку с подругой. Им в лесу встретились медвежата, и девушке захотелось поиграть с ними. А потом выскочила мамаша. Антону пришлось защищать девушку. Медведица разорвала его на куски, девчонка успела убежать.

Для спасения бывает нужна жертва. Вернее, она всегда нужна.

Поговорили о смысле жизни и о судьбе и почему так нелепо погиб товарищ. Женщины всё легко объяснили Божьим промыслом.

Левий ехал в метро, сердце бередили ожившие воспоминания. Он не заметил, как стал вспоминать странный сон с оркестром.

Из дневника С. А.

Вернулся со встречи. Тяжело это…

По дороге размышлял.

Я понимаю: смерть Иисуса была неизбежной. Дух не ограничить законом, как джина в бутылке. Он всё равно вырвется. Иисус, живя по духу, не мог не нарушать букву. И закон исполнился, до йоты, до черты, когда повесили Иисуса на древе.

Что касается Иоанна Богослова… Его идея воплощения полностью исказила наше зрение, и мы перестали понимать, ради чего умер Иисус.

Прочитал за последние дни кучу толкований святых отцов, вытекающих из иоанновского Евангелия. Вся эта экзегетика в меня не лезет. Это всё для философов греческой школы – слишком сложно, длинно, закручено, антиномично. Знания о многих вещах меняются, и это недальновидно – объявлять столь зыбкие вещи догматами!

Иисус якобы соединил в себе божественную и человеческую природы: неслитно и нераздельно. Кто видел эти природы, особенно божественную? И это должно помочь нам спастись? Наша природа преобразится? Это – египетские концепции божественного света, преображений, энергий и обожения через мистерии. Их подхватили неоплатоники, один из них подписался Дионисием Ареопагитом, потом был Максим Исповедник, затем – Палама. Это – из великих, кто писал о преображении. Христианство вернулось к египетской сотериологии, приправленной греческой философией.

Нет, это религиозно-философское болото мне не пройти, сохранив разум и трезвость. Ещё более непостижимо знаменитое «омоусиус», единосущие: один бог, но их три, потому что троица – это единица. Толкование этого термина менялось между двумя соборами, едва не на противоположное – это за пределами моих скромных умственных возможностей. Буду искать другой путь. Не понимаю всё это, наверное, потому что я еврей. Не дано или отнято.

Философия – это старуха, вцепившаяся в свой скарб.

Её ветошь не отстирать от грязи взаимных оскорблений, интриг, политики. А если бы удалось, она старомодна, тяжела, со множеством ненужных кружев. В топку её.

Мне нужна ниточка, за которую только потянуть, как бывает, и тогда всё выпрямится и станет ясным и простым.

Евангелие от Иоанна утверждает однозначно божество Иисуса, а синоптики – его человечество. Это я усвоил – спасибо Маргарите. Но церкви приняли все четыре Евангелия, как единую истину. И вот следствие – антиномия, соединение противоположностей, истина, опровергающая саму себя. Это причина догматических войн и уничтожения оппонентов в течение всей истории. Но эта антиномичность нравится философам и кажется им вершиной, которую только может достичь ум.

Я вовсе не против диалектики, нет. Но чтобы найти корень из минус единицы, нужна духовная составляющая i, мнимая в мире действительных чисел. А здесь вместо i – ядовитая гностическая заноза, которая воткнулась в тело благой вести и отравляла её две тысячи лет. Это жало сатаны и его режиссура. Нужно вытаскивать эту занозу и залечивать рану. А Режиссёра – допросить и гнать вон, а ещё лучше – в озеро огненное его вместе с его философией. Эти его тайна беззакония, мистерия, театр, постановка ведут нас к концу.

Откладываю записи. Сегодня много беготни. Со сценарием я ещё даже не на старте. Когда утверждение? Ещё время есть. Пока лето, все отдыхают. Господи, хоть с летом повезло.

Пишу в кафе.

Христа убили законом и ради закона. Никакое правило, ритуал, предписание не даст спасения. Нельзя спастись процедурой. Как ни старайся, законом и по закону можно только умереть, а не спастись.

Спасает только Отец. Он личность абсолютно свободная, не связанная ни одним предписанием. Спасает Он по любви. И только! Христа убили по закону, а Он спас его по любви. Так я понимаю рыбаков и Павла.

У Иоанна всё наоборот. Как всегда, впрочем… Он оправдывает закон. Когда Христа искали убить, он, якобы, сказал иудеям: Не дал ли вам Моисей закона? И никто из вас не поступает по закону. За что ищете убить меня? По Иоанну так: если бы исполняли закон, то не убили бы Христа.

Какая слепота!

Но Христа убили. И как Иоанн оправдал закон? А так: не было суда синедриона! Всё случилось по промыслу Божьему, это была воля Отца, чтобы Иисус умер на кресте от рук язычников. Они были жертвенным ножом в руке Бога, а убил сына Отец. Это мистерия. Да-а… Напишу как-нибудь об этом. Сейчас времени нет.

Что-то глубокое приоткрывается в этом гностическом Евангелии… Оно словно дышит преисподней.

Вечер.

Уверен, Отец никогда не замысливал смерть сына, как некое таинство, нужное для нашего спасения. Это какое-то въевшееся в нас языческое злое учение, требовавшее человеческих жертв. Это отвратительно для Бога. Совершилась злая воля убийц, свободная злая воля. Так написано рыбаками! Иоанн же был мистиком. Да.

Что было днём:

Трамвай, офис, метро, Щепка, Мосфильм, опять метро. В воздухе – тревога, напряжение, ожидание грозы. Мир напрягся. Мировая элита ходит с козыря, значит, скоро война. А у меня фильм. Я заряжен, из меня сыплются молнии. Так хочется снять стресс.

Домой, домой. Ужин, Маргарита, добрая, тёплая, живая.

Всё прочь. Бокал вина и спать.

У Маргариты в постели стираются все обиды. Какой великий дар женщинам от Бога! Так почти у всех бывает, кроме некоторых, самых стервозных, у которых не бывает оргазма. Вот в чём дело! Эврика! У них происходит перезагрузка во время оргазма – в отличие от мужчин, которые продолжают контролировать ум. Ах, ну конечно, оргазм – это всё то же состояние изменённого сознания, СИЗ кратко. Дошло, наконец, после стольких лет… Это как плавка металла. Там такая температура! С поверхности ума всё погружается в глубину и помнится потом по-другому, лежит в долгосрочной памяти. Оргазм всё расплавляет, а обиды – это примеси в сплаве, их не видно, они растворяются в долгой памяти, как в железе, вместе со всем остальным ломом.

Теория СИЗ прошла сегодня проверку.

Плавка, кроме оргазма, ещё при творчестве бывает, во время открытия, когда кричат: Эврика! И при обучении в детстве – не тогда, когда запоминается, а когда доходит. Этот восторг! После него злость и обиды словно растворяются.

Снова был странный сон.

– Опять ты?

– Да. Это я.

– Ты, наверное, знаешь, что мне нужен отдых, я хочу отвлечься, расслабиться, забыть дневные заботы?

– Да, но я тебе готов помочь с фильмом. Я дам тебе сценарий.

– И что ты за него хочешь?

– Место советчика, друга, собеседника, которое занимает пока образ Того.

– Тебя вообще нет, вернее, ты уже нагло залез ко мне в мой ум.

– Ты сам мне позволил.

– Когда?

– Когда? Ты ещё не понял? Потом поймёшь. А пока позволь спросить, что ты думаешь о Евангелии от Иоанна?

– Зачем тебе?

– Интересно твоё мнение. Оно тебе нравится?

– Поначалу да, понравилось. Когда я первый раз взял Библию, я только его и читал. Прочёл раз двадцать.

– А сейчас?

– Сейчас нет. Если нюхаешь натуральный цветок, его запах будет волновать тебя всегда. И с каждым годом сильнее. Запахи копятся и хранятся в сердце, соединяются с настроением. Когда вдыхаешь его через годы или десятилетия, вспоминаешь всё: и погоду, и слова, и лица – всё, что связано с этим запахом. Он будит воспоминания, печалит или радует. А искусственный запах, поначалу сильный и неотличимый от натурального, очень скоро обнаруживает свои искусственные компоненты. Он через время становится неприятен, а затем отвратителен. Так жизнь отличается от придуманного сюжета. Но некоторые гении рождали настоящее, живое, на что можно смотреть бесконечно. Таков Пушкин. Но он пророк! Ему серафим дал жало мудрое змеи и угль, пылающий огнём, вместо сердца. И сам Творец был с ним, когда он писал. А у Иоанна я вижу искусственную конструкцию, придуманную для спора с рыбаками. Иоанн не видит глубины у рыбаков, а видит её в мистериях и александрийском богословии. Я это чувствую.

– Ты режиссер, у тебя неплохое чутьё. Это я тебе сам как Режиссер говорю. А ещё я сценарист и писатель в одном лице, знаешь ли. И с большим опытом. И соавтор одного из… Впрочем, об этом рано… Как думаешь, я реально существую или ты разговариваешь сам с собой?

– Есть ощущение реальности, но ведь всё это во сне. А сон – это состояние изменённого сознания, сдвижка точки сборки. Так у Кастанеды? Не ты, случайно, был его духом – «союзником»? Может, мне, как советовал дон Хуан, схватить тебя и держать, пока ты не отдашь свою силу?

– Ха-ха. Ты что, маг? Магия – это игра, в которую я играю не со всеми.

– Ну тогда докажи просто, что ты реален и твои предложения реальны.

– Просыпайся, ты сам всё увидишь.

Передо мной появился серебряный колокольчик: динь-день-динь.

Я проснулся, и тут же зазвенел будильник. Маргарита потянулась:

– Зайчик, вставай. Опять плохо спал? Вспотел весь.

Маргарита была ласковой, расслабленной, глаза блестели, словно в них закапали раствор глицерина.

– Нет, Марочка, всё хорошо, милая. Просто я дома посижу, почитаю, подумаю. Мир пусть бежит. Пусть катится это чёртово колесо дня и ночи, мелькают спицы часов. Хочу слезть с этой безумной колесницы. А вечерком мы со Страховым посидим. Давно его не было. Ты за?

– Я не против. Только чтоб на ногах.

– Ты золото.

– Ой, у тебя рука… Дай-ка пощупать. Она опять беленькая и гладенькая, мягенькая.

– Да. Ух ты, пальцы чувствую, они как новые. Сжи-ма-ют-ся. Ха!

– Царица небесная! Я вчера молебен заказала… Чудо! Ты понимаешь, что это чудо? Господи. Сколько я отстояла: и святителю Николаю, Косме и Дамиану. А вчера перед Иверской – и вот. Ну, теперь-то хоть поверишь?

– Да, во что-то поверю, пожалуй, – я был потрясён. – Х-м… Сам всё увидишь?..

– Ты о чем, зайчик? Ну вот. Всё, звоню Людочке. Нужно батюшку обрадовать. Он за тебя, безбожника такого, утром частичку вынимал. И вот! Да-да, алло, алло. Людочка. Ты слышишь? Да, да. У нас тут чудо. Да, с Сергунчиком. Царица небесная! На глазах, всё на глазах. Она, владычица, всё она, родимая. Батюшка благословил вчера к Иверской. Отец Александр. Так, сейчас восемь? Он служит. И всё прямо на глазах. Я бегом к нему… Да. Ты будешь? Ну всё, там…

Маргарита оделась наспех и убежала. Я сидел в кресле, вращал рукой, сжимал пальцы, всматриваясь в совершенно белую кожу и прислушиваясь к внутреннему ощущению. Наконец осознание происшедшего пробилось из сердца в ум, и я не удержался: потекли слезы. Меня переполнила благодарность к Богу. И одновременно чувство вины: благо совершает Отец, а дети приписывают добро, кому захотят, и потом благодарят придуманных благодетелей. Вот и сейчас: Маргарита – царицу небесную и её иконы, ая – то ли демона, то ли своё второе я.

Глава 13
К сожаленью, день рожденья…

Материалы сценария. Рождение свыше.

Прохор стоял на тропе, ведущей к окраине Эфеса, где он жил со старцем. Храм Артемиды возвышался над городом, позлащённый закатом. Его размеры и великолепие поражали воображение. Казалось, всем городом невозможно было собрать, отделать и сложить такие камни за столетия. Жалкие постройки вокруг строились годами, но ни одна из них не сравнилась бы даже с одной пилястрой на колонне храма.

«Это постройки допотопных титанов, о которых сказано в книге Бытия. Но они были не столько сильные, сколько умные, – подумал про себя Прохор. – А вот эти маленькие камни… Это уже наши – ими заложили провалы».

Замелькали свечи, и раздались слаженные переливы голосов. Сегодня у них праздник. Процессия шла от города к храму – множество, множество огоньков и нарастающий хор голосов. Шествие остановилось перед вратами. Жрец что-то громко возглашал, взлетало кропило, затем процессия пошла вокруг храма.

Прохор побежал к дому. Старец не любил опозданий на вечерние беседы и записи. Он плохо видел и поэтому любил рассказы, особенно путешествующих. А сегодня были гости. Прохор бегал к знакомому лавочнику за лакомством для гостей.

– Прохор, ты куда пропал, дитя моё. Гости заждались. Подай нам горячей воды с финиками и вина. Ты принёс этот вкусный сыр от Акестора? Ага, и его клади.

Прохор сел к гостям, старец продолжил, обращаясь ко всем:

– Ну, братья, поблагодарим Бога за эту пищу на трапезе и за благодать общения. Преломим хлеб в воспоминание Господа нашего Иисуса Христа, умершего за нас, чтобы мы имели веру и упование на Бога. Преломим, как он это сделал в свой последний день перед восшествием на Голгофу. Слава Отцу небесному. Аминь, братья.

Старец разломил пышный квасной хлеб, подал гостям и Прохору, который доливал воду в чашу с вином. Чаша прошла по кругу, последним пил старец.

– Старец Иоанн, а разве Иисус преломил тогда квасной хлеб? Последняя его трапеза была в первый день опресноков, до захода солнца, так ведь? А вечером уже праздновали пасху.

– Нет, не так, братья. Это случилось за день до пасхи. Так что они ели квасной хлеб, а не опресноки.

Гости промолчали, но было видно, что остались при своём мнении. Они были из Антиохии, а старца очень интересовали новости из Сирии.

– Друзья мои, был ли кто у вас из мест, где ступала нога Господа?

– Многие евреи из тех мест привозят камни от разрушенного храма. Ими торгуют и у нас. Но узнать, как там обстоят дела, нет возможности – все сдвинулись со своих мест, кругом разбойники, селения разрушены, солдаты в гарнизонах довольно грубы и опасны. В Тивериаде живут иудеи, но там наших братьев, верующих в Иисуса Христа, нет – нас там не любят. А вокруг разогнали всех ещё лет двадцать назад. Так что с теми местами мы не сообщаемся.

– Печально. А видел ли кто из вас Иерусалим до войны?

– Нет, отец. Рассказывают, что все там погибли, даже прибывшие отовсюду на праздник, а кто остался, разбежались так далеко, как могли. И молчат, боясь преследований. Но рассказывают, что издалека смотрели на город и его разрушение. Так там дым стоял до небес и огонь видели многие, и знамения были на небе.

– Друзья мои, так будет и при кончине мира. О том были страшные видения от самого Господа одному из наших ещё на Патмосе. А как вы спасаетесь, дети мои? Много ли у вас тех, на ком почил дух Божий?

– А мы и не знаем, отче. Мы не дерзаем и думать о том. Как нам понять, на ком почил дух? Мы думаем, он на всех, кто вступил в завет и живёт в согласии с верой и по совести. Некоторые приходили к нам из ваших мест и говорили языками, но мы страшимся таких. Они корчатся, падают на пол, как в храмах эллинских.

– Дети, если на вас почил дух Божий, то вы родились для новой жизни. Вы стали детьми. Представьте себя в детстве, только Отец ваш на небесах. Вам не нужно заботиться о каких-то делах, торговле или о строительстве. Вы помогаете Отцу, трудитесь в поте лица – но дело это не ваше, а его. Есть кому за него отвечать, за его успешность. А ваше дело помогать родителю. Так вы будете мирны и станете пребывать в любви друг с другом. А если кто придёт к вам и попробует вашей жизни, то захочет мигом остаться у вас, войти к вам в семью, причаститься вашей любви друг к другу и Господу.

– Старче, как прекрасно ты сказал. Мы стараемся так жить. Как Павел писал – мы его послания часто вместе читаем и разбираем – преобразуемся через обновление ума, вспоминая как Господь жил, отвергаясь всяких ложных идей и слухов. Живём трезвым умом. Некоторые из наших отдали всё ради Господа и живут скромно, если не сказать бедно. А иные пострадали за правду от фанатиков Астарты. Но мы и к заблудшим стараемся проявлять любовь, помогаем бедным и больным из них, не отделяем себя от них, не ставим себя выше. Павел учил, взирая на образ Господа, от славы в славу постепенно преображаться в образ Христа, становиться им, в него облекаться, как будто в новое естество. Но путь этот трудный, узкий, а многие из наших ищут мистерий, как эллины – чтобы в одну ночь, выпив кикеон или съев жертву, измениться и получить спасение.

– Живите по заповедям и ожидайте рождения свыше. После рождения свыше будете преображены не учением, не обновлением ума – это невозможно, дети мои, – а изменением естества.

– Как это, старче? Мы никогда не слышали о рождении свыше.

– Вам должно родиться свыше. Вы что же, не знаете? Дух дышит, где хочет. На ком решит, на том и почиет. Если кто не родится от воды и духа, не может войти в царствие Божие.

– Но это страшные слова, отче! От кого это учение? Из Бактрии к нам приходят иногда проповедники. Они поют гимны и говорят, что есть дважды рождённые, которые от женщин родились, а потом в таинстве получают второе рождение и могут после смерти вернуться к их богу Вишне. Есть и те, кто лишён этого дара. А у нас появились их подражатели, которые называют себя гностиками. Среди них был некто Менандр. Так они считают, что есть пневматики, они рождённые от духа. А есть по их учению те, кто ещё должен родиться, – их называют психиками. А есть хилики – они плотские и таковыми останутся и никогда не достигнут неба. В знак рождения от духа гностики помазуют тело в местах духа елеем, называют это вторым крещением после крещения в воде. Они получили большой авторитет в некоторых церквях.

– Дети, рождённое от плоти есть плоть, а рождённое от Духа есть дух. Как не разумеете? Истинно говорю вам, что знаю, и свидетельствую о том, что видел, а вы свидетельства моего не принимаете. Рождение от вас не зависит, это дело Духа. Видите, уже и бактрийцы впереди вас идут в царство Божие.

– А что от нас зависит?

– Верить в Сына – что он и Отец одно. И ждать рождения свыше.

– Но разве мы сами не дети Отца, старче?

– Когда родитесь свыше, станете детьми. У Отца есть единственный, кто зовётся Сыном от вечности, сущий в лоне Отца, и вы не знаете его Отца.

– Старче, но ты сам сказал, чтобы мы как дети положились на Отца. И мы так живём. Рождают детей, и мы будем рождены воскресением. А пока мы в утробе этого мира, ждём воскресения. Бог народ Израиля называл сыном своим, первенцем, наследием. Бог родил его. И каждого, начиная с царя, кто принял завет с Богом, называл сыновьями. А когда обличал их, говорил устами Моисея: Они развратились пред Ним, Они не дети его по своим порокам, род строптивый и развращённый. И еще: Сие ли воздаёте вы Господу народ глупый и несмысленный, не он ли Отец твой. Об этом, старче, ты говоришь нам? Так в этом смысле мы ждём рождения, ибо вступили в завет с Богом через Господа Иисуса, который также, как и мы, сын Божий. Но он первенец из мёртвых и возлюбленный сын. Он уже бессмертен. А нам, заблудшим сынам, как в притче растратившим наследство, ещё нужно войти в царство Отца, вернуться, искать узкий путь и входить тесными вратами. И это царство нужно найти внутри нас, пока живы, чтобы потом, воскреснув, не оказаться во тьме внешней, вне этого царства. Это царство духа, где живут не по правилам, а по духу, по совести. Так мы понимаем учение. Мы так рождены?

– Рождены или нет, не ведаю. Но кто от Бога, тот слушает слова Божии. Мы от Бога; знающий Бога слушает нас; кто не от Бога, тот не слушает нас. По сему-то узнаем духа истины и духа заблуждения. Вы потому не слушаете, что вы не от Бога.

– Старче, помолись о нас. Мы хотя и заблудшие, однако дети Божии. Не считай нас врагами Богу.

– Идите с миром и покайтесь в своих заблуждениях. Прохор, проводи гостей.

Прохор вернулся. Старец сидел, нахмурившись. У него последнее время были перепады настроения, особенно если накануне он долго сидел за чётками.

– Видишь, дитя. Уже и не слышат нас. Не поймут никак, что рождение свыше – это таинство, а не их решение вступить в завет. А чтобы таинство совершилось, нужно всё соблюсти!

– Старче, разве Бог не Отец всех нас? Он разве не всех принимает, кто вступает с Ним в завет через Иисуса, крестившихся в его имя?

– Опять ты со старцем споришь, неразумный? Крещение должно быть правильным, а не абы как… и крестящий должен иметь благодать. Иди, поклоны отбей до ста. И не смей сбивать меня с мысли.

Прохор встал в угол и принялся за поклоны. Старец прикрыл глаза и молился под мерные поскрипывания половицы. Так и уснул.