Текст книги "Одержимый женщинами"

– Уже не помню. Кажется, когда вышли из Новой Каледонии.

Как будто ударил меня под дых. Я плохо считаю, но все же… Я крикнула:

– Новой… что? И ты врал мне все это…

От потрясения, ярости, грусти я вскочила на ноги, ну и, конечно, тут же получила по кумполу этим чертовым потолком. Я застонала от жуткой боли:

– Вот дерьмо!

И из оружия, которое я держала в руках, раздался оглушительный выстрел. Две секунды или три, а может, четыре, Фредерик сидит, я стою, мы смотрим, открыв рты, как эта сволочная ракета отскакивает от всех стен кладовки, рассекает пространство огненными зигзагами, а потом все вокруг взрывается.

Когда я пришла в себя, я лежала на дне шлюпки, завернутая в одеяло, головой на коленях у Толедо. Я чувствовала себя так, словно меня избили. Джикс был возле меня. Он смотрел, как удаляется горящая «Пандора». Стояла жуткая тишина. От Америки до Австралии слышен был только размеренный плеск весел. Две другие шлюпки плыли за нами в молочной дымке – без очков мне это казалось ночным мраком. Потом Джикс обнял меня за плечи и сказал:

– Нам повезло. Если бы нас потопили япошки, страховая компания ни за что не заплатила бы.

Перед полуднем нас всех подобрал караван грузовых судов, направлявшийся в Колумбию. Нам дали фуфайки и теплые штаны. Потом пересчитали, сколько нас всего оказалось. При кораблекрушении исчезли двое, включая Фредерика. Мне делали уколы, чтобы я спала.

Вот так. Вернувшись в Америку через Боготу, я много недель приходила в себя возле бассейна в имении Джикса. Ни единого ожога, ни царапины, только порез на правой руке, когда я разбивала стекло, чтобы взять ракетницу. Мне не было ни хорошо, ни плохо. Полная пустота внутри. Теперь мне уже наплевать, можете делать из этой истории что угодно. Я не стану ничего опровергать. Но ни одному человеку до вас не было известно, как произошла катастрофа, даже Рейчел Ди, моей подружке, которая продавала рубашки фирмы «Эрроу» в Вествуде. Тоже падка до мужиков…

В сентябре я вернулась на студию. Сперва все было сносно. От фильма, который они задумали снять во время этого проклятого плавания, осталось одно название: «Губы». Я была медсестрой в Батаане[22]22
  Марш смерти – события 1942 года на Филиппинах после окончания битвы за Батаан, позднее расцененные как военное преступление японцев. Военнопленные подвергались немотивированно жестокому обращению.


[Закрыть], которая целует в губы храбрых раненых американских солдат перед тем, как они отдают концы, и находит своего мальчонку, которому Макартур вручает награду. Потом я снялась в фильме «Ноги», потом во всех этих цветных приторных шедеврах, где я без конца меняю костюмы, беспрерывно курю длинные сигареты и ржу, как заведенная, над всеми дурацкими шутками, они могли бы с таким же успехом взять вместо меня говорящую куклу, она бы сыграла почище моего и даже в очках обошлась бы им дешевле.

Джикс построил себе новую яхту в два раза больше старой и назвал «Пандора II». С тех пор как два года назад я отказалась сесть на нее, чтобы отправиться во второе кругосветное путешествие, мы поддерживаем только сугубо профессиональные отношения. А с тех пор, как в прошлом году я вышла замуж за владельца самой крупной международной сети институтов красоты, он разговаривает со мной только через агента. Ну а с тех пор, как два месяца назад я овдовела и стала богаче него, он кричит на всех углах, разумеется, чтобы мне передали, что он откопал еще одну придурковатую платиновую блондинку, еще большую разрушительницу, чем… сами угадайте кто, и что она скоро сделает себе состояние.

Но я-то его хорошо знаю. Пока он не отработает все части моего тела, а напоследок, как последний козырь, не вывесит афиши с моим голым задом, я не собираюсь наниматься маникюршей в один из принадлежащих мне салонов красоты.

Йоко

Я никто и ничто.

Я живу свое детство – очень счастливый – с родителями в Йокогама. Мой отец – японец и начальник порта, а мать из Талькауно, Чили, и она весь день поет и шутит. Мой отец говорит:

– Хватит, глупый женщина!

Он тоже шутит, но прячет улыбку. Вообще он доволен, потому что она готовит вкусную еду. Поэтому у меня не такие узкие глаза, как у всех местных. В школе девчонки-дуры дразнят меня «Телячий глаз», но я не злой, мне плевать.

Я немного учу ваш язык и английский, и испанский, а главное – рисование. Когда мне семнадцать лет, мой отец согласен с матерью, и я еду учиться год в Школе искусств, Париж, Франция. Я очень счастливый живу посреди Лувр, Бульмиш и Сена и всей этой необычный красоты. Я люблю парня из школы, а потом другой, очень красивый, тс-с-с! Я нигде так не смеюсь, как в Париже. Я очень грустный, что уезжаю и оставляю друзей, и я плачу, даже стыдно, когда получаю открытку иногда, но это жизнь, разве нет?

Через два года, когда у меня есть диплом по рисунку, мой отец согласен с матерью, и я еду учиться год в Мельбурн и Сидней, Австралия, и практиковать английский язык. Очень грустно, но это война. Меня увозит домой японский корабль. Бум! Торпеда!

Нас много, и дни и ночи мы сидим на куске корабля прямо в океане, едим маленькие рыбы, их легко поймать, и пьем воду от дождя. Мы бросаем в океан две старые женщины, три мужчины и один маленький ребенок без молока – они не живые. А еще много мужчин теряют силу и их уносят большие волны.

Я часто плачу на своем месте, думаю о семье, я не злая, но, думаю, надо американцев наказать за их ужасные дела.

К счастью, у меня хорошее здоровье моей матери, бабушка ее бабушки живет в Талькауно, Чили, ей сто двенадцать лет. Раз ночью мы приплываем к берегу и утром, когда рассвет, я своими глазами вижу – я на земле, где большие зеленые деревья, не знаю их имя у вас на языке. А на песке рядом лежат еще шесть матросов из моей страны.

Это сезон жаркого солнца. Наши одежды рваные. Мое кимоно грязное, один рукав. Мои товарищи еще больше грязные и грустные от нашей судьбы. Скажу имена: Йоширо, начальник, Тадаши, Акиро, Нагиса, Кенжи, Кимура. Много часов им плохо в тени деревьев, идут прямо в воду, смотрят на океан и кричат плохие слова и показывают кулаки.

Следующий утро Йоширо велит всем сесть около, говорит разумно, надо, чтобы мы несем на песок все вещи с бедного корабля, которые не хочет океан. Мы идем друг за другом на пляже, где встает солнце. Идем долго. Мы много раз находим хорошую воду, чтобы пить. Мы видим птиц и рыб, которые легко поймать, и крабов – они живут на земле и бегают на деревья. Не знаю, как их зовут у вас на языке, они очень вкусные. Мы не видим человек на этом пляже, и нет следов, что человеки раньше живут здесь. Много высокого бамбука, и Йоширо шутит – можно построить крышу над головой и ждать помощь. Он не хочет строить корабль, а Тадаши и Кенжи, и Кимура хотят. Он говорит, слишком далеко от берега, где живут японцы. Он говорит:

– Мы теперь солдаты и храним для нашей родины эту землю, ее нам дала судьба.

Мы идем и идем вперед рядом с большим океаном, и когда мы видим вещи с бедного корабля в куче на песке, солнце сильно светит за спиной. Тогда мы знаем, что мы на острове длиной в полдня ходьбы по кругу. В середине нет ни одной горы, только зеленые джунгли и птицы кричат все время, даже ночью.

Еще через утро я остаюсь в этом месте с Нагиса, он самый молодой, а другие уходят друг за другом в большие деревья. Нагиса и я внимательно смотрим все вещи с бедного корабля и кладем справа хорошее, а слева – плохое. Где хорошее, там кресло, оно качается, коробка, там зажимы для белья и много разных глупых штук, но нет ружья для охоты, нет еды, нет ничего, чтобы одеться. Из моего багажа я вижу только бумагу для рисования, я сушу на песке листы, а Нагиса находит свою матросскую шапку.

Наши товарищи приходят до ночи. Они видят много зверей, которые легко поймать, и фрукты, и вода, чтобы пить, они рады. Они поднимаются на большие деревья и не видят другого человека. Иоширо сильно благодарит Нагиса и Иоко за работу, смотрит внимательно хорошее, а потом говорит: «Кусо», «Дерьмо» на вашем языке – и бьет ногой кресло, которое качается.

Через несколько дней они делают инструменты из железа бедного корабля, особенно Йоширо и Тадаши все могут делать своими руками, он рубят твердые деревья и большой бамбук строить дом. Они строят три недели. Я ношу маленькие вещи и воду, чтобы пить, им очень жарко, я готовлю еду из рыб и крабов, я часто плаваю под океаном, смотрю раковины, и все меня много благодарят, потому что я готовлю вкусную еду, конечно, как говорят французские, все относительно.

Дом стоит на месте, где корабль, возле джунглей. Там совсем рядом есть вода, чтобы пить, она идет прямо в бамбук: самый умный Кимура делает его пустой и ставит бамбук друг в друга: мы весь день в тени, а красивые желтые камни не дает волнам прибегать очень далеко на пляж. Дом удобный и крепкий, а на вид чуть-чуть странный. Длинный, как десять моих шагов, широкий, как семь, все мы можем в нем спать, спереди – красивая терраса и маленькая лестница, чтобы спускаться на песок. Под домом я могу вся стоять, когда вода в океане поднимется, а теперь я смеюсь, потому что когда океан злится, у нас только ноги мокрые, но это удобно для сезона дождей и куда класть плохие вещи с бедного корабля.

Ночью мы делаем свет в лампах из жира зверей и рыб, но это плохо пахнет потом, недавно делаем из спирта деревьев, это Кимура – самый умных из всех. Кимура знает, как делать спирт из всего и сажать все, и собирать воду, когда нужно везде. А я, Иоко, делаю циновки, чтобы спать, и ветки деревьев красиво украшаю маленькими бумагами, чтобы славить божества острова и наших мертвых товарищей с бедного корабля. Я делаю дверь и окно из кальки для рисования и всякие вещи, чтобы есть и пить, я пою, когда солнце садится, мы все очень грустные так далеко от родины. Я пою песни из своего детства и моей матери, а еще песни друзей из Школы искусств в Париже: «Рогоносец, чудный-чудный рогоносец, ты спас мне жизнь!» Я перевожу слова, и все хохочут.

Все время, когда мы вместе живем на острове, мои товарищи не говорят мне ничего плохого для женщины и не ругают. Сильно благодарят за работу, дарят цветы и раковины, и все меня сильно хотят, но с уважением. Через мало времени я вижу, что все они грустные от желания, когда я иду по песку или плаваю, или лежу на циновке. Чтобы они не ссорятся, что жаль, и чтобы со мной спать, мне тоже очень хочется, я каждому даю один день в неделю, а последний отдыхаю. Мой товарищ, который мне самый приятный, это не знает, я даю клятву большому океану на краю желтых камней никогда ему не говорить.

Каждый день, когда они в джунглях, я плаваю в воде, она чистит все, мою мое плохое кимоно, и делаю волосы с палочками, чтобы быть красивая, все относительно, конечно. Они не хотят Иоко ходить в джунгли – там змеи и злые духи могут меня забрать. Они матросы и верят только в большой океан.

Иоширо, начальник и инженер машин на бедном корабле. Он велит рубить дерево, и они ставят его в песок на пляже, чтобы повесить флаг из кусков рубашки, которые сшиты, и крови зверя, но кровь потом черная, и Кимура, самый умный, делает красное – бьет маленькие камни. Когда они стоят все рядом с флагом, а я сзади на песке, Иоширо говорит:

– Мы одеты как нищие, нет ружья, но мы живые и желаем победить нашему уважаемому императору.

Так мы живем много дней под жарким солнцем, делаем охоту и ловим рыбу, и шутим, и иногда плачем, но это стыдно, и я иду в дом, когда солнце садится, за руку с любимым мужчиной, а другие товарищи сидят на песке на пляже, тихо пьют спирт Кимуры или говорят об их старой счастливой жизни матросов. Потом приходят, когда темно, и идут спать. А я, Йоко, когда довольна от любви и свободна, думаю о семье, о нашем красивом доме в Йокогама и желаю быть там все часы своего сна.

И вот, перед сезоном дождя, приходит этот день, который всегда в моей памяти. Товарищи идут в джунгли ловить дикую свинью, они ее уже видят часто, и Йоширо идет первый с пикой, он делает ее сам, у других ножи и веревки из травы. Нагиса, самый молодой, идет последний в своей матросской шапке. Ему двадцать, как и я.

Они далеко час, не больше. Я мою вещи для еды в океане. Вдруг слышу в джунглях так-так-так и встаю, снова слышу так-так-так, шум ружья, оно часто стреляет, потом знаю – на вашем языке это автомат. Долго ничего не слышу, иду всюду на пляже, очень страшно, зову духов острова для моих товарищей. Тогда сама вижу, Йоширо бежит из джунглей и кричит:

– Они все мертвые! Они все мертвые!

А я, Йоко, бегу к нему, и мы скоро вместе падаем в песок, и Йоширо плачет, как женщина, и говорит:

– Какие мы несчастливые! Они все убитые!

Я вижу – он держит в руках ружье, оно часто стреляет.

Правда, что они идут друг за другом по маленькой дороге в джунглях поймать дикую свинью. Смотрят на свои ноги из-за следов. Тогда Нагиса, самый молодой, смотрит рядом, быстро берет в траве кусок бумаги – белая и красная, ее находит его глаз, и когда держит в руках, я говорю, это пачка от сигарет «Лаки Страйк». Нагиса очень страшно, смотрит везде и кричит:

– Враг! Тревога! Враг!

И Йоширо, начальник, видит бумагу в его руке и говорит:

– Тихо, дурак!

И тут он тоже смотрит везде, как Нагиса, и другие тоже, и я говорю, что они видят над головой: враг-авиатор висит на ветке большого дерева с парашютом, он плохой, но пока живой. Тогда мои товарищи хотят спрятаться в траве, потому что враг держит в руке автомат, который смотрит на них, но очень жалко, они не могут. И тогда я слышу – так-так-так, когда я мою вещи для еды в океане, и они все падают мертвые без ружья. Судьба хранит только Йоширо, он сильно бросает пику в врага, он делает, как учат охотники на китов в Хоккайдо, и кричит от победы, берет автомат, который падает в траву, и тоже делает так-так-так от радости, все так быстро – не больше секунд, чем пальцев на руке, и видит всех товарищей мертвые.

Вот грустная история Йоширо, как он сам говорит, когда мы на песке. Мы долго грустим и плачем, и я думаю, что никогда я не встаю и не иду по острову и жизнь не продолжается. Но Йоширо находит свою волю и говорит:

– Нужно вернуться в джунгли взять товарищей или их едят звери.

Так я иду в джунгли с Йоширо в первый раз. Мы идем на это мертвое место, я плачу, мне страшно, трогаю руками лица моих бедных товарищей. Еще день назад я любила Кенжи на циновке, ему даю много радости во рту и в животе, он говорит мне поэзию, он сам пишет, когда один. А еще недавно Нагиса, самый молодой, говорит, что он меня берет женой, когда нас спасают и везут в нашу страну. И Кимура, самый умный, хочет видеть, растет ли рис, он сажает, дает еду, когда сезон дождя. И Тадаши, самый строгий, он берет меня очень энергично и долго, чтобы иметь радость. И Акиро, самый старый, сорок восемь годов, его зовут Попай[23]23
  Попай, или Морячок – герой комиксов художника Сегара.


[Закрыть], почему – не знаю, он все время шутит со мной. Все они лежат в крови и земле и еще теплые жизнью. Тс-с-с!

Йоширо и я тянем каждое тело за ноги из джунглей на пляж. И когда Йоширо приходит, он бежит ко мне, я не сильная, и он сам тянет. Потом он идет вверх на дерево, где мертвый враг, он рубит ветки, враг падает и парашют тоже. Он думает, что человек летит на остров от ветра ночью, наши японцы падают его самолет, но далеко – когда близко, мы не можем спать от шума.

Правда, я теперь знаю, самолет падает не от ружья, его мотор не работает и он падает далеко в океан. Птицы и звери кричат ночью в джунглях и не дают, нам, бедным, слушать.

Враг, лейтенант из Америки, имя написано – Хоуард Дж. Фэрчайлд. Он тридцать лет, мы думаем, большой и желтые волосы и нет жены, раз нет кольца. Я довольна, конечно, все относительно, что его жена не несчастная, потому что он мертвый, а она его любит и, может быть, есть дети. Йоширо говорит, что мы нужно тоже тянуть его на пляж, для мертвых нет разницы, все солдаты несчастливые, и стыдно оставить его для еды зверей.

Так делаем. Перед уходить от мерзкого места, Йоширо берет два пояса с патронами нашего врага, носит на себе и смотрит хорошо под дерево. Он видит хороший нож в траве и говорит:

– Понимаю, почему этот человек не может убежать и делать нас мертвые, когда мы спим.

Потом на пляже я беру одежду и сапоги врага, а Йоширо рубит дерево делать большой огонь и всех правильно хоронить. Я мою хорошей водой мертвых – товарищей и врага. Я тоже прыгаю в море, чтобы быть чистой, делаю волосы палочками, делаю щеки красные, чтобы делать радость мертвым. Солнце садится, Иоширо кладет аккуратно мертвых в огонь, он красиво делает, он мокрый от пота и плачет, это очень стыдно, и я сама вижу, ему страшно и уходит ум. Он лежит на песке, как ком, плачет и бьет руками, и говорит: «Я не могу сжигать хороших друзей и молодого и энергичного Нагиса, это много мне, и я не могу».

Я ему говорю для покоя хорошие слова и иду с ним в дом, и говорю, что часто судьба для женщин хоронить мужчин, что его огонь – хороший и красивый, и он теперь отдыхает. Я даю ему спирт Кимуры и говорю:

– Чтобы делать честь товарищам, много пей, надо думать о хороших минутах вместе в большом океане и когда любите ваших девушек от Китая до Австралии. Он плачет и шутит сразу, качает головой, я иду из дома и всю ночь бегаю, ношу дерево для огня, огонь огромный, и я кричу всем:

– Я помню, я помню, пусть ваши духи летают назад в гору!

Иногда я падаю. Иногда песок и уголь на моем лице. Но я говорю: «Простите» – и встаю, и бегу везде, все время, я делаю хорошие похороны, все относительно, конечно.

Потом еще две недели или три я живу только с Иоширо. Он сидит до вечера в кресле для качания, автомат на коленях, пояс с патронами на теле, думает стрелять, говорит только, когда хочет просить есть или пить. Я, Йоко, иду каждый день к желтым камням и бросаю в океан цветы. Я бросаю сюда раньше серый песок от огня, я мою аккуратно место пляжа, где горят наши мертвые, и больше не стыдно на острове. Я сама иду в джунгли, смотрю везде цветы для океана и следы зверей, чтобы их поймать. Мое кимоно без двух рукав и короткое до попы, а из парашюта я делаю трусы. На пляже мне очень жарко и в джунглях, а когда солнце садится, у меня толстая меховая куртка американца. Сапоги очень большие для меня, а Йоширо не хочет носить одежду врага. Надо говорить, что, когда мы на этом острове, мы ходим голыми ногами. Я делаю из сапог хорошие сандалии ходить в джунгли.

Так мой жизнь идет долго, «на войне, как на войне», и я еще шучу и делаю хорошую еду для Йоширо, и дом тоже чистый. Очень грустно, Йоширо несчастливый и не говорит, сидит в кресле для качания на террасе и ничего не делает, а ночью лежит далеко на свой циновке, а я очень хочу его любить меня. Потом он больше не помнит, что Нагиса и другие уже мертвые, что их серый песок от них падает в большой океан, он иногда говорит с Нагиса, недоволен, что он делает не так, как говорит Йоширо, или говорит с Тадаши – он хочет делать корабль, Йоширо говорит:

– Это хороший мысль, Тадаши, надо делать его завтра и плыть домой.

Все это очень больно и через некоторые дни, ему сорок, но он как ребенок, я его ругаю и веду в джунгли делать по-большому.

Идет сезон дождя. В день, который я говорю, вода падает везде в джунгли, на пляж, Йоширо на террасе, тихо качает свое тело, мысли в себе, а я, Йоко, мою пол в доме и могу смотреть Йоширо в открытый дверь. Тут Йоширо кричит, и я вижу своими глазами его падать с кресла, он мертвый на полу террасы, в спине топор, и кровь, кресло качается, а мне так страшно, что не кричу. Я встаю только и вижу мужчина очень длинный идет к двери в старой одежде солдата, и волосы и борода красные. А потом другой солдат из Европы больше маленький, борода желтая и шапка на голове, как в Австралии носят.

Тогда я быстро иду назад к стене, а они два смотрят долго и молчат, они видят я без силы и у меня нет ружья, они прячут сердитый вид и кланяются – вежливо говорят: «Привет».

Я вам говорю, кто они: солдат австралийской пехоты Уильям Коллинсон, двадцать пять годов, и солдат австралийской пехоты Ричард Бенедикт, двадцать семь, в шапке, волосы желтые. В день, который я говорю, они сразу просят есть, я даю еду, плачу, что Иоширо мертвый. Они берут топор, но он лежит на полу террасы. Потом они тянут его тело далеко, я не вижу, закрывают дверь, говорят снимать кимоно, и что надо дать им, тогда я живая. Я говорю, что я даю, только когда мою моего товарищи и делаю ему хорошие похороны. Они рады, что я говорю по-английски, но плохо, они должны ждать вечер, и дождь не сильный тогда для похорон, а они сильно хотят меня, нет женщины много дней. Я прошу их слова, они дают, а я даю им. Мне больно, как не раньше, когда они меня берут. Очень больно от Красных волос, он очень большой для входа в меня и берет очень сильно, мои ноги на его плечи, и мне стыдно плакать от боли, когда рядом второй солдат.

Потом, когда они сильно довольны, они долго смотрят автомат и пояс с патронами Йоширо, я говорю, как их делали мертвые, а они говорят с деталями, как падает самолет. Правда, что в самолете пять мужчин, летят на Гавайи из Австралии – два американца, два австралийца и один полковник из Англии, он ранен. Но моторы молчат, и они хотят спуститься на остров. Но не могут, тогда полковник, он ранен в игре в поло, говорит им прыгать на парашюте, и они прыгают. Самолет падает в океан на другой стороне острова, это ночь, Билл и Дик теряют товарищей. Утром они ищут в джунглях и на пляже. Тогда видят своими глазами наш дом и я, и мои шесть товарищей. Их много, нельзя делать мертвыми одним топором, и они идут прятаться, где они падают на парашюте.

Потом другие дни они едят растения и фрукты, не умеют поймать рыбу, а от крабы, которые идут по земле, им тошнит. Строят домик из веток, страшно, что мои товарищи их видят, и один раз думают плавать в океане туда, где падает самолет. Плавают много раз и находят в воде, глубоко – две минуту нельзя дышать и не могут трогать его. Они умеют не так много, как мои товарищи моряки, даже самый молодой Нагиса. Они все время не знают о мертвых, до сегодня. Правда, они не хотят нас делать мертвые, только хотят ружье и еду. И когда дождь громко падает, они идут близко к дому, долго смотрят и знают, что только Иоширо и я. И они берут топор и делают его мертвым.

Так говорят два солдата-враги. Они не рады, что американец-авиатор мертвый, но не злые на меня, он качают головой и говорят: «Шит», на их языке это «дерьмо». А потом говорят, что дают мне помощь на похороны Иоширо.

Правда, дают. Когда ночь черная, дождь не падает, они берут лампы на спирте, кладут на песок для света. Билл и Дик идут рубить дерево с топором, делают огонь, а я говорю, как надо делать. И пока они делают, я мою моего всего бедного товарища, тихо говорю ему, чтобы его дух счастливый с другие мертвые его семьи или с его товарищи матросы, как он хочет. И чтобы не страшно, я говорю много мыслей для Нагиса и Кимура и наши другие товарищи.

Потом Билл и Дик кладут его тело на огонь с пикой Иоширо и большой миска спирта, а я, Иоко, иду мыть себя в океане и рисую лицо синим, красным и черным около глаз и делаю все эти несчастливые вещи. Очень долго огонь не хочет начинать от воды от дождя, но потом огонь высоко и очень жаркий. Два врага сидят на лестнице, около дома, молчат и уважают похороны, а потом начинают спать, и когда огня нет, уже почти день, могу бегать далеко, но куда?

В утро, который я говорю, Билл и Дик мне помогают нести серый песок от Йоширо на конец желтых камней, я сильно мою пляж и террасу, чтобы не видеть грязное. Потом они хотят снять флаг моей страны на высоком дереве. Я говорю:

– Я, Йоко, не могу мешать. Я женщина двадцать год и я одна у вас, и я даю вам, и не кусаю, и не дерусь, и не злюсь, но снять флаг – это будет плохое для вас дело.

Они говорят сами, далеко от меня, и потом Билл Красные волосы говорит:

– Ладно, скоро идет дождь. Мы не имеем против этой тряпки, подтирки для менструации.

Он это сказал не так и грубо, я знаю плохие слова вашего языка, но флаг моей страны висит на острове все время, как я живу с ними.

Потом дождь всю неделю, и мы сидим в доме или бунгало, и не идем на пляж. Они враги и меньше умные и тихие, как японцы, но хорошие товарищи. Не говорят мне плохие слова и не бьют. У нас много еды, и я учу их играть с маленькими камешками, и иногда они шутят, иногда недовольны, как звери в клетке. Они два меня любят и днем и ночью, и два вместе, и мне стыдно, что мне так приятно, но мне наплевать. Правда, что через несколько раз они злятся и не хотят любить два вместе, и когда берет Дик, второй идет на террасу и громко закрывает дверь, и говорит плохие слова в свою бороду, а когда меня берет Билл, Дик хочет смотреть на нас и шутит, и говорит все время:

– Ты плохо работаешь, она может иметь больше радости от своего пальца.

И вот первый день без дождя. Я иду с ними в мокрые джунгли, с листьев падает холодная вода, Билл и Дик в старой одежде солдата, я в рубашке мертвого американца и матросской шапке Нагиса на голове, и мы идем в их дом. Это пляж, как у нас, но нет желтых камней, и волны очень сильные. Мы режем и ставим вместе веревки парашюта, материя новая и очень крепкая, они вяжут меня, и я иду в океан. Они плавают со мной, волны высокие, а потом океан больше тихий и показывают место, где падает самолет. Я плаваю одна под воду и вижу самолет, и трудно плыву к нему, у него нет один рукав, и я долго смотрю рядом. Океан не так глубокий, как говорят австралийцы, я хорошо плаваю, все относительно, конечно. Сейчас я не вижу своими глазами, куда вязать веревку, я вижу – вода в самолете, и что мысль Билла взять самолет наверх очень смелая.

Когда я иду из океана, я это говорю, они очень недовольные и думают, они хотят спасти радио и сказать своим, где самолет падает. Потом я снова иду в океан, я иду в самолет через дыру в рукаве. Я вижу своими глазами мертвый авиатор и полковник тоже, и я плыву бегом, кричу сильно под водой. Рыбы едят их, и я вижу, рыбы едят их у кости, и я вижу вещи в самолете, они могут быть хорошие нам, но нет радио, но не могу больше дышать. Тогда я сильно плыву вверх, и когда я на пляже, из меня идет обратно еда, я всегда вижу рыбы вместе на теле несчастных врагов и долго не могу ничего говорить. Потом я только говорю, что полковник и авиатор мертвые, и нет радио. Тогда Дик и Билл третий раз говорят и просят идти в самолет, Дик рисует на песке, где радио, и я снова плыву. Я вижу своими глазами все аппараты самолета и можно брать радио, наверно, надо плавать три раза. Но я думаю быстро и разумно, конечно, все относительно, и моя мысль – не надо помогать врагам говорить своим, где они.

Потом я говорю Дику и Биллу, что радио вместе с другими аппаратами и что я не могу брать, пусть даже плыву в океан столько раз, как волос на голове. Тогда они говорят: «Дерьмо», они недовольные и хотят идти в бунгало и думать, как тащить из воды самолет. Правда, что они думают только про есть и спать, и спорить из-за маленьких вещей, и брать меня с радостью, и жизнь идет так и падает дождь. Я, Иоко, не хочу говорить плохие вещи никому, но много раз вижу – люди с Запада имеют длинный нос и короткое терпение. Дуешь из рта, а им страшно от ветра, и они делают не так, как хотят делать раньше. Потом знаю один, упрямый, как осел.

Другие дни и ночи мы сидим в доме, ходим под дождь, только когда просит живот. И один раз Дик видит своими глазами ящик с зажимами под домом. Он тогда шутит и говорит Биллу Красные волосы идти на террасу, он сильно хочет меня. Они два уже берут меня, Иоко, и я делаю недовольное лицо, но Дика люблю больше, он не большой, и тело мягкое, и аромат лучше, а Билл меня берет сильно и не уважает мое тело. Тогда Дик говорит мне хорошие приятные вещи, и я тоже хочу. Он снимает мою рубашку и штаны, тащит на циновку и делает приятные вещи, но очень сильно и долго, этот секрет он знает в Борнео в плохом доме, и когда он делает мне эти вещи, мне не стыдно, и я кричу и двигаю тело, но вы, наверно, знаете, молчу. Нужно семь зажимов для белья.

Потом приходит Билл, и он очень злой на товарища, потому что слышал, как я довольно кричу. Я говорю, а он поднимает плечи и говорит, что я «мерзавка» и «японская блядь». Тут Дик говорит:

– Не надо обижать Йоко, она хорошая с тобой, когда ты плачешь и хочешь засунуть везде твою дубину.

А Билл говорит:

– Хочешь знать, в какое место я ее кладу? В ее японскую задницу, да, и глубоко, он выходит через рот, а ты можешь его сосать!

Тогда Дик бьет его в голову сжатой рукой, потом они в драке, а я кричу им «Стоп!».

Неприятно, но Билл больше сильный, Дик в крови на полу. Тогда Билл говорит:

– Бедный сын бляди, хочешь смотреть, как я могу входить в зад твоей гейши?

Он сильно бросает меня на колени и держит плечи, и хочет так меня брать, как делает раньше.

Но теперь он должен делать меня мертвой, чтобы брать, и я кричу, злая, и плачу:

– Горе тебе и твоей семье, и всем британским!

Тогда ему стыдно, я могу встать и мыть бедного Дика. Потом они не говорят слово друг другу, а я, Иоко, когда Красные волосы сзади меня близко, я говорю:

– Да, давай, иди в мой рот, у меня сильные зубы.

Тогда Билл недовольный на террасе, но не берет меня теперь, я решила.

И вот день без дождя, они двое идут из дома на песок, я делаю еду и слышу их злые голоса. Я иду на лестницу, говорю не надо драки, но лицо у них строгое и без света, они бегают на песке, смотрят друг на друга и держат нож, и не слушают Иоко. Они хотят делать один мертвый, я кричу, потом плачу на лестнице, не хочу смотреть своими глазами, не хочу их быть мертвый, главное, Дик, он не так сильный, а потом Дик мертвый, а Билл в крови, нож в его животе.

Все время, когда Билл живой, он со мной на песке и я прошу духов острова, пусть он живет, уже много мертвых, и надо теперь быть с нами добрые. Им плохая жизнь, когда мы живем здесь. Билл долго у меня в руках, ночь черная и дождь падает, и потом он говорит:

– Несчастливая Иоко, так хорошая ко мне, а я так плохой к ней. И несчастливый товарищ мой, он мертвый теперь из-за моих плохих мыслей, как Христос простит меня?

А я, Йоко, качаю тихо его голову в своих руках и зову Христоса и говорю простить его, мы далеко от матери, только война плохая, но дождь очень громко падает, и Христос не слушает меня, не знаю.

В день потом не могу делать похороны двух товарищей австралийцев, кладу их под песок для защиты их тела, потом долго плачу думаю про их лица и ругаю Иоко, надо дать Биллу удовольствие со мной, и он тогда не злой.

И вот еще один день, и дождь уже не сильный, я делаю огонь и похороны. Ночью готово, но я холодная и больная. И потом я много дней больная. Иногда я своими глазами вижу Иоширо, Кенжи или Нагиса, самый молодой, и я говорю: «Простите», что надо ждать еду, говорю, я встаю. А иногда тоже я вижу своими глазами Иоко на острове, лежит в доме, слушает дождь, мне страшно я могу так стать мертвая, еда идет назад из меня, и грязь идет из моего пустого живота. Я не мертвая, потом я знаю, что я теперь никогда не мертвая, никогда!