Текст книги "Десять железных стрел"

14. «Отбитая жаба»

Ладно, я знаю, Джеро сказал, что лучший способ избежать внимания – это выглядеть как тот, на кого остальное общество обращать это самое внимание не хочет, как, например, поступал Кропотливый. И ладно, да, признаю, идея звучит очень хорошо, очень практично и, как заметил Джеро, очень действенно.

Но так как мы только что продолбали Кропотливого, с действенностью как-то переборщили, верно?

Видишь ли, Революция, может, и ценит своих шпионов и саботажников, но пушки и взрывы она ценит все-таки больше. И пусть Кропотливый, может, и был превосходным шпионом – ровно до того момента, как оказался убит, и не люблю хвастаться, но я сыграла в этом немалую роль, – шпионил он для державы, которая не то чтобы вообще не понимала более утонченные искусства, помимо тех, что позволяют сотворить взрывы еще круче.

Для наших же целей были нужны люди, которые не просто заигрывали с утонченными искусствами как со средствами для достижения цели. Чтобы найти то, что нельзя отыскать, для того чтобы повернуть невозможное, мы нуждались в большем, чем могли снять с трупа шпиона средней руки. В подковерных играх Кропотливый был всего лишь любителем. У любителей забавы. Мы нуждались в профессионале.

А у профессионалов – принципы.

Вот почему в ранний час, когда рассвет еще не коснулся крыш Терассуса, основательно взъерошенный и грязный мужик проснулся от крика перекормленной вороны и узрел перед собой четверку незнакомцев в разной степени душевных мук и кровопотери. Возглавляла квартет женщина с белыми волосами в алом палантине, стоявшая над ним в промозглом переулке.

Нищий поднял затуманенный взор, явно не впечатленный нашей разношерстной компанией, не говоря уже о том, чтобы испугаться, и почесался.

– О, ого, – буркнул он. – Очень не хочется, поскольку вы, ребята, дерьмово выглядите, но, – он поднял миску, – подайте?

– Боюсь, мы тут по другому поводу, – Джеро шагнул вперед и кашлянул. – Мы хотим сделать маленькое предложение с…

Он умолк, когда я подняла ладонь. Что хорошо, значит, не придется ему влепить. Джеро, конечно, привел бы нас к цели после, несомненно, очаровательной привычной беседы, но меня сегодня несколько раз пырнули ножом, и я немного спешила.

Я запустила руку в сумку, вытащила монету и уронила с тяжелым звоном в миску.

– Вы оказали мне честь, мэм, – пробурчал нищий, склоняя голову. – Моя благодарность н…

Звяк. Звяк. Дзынь.

В миску упало еще три, каждая толще и блестящей, чем предыдущая. Мужик сжал губы, долгое мгновение смотрел на металл, потом поднял глаза на меня – куда более цепкие, чем положено нищим.

– Я ищу друзей, – тихо произнесла я.

Он окинул меня взглядом.

– А ты мне друг?

Я сунула руку в карман Джеро и, прежде чем он успел возразить, вытащила небольшой мешочек. Уронила в миску, чем выбила ее из рук нищего, и содержимое покатилось по земле.

– Мы все друзья, – ответила я.

Нищий поспешно подхватил металл и сныкал под лохмотья – которые, теперь заметила я, скрывали очень большой и очень острый клинок, – но самый блестящий оставил в пальцах. Оглядел, потом перевел взгляд на жирную ворону, сидящую сверху на карнизе.

Ловким щелчком нищий подбросил монету в воздух. И с равной ловкостью ворона цапнула ее клювом. Взъерошила перья, издала довольный крик и слетела с места. Нищий, удовлетворенный, взгромоздился на ноги и зашагал прочь. Урда глянул на нас, затем отправился следом.

– Не за ним, – поймала я его за плечо и развернула. – Мы идем за птицей.

– О, хвала небесам, – охнул Урда. – Уверен, этот парень – крайне прекрасный человек, но выглядит так, будто не мылся уже… погодите, мы идем за птицей?! Почему не за человеком?

Я нахмурилась, разворачиваясь в другую сторону.

– Какой в этом смысл?

– Но что если она… на нас испражнится?!

– А, об этом не беспокойся. – Ирия схватила брата за лацкан и потащила за мной по переулку. Джеро метнулся нас догонять. – На тебя даже птица срать не сподобится.

Они перешли на приглушенную грызню, к которой я не прислушивалась. Я не сводила глаз с вороны, следуя за блеском ее добычи, и ленивый полуполет-полуприпрыжка вел нас по извивающимся переулкам сквозь разбомбленные напоминания о войне, терзавшей этот город.

Со стороны для любого другого бы казалось, что самая обычная птица просто несется куда-то с добычей. В чем и заключался весь смысл. Никто бы не догадался, что ее путь тщательно спланировали руки, так хорошо ее раскормившие. Равно как никто бы не догадался, что любой шаг в сторону с этого пути кончился бы нашими лежащими на земле телами, истекающими кровью из-за тысяч стрел.

Я мельком глянула на темные окна разрушенных построек, нависающих над нами. Я их не видела. Но я их чувствовала – безжизненные взгляды, спрятанные под масками, кончики арбалетных болтов, следующие за каждым нашим шагом, пальцы на спуске, готовые выстрелить, если мы хоть как-то выдадим свою ненадежность.

Как я уже сказала, у профессионалов есть принципы. И ни у кого нет столь требовательных принципов, как у профессиональных убийц.

Только шагни не туда. Только дернись. Только глянь не в ту сторону не в тот момент, и мы будем мертвы. Это, как тебе могло подуматься, может заставить людей воздержаться от высказываний до боли, до глупости очевидных.

– Я все еще считаю, что это плохая идея.

Однако же.

– Если Пеплоусты унюхают хоть намек на наш план, начнут выискивать способ отхватить кусок. – Джеро не дурак – не поднимал головы и шептал так тихо, чтобы слышала только я. Но говнюк, потому что вообще заговорил. – Мы не можем позволить себе такие сложности.

– Надо было думать до того, как сжег дом, – пробормотала я в ответ.

– Ты, слышал, сожгла сотню.

– Но я-то не жалуюсь, верно? – Я прикрыла губы палантином получше. – Да, идея плохая. У нас остались только такие. Если Урде нужно это дерьмо, то найдется оно только у Пеплоустов.

Джеро поморщился, как обычно морщатся, зная, что отвратительный человек высказал отличную мысль. Даже стало жаль, что нельзя улыбнуться. Улыбки вызывают подозрения. А подозрения заставляют пальцы на спуске чесаться.

– Мне было бы легче, если бы мы взяли с собой Тутенга и Агне, – прошептал Джеро.

– Да-да, все находят присутствие огромной женщины с магическими мускулами очень обнадеживающим, – пробурчала я. – Все, кроме Пеплоустов. Моя плохая идея, и будем делать по-моему плохо. – Я искоса глянула на Джеро. – Если не нравится, так не лги мне, мать твою, больше.

Не пойми неправильно – дело не в том, что я сентиментальна. По крайней мере, не на эту тему. Мне лгали многие, и кто-то из-за этого умер, кто-то нет. Такой уж в Шраме образ жизни, образ выживания.

В случае Джеро, умолчание – как называешь ложь, когда ты слишком богат, умен или привлекателен для лжеца – задело не меня, но наше общее дело. Дело, которое должно закончиться лучшим миром и кучей людей, которых я в нем похороню. Если лажа Джеро положила всему этому конец, положила конец моему списку, лучшему миру, самой возможности, что однажды я сумею притвориться, что все это нормально…

Ну. Может, мне все-таки стало немного обидно.

Это, в любом случае, объясняет, почему было так приятно видеть, как он завалил хлебало.

Мое внимание привлек пронзительный птичий крик. Упитанная ворона радостно проскакала по карнизу ветхого дома, а потом уселась в гнездо над треснутой дверью. Довольно каркнула, устроив тушку среди веток, которые принялась привередливо украшать своей грязной добычей.

Воронье гнездо казалось на доме потрепанной шляпой под стать еще более потрепанному наряду. Щербатый, осыпающийся, воткнутый посреди запущенного квартала, все еще покрытый шрамами войны, дом выделялся исключительно тем, что его окна не были забиты досками, но щеголяли уродливыми лоскутными шторами, а крыльцо не укрывал снег, когда остальные руины потихоньку обваливались все больше, окутанные слоем белой пыли.

Печальный, обветшалый домик посреди печального обветшалого квартала, ничем не примечательный, кроме того, как сильно хочется сморщиться и отвести взгляд, когда проходишь мимо.

Что, как можно догадаться, делало это место идеальным для черного рынка.

Или для того, чтобы убить нас и пустить органы на алхимические составляющие. Но если будешь зацикливаться на том, кто хочет спереть твои почки, никогда ни к чему не придешь.

Я толкнула дверь, шагнула в темную комнату и понадеялась на лучшее. Не первый раз такое делаю.

В нос ударил резкий запах трав. Если бы глаза не привыкли к темноте, поклялась бы, что меня окружают всевозможные наркотики. Но как только увидела разнообразные баночки вдоль скромной стойки, впрочем, я поняла, что просто-напросто попала в поганую чайную. За столами никого, за исключением парочки стариков, которые остекленело пялились в дымящиеся пахучие чашки чая перед собой. Где-то на фоне вопил сломанный вокафон.

– Четыре чашки? – прохрипел голос; перед нами возникла крошечная женщина в простом плаще поверх халата, с чайником в одной руке и подносом в другой. – Фирменного?

Мой взгляд скользнул с нее на стойку в дальней части помещения, а потом на маленькую дверь, спрятанную в углу. Я повела носом.

– А есть что-нибудь более редкое? – поинтересовалась я. – Что-нибудь из Уэйлесса, может?

Вокафон зажевал ноту. Блеклые глаза всех стариков медленно обратились ко мне. Так медленно, что едва заметишь. И определенно не заметишь, как они тихонько зарядили под столами ручные арбалеты.

Старуха выдерживала мой взгляд – я же держала руки подальше от оружия. Спустя мгновение она втянула воздух сквозь зубы и указала подбородком на маленькую дверь в углу.

– Там, – проворчала старуха. – Бери сама.

– М-да, – охнул сзади Урда. – Должен сказать, уровень обслуживания тут куда ниже того, что я ожидал. Зовите меня пижоном, но я не думаю, что иметь немного гордости – это слишком много для…

Его, к счастью, прервал резкий тычок локтем в ребра, прежде чем это успел сделать болт в горло. Я благодарно кивнула старухе и направилась к двери.

– А, а, – донесся мне в спину хрип старухи. – Четверо – много. Места не хватит. – Она сощурилась, мутные глаза остановились на Ирии. – Она останется. Остальные идите.

Я стиснула зубы, пальцы непроизвольно дернулись в жажде обхватить оружие. Это, разумеется, была мера предосторожности – разделить нас, оставить заложника, чтобы, как они полагали, мы не доставили беспокойства. Довольно справедливо, если учесть, что я была с ног до головы в крови и носила с собой огромный револьвер. Если мы хотели пройти дальше, иного выбора, кроме как пойти на их условия, у нас не оставалось. Что, я надеялась, понимали все.

– Нет!

Но на хер меня с моей верой в лучшее, верно?

– Нет-нет-нет-нет, – Урда охнул и затряс головой. – Н-нельзя оставить Ирию. Мы команда. Нельзя. Вы меня не заставите. Вы… вы не можете… я не могу… не могу!

Он стиснул голову ладонями так сильно, будто пытался удержать мозги, чтоб те не вытекли. С губ сорвался жалобный вой. У меня заколотилось сердце. Я перевела взгляд с одного старика на другого, проследила, как поднялись под столом арбалеты. Я не знала, что за херню Урда творит, не знали и они. А этого, видимо, с головой хватало, чтобы нас прикончить.

Какофония вспыхнул, призывая мою руку. Я обхватила пальцами рукоять. Медленно, ровно выдохнула и…

– Эй.

Все руки замерли. Все, кроме рук Ирии. Она взяла брата за плечи, заставила посмотреть ей в глаза.

– Все будет хорошо, – произнесла Ирия. – Я буду здесь. Ты будешь там. Если понадоблюсь, то просто, – она наклонилась ближе, – свистни, ладно?

Губы Урды дрогнули, словно он хотел возразить. Но в конце концов закрыл глаза, слабо кивнул и вместе с Джеро направился к двери. Арбалеты снова скрылись под столами, и я тоже сдвинулась с места.

– Эй.

Ирия поймала мою руку. Я развернулась и увидела вовсе не скалящееся, бранящееся, грубое лицо скитальца. Ирия Клеть, Похитительница Богатеев и Призрак Добродома, посмотрела на меня, силясь выразить глазами беспокойство.

– Урда, – шепнула она, – не очень ладит с теснотой. Я не могу потерять… – Ирия облизнула губы. – Просто следи за ним, ладно? Пригляди. – Она сглотнула ком. – Я нужна ему, понимаешь?

– Понимаю.

Я сделала было шаг, но Ирия стиснула меня крепче.

– Обещай.

Я выдержала ее взгляд, по одному отодрала ее пальцы от своей руки.

– Обещаю.

Ирия кивнула, выдохнула шумно, нервно.

– Ладно. Хорошо. О том, что Какофония не сдерживает обещания, молва не ходит. – Она нашла себе стул и уселась. – Я тут, неподалеку.

Я кивнула в ответ и поспешила к Джеро и Урде, и шаг мой стал куда беспокойнее, чем мне хотелось. Видеть такие чувства у такого человека всегда тревожно. Это превращает их из чудовищ в людей в мире, где чудовища выживают, а люди – нет. А сейчас мне было нужно чудовище, безжалостный скиталец, а не обеспокоенная сестра. Скиталец, которого я могу подвести без угрызений совести. Сестра, что всю ночь не спит, глядя на пустое пространство, где должен быть ее брат…

«Довольно. – Я вытряхнула эти мысли из головы. – Не смей, мать твою, так выглядеть перед Пеплоустами. Не переживай за нее. Кроме того… – Я мрачно скривилась. – Если Урда не выберется отсюда живым, то ты, ясен хер, тоже».

* * *

Так бывает не всегда – на моей памяти, по крайней мере, – но если ты оказываешься в темном подвале, вдали от тех, кто может услышать, и смотришь на дверь, за которой почти определенно ждет гибель, то ты, наверное, любишь принимать плохие решения.

– И все?

А еще тебе, наверное, нужно перестать водиться с мудаками.

– А ты чего ждал? – поинтересовалась я.

– Не знаю. Что-нибудь более загадочное?

Урда, сощурившись, окинул взглядом дверь – массивный, окованный железом барьер, который непонятно что забыл в подвале чайной.

– Я слышал истории о Пеплоустах и их… рынках. – Он сморщился так сильно, что я разглядела очертания его черепа. – Грязные, жуткие слухи о телах, которые режут на ингредиенты и эликсиры, способные подарить шесть секунд полного знания, а потом у тебя телесные жидкости из всех отверстий хлынут и… знаете что, а почему бы нам не придумать что-нибудь другое?

– Ага, воры в историях всегда кажутся круче, – вздохнула я. – А потом встретишься с парой-тройкой и узнаешь, что они просто мудаки при деньгах, которые работают на еще больших мудаков при деньгах.

– Так значит это все неправда? – Урда с надеждой улыбнулся. – Про тела… и отверстия?

– Нет, это полнейшая правда. – Джеро протолкнулся мимо него к двери. – Пеплоусты выдерут нам печень, если подумают, что заработают с них медный накл. – Он оглянулся на меня и Урду. – И если бы они не украли революционные технологии, нас бы тут не было. Заходим, находим нужное, убираемся. Согласны?

Я кивнула холодно. Урда – пылко. Джеро кашлянул, развернулся к двери и занес кулак. Два быстрых стука, пауза, три плавных, пауза подольше и еще шесть быстрых. Затем, с довольной улыбкой, Джеро отступил назад.

Воцарилось неловкое молчание.

– Что это за херь? – осведомилась я.

– Условный тайный стук, – отозвался Джеро. – Просто подожди.

Я открыла было рот, чтобы обратить внимание на идиотизм необходимости тайного стука, когда мы и так в тайной комнате тайной чайной, куда нас привела тайная, мать ее, ворона, но деревянная панель двери вдруг скользнула в сторону. В ней показалась пара усталых, покрасневших глаз, и голос, который как будто принадлежал не просыхающему шесть дней пьянице с полным ртом щебня, прохрипел:

– Чо за херь?

Джеро снова шагнул вперед, прочистил горло.

– Друзья. В поисках кое-чего особенного.

– Друзья? – Глаза сощурились. – Хм. Странно. А я чо-т вижу только кучку недоумков. Но эй, если увидишь мудозвона, который тут стучал, будь добр, передай ему, ей или им, что мы этим дерьмом больше не страдаем. Чудненько. Спасибо. А теперь свали на хер.

– Погоди, я…

Возмущение прервала хлопнувшая заслонка. Джеро на мгновение зло стиснул зубы, но потом закрыл глаза, выдохнул, потер виски. Ярость уступила место размышлению, шестеренки его разума заскрежетали, пытаясь родить новый план как попасть внутрь.

И я уверена, Джеро выдал бы что-нибудь великолепное. Но эта ночь была слишком долгой, и я очень устала.

Так что пустила в ход собственный план.

Я отпихнула Джеро, прошла к двери и трижды врезала по ней кулаком. Заслонка сдвинулась, на меня воззрились все те же покрасневшие глаза.

– Лады, этот стук в самый раз, – прохрипел из-за двери голос, – но сдается мне, я сказал, что… что…

Голос умолк, глаза наткнулись на меня. Я стянула с лица – украшенного кровью и длинным шрамом – палантин и уставилась в ответ. Не стану лгать, то, как эти глаза распахнулись, когда он осознал, кто тут ему стучал?..

– Ох бля… это ты.

Не лучше, чем секс. Но около.

– Знаешь меня?

Молчание. Потом глаза мотнулись туда-сюда – кивок.

– Знаешь, как я войду?

Он облизнул сухие губы.

– Как?

Я пожала плечами.

– Думала, сам решишь. Ты нас впустишь. – Я откинула палантин дальше, положила на черную рукоять Какофонии ладонь и задумчиво побарабанила пальцами. – Или я постучу еще раз.

И снова молчание – глубокое, долгое, натянутое настолько, что человека задушить можно. Покрасневшие глаза пялились на меня, взгляд прыгал, оценивая, просчитывая варианты того, как все кончится, и сколько из этих вариантов кончатся чьими-нибудь кишками на стенах.

Заслонка снова захлопнулась. Я вздохнула.

– Ну, я пыталась.

Какофония едва успел покинуть кобуру, как раздался лязг чего-то увесистого и металлического. Потом пауза. А за ней дохнуло едкой вонью химии, пыли и денег – тяжелая дверь приоткрылась, и наружу шагнул изнуренный мужчина.

Низкорослый, щуплый, в мешковатой одежде с пятнами от еды, со всклокоченными волосами, собранными в высокий хвост, со щетиной, с длинной трубкой во рту. Одна ладонь покоилась на деревянном мече, заткнутом за пояс; закатанный рукав демонстрировал татуировку в виде широкого дерева на предплечье.

Он был грязным. Он был уставшим. Он смердел дешевым шелкотравом. И если не знаешь, скольких Руду Батог убил, поклянешься, что перед тобой всего лишь очередной попрошайка.

Черт, я-то знала! И все равно не могла сказать наверняка, что он не попрошайка. Но каким бы грязным он ни был, каких бы трудов ни стоило сюда добраться, я не сдержала улыбки.

– Ну, – произнес Руду, отступая в сторону и кивая на дверь, – типа добро пожаловать на Вороний рынок.

Назови меня бездуховной, если хочешь, но покупки всегда поднимают мне настроение.

15. Вороний рынок

Первая ложь, которую мы себе говорим – это что мы лучше зверей.

Имперец или революционер, неважно – в каждом обществе полно стихов, пропаганды, опер и военных песен, прославляющих великие дела человечества. Наши цели благороднее низменных инстинктов существ, что рыщут по этим землям, говорим мы себе. Мы не деремся за еду, территорию и секс. Мы боремся за идеалы, принципы и романтику – что сродни сексу, только болтовни больше.

Можешь назвать меня циником, но я давным-давно лишила себя иллюзий по этому поводу. Бесчисленные битвы, масса тягот и некоторые избранные шрамы помогли мне понять и принять то, что, если задуматься, между людьми и зверьми не так уж много различий. Да, мы усовершенствовали убийства и додумались, как сделать еду лучше, а отношения хуже, но, если достаточно присмотреться, ты увидишь, что и у них, и у нас одна и та же природа.

Вместо хищников у нас армии, бандиты и скитальцы. Вместо добычи у нас крестьяне, торговцы или любое количество невезучих мудаков, которые не в ладах с упомянутыми армиями, бандитами и скитальцами. А вместо падальщиков…

– КОМУ ИСПОЛИНСКИЙ ЧЛЕН?!

У нас Вороньи рынки.

– Проблемы в постели?! Неудовлетворенная любовница?! Не уважает отпрыск?! – ревела женщина в грязном фартуке, размахивая мясницким ножом в одной руке и пугающе здоровенным и засаленным фаллосом в другой. Ее голос отражался эхом в сырых сводчатых коридорах, перекрывая грохотание труб и сотню прочих голосов. – Орган этого зверя, должным образом обработанный, даст силы твоему дедуле трахаться две ночи напролет! Придай бодрости шагу, подогрей дела в спальне или продай кому-нибудь еще. Мне насрать, покупайте уже, эта дрянь жутко воняет!

Если бы тебя удивили ее торговые призывы, то удивило бы и небольшое скопище хорошо одетых господ, размахивающих перед ней торбами, в которых звенели деньги, и шумно требовавших дать им этот чудовищный член. И уж точно удивила бы туша здоровенного кошачьего пантерла, покрытого перьями, что разделывали от глазниц до яиц три энергичные дамочки и бережно раскладывали органы по склянкам.

Но, впрочем, только тебя.

На Вороньем рынке ни у кого нет времени на скромность.

Их не найти в цивилизованных местах, благородных и приличных городах со стражей и примитивными понятиями о власти закона. Но на задворках мира, где воздух заполнен страданиями и войны встречают с тем же усталым безразличием, что и плохую погоду, Вороньи рынки такое же обычное дело, как и трупы.

Они всплывают после великих битв, вслед за смертоносными эпидемиями или в местах иных бедствий – невзрачные люди в невзрачных нарядах появляются на полях битвы и в разоренных городах и грамотно все обчищают. Не остается ничего, от великолепных орудий и технологий до колец, сорванных с пальцев мертвецов. Пеплоусты забирают все и находят темный уголок, где это все продать.

Молва растекается как гниль и доходит до всех, кроме закона. И как мухи на труп слетаются покупатели. Некоторые безвредны – коллекционеры экзотических товаров и редких вещиц, вольнотворцы в поисках военных технологий, которые им еще не удалось украсть. Некоторые менее безвредны – главари банд, ищущие оружие, чтобы снарядить своих ребяток на грядущие облавы, скитальцы, которым не терпится найти новые игрушки, чтобы сеять хаос. Пеплоусты не против. Пеплоусты не задают вопросов.

Пока ты раскрываешь кошель и закрываешь рот, ты желанный гость Вороньего рынка, и неважно, кто ты – коллекционер, преступник или, скажем, невероятно привлекательный и очаровательный скиталец, втянутый в заговор с целью уничтожить две империи.

– Напомни, что вы там ищете?

Руду не слишком беспокоила кровавая сцена позади нас. Как и парочка алхимиков в ближайшей нише, склонившихся над котлом, из которого клубился бледный дым и приносил с собой далекий крик; и маньяк в защитных очках, восседающий на груде бронзовой взрывчатки и держащий табличку с надписью «БОМБЫ. ДЕШЕВО. НАДЕЖНЫЕ УБИЙСТВА»; и любой из дюжин мрачных, злобных или злоумышленных торговцев в нишах акведука, каждый из которых предлагал нечто более жуткое, чем предыдущий, покупателям, коих было не меньше дюжины перед каждым, жаждущим смертоносных товаров.

Вероятно, потому, что как скиталец он повидал уже более чем достаточно ужасов.

Или потому что обдолбался как тварь.

– Чертежи! – прокричал Джеро, чтобы его было слышно за взрывом чего-то у нас за спиной, пока Руду вел нас по лабиринту акведука. – Мы ищем чертежи. Или революционные технологии. Как и в прошлые шесть раз, что ты спрашивал.

Честно говоря, на Вороньем рынке довольно легко отвлечься. Черт знает, когда Пеплоусты присвоили подземный акведук Терассуса, который извивался под городом, но с тех пор они определенно извлекали из него пользу. Ни один дюйм каналов, который не был под водой или занят трубами, не остался без торговца, втирающего непотребства и жуть.

– Я вас понял, – отозвался Руду. Правда, судя по тому, что он даже не поднял головы и увлеченно набивал трубку доверху шелкотравом, понял он нас не особо. – Пардон, тут так сложно за всем уследить. Особенно, когда выдул три трубки.

– Может, хватит столько курить? – предложила я.

– Может, хватит быть сраной занудой? – Руду чиркнул по стене лучинкой, прикурил, глубоко затянулся и выдохнул облако розового дыма. – Кажется, у нас тут самый настоящий парадокс, м-м?

– У слова «парадокс» другое значение, – заметил Джеро.

– Да ладно? Ну, может, если дуну еще малость, то соображу. Или перестану тебя слушать. Ща проверим.

Надо ли говорить, что Руду мне нравился.

У нас в прошлом, конечно, были разногласия, но покажи мне пару друзей, которые не поджигали друг друга хоть раз. С тех пор мы нашли общий язык.

И под этим «языком» я имею в виду, что он более-менее правомерно обязан делать то, что я скажу.

Как ты мог уже догадаться, со всеми взрывами и убийствами, мы, скитальцы, народ не законопослушный. Единственный закон, который мы признаем, это Алый дар: бесхитростная безделушка, окрашенная алым, которая передается от одного скитальца другому по своей воле. И она позволяет владельцу получить единственное, что может дать скиталец – единственный дар.

Задание, одолжение, плата – неважно. Скиталец может потребовать в ответ на свой Алый дар что угодно, хоть купить выпивку, хоть убить Императрицу Катамы. Когда вручают Дар, нельзя отказать. Когда обмен совершен, его нельзя не почтить.

Случается, время от времени, что кто-нибудь нарушает эти правила. Иногда отказывается от Дара. Иногда не удовлетворяет запрос. Каковы бы ни были на то причины, итог один.

Скиталец, отвергнувший Алый дар, становится дичью. Никто за него не вступится, никто не утешит, кроме как ножом в темноте.

Мы не отдаем его просто так. Мы не тратим его просто так. И как бы ни было соблазнительно использовать Алый дар, чтобы Руду нашел нам необходимое, я не собиралась его на это тратить. Тем более, что в его обязанности все равно входит показывать нам достопримечательности.

– А разве… – Урда глянул через плечо на бушующий в очередной нише огненный ад. – А разве вас не должно вот это беспокоить? Вы разве не… э-э… охрана?

– Я скорее советник, – ответил Руду сквозь облако дыма. – В смысле, что со мной советуются, как бы хотели, чтобы я убил любых имперских магов, которые отважатся сюда сунуться. Помимо этого я получил четкие указания в дела не вмешиваться. – Руду неопределенно махнул рукой. – Опять-таки, с этим справятся вон те ребята.

Я не сразу поняла, что он указывает не на пустое пространство. Из теней позади прилавков за всем бдительно наблюдали Пеплоусты. Тела их скрывались под черными одеяниями, лица – под вороньими масками. На виду оставался только небольшой арсенал из арбалетов, клинков и фляг, которые Пеплоусты были готовы применить к любому, кто, по их мнению, того потребует.

Урду это почему-то не успокоило.

Если раньше он просто нервничал, то теперь с каждым шагом трещал по швам. Его взгляд метался между торговцами, покупателями и Пеплоустами, не зная, кого сильнее бояться. И всякий раз его рука ныряла в карман, нащупывала что-то, что я видела лишь мельком.

Металлическое… серебряное. Я сощурилась.

Это что… свисток?

– Короче, найти революционные цацки тут не должно быть слишком уж сложно, – продолжил Руду, демонстративно не замечая доносящихся сзади криков. – Война оставила целую кучу, валялись где попало. Танки, пушки, эти стремные тыкалки-стрелялки…

– Штык-ружья?

– Да-да, конечно. Все это рано или поздно оказывается в руках Пеплоустов, а это означает, что оно рано или поздно оказывается здесь. Обычно, им плевать, кто покупатель.

– Обычно?

– Ага, обычно. И обычно я не задаю вопросов. – Руду вдруг замер, мы резко остановились за его спиной. Затем он медленно повернул голову и бросил взгляд покрасневших глаз через плечо. – Но, с другой стороны, обычно я не вижу, чтобы Сэл Какофония шныряла в поисках революционных цацек. Так что не могу не поинтересоваться, не захотят ли Пеплоусты узнать, вдруг что-то не как обычно.

Я не моргнула, не дернулась, не шелохнулась – из теней за мной неотступно следили глаза, поблизости, слушая, отирались уши. Я чувствовала, как рядом напрягся Джеро, как его ладонь двинулась к потайному клинку. Моя ладонь невольно скользнула к нему, перехватила.

И невольно же осталась.

Было приятно… почти. Держать что-то, кроме револьвера или меча.

– Ручаюсь, если б они платили столько, чтобы мне было не по хер, я бы спросил, – усмехнулся Руду, выпуская дым меж зубов. – Но я тут не в богатых тряпках расхаживаю, верно? – Он поднял взгляд сквозь пелену. – О, эй, вот мы и здесь.

Перед нами возвышалась очередная ниша, освещенная тусклыми алхимическими фонарями. И из их теней вышли Пеплоусты. Нас окинули стеклянные глаза масок, руки крепко стиснули арбалеты.

– Трое не желают видеть здесь тех, кого не одобрили, – проворчал один Пеплоуст. – Двигайте дальше.

– Она со мной, – отозвался Руду. – Не переживайте.

Стеклянные глаза на мгновение задержались на нем, а потом уставились на Урду, словно чуяли страх, который он источал.

– А он кажется знакомым, – подал голос второй. – Это чего, инструменты чарографа?

Они шагнули ближе, Урда съежился у меня за спиной.

– Давай-ка побеседуем, ты да я, а потом мы сможем…

Пеплоуста остановили мои руки: одну я выставила перед ним, другую положила на рукоять Какофонии.

– Он со мной, – заявила я. – Никто его не тронет.

– И никто не угрожает Пеплоустам, – прорычали те.

– Я никому не угрожаю, – прохладно сказала я. – Просто говорю, что если хотите побеседовать, то можете побеседовать с нами. – Я похлопала по рукояти Какофонии. – С ним и со мной.

Я чувствовала на себе их взгляды: раздраженный – Руду, перепуганный – Урда, стеклянно-презрительный – Пеплоусты. Все они знали, что я совершаю глупость. Если я оскорблю Пеплоустов здесь, единственное, что мы тут добудем, это вечную вражду с организацией, которая способна убить нас всех во сне. А это плохо.

Но не настолько, как пустить молву, что Сэл Какофония нарушает свое слово.

Профессиональный вор все еще вор, а вор все еще трус. Их позы сообщили мне все, что надо: сколько бы Трое им ни платили, этого недостаточно, чтобы покрыть то, что я могу с ними сделать. Пеплоусты отступили, мотнули подбородками. Руду направился в нишу, Урда отчаянно рванул за ним.

Мы с Джеро поспешили их догнать, следуя на звук металлического скрипа и ударов одинокого молота, и к тому времени, как наш отряд воссоединился, мы оказались в… как бы описать?

Тебе доводилось бывать в этих пафосных борделях? Таких, где работники и работницы все красивые, приятно пахнут и уводят тебя в комнаты, полные шелковых подушек в форме сердца, и где гобелены с голыми людьми и статуи огромных членов и сисек повсюду?

Вот типа того, только с механизмами.

В противоположность бессистемному бардаку, царящему среди товаров остальных торговцев, все в этой нише было придирчиво обустроено, помечено, внесено в реестр и расставлено в порядке, который можно назвать лишь пугающим. Штык-ружья, бережно разложенные от большего к меньшему; крошечные сфероидные Реликвии, неприлично любовно наполированные; здоровенный доспех Паладина в углу, окруженный бесконечными пропагандистскими плакатами на стенах, изображающими суровых революционных солдат, которые расстреливают комичных имперских врагов, и милосердные лики Великого Генерала, прижимающего к груди революционных детишек. Вдобавок ко всему, на аккуратных полках красовался целый ряд механизмов, приспособлений и частиц, выбранных из грязи полей сражений.