Текст книги "Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя"

Но нельзя, конечно, сказать, что он делал все и возмущался зря. Скажем, еще и послезавтра его передовой опыт в разрушении скрижалей, которые человечество до него две тысячи лет собирало и берегло, украсит любую галерею мыслей и любой отдыхающий ум. Обычно я стараюсь не цитировать там, где цитировать нечего. И я готов согласиться, что здесь тот случай, когда даже чрезмерное цитирование чужих жемчужин – будь они в самом деле жемчужинами – уже не в силах усугубить то, что без них стоит немного. Я даже допускаю, что опыты вроде этих легко восходят к благородным категориям антологий, если мысль хороша, то ее не испортит даже чужое прикосновение грязных рук; но после того как я однажды заметил, что в остальной обитаемой вселенной о нем ничего не знают кроме того, что было где-то такое имя, я решил включить здесь несколько афоризмов, с предложением собственных пояснений. У меня большое подозрение, что это кончится не скоро.

В случае же с «Суммой технологии» дело осложнялось тем, что книга как будто уже успела пересечь океан, и отсутствие самого главного труда автора на фоне уже изданного выглядело по меньшей мере озадачивающим. В стране п.н. же как бы словесная свобода.

Не удовлетворясь обычной ролью инструмента универсального закона, «подредакция» уверенно и широко, с истинно русской открытостью и решительностью вывела себя в соавторы. Причем в структуре самих уникальных по обилию и плодотворности наслоений сносок, уже со своим сюжетом, доставляло удовольствие наблюдать за поворотами напряженной мысли соавторов, где вначале надо подготовить почву для читателя; затем самого читателя; затем где для читателя целесообразно подготовить уже автора, который не может думать, чтобы поминутно катастрофически не ошибаться; какую затем страницу можно уже, не прячась, забрызгать слюной, а какую просто испачкать своим вниманием, – «а вот здесь следует немедленно сбросить напряжение, не перегибать, дать волю объективности, похвалить автора за достигнутое, выдержать длинную паузу и немного, чуть-чуть, пошутить». Их много, этих страниц, и лишь успев ознакомиться с линией их общего сюжета, очень скоро понимаешь, что их не могло быть меньше. Как раз этой книге ничто не должно успеть помочь. Она слишком знаменита, чтобы выпускать ее одну в страну русси «просто так».

В рамках «полемики», уверенным шагом, всем немногим из оставшихся заинтересованных показывается, как думать нельзя. И все из опасения, что поймут не так, как хочется им, а как написано. Я бы не поверил, если бы сам не держал книгу в руках. Автору элементарно мстили за другой его «Осмотр на месте». На его же страницах, но за мой счет.

«Сумма технологии», конечно, не могла иметь в пределах конкордата п.н. иной вид.

Там, где список книг для прочтения иным этническим культурам определяется лишь почитателями «Суммы теологии» Фомы Аквинского (сама идея психоанализа по которому – уже разновидность греховного кощунства), нетрудно предсказать, какая из книг напечатана не будет. И можно было бы рассуждения те со всеобязательным наукообразием, не суетясь, перелистнуть – если бы не одна только промелькнувшая перед глазами до крайности занятная сноска, пришедшая уже непосредственно в соприкосновение с данной рукописью, и показавшаяся лично близкой мне и до боли знакомой.

Речь идет о проклятой свободе.

Они ее считают – непредвзятой горстью и в любых соотношениях.

«Сегодня мы считаем, что 3 метода познания мира: объективный (научный), субъективный (принятый искусством) и трансцендентный (характерный для религии) – эквивалентны и могут смешиваться в любых соотношениях…»11
  С. Лем. Сумма технологии. Terra Fantastica – «АСТ», 2002. Комментарии под торжественным значком копирайта некоего «С. Переслегина». Очевидно, что клинический вздор такого уровня прямо на страницах знаменитой книги можно нести, лишь спрятавшись под псевдонимом. Случай комментариев настолько беспрецедентный, что заслуживает того, чтобы всем аплодировать недоразумению стоя.


[Закрыть]

Сегодня «мы считаем». 170 лет спустя от времени последнего по счету обугленного столба, плохо пахнувшего во славу христианства, – кого сегодня уже волнует, что там считают божемои, если на минуту вынести за пределы периметра эшафотов самих божемоев? «Б-блеск», – как сказал бы какой-нибудь греческий козлоногий бог. «Смешиваться» -то может в любых соотношениях что угодно и где угодно, вот только куда потом это выбросить, что бы ничто не испачкать и не испачкаться самому?

Был, говорят, такой барьер на каменистом пути цивилизации – «фазовый», так вот его удалось благополучно преодолеть «за счет сочетания новой (христианской) трансценденции и инициированными в античное время принципами развития и свободы личности…

Свободы личности… Fucking piece of shit, как сказал Демокрит, когда ему отдали на рецензию какого-то начинающего паразита.

Был, значит, где-то и там тоже свой принцип свободы личности – но цивилизация накрылась бы пепельницей, вместе со своими барьерами, не будь на свете новой (христианской) трансценденции.

Это было уже не первый раз, когда промелькало негромкое стремление кого-то как бы невзначай поставить себе в заслугу то, что и было достигнуто лишь вопреки ему, напряжением чудовищных усилий – с началом его преодоления в себе и ни в коем случае не раньше.

Надо думать, комплекс известных организационных мер по возведению эшафотов, растягиванию связок, расчленению суставов и дальнейшему сожжению поголовно всех, кто минимально слышным образом рассуждений отличался от заданной средней серой массы, когда в отдельных городах в отдельные дни обугленных столбов насчитывали до нескольких сотен, – так помогали пробудить наконец в сознании свежесть мысли, так проводили историческую инициацию античной свободы личности, так выражали теплую признательность язычеству и его веселью и так преодолевали барьер цивилизации. Речь даже не о реакции Контрреформации сразу вслед за Великой Реформацией как ответ Лютеру (упертому болвану из глухой деревни, как его назвали бы сегодня): именно данному эпизоду история планеты обязана тем, что не произошло контакта этого дня с днем Античности. То, что минимально грамотный разум назовет катастрофой – в пределах всех социокультурных измерений. Об удивительном научном бесплодии Европы Средних веков стало возможным говорить, когда удивление по такому поводу больше не грозило потерей жизни.

Не может надоесть удовольствие со стороны наблюдать, как тот, кто по логике времени тогда и там неслышно стоял бы в непосредственной близи от периметра столбов, полыхающих и с треском сыплющих искрами, с неподвижным лицом и со скукой отправляя правосудие, за бесподобным Тертуллианом про себя и вместе со всеми привычно повторяя: «…Мы не нуждаемся ни в каких исследованиях после евангелия и Христа…» – сегодня негромко что-то считает и заканчивает защиту своих авторских прав на собственные сноски и благоприятные послесловия к книгам тех, кому столбы были посвящены.

«…Увижу и мудрых из философов, на огне подрумяниваемых совместно с их соучениками, учили коих, что нет бога, что нет души и не возвращаемы оне во тела прежние…

Какой же претор, или консул, или квестор, или жрец в силах дать тебе столько узримых радостей – и столько восторга?..

А мы вот, одним лишь напряжением веры, способны уж и в день нынешний нарисовать всё в духе и воображении…

Кажись, это и поприятнее будет, что улицезрить имели бы в цирке, двух амфитеатрах и на всем побоище…»

Боюсь, против такого приступа смирения и любви нужны не доводы, а немногословное вторжение безбожных гуннов. Но никогда не оставит того, кого ласково и любя называют у нас божемоем, желание протиснуть себя в чрезвычайно престижное общество двух единственных методов познания мира, научного и искусства, – а когда всякий раз будет ясно, что не получится, объявлять их оба, конечно же, своим «эквивалентом». Опыт сверхсенсорики не может быть здесь включен не столько даже из соображений обезопасить ее от паразитов, сколько по причине того, что она повторяет логику анализа науки и индивидуальный инсайт искусства. Художественный человек – предтеча человека научного, и первый – только дальнейшее развитие другого, говорил где-то один разрушитель скрижалей, давая прогноз отдаленному будущему и предсказывая искусству вечернюю зарю: так человек на склоне лет вспоминает исчезнувшую юность.

170 лет – это еще совсем немного, но необратимая ошибка ими уже совершена. Те из оставшихся, на пепел ими не пущенных, сумели уйти слишком далеко, чтобы стать в их приоритетах тем вирусом, которым совсем скоро, возможно, всего лишь через несколько сотен лет, в конце концов поперхнется их программа. И времена, быть может, наконец выйдут из ступора и начнут меняться.

С пониманием и тепло нужно ожидать и в дальнейшем соразмерного увеличения количества их оправданий – соразмерно нашему знанию, и их непревзойденных по красоте исползновений – под новый порог, в другую темную щель, на длину инструмента. Далеко бы успели мы уйти, от них и их эшафота, начни смешивать науку «в любых пропорциях» с идеологиями и «распаковками смыслов», за которыми не нашлось ничего, кроме уже известных пожеланий? Безошибочно и всегда, в любой информационной среде удается вычислять их – по их пожеланиям. Им нет никакого дела до того, как там было или могло быть в принципе.

Идеология их и идеология любых других – они давно отчаялись уже чем-либо нас удивить. Все их пожелания и вся орфография их пожеланий давно приняты во внимание, добросовестно рассмотрены и отложены в сторону. В том, что касается человека этого времени, они менее всего пригодны на роль постороннего наблюдателя. Дело не в том, что они с увлечением рассказывают друг другу о том, на что не счел бы нужным расходовать время я. Они перекрыли последний доступ к громкоговорителю мне и всем, кто на них не похож, предусмотрительно не забыв оставить его себе. Когда слышишь только себя, не сложно убедить себя в своей общекосмической значимости. Курс их лечения все остальные уже прошли. Сейчас они не стесняясь лечат меня под свой вкус, но опять за мой счет, даже не догадываясь, как выглядят со стороны.

Вот фундаментальнейший – в традициях христианства – вопрос: имел или не имел его основоположник личную собственность? Говоря простыми словами: в достаточной ли мере он был неимущ? Это же далеко не праздный вопрос. Это не теза из категории «ха-ха», как кто-то сразу подумал, а глубинный, затрагивающий все внутренние органы верующего типа сознания, которыми он любит. Казалось бы, чего тут много думать и чего исследовать, – но это только на взгляд посторонних. Ну, может, имел – в виде хлеба и вина, поскольку ими вроде как нельзя преуподобить сущность, сподобившись насущное брать лишь во временное пользование, есть ведь чего-то надо.

А может, и не имел – поскольку предметы оные, господней мудростью относимые к объектным категориям насущных необходимостей, не могут, таким образом, быть относимы к предметам личной собственности. Другими словами, господь был безусловно неимущ в достаточной мере. Это только сейчас суть поднятой проблемы выглядит лишенной академического интереса, а тогда как раз лица из особенно настаивающих на данной точке зрения целиком и полностью сжигались вместе с их мировоззрением после плотных и продолжительных сеансов следствий с применением самых интенсивных методов дознания – именно как казус опасного отклонения от канонов принятого.

И это лишь сегодня вызывает неподдельное удивление – а в те эпохи оная проблематика была предметом оживленнейшего обсуждения в пенатах самого соглашения орденов, зачастую прямо там же, в пенатах, переходивших непосредственно к рукоприкладству, что много позднее с таким деликатным и негромким юмором описал один известный итальянский ученый-медиевист – потомок тех самых францисканцев и бенедиктинцев, благородный похоронный сарказм которого чувствовал всю неспособность передать на бумаге суть камня преткновения и современное умение испытывать удивление.

Дело было в том, что легализация утверждения за создателем христианства отсутствия той самой личной собственности закрепляло за канонами орденов право быть нищим в достаточной мере тоже. То, за что боролись. Что за одно это отклонение от нормы официально приговаривали к костру – тогда вызывало сочувствие далеко не у всех.

…Сам Лем обошелся с ними очень просто, обронив только мимоходом – по поводу посягательств на эйнштейновский постулат насчет постоянства скорости света, посягательства, к ним не имеющего отношения: важно, что для науки нет нерушимых истин и авторитетов. И вряд ли дипломированные божемои станут выглядеть наукообразнее только оттого, что держат на чужой территории свою икону авторитетов не перед собой, а позади. И вряд ли всем ученым вскоре предстоит броситься осыпать их поясницу поцелуями только потому, что так п.н. решили большинством голосов.

Это был один из лучших образцов такого рода, издаваемых приоритетной нацией, которые я держал в своих руках. Редакторские жемчужины передергиваний удавалось бы начислять до конца книги, или еще дальше, сказать трудно. Немного освоившись, глаз сноски позднее минует в автоматическом режиме и страница переворачивается. Вот только почему я, покупая знаменитую работу, должен еще столько же доплачивать за каких-то несколько безграмотных бледных московских пиписек?

(Не в качестве повода задеть и не из желания книгу защитить – но только лишь из сожаления, что не предусмотрены до сих пор в практике печатных форм «сноски на сноски» и «редакции на редакции», приводятся здесь лишь не самые объемные из их жемчужин. В силу того, что смещение всякой активной информации возможно только строго «от подредакции» – в направлении к Саянам и восточным границам на Тихом океане – и ни в коем случае не наоборот, не говоря уже о том, что любые из таких русских подредакторов сами решают, чему пройти их подредакцию, а чему нет, они не перестают помнить, что перекрыть их пожелания никто не успеет.

«…Иными словами, процессы с понижением энтропии (возникновение и развитие жизни) протекают за счет энергетического обмена с надсистемой (Солнце+Земля), энтропия которой возрастает…»22
  Ib.


[Закрыть]

Иными словами выглядит так, словно специалисты отчаялись уже достучаться до силиконовых лобных долей дилетантов с космическими повадками, надеясь однажды объяснить им, что организмы не ведут себя противоположно II-му началу термодинамики. Последние охотно выполняют его даже без пристегивания к ним солнца. Общая «сумма организации» и необратимые процессы в них происходят сами по себе.

Абзац сноски начинается так: «Логическая ошибка». Это там, где автор сделал глупость, поделившись сомнениями. Величественный поворот корпусом приоритетной подредакции вызывался не содержательной необходимостью – напряженнейшим поиском повода к этим двум словам. Чтобы хотя бы только пойти московской подредакции навстречу и принять в качестве допущения их уместность в данной реальности и ее извиняющих рамках, то тогда вынужденно пришлось бы принять и справедливость следующего высказывания явно сомнительного характера, что «отдельные подредакторы в отдельных случаях проявляют склонность расти к лону своих исходных праяйцеклеток».

«Автор не совсем точно представляет собой модель психики Фрейда и совсем неточно модель Юнга».33
  Ib.


[Закрыть] (Так стоит в сноске.)

Условно говоря, нет такого начитанного дурака, который считал бы себя дураком.

Я не решился бы как-то комментировать первую часть сносок, даже если бы это предлагалось мне в принудительном порядке, допуская, что недостаточно хорошо знаю ваш государственный язык, хотя тут явно не происки типографии. Кроме того, я случайно знаю, как болезненно представители русской общественности переносят, когда кто-то со стороны начинает лезть в их язык. Загадочным образом реакция адекватна тому, когда кто-то с той же стороны (т.е. с недостаточной фамилией) с чуть ироничной улыбкой по случаю услаждает приоритетные уши демонстративным, безупречным произношением в иностранных языках. Чего-то им снова не в кайф. И тем не менее.

Автор не представлял собой никаких моделей психики, ни там, ни до, нигде после. Не найдено в тексте также и описательных конструктов, кои указывали бы на то, насколько точно или же совсем неточно автор, так сказать, представляет собой существующие на сегодня модели психики. Были «словари сновидений» и два имени. Изобретатель же вскользь приводимой в самой книге теории «травмы рождения», ученик Фрейда, по-видимому, тоже некогда носивший какое-то имя, в сноске даже не упомянут. Замечательное в другом.

Само существование сноски было вызвано не содержательной необходимостью – «подредакция» не смогла устоять, разглядев вдруг для себя возможность без промедления вынести всем стилистическую хиазму, показавшуюся им блестящей («не совсем точно – совсем неточно»). Неистребимо желание выглядеть лаконично-блестящим, даже в сносках. Что же конкретно им там улыбнулось: без труда проглядывающая положительная модальность в пользу Юнга («совсем неточно»), коя объяснима уж совсем просто. Порывом оградить интимно близкий приоритет и искренней признательностью верующего за создание Юнгом «версии» психоанализа – «для верующих». Случай настолько стандартный, уместный и элементарный, что не хочется сомневаться даже из предпочтений скромности.

Именно данной категорией психолингвистики объясняется та непринужденность, когда п.н. по ходу перечислений имен, отмеченных блеском разума, от Демокрита, Зено и Марка Аврелия до Лири и Уилсона, как бы легко, как что-то само собой разумеющееся включают через запятую еще пару своих достаточных фамилий, которые уместны там, как шимпанзе в Библиотеке Конгресса, – чтобы сделать приятное своей этнической принадлежности.

Кстати, в свете того, что будет сказано ниже: у себя в «Синхронистичности» оный автор посвятил себя достаточно подробным изложениям истории удивительного посещения жуком-скарабеем его, автора, кабинетного окна не то четырнадцать, не то сорок четыре раза подряд, дабы, понятно, иметь возможность воочию посрамить неверующего. Так вот, в свете сказанного, я бы от себя немедленно предложил поставить под самый большой знак сомнения все другие откровения и результаты проведенных этим человеком аналитических предприятий, вроде «поразительной всеобщности древесной тематики», имеющей быть набрасываемой в процессе сеанса «некоторыми» пациентами, и незамедлительно следующего отсюда глобального вывода относительно общекосмической символики бессознательного – сознательного – транс-сознательного («корни – ствол – крона»). Предложенные автором панорамные по масштабности и титаническим усилиям сюжета интерпретации говорят не столько об их научной ценности, сколько о художественных достоинствах замысла, что, действительно, для обладающих той или иной мерой наклонности к продолжительным интерпретациям поле деятельности здесь самое широкое. Несомненно, что «некоторые» пациенты, если их попросить, начнут что-нибудь набрасывать. И это что-нибудь при известном желании должно быть похоже – на что-нибудь. Это такое свойство вещей и явлений.

Несомненно также, что это что-нибудь должно где-нибудь начинаться и где-нибудь заканчиваться – «иметь корни и цель духовного развития». Несомненно также, что, обладая нужным желанием, данная духовная интеграция может быть убедительно предложена окружающим как «самопознающая индивидуация, продолжающая макроскопический процесс на микроскопическом уровне». Несомненно также, что автору вкупе со всевозможными фроммами и адлерами намного приятнее было бы остаться в памяти окружающих не в качестве еще одного аплодирующего ученика отца (или одного из отцов) психоанализа, а зачинателем собственной школы в знании.

Наверное, много ума нужно – проекцию хроники индивидуальной жизни посредством банальной экстраполяции попытаться переложить уже на всю возможную и невозможную историю хомосапиенса, вступая теперь, конечно же, в вотчины «собственного нового учения». Инструмент отождествления хорош тем, что со времен «каменного» сознания он отличался редкой способностью надолго переживать своего хозяина.

Хороший вопрос: к какой категории деятельности следует отнести упражнения хорошо зарабатывающего языка, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть?

«…Движение экологов, из конструктивного научного течения, … превратилось в полутеррористическую организацию, направленную на торможение прогресса вообще»..44
  Ib.


[Закрыть]

«…Собственно на настоящее время ситуация изменилась только количественно: …улучшилось качество аппаратуры для наблюдения».55
  Ib.


[Закрыть]

Воин прогресса. Кажется, здесь претензия на непосредственно концепцию всего Будущего?

Но любопытнее всего, как москва форматирует содержание двух абзацев в сносках.

Скажем, им захотелось дать совершенно необходимое, на их взгляд, определение чего-нибудь, не важно. Дальше первым будет стоять тот абзац, который они организуют по предельной, максимально только возможной их силами нечитаемости – «научно». За ним сразу же встанут два слова: «Иными словами…» – и определение того же самого, но в изложении рабочего.

Дело уже не в том, что в сноске вновь нет содержательной необходимости. Тут все много интереснее. Этот механизм очень часто встречается у людей, физически оставляющих желать много лучшего и никогда не имевших успеха у привлекательных женщин. Настолько часто, что диагнозы такого рода в исключительных случаях легко ставить даже заочно. Сам акт такого смещения к абзацу иного информативного уровня снова и снова детонирует удовлетворяющее чувство снисхождения.

Уже сама возможность смещения снисходя будет вызывать к жизни следующую сноску. У таких людей начитанность – обыкновенно она бывает аномально-показательной и показной – часто свидетельство ранее пройденного неблагополучного этапа в жизни, сиптоматика условий продолжительных дисфункций в аспекте физическом и психическом, вызванных устойчивым давлением неблагоприятных, негативных внешних условий, пережитых унижений, будь то семейные отношения в детстве, известное положение аутсайдера в местах лишения свободы или русской армии; у женщин то же явление обычно есть следствие попросту не сложившейся жизни именно как женщины. Говоря совсем коротко, все вместе это служит своего рода механизмом компенсации их среды. Что само по себе неплохо, но зачастую ее начинают делать за чужой счет.

Вернемся к Лему. Причем абзацы будут открываться решительными: «Ничего такого Гедель не показал», «Ошибочно представление автора…», «Автор сознательно искажает картину…». Сочетание учеными допускается будет заменяться на учеными считается (что ими не допускается перечислить было бы легче), там же, где автор открыто веселится насчет каким человеку во что бы то ни стало хочется видеть свой изучаемый мир, ему ни к селу ни к городу шьют принцип Гейзенберга – «каким мы видим мир на самом деле». Чрезвычайно тщательные в крупицах чужих истин, немилосердно попукивающие педантисты своих пожеланий – они присесть не дадут утомленному чужаку без того, чтобы не принудить навсегда поселиться где-нибудь очень, очень далеко на лоне более благополучной экологии.)

Природный ум может компенсировать недостаток образования, говорил Шопенгауэр, тот самый учитель Ницше.

Но какое образование сумеет возместить недостаток ума от природы? Именно неспособность инстинктивно самим доходить до простых истин объясняет то катастрофическое положение, сложившееся на сегодня с тем, что в системе древних традиций принято называть махатмой. Но это тема другой легенды.

Критиковать, конечно, легко, но если подредакторам так уж невмоготу от желания что-нибудь написать, то отчего бы не собрать все, что хочется, скажем, в благородных рамках отдельной брошюры или, как еще делают, не убрать куда-нибудь в конец книги? Почему нельзя так поступить, понятно. Там им грозит «остаться без должного внимания». Без имени автора «Суммы» они никому не нужны.

Можно даже предсказать их поэтапное поведение – извороты сознания всех этих экземпляров в случаях столкновения с логикой последующих научных открытий. Это инструментарий последовательных логических приведений из категорий, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть, вроде законченных утверждений начет «художник – это высшее выражение бога». Знающие люди тут смущенно улыбаются, еще кто-то делает движение тихо и осторожно закрыть тему, словно при физическом контакте с носителем стыдной болезни, о которой тому даже у них некому сообщить. Хочу сказать, к ценностям знания все те вечно бледные лица с напряженными выражениями не имеют отношения совсем, и все их мыслительные движения исчерпываются всего лишь одним и тем же, поиском: как выжить, когда эволюционное развитие в их услугах не нуждается. Хочу сказать, собственную стандартную программу выживания данный тип сознания способен проводить только за чужой счет.

Именно по этой причине как в юридическом смысле, так и в чисто биологическом, он должен быть официально отрактован как враждебный живому.

Вместе с этим, от себя лично мне хотелось бы вполне честно их предупредить, что ту строгость – или даже в чем-то излишнюю жесткость логических построений, принятых на этих страницах всюду, где только речь заходит об их осунувшихся выражениях, лучше объяснить не столько желанием сократить им жизнь (такое тоже есть), путем обычных для нас логических диверсий, сколько традиционным для альпиниста методом продвижения вверх по отвесной стене, когда ландшафт недружелюбен и под собой ты оставляешь лишь ту часть естественных либо искусственных опор, на которые можно опереться. Не нужно все принимать на свой счет. Честное слово, мы с самого начала настолько далеки друг от друга, что при других обстоятельствах я бы даже испытывал к ним почти дружелюбное расположение. Я просто не представляю, что мы будем делать, когда однажды нашими усилиями они все вымрут. Дай бог им здоровья.

Теперь вкратце, в качестве сжатого итога, что подредакторами п.н. на том пути уже сделано и достигнуто. Имя с общепланетной известностью и книгу уникальной репутации удалось предприимчиво использовать для подкладывания себе под ноги, чтобы показаться выше, для доказательства всем – себе они это уже доказали, – что они думают умнее, а также для настойчивого, постраничного анонсирования на листах авторитетной работы – где всем их собственное имя следует искать, справедливо ожидая, что потом это не сможет не окупиться (действительно жаль: у них такая возможность есть, у меня нет. Хотел бы я знать, почему.). Я даже от себя дам тестовый опыт на присутствие функционирующего здорового паразита.

Их убеждение – что все остальные не только заинтересованы быть в курсе их пожеланий и мнений на горизонтах чужой работы, но и что тем не дано без них обойтись. Не говоря уже о том, что навязшая уже сегодня на деснах экология – пожалуй, единственная из мыслимых и представимых материй, где прогрессивнее сколь угодно далеко перегнуть палку, чем не догнуть. В детстве я был научен одной мудрости, которую запомнил. Если чрезвычайные обстоятельства имеют решение, то беспокоиться не о чем. Если решения нет, то беспокоиться нет смысла. Поэтому беспокоиться можно только о том, почему их решение никого не беспокоит. Оттого, что обстоятельства те не принято считать таковыми, они не становятся менее чрезвычайными. Здесь все дело в исходных предпочтениях. Я не знаю, правда ли то, что страна п.н. – единственная из поистине самобытных, где в бензин добавляют этилированное производное свинца для повышения октанового числа. Так сказать, для повышения «качества» бензина. Это при том, что тяжелые металлы, которыми забита теперь вся обозримая произрастающая почва, не способны разлагаться с течением времени вообще: за сотни лет все, что они умеют, только превращаться в свой еще более опасный изотоп (тяжелые металлы не выводятся из организма, только накапливаются).

Тот самый случай, когда запас прочности обязан многократно превышать самые неблагоприятные варианты событий. Как раз поэтому все эти шумные выяснения отношений между экологами насчет того, кто из них сегодня ближе других к истине, выглядят как бы не очень разумными. Они выбрали не самое удачное время. Ни одному из этих оптимистичных и сдержанно-трезвых умов не приходит в голову, что, если они ошибаются. Попросту здесь не та область исследований, где нужно ставить эксперименты.

Если ряд сценариев дальнейшей хронологии событий прямо предполагает необратимый характер всякого нарушения имеющегося на сегодняшний день экологического баланса глобальной системы в целом, а британский астрофизик С. Хокинг обещает в результате потом еще одну перегретую Венеру вместо Земли, то наиболее разумным будет всем как раз исходить из этого, а не выяснять экспериментально, в какой мере он заблуждался. Вообще, не сложность противодействия возможным катастрофам будущего, а инерционность международных исполнительных рычагов может тут оказаться решающей.

…Трудно сказать, насколько в действительности универсален для данного сектора галактических скоплений космический закон Трурля, «согласно изъянам своей конструкции, всякий разум Первосортный Абсолют сочиняет». Только до какой же степени выглядит маловероятным, чтобы вот эти пресловутые «русские люди будущего» в качестве собственного «Первосортного Абсолюта» сумели придумать что-то, хотя бы отдаленно напоминавшее ироничных богов сияющей Антики. Или крепкого здоровьем Одина-Вотана древних германцев. Изъянов у этих вечно бледных, утомительно истеричных экземпляров столько, что они готовы умереть еще до того, как сделают больным все, до чего успеют дотянуться.

И вместе с тем: было бы уже с нашей стороны несправедливым и легкомысленным недооценивать тот поистине благоприятный, благотворный процесс, который и способна оказывать жизнедеятельность здорового паразитизма в нормальном, функциональном (без желания обидеть) смысле слова. Эволюция нуждается в нашем самообладании. Они разрыхляют почву для поколений, идущих следом, укрепляют наш крепкий, здоровый отдых и упражняют наше тренированное чувство юмора. Откуда бы нам его еще взять. В одной критике слишком мало от дня будущего и дня другого: слишком скупа она и неповоротлива.

Так принято измерять собой предельное напряжение лучшего сюжета нашей жизни и его длину: критикой и мордобоем можно достичь большего, чем просто одной критикой.

Это действительно обращение к разуму, к лучшей части нашего сознания и лучшей версии нас. Здесь не вопрос категории «хороша ли в койке Тереза Палмер», мы тут пытаемся заниматься серьезными вещами.

Другие аргументы здесь как будто не предполагаются. Прославленная книга не могла быть написана ими – и ее написали не они.

В том и будет состоять то великое неизлечимое отличие их от всех тех, кого им уже никогда не достать. Даже логично выдержанное удовольствие – аккуратно извлечь и освободить «Сумму» от подредакторских послесловий (фактура переплета такова, что удачно позволяет всю послесловную стопочку в конце мягко выдернуть и выбросить, не повреждая остальное), с тем чтобы не обременять проделанную благородную тяжелую работу лишним, несоизмеримо с удовольствием наблюдать за ними издали: вряд ли бы они каждый раз суетились так, если бы подобные вещи ничего не стоили. Ну нет у меня желания держать «Сумму технологии» с паразитами, ну не хочется мне, а хочу я поставить себе на полку «Сумму технологии» без паразитов. Просто – одну «Сумму», только саму «Сумму технологии», ну что в этом плохого? Это недоразумение на теле культуры, восходящей к иному будущему, убедило себя, что если любой ценой ей удастся отыскать неточность книги в частностях, то паразит успеет унизить уже работу целиком – и всем доказать свою причастность теперь непосредственно к остальному грядущему: в заключение книги они настоятельно еще раз напоминают всем, что по их летосчислению они уже открыли для себя новое тысячелетие.