Текст книги "Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя"

Его единственная известная ему концепция сильной страны, заставляющей всех чужих и его самого вздрагивать, не оставляла что-то еще. Эпизод не обязательно многих чему-то научит, но кое-кого заставит задуматься, что было бы само по себе неплохо.

Говоря даже не очень условно, по тому, что он раз за разом делает и что говорит, с каким упорством практикует самовнушение, снова, снова и снова твердя, что ушедшая в подполье оппозиция – «несуществующее правительство несуществующей страны», он не совсем здоров. Чего бы ему не вывести с таких неприветливых чужих гор всех из числа русских боевиков и не посмотреть, кто там будет реальнее и кто эфемернее – оппозиция или сам президент п.н. с Москвой и кого станут выбирать сами горцы. Не нужно ему их решение – ему нужно то, которое устроит его: пн. И, значит, там открыто будет сидеть «мурзилка». Глядя со стороны, можно только удивляться упрямству и гордости крошечной республики. Русси удивительно не везет на врагов.

Иными словами – вот континент.

И вот около сотни генетически отличных этнических культур на нем.

Вот где-то там же не вполне хорошо чувствующий себя временами человек. И ему плевать на ваш генотип, у него свои национальные приоритеты, если кто-то из вас поутру решит вдруг, что он такой же носитель разума, как и страны Прибалтики, и что он, как выясняется, тоже временами умеет ценить свободу. Раньше вот не любил, уже сотни лет назад успел забыть, как это делается и для чего, а тут вот что-то начало просыпаться и брезжить непонятное на горизонте, изгоняя обычный привычный покой, сон и сумерки. Уже не будет важно, чего там захотят или чего не захотят все культуры или одна из них, – согласно аплодисментами встреченным, проволокой аккуратно обозначенным и огнем поддержанным приоритетам, важно будет лишь, чего хочет он – или чего, не приведи случай, не хочет. Чего хочет он, целая планета успела уже выучить давно и тысячу раз, бюджетных размеров собственного пирога. Лучше найти, чего он не хочет.

Маленький русский диктатор действительно сильно занят: убедить весь мир, как надо правильно думать.

Больше не осталось сомнений, что он назовет ложными идеалами. И чтобы не усомнился никто, что они действительно ложные, попробует и в следующий раз возложить в подтверждение (любое) нужное количество трупов. Это очень на эту нацию похоже. Сотрудник известных органов, целую этническую культуру, несовместимую с рамками их сознания даже по генотипу, учащий, какие из ее идеалов ложные. Как думать можно и как нельзя.

Статус-состояние свободы определяется просто. Это когда каждая из культур и каждый из людей планеты сами решают, какие из их идеалов ложные.

Боюсь, лишь немногие сочтут, что, предпочитая во всем краткость, я сохранил внятность. Мне придется сказать то же иначе. Нельзя сомневаться, если бы президентом горцев был тот, кто им должен был быть, ситуация ни при каких обстоятельствах не вышла бы из-под контроля. Это поняли даже те, кто предпочитает ничего не понимать. Тем отвратительнее должна выглядеть их попытка сделать из своего проклятья проклятье целого конгломерата никак непричастных этноареалов и заговорить их насмерть, навязывая свою логику имбецила.

Вначале они перекрывают последний выход; потом делают так, чтобы тебе было нечего больше терять.

Плохо не просто то, что они уверенно уничтожают присущие конкретной этнической культуре сдерживающие факторы, такой же уверенной рукой предлагая те, что устроят их больше; хуже всего, что потом со дна начинает подниматься вся грязь. Если бы не бесконечные освободительные миссии, если бы не комплексы этого человека с его мордатым ансестором, мир был бы сегодня другим, и еще бы стояли дома и не выносили из театра заложников.

Он с самого начала был в замкнутом коридоре, и все остальные с ним, и самим им оттуда уже не выбраться. Очередной, искренне и горячо любимый ум конкретной эпохи, эволюционер с пожизненным президентским правлением – сколько еще их нужно, чтобы кто-то, кто ценит меру личной свободы и лишь только потом все остальное, осторожно, еще на пробу, оглядываясь и со множеством оговорок решился бы однажды назвать хотя бы про себя, хотя бы в сердце своем эту часть материка своим домом? Может, хоть легенды мои подсократят хоть что-нибудь из вашей эпохи. Как известно, от застоя по-настоящему на какое-то время лечит только одно средство, новый Аттила, Вождь гуннов. Но до него еще такие астрономические расстояния, что окапываться надо начинать уже сегодня. Но Аттилы хороши лишь для европейской части континента и лишь на период летнего равноденствия, здесь они не приживаются. Меня в детстве часто называли ведьмаком и прорицателем, в зависимости от настроения и уровня образования, но здесь даже не нужно быть ведьмой, чтобы попробовать разглядеть, что там дальше.

Это проходили уже бессчетное количество раз. Когда в системе ценного нет какого-нибудь присутствия чистой воды и звездного неба, когда место приоритетов занимает абсолютно все, что угодно, но не человеческая жизнь, не просто счастливый случай быть человеком, то вся история так и остается одним и тем же одинаковым коридором, замкнутым сам на себя.

…Говорят, на общее самочувствие послушных подданных благотворно влияют телевизионные ролики с татами и президентом п.н., подпоясанным черным поясом, неспешно переходящим из одной политической весовой категории в другую (президент переходит, понятно, не пояс). Еще говорят, в реальном поединке, не на живой подставке и не на тренажере, в качестве мастера московский президент скромен более чем, не говоря уже о том, чтобы подпоясывать ги черным поясом (вы просто посмотрите на торс человека: любой, имеющий представление о предмете и эквиваленте нагрузок давно понял, о чем речь). Но такие тонкости для успеха политика, конечно, вряд ли важны. Иногда мне кажется, что для любого политика главное – это вовремя определиться с верным выражением лица.

…Как сейчас помню, сидит на мониторе московский президент и рядом с ним президент татарский – за одним столом и одним микрофоном. И один скромно глядит в стол, а другой смотрит в камеру, вытянув перед собой открытую ладонь, желая объяснить всем все в самой доступной форме. «Дурью» назвал он в голос препятствия, чинимые на пути этнического развития в большой стране: «…Дурь – не давать в многоконфессиональной стране изучать свой национальный язык…»

Обвал аплодисментов. Все кто сидел, встали. Кто не встал – лег, чтобы под наплывом чувств головами стучать в пол и издавать непристойно-сладкие стонущие звуки. Пока остальные хлопали и с просветленными лицами двумя руками крепко сжимали и трясли друг другу ладони, маленький неприметный человек с абсолютным полномочием диктата сидел, озадаченно потея от удовольствия.

А мне весело, ничего не могу с собой поделать. Еще бы ему не быть обеспокоенным за этническое развитие, если от этого прямо зависит размер пирога. Его же часовой «приоритетный» пояс географии попросту не имеет ресурсов. Сидя там, за чужим ханским столом – да попробовал бы он только тогда сказать что—нибудь другое.

Я бы на месте тех особенно крепкоголосых женщин с головами, повязанными платками, и железных старцев без микрофонов, доходившим до последнего градуса каления, пока оба ушли куда-то из королтая пить чай, прислушался бы к совету и был бы готов к любым неожиданностям. После театральных заложников Конкордат п. н. стал другим.

Пробуя размышлять здраво и отвлеченно, в его стране действительно место не всем: но многим. Что так или иначе должно обещать на какой-то период перспективу стабильности и хоть какого-то экономического подъема. Ведь как хорошо раньше было, раньше всех не в меру много разговаривающих и думающих автоматически, как бы в порядке обмена неприятностями сплавляли на Запад, а сегодня перекрыты все щели и не найти ни одного обитаемого острова, который искал бы себе новых неприятностей, и на что вестников неприятностей и разносчиков нового сплавляют сегодня, даже обсуждать перестали.

У философов многих времен и народов есть одна нехорошая манера: либо называть вещи своими именами, либо выводить их на чистую воду – так что от них потом остается только то, что не успело разложиться. Народ, буднично и не стесняясь, они мимоходом называют стадом – или «скотом», по преимуществу и спектру отправляемых функций. Если так уж обязательно нужно проводить с чем-то наглядные параллели, я бы лучше сравнивал с железнодорожным вагоном-составом, стоящим на рельсах.

Вот то есть с одной стороны полотно и ряд колес – и вот полотно и ряд колес с другой. Все. Ничего лишнего. В русле ряда очень строгих законов (и вопреки в самом народе общепринятому мнению), степеней свободы у него не больше, чем у вагона, и под силу ему всего лишь только две вещи: он может стоять; и может не стоять (в смысле, двигаться, по нарастающей и по любой плавной кривой. Но никогда – сам и чтобы в гору.). Сдвинуть его бывает так же непросто, как и айсберг, но, раз сдвинув, уже остановить его требуется усилий в несколько раз больше. Я не хочу сейчас обязательно говорить о морфологии конфликтов и других неприятностях, я расскажу лучше об эволюции.

Если я ничего не напутал и правильно разглядел, московский президент уже успел сделать первую нужную подвижку. Можно было бы даже в качестве легкого скромного комплимента ему предполагать, что сепаратистов ему народ будет поставлять сам – по звонку и под галочку.

«Главнейшая из наших задач в том, чтобы не следовать, подобно скоту, за вожаками стада, чтобы идти не туда, куда уходят все, а туда, куда влечет долг». Долг доставлял беспокойство не одному только Сенеке Младшему и его окружению, те же самые задачи ставились другими и после него. Правда, со сходным списком результатов. «Развитие человечества еще не в столь блестящем состоянии, чтобы истина была доступной большинству. Одобрение толпы – доказательство полной несостоятельности».

«Предмет исследования у нас – вопрос о том, какой образ действий достоин человека наиболее всего, а не о том, какой чаще всего встречается; о том, что же делает нас способными к обладанию вечным счастьем, а не о том, что одобряется чернью – этой наихудшей истолковательницей истины…» Вспоминаю, примерно с тем же содержанием высказывались и другие из череды разумных, как только у них появлялась возможность высказать все, что они думают о людях и их манере не придавать слишком большого значения условностям. Вообще, сколько человечество себя в своих лучших экземплярах помнит, последние были весьма низкого мнения о нем, равно как и об обыкновении человечества все делать не так. И хотя бы только одно терпение, с которым оно это всегда выслушивало, заслуживает быть занесенным в число его лучших достоинств.

Потому, с известной долей условности и осторожности, взяв паузу и устремив к горизонту свой проницательный взгляд, я бы со своей стороны решился на очень общий, предельно сжатый, свой робкий футурологический прогноз относительно программы развития конкретной страны на самый ближайший ее временной отрезок пути.

– Силами приближенного к правительству, до предела ограниченного представительства интеллектуальных деятелей, состоящего из писателей, эстрадных работников и языковедов, негласно проходит обкатку с последующим внедрением в информационную среду фундамент для ряда афоризмов и изречений. Цитированию и изречениям предположительно предстоит занять отдельное место в анналах человеческой мысли и ее истории. В интересах и для блага конкордата признано целесообразным закрепить авторство за президентом федерации п.н.; воссозданные акты и общий результат обоими правительственными ТВ-каналами, без ненужного нажима и между прочим, пускаются в эфир в вечернее время. Благоприятные отзывы населения;

– свет увидело первое издание брошюры «Краткое собрание высказываний и афоризмов» президента. Признаком хорошего вкуса становятся удачные ссылки на отдельные положения работы в выступлениях руководства среднего и малого звена; определение в стране новых приоритетных строек, прогнозирование стабильности экономического развития страны, некоторое снижение уровня инфляции. Выступление слоев молодежи в поддержку идеи строительства «Галереи Нации», выдвинутой ранее президентом;

– в государственном законодательном уложении как поправка к уже действующему закону вступает в силу дополнение с функцией «статьи о международном сепаратизме». Само определение «сепаратизм» первоначально в основной части не фигурирует. В социально-политическом аспекте развития страны признается целесообразным закрепить отдельный приоритет за практической стороной лечения рецидива;

– непосредственно в среде народа зарождается и силами правительственных ТВ-каналов п.н. оживленно обсуждается возможность предоставления пожизненного правления президенту федерации п.н.; президент строг, скромен и невнятен. Вручение цветов президенту;

– в среде народа зарождается и силами правительственных ТВ-каналов п.н. оживленно обсуждается возможность введения – в виде исключительной меры и только лишь в отношении отдельных деятелей организованного международного сепаратизма – высшей меры; президент в своем праздничном обращении к Нации выступает с кратким, однако категоричным пояснением с общим подзаглавием «Надо смотреть дальше сегодняшнего дня» и с содержанием «Так легко они от нас не отделаются». Вручение цветов президенту;

– в средствах массовой информации подробно освещается проведение одного-двух независимых показательных процессов по обвинению в причастности к международной сепаратной деятельности (по параграфу «терроризм (международный терроризм)»); список предъявленных обвинений включает подготовку и проведение специальных актов на территории страны и за рубежом. По мнению независимых экспертов, процессы проходят на хорошем организационном уровне, с приведением ряда убедительных, ясно и исчерпывающе собранных и составленных свидетельств, предъявленных грамотно и четко. В руководстве получает хождение и в конце оказывается возобладавшим то мнение, что прецедент возымеет свое действие. За рамки локальных и не более одного-двух процессы не выходят;

– выступление президента п.н. к народу федерации со специальным обращением: «О международном сепаратизме». Горячая поддержка, понимание и одобрение в среде населения по поводу введения в действие государственных дотаций и оглашения планового акта «О развитии традиций виноделия в регионах федерации». Некоторое удорожание земельных угодий в регионах лесостепных зон;

– непосредственно народными слоями выявляются и силами правосудия обезвреживаются отдельные элементы скрытого международного сепаратизма – с «инициативой на местах». Часть дел закрывается «за недостаточностью улик»;

– выступление на текущей Ассамблее ООН президента федерации п.н. с отдельным обращением «О международном сепаратизме»; сдержанная реакция обозревателей. Широкий резонанс в средствах информации в ответ на новые инициативы общества защиты животных в отношении редких и исчезающих видов. Выступление с протестом группы наблюдающих экспертов ООН в связи с закрытием доступа на ряд энергетических объектов Ирака. Немедленная и решительная поддержка протеста со стороны Москвы; тревожные сообщения специалистов о заметном похолодании климата по региону побережья ледовитого океана;

– единовременно с тем в среде населения и ряда специалистов получают все большее хождение сомнения и слухи относительно некоторых, ранее традиционно расценивавшихся как изречения мыслителей прошлого, высказываний с тем подозрением, а не могло ли и их авторство так или иначе иметь отношения к президенту пн. Президент коротко отрицает свою причастность, ему никто не верит. Вручение цветов президенту;

– с гармоничным и естественным наложением политических событий на ожидаемый экономический подъем, по стране устанавливается единогласие, единомыслие и относительный покой на последующие годы развития, вплоть до возникновения отдельных очагов напряженности в Карелии, зонах Уральской возвышенности, в До-Уралье, за Хребтом и на юге;

далее предполагается выход из латентного состояния и вступления в силу известных ритмов катастроф с преддверием очередного кризиса.

(…Хотя бы теперь вот так прогностика получилась достаточно русской? Я очень старался.)

Вопрос. В чем, в двух словах, может – или должно – состоять то действительное различие двух разных стран, о котором весь прайд официальных экспертов даже не хочет догадываться?

В том, что в такой стране даже в теории не может быть такого президента, как Джон Кеннеди.

Любовь вашей страны страшна и зла. Она уже всех будет держать в колодце одной ямы с собой.

2.2

Случилось так, что оба раза, и когда где-то там, очень далеко из театра выносили, или уже вынесли, задохнувшихся заложников, и когда затонувшую подлодку по частям везли (или привезли) к отечественному побережью, застывшему в минуте молчания под приспущенными гербами и пасмурными небесами, – я сидел высоко в горах, на по-разному заснеженных отвесах взятых вершин, в одинаковых позах один (чего в общем-то делать не рекомендуется), свесив бутсы за край, и пытался по своему встроенному в диктофон тюнеру нащупать станцию метеорологов, узнать насчет какая ожидается погода и вообще. Погода тогда была как отмытая с глянцем. Вверху одно пустое синее небо, на которое можно смотреть только через темные очки, и внизу ничего тоже, кроме голой отвесной стены, далеко внизу нетронутого снега и синих длинных теней на нем. Солнце и никакого движения воздуха. Кажется, вся страна траурно гремела тогда: «достали все в срок». Президент сдержал свое слово.

Помню, трогая пальцем кругляшок настройки, меня тогда посетила одна неприличная мысль, как бы мне тоже хотелось держать свое твердое слово за чей-нибудь счет. И еще подумал я тогда. Насколько же важное, насколько неоценимо высокое значение имеют все такие несчастья в деле тесного сплочения, искреннего соучастия всех народов и невольной их задумчивости, когда бы каждый непроизвольно взялся за руки, где-то скрипнет старое крылечко, и ко всем будет одно немногословное обращение. Как к нации. Настолько важное, что, если бы их, этих несчастий, почему-то не было, их нужно было бы делать самому.

Потом я переключился на другую станцию и больше уже об этом не вспоминал.

***

3

У меня иногда спрашивают, с упреком, почему я говорю и почему пишу без акцента. Но в том нет моей вины. Помню, когда до меня однажды случайно дошли цифры насчет того, что едва ли не 93 процента всей информации, переносимой либо хранимой сегодня на планете, переносится либо хранится на английском языке, я не поверил своим глазам. Видимо, чтобы весь смысл дошел до сознания, надо еще раз подняться на несколько строк выше и перечитать снова. Те, кто понимает, в чем дело, делать этого не станут, а, напротив, сразу опустятся на несколько строк ниже и заглянут на несколько страниц дальше. Когда кем-либо здесь в том или ином контексте неосторожно касается тема тотальной принудительной русификации, с географией охвата вплоть до самых недоступных таежных поселений кочевников («чукчей» – как понимающе поддержал меня один много знающий человек, когда я неосмотрительно упомянул эвенов и эвенков), они всякий раз немножко морщат носик. Хотя, казалось бы, в смысле логики и корректности, тут все выглядит вроде бы выдержанным и аккуратным.

Рассказывают, сегодня даже в несчастный интернет ногами вбивается невинный «русский образ жизни». Стоящий от такого образа жизни в стороне может невольно спросить, где все те проценты. Мне кто-то ответил, что в диссертациях антропологов Стэнфорда: исследованиях по соответствующему профилю. Я вначале не понял, причем тут соответствующий профиль, а потом вдруг вспомнил, как там воспринимается переход с кочевого образа жизни на оседлый. Сказал бы еще кто, как до них добраться, до профилирующих диссертаций. Эвенков можно даже оставить в покое. Кажется, сегодня всеми, вплоть до таежных бабушек учится, учился или делалась попытка учить английский. И многие догадываются, какое исключительное значение при этом отводится просто чтению в оригинале. Его не заменить никаким старательным подергиванием плеч в ритм музыкальному каналу и поглощенным растягиванием гласных на виду у камеры.

Спрашивается, где вся эта хваленая мировая культура. Хронически страдающим от информационного голодания тут остается посочувствовать. Рассчитывать им можно лишь на непомерно широкие книжные полки, прогибающимися от одного и того же добротно сделанного, вечно плохо пахнущего русского пóпса с неизменным отбросом цивилизации, и посредственный или убогий перевод. Чего стоит только одно виденное недавно, надменно втираемое под видом самобытности п.н.1111
  пн – «приоритетная нация»; или «пни», на сленге некоторых университетских кампусов Восточной Федерации.


[Закрыть], противоречащее всем мыслимым и возможным нормам и позициям фонем и непроизвольно вызывающее отчего-то инстинкт легкого омерзения, сугубо женское изобретение в специальном переводе: «транзактный анализ», уверенно засновавший со страницы на страницу и далее в широкий круг любопытствующих. Это тот самый, который всегда, сколько себя такой анализ на всех языках помнил, был «трансакционным». Всего лишь одна буковка, но за ней уже целый пласт местного явления.

Не вписываясь ни в какой поворот сюжета, не сообразуясь ни с каким контекстом одна глава обозначена просто и непритязательно: «Времяпрепровождение». И определение широкими шагами шагает по текстам дальше. Это там, где в оригинале явно стояло small-talk, «светская беседа». Подходя к этому месту книжных геологических залежей, мне хочется брюзжать, как Сенека Младший по поводу прозрачности сирийских одежд.

Я снял на выбор с предпродажной полки какой-то томик, тот оказался переводной работой одной из сверхновых звезд по аспектам эволюции массовой психологии, Тимоти Лири, кажется. Первую страницу по американской традиции открывала небольшая поучительная история с благородной ссылкой на обязательных классиков вроде К. Лоренца, где автор усилиями переводчика прямо со второй страницы вводил любознательный взор в современную этнологию, делая это сдержанно, немногословно, скупой рукой профессионала, сравнимой по скупости изложения разве что со скупой слезой Ван Дамма. Я даже не вспомню теперь отдельных деталей. Кто докажет мне, что на это стоит тратить время читать дальше? (Как сделать пародию? – спрашивал меня кто-то. Очень просто. Надо взять что-то значительное, действительно стоящее и отдать посредственности – пусть она изложит все своими словами в соответствии со своими вкусами, рефлексами и предрассудками.) Глядя на те книжные полки со стороны, нетрудно видеть в них целевой механизм. То бледное убожество их шрифта, та нескончаемая, безысходная серость их целлюлозы и ума, ниспосланная всё тому же Ницше, где экономят даже на краске к древней готике начальных литер в оригинале, целующих глаз и ассоциативные связи подсознания, – поистине, нужно быть русским, чтобы пытаться украсить этим свой ум и приятные часы отдыха у камина. Я бы настоятельно не рекомендовал знакомиться с этим последним древним германцем по современным переводам п.н., сделанным по допотопным же их изданиям, – постарайтесь найти перевод советский. У них нет даже отдаленного представления и попытки воссоздать «танцующий язык» и компактность римского стиля, на которых всегда так настаивал сам автор. Во мне прижилось одно подозрение, что легкость именно такого чтения как раз менее всего входила в намерения издателей приоритетной нации (все как один по общему молчаливому уговору уклоняются включать у себя «Закон против христианства, Изданный в День Спасения, первый день Первого года» из семи тезисов – сделанных с такой жесткостью, показательным артистизмом и с такой ненавистью, что лишь по прочтении самих работ узнаешь, насколько автор был серьезен, постановляя в назидание грядущей эволюции разводить ядовитых гадов в тех местах, где христианство высиживало свои яйца-базилики: сровненные с землей «безумные» места предполагалось навсегда сохранить в истории как ужас для всего мира, пример как не надо делать дела и как преступление против жизни.).

Исправленные в известном соответствии с русской идеологией, его работы в их затруднениях так же далеки от самих себя, как и от их ожиданий, сохраняя под собой лишь все то же их усилие убедить себя и других, что они не могут ошибаться, поскольку их идеология верна. Именно на фоне тех полок попытка мимоходом, просто в рабочем порядке ввести у себя в национальный оборот пользование латинской графикой выглядит наивнее всего. На одной конференции антропологов некий сведущий делегат от москвы со счастливым лицом, по пунктам перечислял достигнутое: сколько и где сегодня этнических кочевников лесотундровой полосы и океанских льдов успело оставить тысячелетний слишком холодный образ жизни и перейти на достаточно русский. У всех удовлетворенные чувства – у американцев и канадцев только почему-то молчание и озадаченный вид. Потом кто-то выяснил, чего они там молчали.

Чему тут радоваться, не понимали те. Выясняется, на американском языке то же самое имеет еще другой синоним, фашизм. И вот уже социологи с местными этнографами пытаются понять, где причина и в чем секрет волны на планете русофобий. Американцы часто любят на виду у всех расхваливать себя как «страну 1000 культур», не желая понимать, что «так много хорошего» по карману далеко не всем.

Пунктуальная не знающая покоя администрация п.н. уже сколько времени разрывается между двумя сердечными желаниями: уберечь от тектонических подвижек контроль русского языка и русских приоритетов над россыпью иных еще пока зависимых языков и приоритетов, убедив себя, что таким образом на корню удастся свести сам ген пандемии «сепаратизма», – с одной стороны, и чтобы понравиться спецкомиссии ООН – с другой. То есть, значит, чтобы и на рыбку сесть, и со всем остальным не промахнуться. Кому-то это может показаться забавным, только что-то на редкость скучное видится в том взгляду чужому и случайному. Помню, когда я однажды проходил в одном университете практику, я как-то случайно обронил фразу, что один слегка знакомый американец решительно взялся за изучение башкирского как представителя Урало-алтайской ветви, – как пример поразительной непоседливости данной нации. Нужна крепкая рука Хемингуэя, чтобы набросать полный этюд, с какими стеклянными лицами сообщение было встречено аудиторией москвы. Я, естественно, потом заинтересовался, до меня так сразу не дошло, в чем дело, и потом провел между делом любимое бесчеловечное занятие, хорошо убивающие любую скуку апперцептивные опыты на людях с последующим анализом реакций. Есть у меня такая нехорошая привычка, ничего не могу с собой поделать.

Так вот, если соблюсти такт, номинал реакций сводился к стандартной модальности: американцам достаточно знания одного русского языка. «Мы были об американцах другого мнения». Мне могут возразить, что конкретная реакция конкретной аудитории еще не повод строить какие бы то ни было далеко идущие статистические прогнозы, и я, конечно, не соглашусь. Стоя же на последнем пороге столетиями напрашивавшегося союза двух еврокочевых доменов, перед лицом, так сказать, аудитории этносов я попробовал бы поставить вопрос иначе: из числа виденных вами за свою жизнь этнических руссиян – скольких бы вы могли вспомнить и назвать, которым бы случалось браться за изучение ваших языков? Их не было. (Боюсь, другая часть моей аудитории саму постановку вопроса сочла бы неэтичной. О, все мои подопытные, как правило, большие ценители этичного.)

Но пожалуй, было бы более отталкивающим, если бы кому-то из них, совершая оригинальный жест, когда-нибудь пришло бы в голову такое сделать. Я даже слышал, как ТВ п.н. на половину континента озвучивало одно частное мнение, что «лишь на русском языке возможно полноценное преподавание в вузах» – пишу, как есть. Специфические термины приводились на весы увесистых доказательств, забыв указать там же, что все они, любые из мыслимых пластов терминов – не есть русское изобретение. Они целиком вынуты из языков, не имеющих к нему даже родственного отношения.

И в том пласту более чем скромный процент поименований, удачно выведенных исследователями п.н., вряд ли бы имел минимально длительное хождение, начни они свою жизнь в версиях достаточно русских. Мало того что в их языке они – безэквивалентная лексика, так еще едва ли не вся целиком бесчисленная армия москвы, ревниво принимающаяся за изучение английского, теперь надменно берется «тенденцию» менять на «тренд», «аренду» на «лизинг», «консультацию» на «консалтинг», «инициативу» на «франчайзинг», а «строулинг» на «роуминг». Ряд любой может продолжить самостоятельно.

Преподавания более полновесного и в самом деле ждать трудно. Не будучи руссиянином, не скоро еще надоест со стороны наблюдать за покорением миров, языковым величием и языковым могуществом. Они еще другие культуры будут учить, как выглядеть полноценным. По какой-то неуловимой причине университеты и прочие кладези мудрости Прибалтики легко и непринужденно обходятся без языка пн. Более того, я слышал, в меру отпущенных сил и в Оксфордах, Кембридже и Массачусеттском технологическом также без него обходятся, не признаваясь в своей неполноценности.

Анонсируя редкие английские познания, распухшие от многолетнего к себе внимания денежные певцы москвы подробно жалуются на то, что «не чувствуют они в нем той глубины, что и русском». Это не трудно понять, принимая, что дело не столько в неких неведомых глубинах, сколько в их неудовлетворительных познаниях. С тем же успехом носитель разговорного английского мог бы жаловаться на недостаток глубин в русском на том основании, что одним вопросом «какой?» или комбинацией определенного артикля, неопределенного и их отсутствием другому языку под силу передавать такие оттенки, которые п.н. даже не снились. Сравнительно с соседями по германской группе, английский действительно выглядит лишенным морфологии, элементарным. Потому-то поголовно все руссияне и пробуют его учить. Русский язык напоминает выпотрошенного судака, выражающего жалобы на желудочную недостаточность.

Делясь собственным впечатлением от увиденного, нужно сказать, что по завершении более или менее содержательного сравнительного анализа в человеке со стороны уже намертво способно осесть впечатление, что в языке приоритетной нации то ли не было никогда ничего своего, то ли было, но ближе к неолиту, и что все, начиная от произвольно взятого обозначения произвольно взятой высокой технологии – на выбор, информатика, медицина или космогония (в любом прикладном и не прикладном смысле) – и заканчивая инвентарем обихода, взято из все той же германской группы языков (английский из их числа).