Текст книги "Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя"

***

4

Был такой один в меру корректный анекдот, насчет «куда катится этот мир» или «куда шагать дальше». Мне рассказали его в очень глухих местах, ночью у костра высоко в горах, и весь его полный контекст мне уже никогда не передать, для того нужны круглая синяя луна над огнем, спальник и рядом зеркало черной воды. Кто-то тоже хотя бы раз в жизни с чем-то похожим сталкивался, когда в голове без конца проворачивается, как закольцованный участок дефектной пленки, одна и та же цепь событий с одним и тем же логическим провалом в одном месте, и ты пробуешь вспомнить, когда успел пройти последний отвес с жутким парапетом и почему ты еще жив. Совсем хорошо, когда рядом с вами есть кому говорить и отвлекать, а самим при этом держать в руках горячую кружку, откинувшись на рюкзаки с альпстраховкой.

В общем, идет по Лесу Шаймиев с горшком – ему навстречу Путин с воздушным шариком. Принес? – неприятным голосом спрашивает Шаймиев.

Не-а, говорит Путин. Снег кончился. Но есть воздушные шарики.

Зачем мне твои воздушные шарики, говорит Шаймиев, когда я тут с горшком стою. А тебе что там сказали?

Сказали подойти ближе к зиме, говорит Путин.

Елки, говорит Шаймиев. У меня дома та же картина. Не знаю, что делать.

А у вас там не пробовали отстреливать? – спрашивает Путин.

Да говорят, это мало помогает, отвечает Шаймиев, если климат такой.

Надо же, говорит Путин. У меня дома то же самое говорят, я не верю. Не знаю, что делать.

А у вас там сверху не падают самолеты или вертолеты? – спрашивает Шаймиев.

Падают, говорит Путин, как им не падать. И теперь все чувствуют себя гораздо лучше. Правда, говорят, после этого вся задница в репьях.

Надо же, говорит Шаймиев. У нас тоже не хотят пробовать. Уж тогда лучше снег.

Слов нет, снег лучше, соглашается Путин. А мы вообще куда идем?

А тебя куда послали? – спрашивает Шаймиев.

Пусть это останется моим маленьким секретом, говорит Путин.

А, говорит Шаймиев. Мне бы твои проблемы. А то мне стоит только на пять минут выйти из дома, как ваших посылают за мной.

Но это же хорошо, отвечает Путин. Есть, о чем рассказать дома.

Рассказать есть о чем, соглашается Шаймиев, если потом посылки доходят по адресу. Ладно, шарик давай мне, а горшок на себе теперь понесешь ты, и будешь все время рассказывать, что увидишь.

Куда идем мы с Пятачком – большой-большой секрет…

У руссиян таких анекдотов нельзя услышать, там стараются не запоминать их в таком виде. Выбравшийся из западных лесов Винни-Пух, отдающий распоряжения с татарским акцентом, – это катастрофа не только для их бюджета, но и для всей системы местных приоритетов.

Иногда мне задают вопрос, с упреком, как можно столько улыбаться, говоря о самых серьезных вещах. После этого настроение мое становится совсем хорошим. До настоящего дня я мало встречал вещей, серьезных до такой степени, что они исключали возможность побыть немного несерьезным. Когда у человека ничего нет, ему остается только улыбаться. Кто сумел бы хорошо смеяться, спрашивал один мудрец, не умей он прежде хорошо воевать?

Чтобы ответить на простой с виду вопрос, как объяснить тот непроизвольный импульс враждебности, ясный в рутине и с трудом скрытый в официальности, вызывающий изумление даже у постороннего, обозначенный уже с момента первых слухов об оставлении башкирским этносом русского шрифта для самих русских и программном переходе национального языка на латинскую графику, – почему вслед за тем сразу его поспешно «запретили разрешать», – возникает совсем не простая задача привлечения дополнительных сведений, если только диагностика такого рода претендует на нечто большее, чем лесные и застольные рассуждения и воинственные призывы о сиюминутном абсолютном суверенитете. С некоторым удивлением даже приходится отметить, что сами русские как будто бы даже предпочли, чтобы именно на этот вопрос не отвечал бы вообще никто – кроме них самих.

Больше того, с первым обычным академическим сомнением, граничащим уже с изумлением, вдруг для себя открываешь, что на взгляд руссиян – «приоритетной нации» топик, оказывается, составляет совершенно особую категорию: вопросов, которые задавать нельзя. То есть не просто задавать – вообще нельзя обсуждать.

Другими словами, они сами, на свое усмотрение, легко и между прочим отнесли его к категории табу, которому должны следовать все. И всё: тема закрыта, забыта и навсегда похоронена – под их приоритетами. По крайней мере, так обстоит в их коллективном восприятии.

Но почему бы по крайней мере не сделать попытку ответить, тем более, как я слышал, право на существование имеет всякий вопрос, на который только возможен разумный ответ. Сам объем подобных сведений, как часто бывает в таких случаях, отчетливо делится на то, что есть перед глазами, и на все остальное, скрытое за мраком неизвестности.

Но сравнения с торчащей над водой макушкой айсберга всем уже надоели, поэтому я скажу иначе. Ситуация напоминает положение с торчащим в дверях прихожей концом хвоста динозавра, когда, будучи неспециалистом, вы можете лишь предполагать, что само возникшее препятствие не исчерпывается одним лишь хвостом и что где-то дальше должно быть и все остальное. Но на уровне какого именно этажа это все остальное предположительно находится и чем оно там в данную минуту занимается, сами вы не знаете.

Договориться с новой графикой шрифта, точнее, с ее идеей не легче, чем с кончиком хвоста, причем любого, независимо от цвета кожи, этнической принадлежности и убеждений. Но можно между собой большинством голосов принять за аксиому, что его нет. Теперь же, уже исходя из того, что его нет, попытаемся выяснить, что с ним делать.

Основных неприятностей в этом случае две, по характеру защитной окраски непосредственно наблюдаемых костных наростов вам трудно самим сказать, насколько гипотетическое все остальное способно нести угрозу. Травоядное ли оно, отдает ли в своем дневном рационе предпочтение мясу – это же всё вопросы самые насущные, непраздные и жизненно важные. Ошибаться как раз здесь не рекомендуется. Хуже всего, что, не привлекая к себе ненужного внимания, нельзя выйти.

Сегодня в вашем распоряжении есть несколько доступных способов перейти в личный файл сведенных вместе сепаратистов, не держа в руках оружия или куска бетона. Один из них, это попробовать у себя на кухне рассуждать, как рассуждают на лесном пляже в прибалтийских республиках.

У республики горцев есть свой народ горцев, есть своя горская культура, есть определенные ресурсы, есть своя нефть, на которой вся целиком некогда распухла индустрия СССР (о чем сейчас сама москва старается вслух лишний раз не упоминать – и их можно понять, ведь иначе кто-нибудь может спросить, кроме того, что они на их нефти делают себе валютный запас, и кроме запрета горцам у них появляться, что же такого замечательного и солнечного есть или ждет их в жизни еще?). И нет у них среди всего того изобилия только одного – своего отдельного микрофона в ООН. Такие вновь снискавшие независимость страны получают в ООН специальный статус emergent nations (то есть «нации, появившиеся вдруг откуда ни возьмись») – и вместе со статусом помощь. Это то, против чего бешено, буквально плюясь у всех микрофонов, сопротивлялась Руссия, и то, что ждет любой проспективный Объединенный Каганат и кто бы то ни было еще до Курильских островов, надумай они в один день вот так взяться «вдруг откуда ни возьмись». В любой подставленный микрофон, как в случае с республиками Прибалтики, как испорченная пластинка, без конца будут повторяться всего лишь несколько слов: «Это внутриполитический вопрос». В том ключе, что не вздумайте им помогать. Что понятно: любое присутствие Голубых Касок ООН будет равноценно для москвы катастрофе. В известной республике сегодня стали тоже рассуждать до странного охотно, словно уже принялись за строительство личного Кувейта, но внимательно их слушают только московские спецслужбы.

Чтобы остановить все стрельбы и убийства, ООН должна была ввести морскую пехоту НАТО под голубыми касками – так она делала всюду и всегда. Чтобы допустить это, Руссия должна была бы расстаться с определением конфликта как не выходящего за рамки «ее внутриполитического вопроса». Последствия этого поймет в лесу даже башкирский бабай и я. Она лучше этот этнос уничтожит совсем. То, что здесь не просто фигура речи, будет попытка обосновать ниже. Другой способ – начать задавать ненужные вопросы.

Ненужные вопросы – это те, которые обожают задавать в классах юные сепаратисты, но на которые невозможно ответить, не травмировав необратимо детскую психику. Говорят, именно здесь пролегает рубеж, за которым появляется взрослый. Начните с чего-нибудь попроще, ни на чем не настаивающем и элементарном. Скажем, почему ТВ каганата не может независимо транслировать на Москву, а Москва делает это всеми своими тарелками даже ночью?

Сдержанный и уравновешенный человек в ответ сдержанно и уравновешенно скажет вам, что ни один из видимых ваших каналов пока не тянет еще на уровень международного по своей тематике, не говоря уже о лицах: вам нечего сказать, у вас даже нет своей графики в этнической юрисдикции языка. На что другой сдержанный человек ответит: но ни один из каналов республики и не имеет доступа к международным стандартам и Дну Большой Кормушки иначе, как только через посредников – через пн. И так далее. Дискутировать в сходном русле можно часами.

В действительности все это из категории ненужных всем понятных речевых упражнений. На вопрос: «…почему не может?» будет удобнее смотреться ответ: «…да потому же, почему привезшему с собой с противоположных границ не ту фамилию в московско-питерских издательских монопольных монстрах абсолютно нереально напечатать свою книгу; почему книжные магазины Ханты-Мансии, Каганата или где угодно еще глохнут под геологическими пластами одинаковых корешков с одними и теми же одинаковыми достаточно русскими фамилиями, а в Москве – при любом возможном пересчете на этнический состав континента – обратная ситуация имеет нулевую вероятность;

почему ни одному носителю разума откровенно этнического происхождения с фамилией, выдающей принадлежность к башкирскому, эстонскому или корейскому этносам, равно как и любому другому из категории «неприоритетных», не дано ни под каким случаем проснуться однажды президентом того, что москвой все еще обольстительно называется «федерацией», – но наместником в любом этноареале обязательно окажется лицо московской национальности; конечно, опуская явления «мурзилок»;

почему на территории доменов Каганата изо дня в день русское ТВ, шумно объявленное «свободным», имеет право без конца обжовывать собственные русские рекламные сказки о «стойких, немногословных русских богатырях» и мужественных, крепких, московских лицах, с негромким мужеством переходящих с экрана на экран, а на всякий сюжет о воинах Аттилы, Вождя гуннов, Союза гуннов или Золотой Орды наложен запрет;

почему всякий разумный представитель всякого возможного этноса в неукоснительном порядке законодательного уложения безусловно обязуется иметь «что-нибудь» в обычной русской паспортной графе «отчество»;

почему ни один город или аул Каганата в принципе не может жить лучше, чем Москва;

почему минимально ценную информацию невыносимо трудно получить на языках, отличных от «приоритетного» шрифта;

почему 140 народов целого куска континента (кто-то настаивал, что число должно выглядеть иначе:160) от рождения вынуждены без акцента говорить на языке приоритетов, но ни один представитель последних даже из лингвистических целей не говорил, не говорит и никогда не станет говорить на их языке;

почему ни одному одаренному небом музыканту, будь он дважды Йохан Гольдберг и Брайан Ино, не под силу выжить, не получив на то согласие в Москве у москвы, если же у них смета под «колорит многонациональной полифонии узкоглазых лиц федерации, чтоб как у американцев», уже будет комплект, то без достаточно приоритетной фамилии такого согласия ему не получить даже по недоразумению. Обычный теперь для режиссуры русси вопрос «кто у нас сегодня будет негром» заставляет задумываться над вопросом, кто им может быть завтра;

вы проявите разумность, достойную цивилизованного сознания, если все дорогостоящие правительственные музыкальные проекты ТВ на фоне широких размахиваний флагами конкордата не поймете как напряженный поиск в этнических доменах латентных Бахов и Йон Андерсонов: проекты предназначены не для вас – для этих машущих флагов.

Механизм в каждом случае тот же, что и на обычной презентации новых моделей, скажем, механического распылителя или совка, на фоне которых вдруг неожиданно для зрителей оказываются глянцево и приветливо улыбающиеся юные красотки. «Юные девушки» – «юный Совок». Смысл тот, чтобы под одним флагом в один сюжет задействовать как можно больше представителей чуждых доменов. Кстати, это же означает, что вы гарантированно пройдете необходимые конкурсы и так же гарантированно не дойдете до конца. Проекты п. н., как правило, не предназначены делать вашей фамилии известность. Идея доступна и функциональна: механика неосознаваемой установки и импринта стара, как история психологии. Если известно, что потребитель конкретных сюжетов не просто массовый – он молодой, то есть еще не успевший задействовать весь инструментарий защиты психики, то логично попытаться ввести ассоциативную зависимость «русский флаг – русский акцент – девушки: свежие, чистые, счастливые, хорошо зарабатывающие и русские». Говоря совсем коротко: вакцинация нерусского сознания на русский образ жизни;

почему исполинские по затратам, оглушительные по претензиям сценические юбилеи холеных певчих попсунов п.н. проходят в Москве один за другим сквозь огни и дым, а ни у кого из прочих в сотне этносов такое невозможно на всем протяжении до самых Саян и Курильского архипелага;

если случится оказаться в любом из тех этноареалов, прислушайтесь: там будут днем и ночью слушать и работать под музыку приоритетной нации. Но я до сих пор нигде и никогда не видел, чтобы кто-то из нее стал бы слушать то же, что слушают последние из коренных этнических последователей. Пусть у кого-нибудь повернется язык сказать, что это потому, что вариант п.н. самый лучший. Питеру Габриэлю там уже вряд ли что-то собрать, даже если он туда когда-нибудь доберется, потому что там теперь попросту нечего собирать.

Музыка прочих там не подпадает даже под категорию «этнической»;

почему заведомо «не тем» выходцам из-за Хребта, любому еврокочевнику Каганата смысла поступать, скажем, на факультет психологии МоскГУ вообще немного (негромким голосом распухшей от кефира и космических знаний рослой замши с крепким затылком, потерявшим всякую совесть непомерным тазом и перезревшим бордюром вислого бюста вам конфиденциально сообщат, что «об этом не может быть и речи». Причем, еще даже не зная всех деталей, в вас уже помимо воли будет сидеть мысль, что именно с этим вам никогда не договориться и вам здесь нечего делать; но и это еще не исчерпывает весь ландшафт москвы. По широким уверенным движениям наетой поясницы вы даже без диплома психолога поставите корректный диагноз насчет того, что является основной движущей силой оной поясницы: убеждение, что как раз на ней держится все благополучие не только местной русско-советской психологии, но и всего мироздания; впрочем, это даже не тема для исследований); на сходном же факультете, скажем, университета С.-Петербурга за обучение «неприоритетные» вынуждены были платить, когда сами русси еще могли учиться бесплатно;

в силу тех же причин, почему всякому заведомо «не тому» абитуриенту на означенные факультеты в качестве абсолютного, безусловного требования выдвигается условие превосходного знания «истории отечества» – русской («российской») истории, по всей видимости, без осведомленности в которой должно оказаться невозможным минимально полноценное становление его как специалиста-психолога (всем из прочего необъятного мира ученых за рубежом в этом смысле нужно лишь сочувствовать); курс лекций, разумеется, такого счастливца будет ждать не Стэнфорда и Кембриджа, а трезво и критически переосмысленное наследие советской версии психологии, то есть русской. Хотя бы тут никто не сумеет упрекнуть меня в предвзятости. Не нужно числиться сотрудником Оксфорда, чтобы с чистым сердцем произнести: «Русская психология – самая советская психология в мире»;

«Советское правительство – самое русское правительство в мире». «Российское правительство – самое русское правительство в мире». Вроде бы шаг очевиден: если на конкретный эпицентр конкретной Кормушки работают 140 наций, то только логически последовательным было бы предположить, что означенный эпицентр и будет скромно представлен теми же 140 номинантами. А когда из всех и сидеть в нем тоже выбирается снова и снова одна и та же на том лишь основании, что ее всегда «много», и она же потом решает, можно ли тем остальным 140 «немногим» вообще быть – принудительным пристегиванием Москвой своих «референдумов» относительно ликвидации исторических границ этнических доменов – и продолжать свое существование на карте истории или нет, то это как минимум вызывает недоумение;

почему по окончании навязанного руссиянами курса «истории отечества» этнический представитель собственного древнего ареала даже в самых общих чертах не в силах сказать, как проходила оккупация территории Башкирского ханства и подавление сопротивления; куда делись населявшие Сибирское ханство народности и хотя бы самое приблизительное число и хроника нападений на земли, лежащие к западу от ханств татарских;

это и в самом деле историческая загадка из загадок: до сегодняшнего дня никто не может дать вразумительного ответа, в силу каких природных процессов этнический домен башкир, как и любой иной, как генеральное условие приобретение высшего образования обязуется в неукоснительном порядке знать русскую историю – ни в одной части своего генетического или исторического наследия не являясь русскими. Это так же загадочно, как и уверенное получение представителями п.н. высшего образования на территории Восточной Федерации без элементарных познаний относительно истории Башкирского ханства или ханства Сибирского;

почему в честь оккупации Башкирии Руссией на территории ее собственной открыто возводят исполинские монументы – но нет ни одного с мемориальным крылом о числе представителей этноса, за весь счастливый период оккупации погибших, по настоящее время;

почему любой п.н. совершенно открыто и не опасаясь может безнаказанно рассуждать на тему того, что «не бывает простых горцев», а ни одному представителю самой крошечной народности горцев или кому бы то ни было не дано гласно доказать аксиому, что любой этнический представитель п.н. – от первого до последнего – всегда, скажем так, немножко фашист, кто-то больше, кто-то меньше, как то подсказывает опыт и элементарная наблюдательность. Ведь там те самые, для кого в свое время был предусмотрен даже свой плановый холокост. Не потому ли у вас все такое, какое есть, что некогда до последнего этажа по ступеням Рейхстага успели добежать не американцы, а они?;

по той же причине, по которой все исторические осложнения, касавшиеся только конкордата п.н., по всей хронологии немедленно перекладывались на этнические домены Восточной Федерации, как исторически, так и генетически далекие от русских интересов, трудностей и ожиданий. Вот примерная диспозиция еще одних неудобств, к примеру, для этнического домена Башкирия на период последней по счету мировой бойни: на чисто русских фронтах остается несколько сотен тысяч этнических представителей; в самой Башкирии условия местами такие, что от голода падают лошади. Причем, и до настоящего дня никто там так и не смог со стороны конкордата услышать разборчивого ответа, в чем же конкретно заключалась та историческая череда угроз, которую вермахт и германский этнос предположительно несли этносу башкир. То, что война со стороны приоритетной нации велась зачастую именно против этноса, и не одного, – подтверждается документально.

Больше того, насколько удалось выяснить, вермахт не раз заявлял, что относительно финно-угорской и урало-алтайской группы языков «не имеет ничего против». В планах своего будущего «освоения» гор Урала и Западной Сибири тот же вермахт в лице главнокомандования особое место отводил как раз урало-алтайской ветви языков, памятуя их происхождение и «культурное» воздействие уже непосредственно на германские племена (плану еще одного блицкриг-нападения на Францию Гитлер лично присудил историческую параллель «Этцель» – в память о короле-завоевателе племен гуннов Аттиле. Там ценили все, что напоминало о своей истории, даже собственных диких завоевателей.). Разумеется, битва разума, европейской цивилизации с международным злом, очень скоро показавшим цену «нового порядка», лежит за рамками обсуждений, но к истории «приоритетной нации» это имеет мало отношения. Так с какой же стати тот же самый этнос башкир был обязан умирать для разборок одних концентрационных лагерей с другими? Приводится это, конечно, не в надежде услышать ответ, просто кому-то надо однажды задать вопрос. Почему бы многострадальному русскому этносу не перестать навинчивать свою историю другим и не научиться решать свои проблемы своими силами, не запрягая генетически совершенно чуждые крошечные этнические культуры?

Если же, несмотря ни на что, в силу каких-либо причин такие культуры все же нашли возможным пойти на риск и оказать многочисленному соседу помощь, своим малым числом прямо ставя под угрозу собственные национальные интересы и собственное самосохранение, то даже просто с позиций одних общечеловеческих принципов и ценностей благодарность за подобный акт беспрецедентного межэтнического содействия в чисто процентном валютном отношении на многие годы вперед должна была бы перекрыть все те неудобства, пережитые конкретным этносом в той или иной исторический промежуток времени.

Пусть меня поправят, кто осведомлен лучше: у всех представителей Древней Стои, как Греции, так и Рима, неблагодарность относилась едва ли не к худшим из пороков, на которые способен человек. Воссоздание теоретических вероятностей – мой профиль тоже. Куда бы ни простиралась Германия, она портит культуру, причитал Ницше. Но как же далеко, непоправимо далеко до той «испорченности» москве. Откуда во мне такое убеждение, что, окажись на деле в Кремле не русское руководство, а генеральный директорат концерна «Мерседес-бенц», этнос башкир не только бы вернул утраченные язык и культуру, но и узнал бы тот загадочный уровень жизни, мало отличный от германского? Если бы меня спросили, как назвать национальный гимн этнического домена, я бы ответил: «Боги спаси Башкирию»;

в силу тех же причин, почему и до сих пор нельзя выяснить, во сколько же, в общей сложности, обошлись всем этническим культурам Восточной Федерации русские принудительные «мирные урегулирования» горцев: разрушение построенного, восстановление разрушенного, жизнедеятельность регулярных и спецподразделений, обеспечение существовавшей и нагнетание новой агентурной сети, катастрофическое разбухание в пределах всей федерации органов правохранения и госбезопасности, все субсидии, все компенсации, «народные голосования» и пр.;

меня уверяют, что по законодательному уложению этнического ареала в пределах республики признаны государственными 2 (два) языка: национальный и русский. То есть по крайней мере сейчас и по крайней мере там язык «приоритетных» ни в одной морфеме не назван приоритетным по отношению к языку коренного населения. Прямо как в Канаде. Но покажите мне хоть одну надпись хоть одной единицы государственной продукции, где бы русский не стоял первым, а национальный – только за ним. Без усилий можно отыскать продукт, на котором вообще место предоставлено лишь одному из языков, понятно, какому, – и нигде не найти оформление, решившееся на иные приоритеты. И это в национальных пределах конкретного ареала;

в силу тех же причин, почему ни одному трезвому жителю Сиэттла, Терлока, Сан-Франциско или Сан-Бернардино, находящихся на западном побережье своего континента, не придет в голову назвать столичный Вашингтон, находящийся от них на другом, восточном побережье, БВК, «Большой Вонючей Кормушкой»;

в силу тех же причин, почему до сих пор считается, что за всяким необразованным лицом русской национальности неопределенного пола, не державшим за жизнь в руках и двух умных книжек, в обращении к любому представителю иного этноса закреплено гражданское право в рамках законодательных свобод произносить в любом возможном контексте, как риторический тяжелейший упрек, замечание насчет «…ты русского языка не понимаешь, что ли?» – и почему логический эквивалент невозможен больше ни на одном из 140 языков населяющих народностей;

почему в Башкирии даже в разновидности слухов не знают, как этнический сосед пытался ввести национальные границы и суверенитет – и ничего не знают о его попытках ввести у себя в оборот новую латинскую графику;

еще один из удивительных образцов очень русской логики – его никто не делает попытки объяснить или хотя бы просто задуматься. То, что принято называть Европой, занимает лишь совсем незаметный уголок географической карты, которая у самих п.н. по традиции носит их название и, соответственно, составляет предмет их большой гордости, прямо соразмерной окаймляющей раме. Это понятно даже кочевнику. Теперь что непонятно.

Европейская часть географии: невзирая на близкий генофонд европейских популяций, невзирая на в деталях повторяющую себя историю и взаимные интересы, ни одна нация Европы не сомневается, что ее язык останется носителем активной информации, как и любой другой, и что ее не станут путать с чем-то еще и что жителя крошечной Швейцарии не назовут австрийцем и уж тем более голландцем, шотландцем, датчанином, сицилицем, испанцем или греком. А без конца претендующий на 1/7 часть суши от всей планеты, подмявший под себя все крошечные этнические культуры, которые только были, пресловутый Кусок географии п.н. объявляет их все неким своим «российским этносом»: рисует им на паспорте чисто свои приоритеты и герб п.н., проводит полную русификацию сознания, тщательно стирая у тех в сознании национальные границы, а все графики абсолютно чуждых языков подгоняет под свой;

почему в пределах двух географических, этнических и исторических соседей Каганата нет совсем никакой прямой ТВ трансляции и связи одного с другим, находясь один от другого всего в двух исторических шагах, – но она есть у Москвы, лежащей от них где-то за тысячу километров, и почему одна республика узнает о событиях в другой исключительно в версиях московских экранизаций, пропущенных через ее всем давно известные нормативные вкусы, предпочтения, рефлексы и представления;

почему простая попытка перечислить эти или другие «почему» гасится на подходе, а при упорствовании готовы автоматически прийти в движение механизмы «мирного износа»; или почему вот эта рукопись не может оказаться напечатанной ни в одном из московско-питерских изданий;

почему я могу иметь свое собственное мнение, только если оно уже согласовано с Большой Кормушкой, если еще не назрела необходимость получить диплом сепаратиста и осталась тень от вероятности подержать когда-нибудь в руках сияющий чистотой переплет своей книги…»

Я уже без пояснений сам понял, что до таких пределов демократия п.н. не простирается. То есть я как бы мимоходом за п.н. составил теперь сеть программных предприятий, как правительству п.н. при старых кошельках набить себе новую цену. Можно предвидеть возможную строгость во взглядах, направленную на «смягчение межэтнических напряженностей» – вроде бы для всех, но снова же в первую очередь для себя, предупреждая эволюцию легенд.

Я знаю, что они выберут, я слишком их хорошо знаю, чтобы ошибаться. Грядет великое снисхождение этновздохов и новых поплясалок к бедным комарам и болотам. Вот только не нужно быть Питером Габриэлем, чтобы иметь иммунитет к их нашествиям и знать, что прежний лес оттого не станет канадским. Все силы бросят на то, чтобы он стал «русским».

Я с любопытством обнаружил, что в конкордате как будто более уже нет прежнего твердого и крепнущего убеждения в практически неизбежном скором и самом светлом будущем. Специалисты предпочитают о нем говорить как можно меньше, остальные не думать, и все словно чего-то ждут. Чего ждут за Хребтом, я знаю. Но чего ждут там, тут не знали даже самые наблюдательные. Ожидается, учтя все ошибки прошлого и трезво переосмыслив про себя опыт настоящего, весь самобытный родник мудрости «русского образа жизни» вот-вот наконец во весь свой нешуточный рост восстанет к потрясенному свету – и многоэтнический облик новых ценностей под опытным, направляющим и руководящим началом приоритетной нации уверенно зашагает по планете. По всей видимости, свет ждет много поучительного.

Если верить наименованиям их фильмов, они даже любить предопределены как-то по-особому, не всегда доступному этнически отличным от них. Тепло и по-отечественному, по-самобытному на широкую ногу. Надо думать, интенсивные сеансы совокуплений под обязательную водку под интимными сводами обязательной бани – нечто, иным из подтипа позвоночных более уже не доступное. По моим наблюдениям этолога, современная московская нация, оказавшаяся в их новом тысячелетии вдруг вся, целиком поглощенной сосредоточенным совокуплением, делает это, как неожиданно выяснилось, не «просто так», но приближая американский уровень жизни – чтоб, значит, «как у американцев». Ладно бы бани, бани банями, но вдуматься только: даже вновь уходящую по весне всякий раз зиму Каганату – и дальше, за Хребет по всей этно-климатической полосе – надлежит с песнями, плясками и распитием спиртных напитков провожать не какую-нибудь, но только «русскую». «Проводы русской зимы» называется, клянусь своим последним охотничьим ножом. Сказал бы кто-нибудь, почему она никогда там не бывает другой и что в ней «русского».

Если то, что принято называть этнической картиной мира, может спокойно уживаться с картиной мира едва ли не любой другой, легко делая вид, что рядом никого нет, то этноцентризм всегда способен функционировать, развиваться и размножаться только за счет других.

И уже тогда даже одна книга, случившаяся быть не выдержанной в обычной теперь у них «этнически корректной форме», будет воспринята как присутствие опасного вируса. Параметры того, какую именно книгу они сочтут этнически корректной, они помогли уже вычислить за меня.