Текст книги "Медленный скорый поезд"

Глава тринадцатая

После такого убедительного и страстного монолога должно было – опять же по житейской логике – повиснуть молчание. Но Пастух не дал. Он молча слушал аргументы сторон, не вмешивался до поры, а тут, видать, пора настала и – как там дальше в песне? – я пилотом стала и вот летаю высоко над землей…

– Один вопрос, Марина, – сказал он. – Этот ваш прибор… все же прибор, да?.. У него есть какие-либо ограничения в радиусе действия?

– Конкретизируйте вопрос, пожалуйста, – вполне по-академически попросила Марина.

Просьба ее для Пастуха, похоже, непростой была. Никто в их временно-поездной гоп-компании всерьез не представлял себе всех возможностей прибора. Минувший – внезапно состоявшийся – опыт очень наглядно показал откровенно фантастическую способность оного прибора перемещать в пространстве некую – ну, небольшую – группу людей на некое – недлинное, если по прошедшему ранее опыту, – расстояние. Пусть даже и в какое-то другое пространство, хотя ничего «другого» в минувшем приключении не чувствовалось. Ну, допустим, чудо. И все. Иных чудес не испытали, а к испытанному разок-другой привыкаешь быстро. И, судя опять же по не богатым информацией рассказам Марины, возможности прибора доселе не использованы, не опробованы. То ли не доработали чего-то где-то, то ли академическая осторожность ученых притормозила процесс, но изначальный замысел, о коем как-то влегкую упоминалось Мариной, был явно более глубоким.

Складывалось ощущение – ну, у того же Пастуха оно складывалось! – что муж Марины не торопился с полевыми экспериментами или – если попроще! – вообще не поспешал зря. Он был наверняка хорошим, вдумчивым, осторожным ученым, которому и спешить было некуда и незачем. Дело всей его жизни, а черная коробка и есть это дело – так он ее, как чуткая и опасливая мать, лелеял – да, холил – тоже, развивал – несомненно, но из рук не выпускал. Берег. Зачем – ответа уже не получить. Но вот чем оно, это дело жизни, необыкновенно, диковинно, небывало – это возможно и необходимо узнать. И вряд ли Марина не станет помогать! Уж что-что, а она категорически не дура. Это ж и ее буквально персональное дело, ею с мужем начатое, ею – уж как фишка выпала! – и будет продолженное…

Молчание – оно же безмолвие, оно же затишье, оно же «тихий ангел пролетел» – затягивалось. Марина потребовала конкретизации вопроса, Пастух в принципе оному не возражал, но понятия не имел, как его конкретизировать. Лучше всего, считал он потихоньку, задать вопрос в лоб. Тупой утилитарный вопрос: можно ли надеяться на современную прикладную науку в предельно конкретной ситуации серьезного аларма? То есть боевой тревоги. И не заморачиваться, и не жалеть вдову из вежливости: мол, не бередите ее, не до алармов бедняжке. Вдова, считал Пастух, женщинка куда как сильная и уж никак не бедняжка. Услышь она такое о себе суждение, убила бы судящего, не задумываясь. А дело не ждет. И вряд ли кто-нибудь из дорожной гоп-компании всерьез может представить себе масштаб опасности под кодовым названием «Слим сотоварищи». Разве что сам Пастух и худо-бедно – Стрелок, который не столь близко сталкивался с вариацией аларма по имени Слим.

Поэтому Пастух и сказал, стараясь быть архи-тактичным:

– Марина, извините за назойливость, но ситуация разгорелась не по-детски. Известный вам Слим – уж и не понаслышке известный – в данный момент находится в поезде, в другом вагоне, у него – команда, полдюжины парней, все вооружены, справно экипированы, хотят войны. И Слим хочет. Точнее: ему она просто позарез нужна. А враги – это мы. Я, Стрелок, Шухрат, начальник поезда тоже… Даже проводница Лиза – только потому, что она с нами. А главная цель Слима – это вы, Марина, вы, вы, мы ему здесь все на хрен не нужны, мы ему мешаем постоянно, ему позарез надо заполучить вас живую и невредимую и к кому-то – а он знает к кому! – живой и невредимой вас доставить. Склонен вольно полагать, что этот «кто-то» – наш соплеменник, российский подданный, далеко не бедный и мыслящий широко и богато, типа того…

– Я-то ему зачем? – спросила Марина.

В голосе ее имели место изумление, ужас, тут же – паника в глазах, а одновременно – восторг, круто замешанный на отчаянии, так чуткому Пастуху показалось, а вот если все вышеперечисленное смешать, но не взбалтывать, то тогда, уверенно полагал Пастух, уж точно получится нынешняя Марина, толком не опознанный объект! Или все же субъект…

– Вы – повод, – все-таки так объяснил Пастух, – и ваш муж был поводом, пока не ушел из жизни. А причина – не он и не вы, и не столько он и вы, а ваша с ним работа, о которой мы все… – Он посмотрел на присутствующих, глянул в окно, коридор не забыл, где уже стояла столбиком проводница Лиза, кем-то до кучи высвистанная, и повторил: – О которой мы все ни хрена не знаем, кроме красивого словосочетания «параллельные пространства». Как наши неприятели думают? Вот она, черная коробочка, мы ее стырим у этой замечательной женщины, и весь мир будет в наших руках, ура и бис! Не так ли?..

– Что за хрень голимая?! – некуртуазно и даже грубо сказала Марина. Достали ее, видимо, пастухи, стрелки и прочая шелупонь, как она сейчас наверняка и вполне искренне думала о своих попутчиках. – Да пусть они ее заберут на фиг, эту клятую коробочку! Они ее разломают на молекулы, а все равно ничего не поймут, потому что коробочка – прибор. Всего лишь! Ну нельзя по отдельно взятым клавиатуре и монитору понять, как работает компьютер. Это нереально, господа. Шпионы могут толпами уйти в длительный отпуск. А моя «коробочка», как вы все тупо повторяете, всего лишь пульт управления. Ручной. А то, чем она управляет, вообще не вполне материально. Название? Пожалуйста: пространство. И совсем рядом – время. Но ни то ни другое потрогать руками нельзя. Все. Приехали. Всем – мой большой поклон и уважение!.. – Высказалась длинно, яростно и счастливо. К месту и ко времени вспомнила, всполошилась: – И вообще я обещала девочкам-проводницам устроить им праздник. А то все будни, вагоны, рельсы, дураки-пассажиры и прочие начальники, мать их даже поминать не стану. Все! Так, Лиза? Девочки придут?

А Лиза подтверждающе кивнула: придут, мол. И два пальца показала, то есть две девочки. Плюс, стоит полагать, третья, то есть она сама. Она в дверях стояла. Точнее – теснилась. Народу-то окрестного на купешное представление толково набежало.

Марина встала, лицо сухими руками умыла, сказала:

– Пошли в ресторан. Я сегодня гуляю! – Посмотрела на Пастуха победоносно и независимо. Добавила главное: – Сама!

То есть верные бодигарды нервно курят в тамбуре.

И можно было бы всю эту вольницу акцептовать со спокойной душой, но, понимал Пастух, ни его душа, ни Стрелка, ни даже сторонних в общем-то железнодорожных начальников спокойными не будут. Да и Бог с ними, с начальниками! Создавшаяся в поезде ситуация уже достаточно горяча, и Пастух искренне не понимал, почему Слим не торопится испробовать еще жарче ее разогреть. И – в итоге! – погасить, то есть физически убрать Пастуха и скорее всего Стрелка, забрать Марину и, если надо, еще разок дернуть ручку стоп-крана, сойти в лесополосу и уйти восвояси. И сообщить своим работодателям, что дело сделано, клиент упакован, ждем средство передвижения куда надо.

Теоретически реально и весьма логично. И в целом выполнимо.

Ан не делается и не делается. Почему?

Вопрос, конечно, теоретический и в создавшейся ситуации в общем-то и не главный. Ответ напрашивается один: имеет место заранее определенная финальная точка – точка во времени, точка на местности. Там, где Слима ждут. Скажем так: на остановке по расписанию. Или вне расписания – в чистом поле, плавно переходящем в густой лес. И чтоб автотрасса рядом. И много машин на ней… По теории стоило бы предупредить полицию по всем пунктам стоянки поезда. Или связаться с Москвой, а там уж решат, на какой станции по ходу поезда будет организован захват банды и освобождение теоретических заложников. Пока теоретических. Но теория, здраво понимал Пастух, весьма далека от кондовой реальности. Звонить в Москву Наставнику – это логично. Он поймет на лету и сделает все, что нужно. Эдак виртуально: туда звонок, сюда звонок, там просьба, тут приказ… Но на «все, что нужно» потребуется время, а его как раз у Пастуха нет. Ждать спасителей со стороны – досадное в общем-то занятие. И бессмысленное…

Теоретически можно, конечно, выстрелить первым, но, увы, стрелять придется много. Убей Слима, если получится, так команда его и начнет массированную охоту на убийцу и тем более давнего врага их командира. То-то будет весело в поезде! Хотя… Ну, то есть команда без лидера развалится, рассыплется, растает. Проходили вообще-то…

И тут как раз мобильник у кого-то красиво зазвонил. Оказалось – Лизу кто-то доставал. И сразу все внимание обратилось на нее.

– Алё, – сказала она тихонько и стала слушать.

Совсем недолго слушала, секунд двадцать – тридцать, машинально прикинул Пастух. Отключила телефон, глянула на Пастуха – ничего в ее глазах не было, застыли они пуговками.

– К нам идут, – сказала Лиза. – Тот… белый… и с ним еще… ну, его люди… Вооруженные… – И замолчала.

И все замолчали.

И тихий ангел летал по купе незримо и безнаказанно.

– Что делать-то станем? – спросил начальник поезда.

– Уходим, – прервал короткое молчание Пастух. – Марина, быстро-быстро, пульт управления где?..

– В сумке… – Видно было по ней, что растерялась чуть-чуть. – Я уже беру, беру… – Достала из сумки пресловутую «коробочку», держала в руке, словно демонстрируя прибор, о котором только что говорилось много и не очень по делу. А дело само пришло. – Нас много… нас шестеро… а вдруг…

– Без всяких вдруг, – заорал Пастух, – жмите!

И она нажала клавишу.

Или не успела…

Потому что в купе ввалились двое – ну, здоровые, ну, накачанные, ну, с пристойными вообще-то молодыми мордами, а уж пистолеты у них были в руках большие – толковые израильские машинки «узи-пистол», не юные уже машинки, восемьдесят четвертого года рождения, переделанные под режим одиночного огня из малого пистолета-пулемета «микро-узи», двадцать девятимиллиметровых патронов, стреляй – не хочу.

Очень нечастое вооружение. Но – толковое, знал Пастух. И подумал мельком: откуда эти два орангутанга взялись в поезде? Раньше он их вроде и не видел… Или люди Слима по всем вагонам расселись, разлетелись, растеклись, а теперь вот самый момент стечься… И кстати, Слима-то рядом с орангутангами не видно, он не идиот, чтоб лезть в дурацкую драку и самому светиться…

И все было, как в первый раз.

Пастух выстрелил первым, Стрелок вторым. Оба по разу, получается. Начало как-никак положено. Если это вообще было начало. Но если и продолжение, так очень поганое. Два трупа в коридоре вагона, вопли из соседних купе и, что самое смешное, топот ног не прочь, а как раз к месту происшествия с безумным – воистину! – интересом: кого это только что порюхали из огнестрельного страшного оружия?..

Все, что происходило до сих пор – отставания от поезда, полет на вертолете, испытания Марининого прибора, – все это были игрушки для детей младшего возраста. А два трупа – это для очень серьезных, очень нервных и очень любопытных взрослых. Беда прям. Хотя – всего лишь два. Пока…

Пастух встал в коридоре памятником. Стрелок – обок. Шухрат и начальник поезда тоже вышли из купе.

– Спокойно, господа, – ласково говорил Пастух, – не толпитесь в коридоре, ничего особого не случилось, просто два посторонних гражданина зашли не туда, куда им следовало. Вот и начальник поезда подтвердит… – Начальник поезда подтвердил, кивнул согласно. – А вообще-то это уголовные преступники, убийцы, разыскиваемые Интерполом вот уже год с лишним… – И далее такое же беспросветное ля-ля, но ведь как-то надо утишить публику, снять ненужный напряг, хотя, понимал прекрасно Пастух, два трупа в коридоре красивого вагона – это вам не кино по дорожному DVD-плейеру. Это реальный жесткач! Поневоле сбежишься к нему из родных купе. Сейчас еще и из соседних вагонов нагрянут – кто ж у нас не захочет на убиенных поглядеть?..

Что дальше-то? По правилам – надо срочно сообщить о происшедшем начальнику поезда, но он здесь, все сам слышит и видит, и уж точно обязан известить кого надо по пути следования, и эти «кто надо» встретят поезд на следующей остановке, заберут трупы, абсолютно естественно возьмут в багинеты Пастуха, Стрелка и Марину до кучи – и конец путешествию. Ну, в лучшем случае остановка на пути невесть сколь длинная. Вот уж не знали, на что шли, когда поезд от владивостокского перрона отчаливал…

Пастух и Стрелок собственноручно вытащили трупы на вагонную площадку, уложили у двери и прикрыли мешковиной, раздобытой откуда-то проводницей. На площадке было ветрено, холодно, несмотря на лето за окном, ну прямо холодильник какой-то. Как для покойников и положено. До Ишима час с небольшим пути оставался, ничего с оными покойниками не случится, а в Ишиме их, казенно говоря, изымут, как, впрочем, – не исключал Пастух – и его лично заберут в багинеты плюс Стрелка до кучи. Одних в морг, вторых – в ментуру. Это было скверно, поскольку хрен его знает, сколько времени займет милицейская любознательность. Но особо Пастух не напрягался: разговор с Наставником был хоть и разносный, но в итоге конструктивный. Наставник Пастуха преотлично знает, по большей части понимает и поддерживает на плаву. К счастью для Пастуха или к несчастью – это по сей день неведомо, но жить можно. И даже интересно. И полезно для дела. Наставник многорукий кому-нибудь из своих правых-левых рук поручит звякнуть ишимским ментовским начальникам – те и не станут Пастуха снимать с поезда, а если уж подопрет, то кто-то из ишимских сыскарей останется в поезде, проведет казенный допрос и сойдет на следующей остановке, которая будет вообще в Тюмени, почти четыре часа от Ишима грохотать колесами. Так и радость нечаянная для сыскарей: Тюмень – город большой и богатый, можно счесть поездку командировкой, что и положено, и до отбытия домой прикупить жене и детишкам чего-нибудь радостного…

– Уже двое, – сказал Стрелок.

– Еще пока двое, – мрачно поправил Пастух. – Готовься показания давать. Если придется… Хотя… – помолчал, подсчитывая в уме, – где-то там в поезде еще штук пять кандидатов на убиение топчется. Включая моего лучшего дружбана Слима.

– С ним будет посложнее, – сказал Стрелок.

– Уже сложно до злости. Прям как хомут у меня на шее – и все не снимается и не снимается.

– Снимешь, – беззаботно сказал Стрелок, – дело времени, патроны пока не перевелись.

Счастливый человек Стрелок, подумал Пастух, никогда не переводятся у него патроны и не водятся дурацкие сомнения типа «а вдруг», «а если». Он просто действует, не особо-то и задумываясь, у него толковая программка в башке заложена – и на выживание, и на уничтожение. И хорошо в общем-то получается.

А расслабляться поводов не было. Два боевика Слима пошли на задание и не возвратились, хотя уже пора. Эта мысль наверняка сидит в башке Слима, и он опять наверняка останавливаться не станет. Сколько времени есть для легкого передыха от войнушки? К Ишиму поезд прикатит не скоро. У Слима в запасе осталось сколько?.. ну, трое, похоже, или максимум четверо. Варианты? Первый: ждать следующих гостей. Ждать осознанно, подготовиться, Марину от вредных мыслей отвлечь, а там… А что там? Придут и придут. Плюс: что-то, может быть, новенькое, не игранное Слим сочинит. Только вряд ли. Вагон – он и есть вагон. Дверь с одного конца, дверь с другого конца – выбор копеечный…

– Пошли к Марине, – сказал Стрелку.

– А тамбуры караулить? – удивился Стрелок.

– А ты в купе не входи, в коридоре постой – у Марининой двери. Переговариваться спокойно можно. Устанешь стоять, я тебя подменю. А если кто чужой в вагон войдет, так ты его первым заметишь…

Гостей в купе у Марины на сей момент не было. Она сидела одна, книжку читала. Спокойная.

– А где все начальники? – поинтересовался Пастух.

– Отдыхают от меня, – сказала Марина. – Разошлись. Не исключено, дело свое делать пошли. А вы им на смену?

Большой приязни в голосе Марины не слышалось. А и то понятно: устала от великой заботы о себе единственной со стороны всех, кто бы мимо ни прошел – начиная от привычного рядом Пастуха до начальника поезда и его среднеазиатского гостя.

– Что еще ожидается? – спросила она. – Танковая атака на поезд? Бомбардировка с воздуха? Поджог вагона с двух сторон?..

Выбор был справный.

– Поджог вагона как-то более понятен, – сказал Пастух, усаживаясь напротив. – Экая у вас, однако, фантазия!..

– Мне хватает реальности, – мрачно сказала Марина. – Какая следующая станция?

– Ишим, – ответил Пастух. – И часу не пройдет… А вам зачем?

– У вас в этом Ишиме никого нет из вертолетчиков?

Пастух засмеялся.

– Славная идея. Эка вы подсели на вертолеты!.. Лететь из Ишима в Москву – если какой-то пилот-мазохист на это клюнет – очень долгая история. И тяжкая, и неудобная, и простудная, и вообще. Короче – совсем не прогулка. Надеюсь, вы удачно пошутили? Хотя идея со стороны – красивая…

– Неудачно. – Мрачность в голосе не исчезла. – Устала я, Пастух дорогой и Стрелок милый. Кстати, Стрелок, чего это вы в купе не заходите?

– Насиделся, – с грустью сказал Стрелок.

– Опять охраняете, – вздохнула тяжко. – Скорей бы Москва. Домой я хочу…

Тут она была права. Пастуху тоже до смерти надоело путешествие по Транссибирской дороге. И все время пасти, сторожить, охранять, следить – надоело. Да и впрямь тяжко всем едется – предвоенная какая-то обстановка, напряженная, тягостная, нерезкая, а самой войны – ну хотя бы с криками, плачами, мордобитием, а то и стрельбой как в никуда, так и по человекам – пока не видно. И то хлеб, как говорится…

А дома Марину никто не ждет, даже домработница. Ну нет у нее пока дома, вышло так.

– Сколько их было, татей? – сложно спросила она.

Но Пастух понял.

– Да сколько б ни было прежде, все безопасны уже. А те, кто еще опасен… Ну, Марина, право, я не умею предсказывать будущее. Ну, двое, как вы говорите, татей бродят где-то по вагонам. Или трое. Или пятеро. Не знаю. Поверьте, не стоит уж так опасаться этих троих – пятерых. Они – болванчики, солдаты, машинки заведенные, они предсказуемы и не так уж и страшны, поверьте. Страшны те, кто их за ниточки дергает.

– Слим ваш? – зло спросила.

– Он не мой. Хотя… Да, он мой личный враг, но это давняя история, лесом поросшая, не берите в голову. Я его однажды убил. А он не убился. Уж так вышло, моя вина. И явился сюда, в поезд, но – по вашу милость. Он вас убивать не собирается, вы ему живая нужны… Да еще я тут… Впрочем, вы это сами понимаете, так?

Она смотрела в окно, за которым ничего толком видно не было: поезд сильно раскочегарился, быстро катил.

Пастух ждал.

– Вот что, – сказала она, отвернувшись от окна, – вы не думайте, что я там обижаюсь, или сержусь, или еще чего-нибудь. Но я – женщина, право слово, извините, если что не так. Мне не страшен ваш Слим, как не были страшны прежние лиходеи. Я вообще не пугливая, и вам я верю, слышите?.. Ну вот верю – и все. Не бросайте меня, Пастух, я знаю, я – ваша работа, но не бросайте эту работу, ладно? Мне в Москву хочется, и чтоб дело поехало, раскрутилось, и чтоб вы не исчезали…

Серьезно говорила. Но – без слезы, жестко.

– Я не исчезну, – сказал Пастух, искренне в сей момент думая, что он и впрямь не оставит Марину в Москве, будет встречаться, болтать, слушать о ее новой работе, ан понимал, что не властен над собой, над своим временем, над теми приказами, которые для него сочинят. Как там в давней-предавней песне, откуда-то слышанной: «В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора… Целься в грудь, маленький зуав, кричи «Ура!»…» – Я не исчезну, – повторил он. – Москва – город маленький и тесноватый… Да и не думаю, что вас кто-то будет преследовать, пугать. Работа все отторгнет, а работы, понимаю, у вас будет много… Но я правда никуда не денусь. Хотите, я запишу вам все свои координаты?..

Марина засмеялась легко и в общем-то радостно.

– Спасибо вам. Всем вам. Я верю, что все так и будет. Но нам еще ехать и ехать…

– Доедем, – сказал Пастух и встал. – Пойду погляжу по сторонам, вдруг да кого знакомого увижу… А Стрелок с вами побудет. Я ненадолго.

Вышел в коридор, подцепил Стрелка под руку, отвел от открытой двери купе. Сказал:

– Стой у дверей памятником. Никуда ни шагу! Я – быстро. Посмотрю там…

И пошел в сторону вагона, в котором все еще жили, пили, жрали и наверняка орали подельники Слима. А хорошо б еще и Слима там повидать. Если он там будет.