Текст книги "Медленный скорый поезд"

Глава четырнадцатая

Куда шел, зачем, ради чего – этого, честно, Пастух не знал. То есть начальный – абсолютно мальчишеский! – порыв понятен: ворваться в купе Слима с оружием в руках и убить врага в его местном поездном логове, то есть в купе. Детский сад! И одновременно – самоподстава в чистом виде. Что Пастух преотлично понимал…

Только перешел по «гармошке» в следующий вагон, столкнулся с проводницей Лизой, спешащей, судя по увесистости их столкновения, сломя голову.

Ухватил ее за плечи, зафиксировал на месте, спросил:

– Куда такая гонка?

– К вам, – ответила Лиза, – мне сказали, чтоб я – мухой… Чтоб письмо скорей передать…

Она протянула Пастуху тетрадный в клеточку листок, отменно сложенный старозаветным почтовым «треугольником».

– От кого это? – удивился Пастух. – Никак от прекрасной дамы…

– Нет, – категорически и даже с неким надрывом в голосе сказала Лиза. – Это от этого… ну, который белый совсем… в том вагоне едет… ну, с парнями своими…

Слим, понял Пастух. С чего бы это он в переписку вступил?..

Развернул «треугольник», прочел неаккуратно, неровно печатными кривыми буквами написанное под ход вагона: «Через десять минут встречаемся в купе начальника поезда. Без оружия и без сопровождающих. Не бойся. Пора потолковать».

– Когда он тебе эту хрень передал? – спросил Лизу.

– Ну, только что. Минуты три назад. Сказал, чтоб бегом…

Семь минут остается до встречи, ну, шесть или пять – без разницы. Нет смысла дипломатически выжидать означенного в записке срока. Чай не баре, можем и на пару минуток раньше прийти. А вот Лиза…

Спросил у нее:

– Можешь сейчас к Марине пойти и посидеть с ней, пока я не вернусь?

– Могу, – сказала Лиза. И спросила: – А вы вернетесь?

С тоской какой-то спросила, будто уж и хоронила Пастуха заранее.

– Не трухай зря, – сказал. – Я всегда возвращаюсь…

Он ворвался – иного слова не подобрать! – в вагон, где ехал Слим сотоварищи, межвагонная дверь тяжело и громко захлопнулась позади, он вошел в вагон, заглянул в купе проводниц:

– Где у вас тут высокий с белыми волосами, в каком купе?

– В купе начальника поезда, – сказала проводница. – А что?

– А сам начальник-то где?

– Его нет пока… Он пришел недавно совсем и почти сразу ушел… вперед, в сторону головного вагона.

Что ему в головном вагоне делать – этого Пастух не представлял. Разве что на тепловоз перебраться и затаиться от всей этой хренотени. А может, его Слим некуртуазно прогнал, чтоб начальническое купе освободилось?..

Да черт с ним, не пропадет!

Пастух дошагал до начальнического купе, держа правую руку под футболкой на ручке пистолета, засунутого за спину под пояс, дверь в купе была прикрыта. И тут его тормознули двое гоблинов – явно подопечных Слима, но вежливо тормознули. И вежливо спросили:

– Оружие есть?

– Нет, – ответил Пастух и сам поднял руки.

Один из гоблинов быстренько не шибко внимательно его полапал, потискал.

– Чисто, – сказал.

– Проходи… – Второй гоблин ну прям куртуазно отодвинул ему дверь в главное купе.

А уж там вольготно сидел Слим, улыбался приветливо.

– Заходи, – сказал, – поговорим. Приспело уж…

Пастух сел напротив, спросил с ходу:

– О чем-то договориться хочешь?

– Угадал, – подтвердил Слим. – Ты готов выслушать? Или сразу убивать меня станешь? В который уж раз…

– Почему бы и нет? Говори. Убить – это и попозже можно… – вроде как пошутил.

– Нам с тобой, Пастух, тесновато на этой земле! – яростно сказал Слим. – Ты меня уж в какой раз порешить хочешь, да пока не получается, но ты ж мне по определению мешаешь нормально красиво жить, Пастух. А вот я тебе мешаю – как вечно недоубитый тобой. Скучный ты, Пастух, одно слово – машина. И мне тебя убить – как два пальца об асфальт, но не интересно мне вот так просто: пиф-паф, ой-ой-ой… Бытовуха!.. Вон, ты в меня стрелял – какой я тебе театр устроил! – правдивый, как жизнь. Чистый реализм. Ты поверил и ушел. И жил спокойно и радостно. А и то: одним врагом меньше, и каким врагом!.. А я за это время где только не побывал, кого только не убивал, и – никакой рутины! Каждый раз – как премьера в театре! Ты хоть такое слово-то знаешь – премьера?.. – Засмеялся, резко оборвал смех. – И вот что я тебе предлагаю, Пастух: сыграть премьеру. Два актера. Ты и я. Я – плохой и черный, ты – хороший и белый. На равных. Спектакль называется: «Дуэль»!..

Все-таки он был сумасшедшим. Всегда. И еще – актеришкой третьестепенным.

– Какая в жопу дуэль? – спросил Пастух. – Я больше не хочу тебя убивать. Обрыдло. Все куда проще и прагматичнее. Минут через сорок в Ишиме тамошние менты встретят поезд, возьмут тебя в кандалы и отвезут в застенок. И оружие на фиг отберут. И сто пятая статья Уголовного кодекса по тебе исплакалась прям. Конкретно – пункт два, все подпункты от «а» до «н». Все просто, как валенок. Сиди и жди. Или прыгай с поезда и исчезай… Только это вряд ли. Я тебе прыгнуть не дам…

– Все пункты сто пятой не прокатят, – засмеялся Слим. – Сам подумай. Пункт «и», например: «Из хулиганских побуждений». Это не ко мне, извини. Я и в юности «хулиганкой» не занимался… Или пункт «м»: «В целях использования органов или тканей потерпевшего». Вообще не по делу! И еще пара пунктов легко пролетает мимо… Читай почаще кодекс и фильтруй базар, Пастух, когда имеешь дело с юридически грамотными людьми. Вот мое оружие… – И достал из-под подушки «глок», семнадцатую модификацию.

Хороший ствол, знал Пастух.

Оружие у самого Пастуха, как всегда, при себе имелось. Такой же «глок». Тоже семнадцатый. Но как ни странно, он был склонен думать, что Слим придет на встречу без оружия. Ан нет. Он и впрямь пришел сюда с бредовой идеей дуэли, которая никому, кроме него, была не нужна. Хотя… Пастух не особо мучился воспоминаниями о своих жизненных неудачах: было – и было. Прошло. Да и, если честно, то мало их было. Слим – одна из. И все-таки он – сумасшедший, больной на всю голову, не ведает, что несет…

Не утерпел, спросил все ж:

– А где ты стреляться-то собираешься? Лезем на крышу вагона и на полном ходу – бах-бах, так?

– Зачем на крыше? – вполне искренне удивился Слим. – На природе. На свежем воздухе.

– А где ж мы его, свежий, возьмем до Ишима? Или стоп-кран и – быстро-быстро на полосу отчуждения?..

– Ты придуриваешься, да?.. Какая полоса?.. У тебя ж есть бабулька… Марина, так?.. А у нее имеется некий приборчик, который мухой перенесет нас из поезда на травку, в поле или на поляну в лесу, тебя, меня, Марину твою, твоего мудацкого Стрелка, того же начальника поезда… да кого угодно этот приборчик перенесет, только нам много свидетелей не надо. У тебя – секундант, у меня – секундант, и – по одному патрону в стволе. Как когда-то…

Информация в поезде распространяется быстро до невероятия. А и то: теснота кругом.

Невесть с чего вспомнилось школьное, давнее: возьмем Лепажа пистолеты, отмерим тридцать два шага… А почему бы, кстати, и нет?.. Как там дальше?.. Право, эти эполеты я заслужил не бегством от врага. Эт-то точно… Какого черта, думал Пастух, меня откровенно и, похоже, желанно вызывают на бой один на один. Он и я. И два секунданта. И откуда-то из детства выплывает: детдом… затерханная книжка в тамошней библиотеке… когда-то где-то читанные древние правила дуэли… наизусть выученные… противники ставятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и десять шагов от барьеров, дистанция между которыми равняется десяти шагам… ну, что-то в этом роде. Стрельба в упор, по сути…

– Откуда ты знаешь про приборчик? – Зло не ушло совсем, тяжелело где-то в груди, требовало выхода.

– Некто Шухрат рассказал. Он же с вами был. А как ушел, так мы его притормозили и вопрос задали.

– С какого перепуга ему это рассказывать?

– А под дулом пистолета чего не скажешь? Тебе ли не знать…

– Где он сейчас?

– Живой, живой. Злой только очень. Сидит у меня в купе. Как король на именинах. Ну разве что приковали его наручниками к полке, чтоб не трепыхался. А твоя бабуля, кстати, тоже сидит и тоже в купе. Только в своем. И не прикованная. Зачем обижать пожилую женщину?.. И с ней – очень толковый человек, мой человек, он, представь себе, колледж литературный у вас там в Москве окончил.

– И что он у тебя делает?

– Он вообще-то из всей великой литературы только боевики и любит. Ну, фантастику еще… А у моей команды жизнь – чистый боевик с легкой примесью фантастики, то, что доктор прописал. Так что он ко мне удачно попал. Но ты не бойся, они с бабушкой о литературе разговаривают, ей не страшно и не скучно. Мы с тобой сейчас к ним и пойдем.

– Зачем?

– А чтоб бабушка… Мариной ее зовут, да?.. достала свой замечательный приборчик и отправилась бы с нами в параллельное пространство. Я правильно термин употребил?

– Мы трое?

– Ни в коем случае. Дуэль так дуэль! Кого ты хотел бы видеть в качестве своего секунданта?

– На кой хер мне секундант?

– Чтоб по правилам и красиво. Я своего выбрал. Начальник поезда. Фигура! А у тебя секундант, ясный пень, этот фраер Стрелок?

Пастух преотлично понимал, что все это – никакая не игра, что стреляться и впрямь придется, хотя очень не хочется, но все козыри сейчас на руках противника, как ни мрачно.

– Да мы до Ишима не успеем, – сказал Пастух.

– А тебе очень надо в Ишим? – удивился Слим. – Может, обойдешься?.. Или ты о нашем возвращении в вагон волнуешься? Насколько я знаю, прибор твоей Марины вернет нас в вагон… – Оборвал фразу, засмеялся. – Ну, не всех нас, увы, кто-то один так там и останется, а остальные вернутся вне зависимости от расстояния. Да и какое между нашим и параллельным пространствами расстояние? Насколько я знаю фантастику – никакое. Миг. А ты: Ишим да Ишим… Все равно окажемся в поезде, пусть он даже до Тюмени докатится…

– Ты и я плюс секунданты? Они-то тебе на фиг? Что за детские игры?

– Взрослые, Пастух, сильно взрослые. И более того, на дуэли будут присутствовать ты, я, твоя Марина и начальник поезда со своим восточным друганом… Маринин приборчик всех осилит, в вашем прошлом походе вас немало было. Кого добавим до кучи – шестым?

Пастух окончательно понял и принял: разговор всерьез. Отказываться невозможно. Стрелять вдруг здесь и сейчас – ну не дело это, пассажиров вокруг – тьма, перегородки между купе – картонные. Самому прямо сейчас выстрелить – так Слим палец на курке держит, опередит, да люди кругом абсолютно невинные и в стрельбе не заинтересованные. Паника в вагоне – штука, наверно, страшная…

И добавил «своего»:

– Стрелок, конечно. Иных уж нет…

– Идет, – согласился Слим. – И не будем тянуть. Прямо сейчас и тронемся. Пошли к твоей Марине, остальных участников сафари в течение пяти минут приведут мои люди. Марина за это время приборчик свой к работе приготовит. Пошли, Пастух. А если Ишим пропустим ненароком, то и хрен с ним, не переживай. У нас впереди Тюмень будет. Для тех, кто жить останется…

– Не получится, – сказал Пастух.

– Не понял, – удивился Слим.

– Марина, мягко заметим, не поймет идеи дуэли.

– А мы ей не скажем про дуэль. Оставим для сюрприза… Кончай бздеть, Пастух, ты мужик или кто? Когда в меня стрелял, не колебался… – засмеялся. – И теперь не бзди, опять в меня стрелять станешь. Прям привычка и удовольствие!..

И они пошли.

По дороге Слим заглянул в свое купе, бросил на ходу:

– За нами.

И некий орангутанг, телесно и даже рожей похожий на молодого Шварценеггера, вывел из купе начальника поезда. Орангутанг профессионально шел левее и сзади своего подконвойного, а в правой руке держал красивый австрийский револьвер «Магнум-357», длинное дуло которого навязчиво упиралось в левую почку начальника.

Так, не торопясь особо, и пошли в родной вагон.

И пришли без эксцессов.

Хотя… как сказать… По пути к родному вагону встретили Шухрата, не выдержавшего, вероятно, присутствия в купе Марины нового персонажа – чувака с литературным образованием из команды Слима. Шухрат не сразу сообразил, на кого напоролся, но миляга Слим тут же разулыбался и, опережая вопрос Шухрата, куртуазнейшим образом зачастил:

– Как хорошо, что мы вас встретили! Вы нам так нужны! Идемте обратно, обратно, дело не терпит… – И даже попробовал руками развернуть Шухрата в обратный путь.

И не вышло бы у него ничего, но Пастух сказал:

– В самом деле, Шухрат, разворачивайтесь назад. У них стволы, а у меня еще и обещание дадено – содействовать воплощению замысла вот этого господина… – И указал на Слима.

– Какого замысла? – очень недовольно спросил Шухрат, но все ж развернулся и пошел обок, поглядывая на оружие в руках Слима и его «пса». Ответа на свой вопрос не получил.

Так и шли. Хорошо, что никто из посторонних и нервных пассажиров им не попался.

В купе Марины и впрямь сидел интеллигентного вида мужичок лет эдак тридцати с копейками, а Марина выглядела если и не довольной разговором на высокие литературные темы, то по крайней мере не злой и не усталой.

– Я гостей привел, – сказал Пастух. – Представлять не стану, смысла нет, они ненадолго… – Сделал легкую паузу и добавил: – Но! Нам… ну-у-у… обстоятельства такие получились… короче, Марина, нам очень нужно повторить некий… ну-у-у… эксперимент, который вы однажды провели с нами.

– Какой такой эксперимент? – искренне не поняла Марина.

– Я – о вашей «коробочке», – казенным голосом сказал Пастух. – Непреодолимые обстоятельства требуют от нас еще одного путешествия в параллельное пространство. Вот примерно в таком составе. Плюс, разумеется, вы.

– Вот оно как… – сказала Марина, глядя на вполне серьезные пистолеты в руках двоих из непрошеных гостей. Что-то ей в казенном голосе Пастуха не понравилось. Повернулась к нему: – И никак иначе?

– Можно иначе, – честно сказал Пастух. – Но очень не хочется войны в тесном вагоне.

– А где хочется? – спросила Марина.

– Да какая война! – влез в разговор Слим. – Никакой войны и быть не может. Просто прогулка, экскурсия, немножко научной фантастики, мы ж слышали о ваших и вашего супруга научных разработках, краем уха, краем уха, ну я и предложил моему старому знакомому Пастуху попросить вас, чтоб мы… ну, воспользоваться вашим прибором… или механизмом, я не знаю… ну, чтоб не здесь, а где-то там, ну… – Понял, что велеречивость ведет его куда-то не туда, перестроился и закруглился: – Короче, очень просим… – И посмотрел на Пастуха.

В принципе этакий своенравный монолог можно было б и не понять, можно было б, конечно, все сразу отменить, объяснить всем и Марине особенно, что грядет афера или, если совсем честно, смертоубийство, то есть, по формулировке Слима, дуэль, что смертоубийство и есть. Марина начнет отказываться, Слим – или его амбал – начнет пугать стрельбой в вагоне, а то и постреляет, за ним не заржавеет. Поэтому проще завершить прелюдию, чтоб уж скорее началась эта хренова пьеса для двух пистолетов и поскорее закончилась.

Но пугать Марину заранее не хотелось. Пусть думает, что все это станет прогулкой… где?.. ну, на свежем воздухе, безрисковой прогулкой, как уже было ранее: перенеслись из поезда на травку, погуляли и возвратились в поезд, почувствовав себя причастными некоему чуду под ником «Маринина коробочка».

– Прошу вас, Марина, сделайте так, как предлагает Слим. Ну не отказывать же достойному человеку, знакомому моему давнему в такой в общем-то нетрудной просьбе.

Сам не очень понял, откуда в нем столько злости накопилось, пусть даже и позитивной по сути. Злости на все: на свою дурость, не позволившую ему понять, что Слим тогда, в первом столкновении живехоньким остался; на свою безалаберность, которая не подтолкнула его сто раз проверить: а жив ли впрямь противник; на свое вроде бы и красивое свойство не перелопачивать прошлое, не вытаскивать оттуда своих и чужих покойников. А сейчас, получается, прошлое тебя нагнало, и ты хочешь его подправить. Верно ли это?

И сам себе ответил: это верно.

И Марина вроде как ждала молча этого не услышанного никем «верно». Сказала:

– Все – в купе.

Нормальная женщина, конкретная. Если надо, так надо. И – никаких соплей.

Все вошли в купе и сели.

В итоге ладно и тесновато поместились Марина, Пастух, Стрелок, Шухрат, начальник поезда, Слим и еще тот Слимовский мужик, который с литературным образованием. Ему, правда, Слим с ходу приказал отбыть в расположение команды, в другой вагон. Он слинял мухой, и дверь тут же захлопнули, заперли даже. Особо просторнее не стало.

Все же одним бойцом меньше, баба с возу, подумал Пастух. Все путешественники во времени компактно собраны, сосредоточены, каждый что-то предвкушает. Но тут Марина – уже вовсе другая Марина, жесткая, деловая, собранная, в руках – та самая заветная черная коробочка, иначе – уже испытанное средство передвижения невесть откуда в невесть куда, – сказала жестко:

– Замолчали… Лучше закрыть глаза… Поехали… Куда – неведомо…

И закрыла. И лицо сморщила, как будто плакать собралась.

Глава пятнадцатая

Безлюдье – оно настораживает… И, как раньше, резко пришли темнота, невесомость, гул в башке, но темнота эта нынешняя была почему-то вязкой, теплой и пахла железом. Ржавым. Так Пастуху помстилось. И почти сразу – ну не считать же секунды! – вернулись небо, солнце, ветерок теплый и ласковый и песок, под ногами шуршащий, нет, даже скрипящий. Пастух глянул: он, песок, был и впрямь крупным, ржавым, грязным и сухим. Все прибывшие стояли и молчали, как онемели. А и то понятно: в прошлый выход было все тип-топ – пейзажно, благодатно, знакомо и приятно глазу, а тут…

А тут, помимо ржавого песка, была еще и сплошная неподвижность, буквально, другого слова не подберешь.

Во-первых, дышалось почему-то трудно, будто воздух был густым и вязким, стоячим, мокрым. Недвижимы были облака – темно-серые или темно-синие, низкие, тяжелые, набухшие, казалось, водой, которая почему-то не спешила проливаться на песок, берегли ее отчего-то. А на песке тут и там, рядом, тык в тык и поодаль, и совсем далеко мертво стояли резервуары, обычные, огромные, цилиндрические, когда-то, вероятно, серо-стальные, а теперь грязно-черные с обильной и давней ржавчиной, проступающей через потеки нефти или чего там в них находилось или находится. Десятки, а может, и сотни резервуаров – и ни травы, ни деревьев, никаких привычных книжных ассоциаций с дуэлями. Мир гигантских кастрюль…

Серно-ржавые трубы привычно выходили откуда-то с крыш и тянулись над землей – от одного резервуара к другому, к третьему, к пятому, к двадцать седьмому, стальные стойки-подпорки под трубы где-то сохранились, а где-то рухнули, и трубы эти повисли, вырвались – колено из колена, но ничего из них не вытекало. Все давно вытекло. И песок под ногами и вокруг резервуаров и вообще всюду был черно-серым и сухим. Со всех четырех сторон и до горизонта стояли они – и ничего, кроме резервуаров. Этакое кладбище стали и былого богатства – нефть все же! – настолько былого, что и не вспомнить.

И – тишина вокруг. Мертвая, как принято говорить.

– Что это? – спросила наконец Марина.

Шепотом спросила, испуганно.

– Топливные резервуары, – честно ответил Пастух, – стальные, вертикальные. Похоже, что для нефти… – Пошел по каменному песку к ближнему, постучал камнем по стали. Гулко вышло. – Пустой. А этот… – пережал к соседнему, постукал… – опять пустой. Да и лет им немерено!.. И хозяев, судя по всему, ничего не колышет. Кладбище это… – Увидел ржавую, но худо-бедно сохранившуюся лесенку, на штырях приваренную к стенке резервуара, подбежал к ней, полез по ступенькам.

– Они же ржавые, – крикнул Шухрат, – не лезь, сверзишься!..

Пастух не ответил, а может, и не услышал. Он легко и споро добрался до верха, где лестница заканчивалась крохотной площадкой с сохранившимися перильцами, постоял несколько секунд, аккуратно пробуя ногой, как воду, шагнул на крышу, тоже окруженную ржавыми перильцами, медленно пошел по краю, по кругу, останавливаясь то и дело, вглядываясь в даль. Может, и видел там что-то… Вернулся к лестнице, спустился на землю.

– Бред какой-то, – сказал, вытирая руки носовым платком, мгновенно ставшим грязным, ржавым. – Никаких намеков на человеческое присутствие. Одни резервуары. Со всех сторон и – до горизонта. Я такого их количества даже в Сибири не видел. Или тут под землей одна нефть – на сотни километров. А где тогда бурят?..

– Ты еще спроси: кто бурит? – сказал Слим. – Ты сверху хоть какие-то признаки жизни заметил?

– Никаких, – ответил Пастух. – Со всех сторон до горизонта – баки и баки. И ни намека на людей. Не в баках же они живут… Занятное какое место ваша коробочка выбрала, а, Марина? Или это специально?.. Я вообще ни фига не понимаю. Там на крыше люк есть, от которого, вероятно, какая-то труба куда-то шла… ну, не дока я в нефтянке… так этот люк заварен намертво. Чего мы сюда приперлись? Сматываемся отсюда мухой…

Логичным было заявление. Никто не стал спорить. Кроме Марины. Но она и не спорила, а просто заявила:

– Никуда я вас больше не собираюсь отправлять, переносить, перемещать. Выпало такое место – стреляйтесь здесь, кретины. С крыши. Иного места нет! Один кретин на одном резервуаре, другой – на соседнем. Какое там расстояние? Не посчитали, а, Пастух?

Вопрос был с подковыркой, злобноватый, но логичный.

– Да я что, – деликатно ушел в сторону Пастух, – можно и здесь, конечно… А расстояние?.. Ну, от края одного бака до края другого – метров пятьдесят. Или поболе.

– Это много или мало? – настаивала Марина.

– Этого хватит, – встрял Слим. – Если стоять по центру резервуара… его диаметр на глаз метров двадцать… то от центра до центра семьдесят будет. Метров. Нормальная дистанция. Идеальная даже. Видимость отличная. Ветра нет. Как считаешь, Пастух, неожиданно прикольно получилось?

– Жуткие вы люди! – вдруг и сразу разозлилась Марина. – Холодные грязные убийцы! Ничего святого! Сейчас всех на фиг пошлю, перенесусь обратно сама и – хрен с вами. Стреляйтесь, рубитесь, душите, топите друг друга – мне по фигу. И я в этом маразме не участвую…

Тут Шухрат свою лепту в спор внес.

– А я вот полагаю, – сказал, – что мы вообще не на Земле. В смысле не на планете. Я много ездил, летал, ходил, воевал, торговал, милостыню даже просил, бывало, – ну нет таких мест ни в Северном полушарии, ни в Южном. Совестью клянусь!

– То есть это не Земля? – спросил Стрелок.

– Не Земля, – подтвердил Шухрат.

Очередь была, считал Пастух, за Мариной.

– А вы как думаете? – спросил он у нее.

И получил в ответ примерно то, что и хотел.

– Никак не думаю… – Она все еще злой была. – Я хочу домой и выпить пятьдесят граммов водки. Или лучше сто. И весь этот маразм забыть… – И объяснила намеренно: – Я не о вашей идиотской дуэли, а о том, куда мы попали. И о споре дурацком: Земля – не Земля… Конечно же, Земля, но пространство-то па-рал-лель-но-е, идиоты вы кретинские, здесь иная логика существования жизни! Если она вообще здесь осталась…

– Мертвая планета? – тоже вполне к месту, если не учитывать основную цель их перемещения в пространстве, заинтересовался начальник поезда. – Получается, что в цепи параллельных миров может быть вообще иной вариант жизни?

Тут уж истомленный диспутом Слим не вытерпел:

– А тебе, мужик, какая разница? Параллельные миры, логика существования… Мы зачем сюда прибыли?.. Пастух, ты готов?

– Вполне, – сказал Пастух. – Какие резервуары выбираем? Один хрен вообще-то. Предлагаю этот или вот этот… – показал рукой на два соседних. – Не грех бы площадку осмотреть, а? То есть обе.

– Вдвоем и по очереди, – добавил Слим.

Не хотелось пока далеко отпускать соперника по предстоящей дуэли. Тем более в этаком идиотском мире.

Пастух первым полез по ржавой, но худо-бедно крепкой лестничке, припаянной к боку резервуара, пробовал ступеньки сначала рукой, потом ногой – хоть и впрямь ржавое все было, ан еще крепкое. Поднялись споро. Да и высота была небольшой – четырнадцать примерно метров. Крыша резервуара была плоской и даже не ржавой, а будто бы выгоревшей от солнца, пышущего здесь очень мощно. Пастуху на родной Земле не пришлось в жизни влезать на резервуары такого типа. Да и другого тоже. Ну не сталкивался он с нефтянкой, не довелось, и прекрасно себя чувствовал. Уж и получше, чем нынче.

– Метров двадцать в диаметре на глаз, – сказал Слим, оценивая размер крыши или все же крышки резервуара.

Сомнение в термине было уместным: на крыше никаких люков не было – ни больших, ни малых. И что совсем удивительно – труб не было.

– Это не резервуар, – сказал Пастух, – это просто какая-то кастрюля железная, запаянная со всех сторон…

– А тебе не все равно? – спросил Слим. – Мы сюда зачем пришли?

– Извини, запамятовал, – повинился Пастух. – Возвращаясь к нашей теме, заявляю: стреляться придется с разных бочек. Прикидываю… Двадцать метров диаметр – на глаз. Метров двадцать пять до соседнего – это если от края до края. Двадцать плюс двадцать плюс двадцать пять – получается шестьдесят пять метров. Это если мы стоим по дальним краям, а между нами – диаметры крыш плюс эти двадцать пять. Ветра нет. Солнце вроде как в зените, слепить, как видно, не будет, разместимся на бочках так, чтоб сбоку оно жарило, но шестьдесят пять метров – в общем-то не очень близко, но приемлемо для стрельбы… Хорошо хоть ветра нет, а то б на таком расстоянии…

Не договорил. Ждал оценки Слима.

Тот еще разок погулял по крыше, вернулся.

– Ты прав. У тебя какое оружие? – спросил.

Пастух достал из-за спины, из-под ремня джинсов девятимиллиметровый «глок», к которому привык и старался не менять оружие. Ну, как к одежде человек привыкает, к ручке какой-нибудь дорогой, «монблановской» или от «Картье», так он к пистолету своему привык. Логично.

– Хорошая машинка, – одобрил Слим. – Упаковал?

– И не распаковывал, к счастью, – ответил Пастух, – как было десять патронов, так в магазине и осталось. А ты себе пистолетик-то выбрал, из которого стрелять станешь?

Слим тоже достал из-за спины, из-под длинной майки аж два ствола – «беретту» девяносто третью и тоже «глок», толковые и верные, в общем, стволы, поднял руки вверх, покрутил пистолетами. Эффектно. Жаль, что фотоаппарат с собой не взяли.

– Какой тебе больше нравится? – спросил Слим.

– В твоих руках – никакой, – вроде как польстил противнику, – да и по фигу мне.

– Раз по фигу, так пусть будет тоже «глок». Одинаковые резервуары, одинаковые пистолеты… хорошо хоть, что мы неодинаковые… – Подошел к краю резервуара, покричал сверху: – Я на песок ствол сброшу… Стрелок, подбери его и сохрани… – И бросил лишнюю «беретту».

Она упала на песок, целая-невредимая, что ей стальной сделается. Стрелок подобрал, сунул за пояс, за спину.

– Кто перебирается на другую кастрюлю? – спросил Слим. – Или жребий кинем? У меня монетка найдется…

– А ты что, спешишь?

– С чего взял-то? Никуда я не спешу. Смерть врага, Пастух, – это долгожданный процесс, и чем дольше он продлится, тем кайф круче. Ожидание приятного ничуть не хуже, чем само приятное.

– Согласен, – сказал Пастух. – Тогда мы оба спустимся с этой железной дуры, кинем монетку. Кто выиграет, тот выбирает себе эту «кастрюлю», как уже оттоптанную, а другой лезет на соседнюю. Встаем на позиции – у дальних краев резервуаров и… – И осекся. Сказал: – Одно не учли. По какому сигналу стреляем?

– По выстрелу. Пусть твой Стрелок и выстрелит. В воздух, в воздух. По счету, скажем, десять.

– Не получится, – не согласился Пастух, – он – мой секундант. А Шухрат – твой, сам выбрал. И оба они, как секунданты, должны быть обок дуэлянтов и без оружия. Они пока о том не знают, но мы им скажем.

– Ты что, дуэльный кодекс выучил? – Слим явно обозлился, начал крутить на пальце «глок», тяжелым он был. Получалось плохо. – Чего тянем?

– Ты ж хотел по-честнаку – значит, по правилам. Чего тебя не устраивает? Пусть выстрелит самый нейтральный в этой кодле человечек – Марина.

– А она сможет? – изумился Слим.

– Она все сможет, – объяснил Пастух. – Если захочет. А вот здесь… Ну, придется нам обоим поклон ей бить. Спускаемся, хорош болтать.

Спустились. На них, спустившихся свыше, смотрели четыре пары глаз. Очень любопытных.

– И чего уставились? – спросил Пастух. – Мы пока оба живы и в добром расположении. Но у нас есть проблемка. Мы станем стрелять каждый со своей «кастрюли». Ну, Слим, допустим, с этой, а я с той, рядышком. Расстояние мы прикинули. А вот секунданты наши сейчас мухой поднимутся на третью – тоже рядышком. И будут они без оружия. Все понятно? – Оглядел товарищей, сделал вывод: – Вижу, что поняли. И последнее. Марина, мы вас очень просим дать нам сигнал о начале дуэли… – Он врал беззастенчиво, потому что дуэль уже фактически началась и выстрел будет всего лишь красивым или не очень красивым итогом его личной, весьма длинной эпопеи под названием «Умертвление вечного Слима».

Или ж наоборот: «Слим умерщвляет Пастуха» – все может случиться.

– Я не хочу быть стартером, – выудила откуда-то слово Марина.

– Вы не стартер, Марина, забудьте это страшное для вас слово, вы – ребенок, которому дали игрушку, пистолет, заряженный, и он, ребенок то есть, играет с ним, а потом изо всех сил нажимает на курок. И – бах! Всего-то…

– Но после моего выстрела выстрелите вы оба и кто-то кого-то убьет. Я не хочу, не могу, не стану в этом участвовать.

– Господи, Марина, ну, отвернетесь вы, ну, глаза руками закроете, ну, голову в колени…

– Нет, не буду! Пусть Стрелок стреляет, на то он и стрелок. А я буду вместо него секундантом. Я влезу на резервуар, ну честное слово – влезу. Если меня кто-нибудь потолкает на лестнице…

Выхода, в сущности, не было.

– Господа, – сказал Пастух, – меняем фишки. Марина – мой секундант. Стрелок – естественно, стреляет, но в воздух. Сигнал к дуэли. Шухрат, как второй секундант, помогает Марине подняться по лестнице, ну, подталкивает ее снизу. Все понятно? Поехали.

И ведь поехали.

Шухрат честно карабкался по лестнице следом за Мариной, помогал ей, как кодекс джентльмена позволял, но высоту они осилили. Встали на своем «секундантском» нефтебаке, руками помахали. И хорошо, что на одном вместе. Можно было начать свой подъем на свои «кастрюли».

Слим, надо отдать ему должное, всю эту чисто семейную суету воспринял стойко и терпеливо. Дождался результата, пошел к своему чего-то-там-хранилищу, чуть подождал Пастуха, и оба они быстро и одновременно оказались на своих позициях. Так сказать, по резервуарам.

Позиции для стрельбы были не слишком удобны потому, что крыша или крышка резервуаров была не вовсе плоской, а чуть приподнятой по центру. Ну, совсем невысоко. Но ощущение, что ты лежишь у дальнего подножия невысокой горки, ноги – вверх, голова – вниз, а твой противник точно так же устроился у своего, тоже дальнего подножия, ощущение все ж было некомфортным. И стрелять-то обоим по жизни приходилось с таких позиций, что и не описать, и врагу не пожелать, но ведь стреляли со всех и не заморачивались, потому что времени для заморачивания не имелось. А тут все так долго, тягуче, как будто тебе перед расстрелом занудно объясняют диспозицию: тут у вас дерево, там у вас бугорок, а тут, извините, дети гуляют, а стрелять в вас мы будем из этой песочницы…