Текст книги "Медленный скорый поезд"

Глава девятая

Одно лишь тем не менее покоя не давало: кто сегодня этот человек из весьма далекого прошлого? Что делает по жизни? Хоть и времени с тех давних дней уйма прошло, хоть Таджикистан теперь самостоятельная, свободная по-своему страна, а хоть какие-никакие интересы общие есть и будут. Ну, вот пусть бы и у этого путешествующего из Владика до Москвы восточного гражданина – есть наверняка. Не исключено – что-то откуда-то куда-то перевозит в поезде. Пусть его, не Пастуха это забота. У него своя есть – Марина…

А долгая дорога – штука непредсказуемая.

К месту вопрос: что еще будет?

Пастух задал себе его и сам ответил: как выпало, так и покатится. А выпало сразу суетно: поначалу – дикая банда грабителей, потом – Бонд, потом Слим, а вот и мужик этот восточный из давнего-предавнего прошлого… Да и что о нем понапрасну думать: едет в столицу, играет себе в карты, делишки у него, наверно, какие-то с начальником поезда, может, и криминальные, да Пастух тут при чем? Проехали…

Ан не проехали!

Исходя из военного опыта, Пастух знал, что русские пословицы и поговорки типа «беда не приходит одна», или «из огня да в полымя», или «который палец ни укуси, все равно больно» в жизни человека время от времени подтверждаются. И нехилая цепочка немилых событий в нынешнем путешествии из Владивостока в Москву есть тому подтверждение. И что с того? Поезд не остановить, на дальней – из песни – станции сходить незачем, сходили уже не раз и все не в жилу. И все подорожно происходящее почему-то так или иначе, больше ли, меньше ли, но связано с прошлым Пастуха. Или – шире: с прошлым его многих и многих ровесников, на своей шкуре узнавших всякие нештатные беды, которые, еще одна поговорка, «мучат, но уму учат».

Что настораживает? Одно, считал Пастух: а не перебор ли гостей из прошлого в этом абсолютно стандартном, банальном даже путешествии? Перебор, ясный болт. Преднамеренно или случай такой выпал? Первое отметаем сразу, остается случай, казус, ирония судьбы. Фантастично, но – факт.

А и было б время подумать, так неоткуда ему взяться. Поезд – скорый, время – скорое, события тоже не медленные, но мелкие, сомнительные, противные, множатся себе и никак не выстраиваются в милую и ясную логическую цепочку. Командир, бывало, говаривал: тяжко найти негра в темной комнате. Так это, да, наверно. Но вот вопрос до кучи: а есть ли он вообще, негр, в этой комнате?..

Тихо-мирно миновали Ачинск-первый, притормозив всего-то на три минутки, а еще через час тормознули на минуту в городе Боготол, в тихом махоньком железнодорожном городке, в коем, читал где-то Пастух и невесть почему запомнил, имелась своя маленькая демографическая достопримечательность: ровно половина жителей там были – пенсионеры.

А следующей остановкой экспресса ожидался Мариинск, где стоянка – почти полчаса, потому что в Мариинске положена смена локомотивов. Стыковая станция. Переменный ток меняется на постоянный. Все ж какая-то развлекуха по дороге. Тем более что в вагоне все мирно было, без эксцессов. Марина, не отрываясь от маленького классического ноутбука, что-то быстро и молчаливо набирала, текст какой-то – Пастух заглянул к ней в ноутбук, – сама себе бурчала какие-то плохо слышные слова и даже фразы, и продолжался этот молчаливый творческий процесс уже довольно долго – второй час к концу шел.

Пастух ей не мешал. Он, честно говоря, устал бессмысленно и по умолчанию подозревать всех и вся, включая Стрелка и даже Марину. Он и вообще-то подустал от длинного путешествия в закрытом пространстве, да еще и с постоянной оглядкой: откуда нынче ждать очередного татя? Но тать пока не шел ни откуда, читать не хотелось, спать было не положено, Пастух лежал на своей полке с закрытыми глазами, не спал, думал о неприятном, о Слиме, который ох не вдруг появился, например, или о таджике в купе начальника поезда, которое, к слову, больше походило на небольшую, но ладную диспетчерскую, а вовсе не на тесный приют отдохновения. А и то: центральная управляющая система контроля безопасности и связи поезда имела законное место именно в том купе. А там вот в легкую пили водку и закусывали чем Бог послал.

Умение обустраивать какой-никакой быт на любом рабочем месте – важная черта характера советского человека, которая и в постсоветское время у него не исчезла.

– Я пойду погуляю по вагону или даже по вагонам, – сказал Пастух Марине. – Минут через пятнадцать – станция Мариинск, там нам локомотив поменяют. Не интересует?

– Спасибо, Пастух, но я поработаю эти пятнадцать минут, – ответила она, не отрываясь от экрана ноутбука и не отрывая пальцы рук от клавиатуры. – Мне вообще-то еще часик понадобится, и я закончу сей труд.

– Срочная работа подкатила? Или вдохновение?

– Да какое там вдохновение, Пастух!.. Так, мыслишки, мыслишки… Но лучше записать сразу, чем потом забыть, «альцгеймер» – он никогда не дремлет.

И впрямь, видать, вдохновение. До сего момента Марина к ноутбуку ни разу не прикасалась, а тут – вон оно как, пальцы прям летают по клавишам, чудная картинка… А идти, если всерьез, было некуда и незачем. Катил себе и катил через всю страну скорый поезд с серьезным именем «Россия», сидели по своим купе пассажиры, даже Стрелок носу почему-то не казал, тихо и скучно было, если не считать за веселье частые колесные перестуки.

Так и стоял Пастух в коридоре, тупо смотрел в окно, пока поезд очевидно не сдал скорость, пока не появился вокзальный перрон и большое красное здание вокзала славного города Мариинска, в коем, отчего-то помнил Пастух, имелась большая больница, расположенная в бывшем здании управления ГУЛАГа, а вообще в городе было много памятников – от Ленина, естественно, до царицы Александры и даже смешной памятник картошке имел место в честь того, что царь Петр Великий аж в семнадцатом веке завез картофель в Россию. Это хорошо, когда у горожан и властей города есть чувство юмора. Только вот на фига рядовому умученному дорогой пассажиру, то есть Пастуху, конечно, помнить всю эту архитектурно-демографическую херню? Нет ответа. Ан помнит, вглядчивый…

Пастух в Мариинске не был, но много слышал о городе от сержанта, с которым пришлось некоторое время бок о бок повоевать. Тот оказался большим патриотом родного места, надрывно, прям как столицу, любил свою малую родину, и, судя по его рассказам, городское начальство тоже по-своему любило и холило немноголюдный, но славный городок на реке по имени Кия.

Почти полчаса стоянки. Любознательные имели полное право хоть да иссмотреться на процесс смены локомотивов, совсем недлинный, как полагал Пастух, и уж наверняка не зрелищный. Их и вообще-то немного было – любознательных, так, пять – семь мужиков да пара-тройка детишек-подростков. А остальной поездной люд предпочел, как уж повелось в дороге, за полчаса стоянки прошерстить буфет в здании вокзала, а еще и там же – пивбар, ласково означенный «Кружечка моя».

Странные все же существа люди! Пива в вагоне-ресторане было – хоть залейся. Правда – бутылочное. А тут – бочковое. Говорят, оно куда лучше. Кто прав, Пастух не знал. Пива никогда не понимал.

Стрелок с Мариной, что-то там свое, важное доработавшей, далеко от вагона не отходили. Пастуху думалось, что история отставания от поезда и погоня за ним по воздуху на вертолете при всех Марининых соплях, воплях и, как итог, радостях, полученных от полета, вряд ли родит у нее щемящее желание еще разок полетать. Хорошего и впрямь понемножку надо. И – редко. Хотя «нелетабельное», извините за жуткое слово, проклятие враз и с ходу не исчезнет, это – как к гадалке не ходи. Но к нему привыкают, приживаются, холят даже…

Пастух стоял неподалеку от мариинских тружеников сцепки, присобачивающих локомотив к вагону, слышал их короткие реплики, матерно вслух исполненные. Начальник поезда был неподалеку, даже не командовал, молча стоял. Видать, сцепщики на этой станции были асами в своей сцепной работе. Увидел Пастуха, помахал ему рукой: мол, все тип-топ, мужик, ехать нам еще и ехать. А его таджикский друган плюс давний мимолетный знакомец Пастуха любопытством не страдал. Не вышел из вагона.

Полчаса стоянки – время не длинное, но все же приятное, плюс еще и на чужую ладную работу поглазеть довелось. А новый локомотив призывно погудел. И потянулся люд вагонный к себе в норки-купе, и впрямь ехать еще и ехать поезду, станций впереди много ожидается. Вроде бы все и правильно, ан чего-то Пастуху не нравилось. Чего – не ведал. Но знал издавна: чуйка его драгоценная до сих пор не подводила, если не считать скверно повторившуюся историю с никак не умираемым Слимом. Непруха прям. Один отечественный классик утверждал, что несделанное дело лучше испорченного, потому что первое все же можно когда-нибудь завершить, а вот второе, увы, не поправить. А тут и несделанное, и испорченное в одной посуде. Как быть?

Начинать сначала, считал Пастух. Живой до сих пор Слим – это не испорченное дело, а все никак не доведенное до ума. Причины, правда, вот… Да и хрен с ними, с причинами! Вывод прост: довести до ума. Сдать Марину в Москве с рук на руки и довести. Что бы того ни стоило. Это – железно и обсуждению не подлежит. Работа есть работа. Как там в старой песне: «Расплата за ошибки – она ведь тоже труд…»

Вопрос: а если он опять смоется, слиняет, ускользнет? Вопрос, конечно, уместный, но и ответ на него имеется: никуда он до поры не денется, пока Марина – вот она, а Пастух ее караулит уже привычно. И Стрелок пока рядом. А ждать от Слима можно всякого, именно так – всякого, то есть чего угодно, это как к гадалке не ходи. Пастух ждет пока. Время для того, чтобы закрыть тему Слима, чуток впереди…

Пастух вернулся в купе. Марина уже загасила свой внезапный трудовой порыв, ай-пад лежал на приоконном столике.

– Что это вы такой задумчивый? – спросила она у Пастуха. – Что-то не так?

– Все так, – ответил Пастух и все же полюбопытствовал: – А хотите еще разочек на вертолете?

– Хочу, – сказала она улыбаясь. – А когда можно?

– Вот приедем в Москву, там и полетаем. Страшно?

– Страшно, – согласилась Марина. – Но и страшно интересно. А разве над Москвой можно на вертолете?

– Нельзя. А мы над кольцевой дорогой, над ближним Подмосковьем. А на Москву издали посмотрим. Но свысока.

– Хорошо бы свысока, – сказала Марина, – вот только б доехать без приключений по твердой земле…

Здравое пожелание, согласился Пастух, ладно бы так. Только ехать им еще и ехать. Что по московскому времени, что по местному, которое за весь путь семь раз меняется. Часы Пастуха всю дорогу стабильно показывали московское время, а местное он всякий раз в уме исчислял, вспоминая пограничные пункты часовых поясов. Так ему почему-то проще было.

До следующей остановки, до Тайги-1, ехать оставалось где-то около двух часов, делать было абсолютно не хрена. Да и выбор был невелик: спать, смотреть в окно, читать книгу или газету, купленную на минувшей станции, и, наконец, говорить сотоварищи о всяком разном насущном. О любопытном. На языке вертящемся. Последнее показалось самым логичным. И Пастух спросил у Марины:

– А поговорить – никак?

– Как! Как! – захлопотала Марина. – О чем будем говорить?

– Если вы не против, то о параллельных пространствах. Ваша ж тема. А я раньше всякие фантастические книги любил читать, фантасты эти пространства прям-таки обжили и обиходили. А что на самом деле?

– Что на самом деле? – осторожно спросила Марина.

– Ну, ваша с мужем работа… О ней можно рассказать, или там все засекречено и опечатано?

Марина засмеялась.

– Да нет там ни фига секретного, – сказала, – вполне открытая работа, семь публикаций в научных изданиях. Международная конференция в Токио в прошлом году состоялась. Все открыто. Вот разве что детали какие-то…

– О деталях – никак?

– О каких-то – да, никак пока. И недостаточно еще проработано, и «в поле» недостаточно обкатано, да и время не пришло… А вас что, вправду эта тема интересует или вы из вежливости и куртуазности спрашиваете?

– Какая, к черту, куртуазность? Интересно просто. Вы начните, начните, я постараюсь все понять, а если чего не пойму, то переспрошу. Поехали?..

И тут в дверях возник Стрелок. Неожиданно, как мотоциклист.

– Разговариваете? – Очень точный вопрос задал. И сложный. – Меня пустите?

– Заходите, заходите, – зачастила Марина.

Пастух подвинулся, Стрелок сел рядом.

– Значит, так, – сказала Марина, – параллельные пространства – это некая реальность, существующая одновременно с нашей реальностью, но независимо от нее. Заход понятен?

– Вполне, – сказал начитанный Пастух.

– А чего тут не понять? – удивился Стрелок. – Одновременно с нашей, но независимо. Как, к примеру, Штаты. Типичное параллельное пространство.

– Вы так думаете? – Марина даже не улыбнулась. – Что ж, по-своему вы правы. Хотя Россия со Штатами не так уж и параллельна. Во всем. От политики до экономики. Но речь идет не о карте трехмерного мира, а о некоем четвертом измерении.

– О времени, – опять встрял Стрелок. – Я читал.

– Это хорошо, что читали, – ласково сказала Марина. – Только никто по сей день не знает ответа: время это или что-то иное?.. Да и нет его, точного. Любые теоретические варианты пока – фантастика. Замечательная литературная ниша, в которой так удобно побыть часок-другой, ну, например, перед сном. Мой муж… ну и я тоже… мы априори считали заданным существование параллельных миров и искали не столько ответ на вопрос: «Что это такое?», а скорее на вопрос, как его, это измерение, ощутить. Попробовать на ощупь. Иначе – заглянуть за пределы трехмерного мира.

– Заглянули? – спросил Стрелок.

– Помолчи, – сказал Пастух. – Куда мчишься? Дай Марине рассказать…

– А я уж все и рассказала, – засмеялась Марина. – Что еще добавить? Разве что маленький, но факт. «Четвертое измерение» существует. Впрямь. Мы были там. В нем. Или… ну, не знаю… короче, мы его видели. Точнее, не его, а то, что в нем…

– Это как? – не понял Стрелок. – Что значит видели?

– То и значит. Мы там были. Не раз. Там все то же, что и здесь.

– То есть? – теперь уж и Пастух не понял. – «То же» – это фигура речи?

– Нет. Это реальность. Тот же воздух. Так же дышится. То же небо. Те же деревья…

– Какие деревья? Как в Японии? Или в России?

– Не совсем. Если бы все осталось как в Японии или в России, мы б и не поняли: состоялся межпространственный переход или не состоялся… Впрочем, нам с мужем так поначалу и подумалось: все, проехали, ни фига не получилось!.. А потом присмотрелись… Да, там были березы. И трава. И цветочки. Только… – Она вдруг замолчала.

– Что только? – У Пастуха со Стрелком это получилось дуэтом.

– Это была не Япония.

– А что?

– Не знаю… Очень похоже на Россию… По ощущению, по спрятанной где-то детской памяти… Только березы были низкими и толстыми. Карликами такими уродливыми. Листья на них были совсем маленькие и почему-то коричневатые с прозеленью. И жарко было. Под сорок по Цельсию…

– Значит, это была не Земля? Другой мир? – Стрелок явно любил читать фантастику.

– Возможно… Даже наверно. А вот где он… Муж полагал, что это не четвертое, а какое-то пятое, шестое, семнадцатое измерение… Как распознать-то?.. Мир многомерен, полагал муж… и не только муж, многие ученые так полагали и полагают… и координаты этих миров не только временны́е, но и пространственные… Кстати, и Эйнштейн тоже предполагал… – Она старалась говорить понятно, прозрачно.

– А вы, значит, доказали?

– Не успели. Муж умер…

– А вы, что ж, не продолжили работу без него? – Стрелок прямо танком пер.

– Нет. Пока…

– А когда продолжите?

– Надеюсь, уже в этом году, если все справно выйдет. Вот побуду в России, поговорю с коллегами… Очень хочется, но страшно…

– А почему страшно-то?

– Стоп! – сказал Пастух. Он видел, что Марина сдает. Что-то ее корежит. И говорить стала медленно, вяло, будто устала черт-те как. – Перерыв на завтрак, на обед, на ужин. Последний вопрос – и кочумаем. Марина, сколько все это продолжалось? Ну, по времени…

– В первый раз – две минуты и семнадцать секунд. И – сразу оказались в нашей лаборатории.

– Был второй раз?

– Всего – четыре выхода…

– И тот же самый пейзаж?

– Первые три раза – да, тот же самый. А в четвертый раз был океан. И скалы… Муж изменил параметры выхода…

– А почему остановились? – спросил Пастух и сам себя обматерил: тоже, как и Стрелок, танком попер, завязывать надо, Марина явно хреновато себя чувствует, это заметно, потом разговор продолжим, времени до фига еще…

– Муж умер, – буднично сказала Марина и добавила: – Давайте прервем эту беседу, давайте, а? Что-то мне похужело, выпить бы сейчас чего-нибудь крепкого… Я потом дорасскажу…

– Стрелок… – только и сказал Пастух.

А тот и понял.

– Я мигом, – вскочил, – коньячок, полагаю, самое оно будет.

Фантастика – это прекрасно, считал Пастух. Он любил фантастику, перечитал кучу книг всяких писателей, но в реальности впервые столкнулся с фантастическим фактом. Путешествие – где и куда? В пространстве? Во времени? Или Марина сочиняет? Нет, это невозможно, она по жизни, по характеру, по сути – не выдумщица, она как-то по-своему реалистична и врать совсем не умеет. А и пусть ее. Вот проедем еще часик или несколько часиков, или вообще сутки, а потом еще разок заведем этот разговор… Стрелок, конечно, прет, как танк, но это в общем-то не скверно. А было б скверно, так Марина б не раскололась. Значит, ей самой хочется поговорить на эту больную… или не больную?.. тему. Вернемся к ней, к теме, времени до фига.

А за окном по расписанию наклюнулась станция Тайга, стоянка коротенькая – две минутки всего. Через три часа с копейками возникнет Новосибирск, там и погуляем, хоть и двадцать минут стоим, а все ж на твердой земле…

Эти три часа прошли скучно. Марина была какой-то напряженной, неласковой, молчала, как в танке, в окно глядела, а на что там глядеть-то? Пейзаж и пейзаж, ничего экстраординарного. А коньячок, Стрелком притараненный, легко выпила, две рюмки всего-то. Потом к стенке отвернулась и заснула. Ну будто бы так.

Пастух ей не мешал. Посидел у Стрелка, помолчали, хотя Стрелок все норовил вывести разговор на больную тему – на Маринину фантастику. Ан не удалось. Минут через сорок Пастух вернулся в свое купе. Марина спала на полке поверх одеяла, подоткнув под щеку влажноватую все же подушку, тихо спала. А может, и прикидывалась, что спит. Пастух мешать не стал. Лег на полку, заложил ладони под голову, стал в потолок смотреть и параллельно думать. О Маринином рассказе.

Он, рассказ, по всем параметрам казался фантастичным, но Пастух не склонен был подозревать Марину в сочинительстве, вряд ли уместном в ситуации. Более того, Пастух вообще не верил, что Марина умеет врать, не верил без всяких на то объяснений. А посему и принял за факт рассказанное. Так, кстати, и проще.

Время ползло к вечеру, Новосибирск-главный появился за окном строго по расписанию, разве что всего-то на пару минут опоздали, ну да это не в счет. По коридору быстро прошла проводница, повторяя: «Стоянка – девятнадцать минут, отправление в двадцать два часа сорок две минуты, не отходите далеко от вагона».

Марина к Новосибирску не проснулась или не захотела просыпаться, так, полагал Пастух, тоже могло быть. Не захотела – и все тут. Глаза закрыты, реснички подрагивают, то есть сны снятся. Пастух вышел на перрон, Стрелок за ним не замедлил. Стояли. Молчали. Вечер не шибко поздний, час одиннадцатый, народу – внимательно смотрел Пастух – сошло прилично, а вот вошло не много, то есть пассажиров явно поменее стало. Фонари на перроне горели все, светло было, ничего очевидно подозрительного Пастух не заметил. Хотя и ждал. Чего – сам не знал. Слим, судя по всему, в вагон не возвращался, а коли все ж вернулся, так носа не кажет. Ходить-искать его по вагонам – дело глупое. Слим – это у Пастуха больно, как большая заноза, да, но еще и, как по сей раз получается, надолго. Он, уверен был Пастух, нынче появившись, завтра не пропадет совсем. Появится. Чуялось так…

Опять тема чуйки всплыла. На сей раз на пустом месте, буквально на пустом: перрон к последним минуткам стоянки поезда и впрямь опустел, пассажиры в вагоны вернулись, проводница сказала:

– И вам пора.

Пастух не спорил.

Вошел в вагон – ан Марина решила проснуться. Стояла у окна гордая и внутри очень независимая, вроде сама по себе – как национальный округ Шан в Бирме.

– Как спалось? – дежурно спросил Пастух.

– Горизонтально, – дежурно же и ответила.

Поговорили.

– До Барабинска – три с лихом часа пилить, – сказал вошедший до кучи Стрелок, – спать рано, может, пойдем пожуем чего?..

– И впрямь, – разом загорелась Марина. – И выпьем по чуть-чуть.

Пошли, пожевали, выпили по чуть-чуть, а именно бутыль марочного коньяка «Кизляр», сделанного дагестанскими умельцами и черт-те откуда попавшего в вагон-ресторан транссибирского экспресса. Пили наравне. Да и что там пить – на троих-то!..

Час двадцать проели-пропили.

Какая-то животная жизнь в этом клятом поезде – от еды до еды…

– Я спать ложусь, – сказала Марина, – и ни в каком Барабинске меня не будите. Сплю до Омска как минимум. Хотите поболтать, идите в другое купе…

Так и сделали.

Марина заснула разом, Пастух со Стрелком с полчасика повспоминали былое, оба понимали, что о нынешнем не поговоришь, нет в нынешнем у них ничего общего, кроме разве этого бессонного поезда.

Пастух вернулся в купе, лег, не раздеваясь, на полку и заснул. Сразу и нервно. И спал нервно, то и дело выныривая из сна и снова в него ныряя. Ну не отдых никакой, конечно, прошло то время, когда он, Пастух, спал сладко и крепко везде, где ни попадя.

В очередной раз вынырнул, глянул на часы, умилился даже: без четверти два натикало, аккурат к прибытию в Барабинск и проснулся в очередной раз. Встал тихонько, рожу ладонями умыл, а вернее помял, вышел в коридор, дверку в купе тихонько задвинул, пошел к неприветливой проводнице.

Она уж и к стоянке вовсю готовилась.

– Не спится? – стандартно спросила.

– Вроде бы так, – ответил. – Хоть четверть часа ночным воздухом подышу.

– Какой уж тут воздух, на станции-то? – удивилась походя проводница.

Мешал он ей в тамбуре.

Однако ж притормозили, приостановились, причалили…

– Полчаса стоим, – напомнила проводница. – Далеко не уходите. А то опять отстанете, как в прошлый раз.

Пастух встал чуть поодаль тамбура. Пустоватым перрон был, мало кто вышел из поезда, мало кто вошел в него. Да и невелик городок, вся его история – это история сибирской «железки», на ней городок возник сто с лихом лет назад, на ней и живет-может. Гостей здесь бывает не много, уезжают отсюда редко и не всякие.

Странно было Пастуху. Чуйка его любимая что-то неладное чуяла, да и плюнуть бы на нее, так не плевалось: она Пастуха ни разу еще не обманывала.